– Вполне возможно. Едва ли нужно говорить мистеру Лоу, что наши финансы в самом печальном положении. Окончательные итоги покойного короля показывают долг в 3 миллиарда 460 миллионов, одних процентов 86 миллионов. Мы не в состоянии платить даже этих процентов, остаток доходов за вычетом обычных расходов составляет всего девять миллионов. Народ обложен налогами до крайней степени, общественный кредит исчез, торговля почти расстроилась.

– Не правда ли, прекрасное положение дел, мистер Лоу? – вставил, смеясь, регент. – И всем этим мы обязаны склонности моего дяди к войне. На смертном одре он советовал своему правнуку хранить мир и соблюдать бережливость, мы и должны поступать так, понеже нечем платить нашим солдатам, и наши доходы, как видите, поедаются кредиторами. Ясно, нужно вычеркнуть этот долг посредством государственного банкротства.

– Об этом нельзя думать ни на минуту! – быстро возразил Лоу. – Я найду целебное средство. Теперь время привести в исполнение мою Систему. Прошу Ваше Высочество принять ее без колебаний.

– Едва ли с нами может быть хуже, если мы возьмемся вообще за какой-нибудь план, – заметил регент, расхохотавшись. – Ваш план будет не хуже всякого другого.

– Мой план спасет королевство от гибели, – сказал уверенно Лоу. – Я отвечаю головой в случае его неудачи.

– Ну, что вы скажете на это, шут? – спросил Филипп, обращаясь к своему наперснику. – Должен ли я принять его?

Аббат стал учащенно икать и не мог ответить сразу. Но здесь вмешался Лоу.

– Прошу Ваше Высочество выслушать меня. Я не требую денежного вспомоществования: ищу только вашей поддержки. Я привез с собой из Италии более двух миллионов ливров, которые предназначены для устройства Королевского Банка. Это послужит основой для моего великого плана, который, когда будет в полном ходу, поразит Европу переворотом на пользу Франции, – переворотом более крупным, чем тот, что произошел от открытия Индии или от введения кредита. Благодаря мне вы, Ваше Высочество, будете в состоянии вывести королевство из того печального положения, до которого оно дошло, и править им с небывалым могуществом. Вы установите порядок в финансах, уменьшите налоги, поощрите и поднимете земледелие, промышленность и торговлю, увеличите обыкновенные доходы королевства, облегчите бесполезные и обременительные повинности, наконец, заплатите государственные долги, не нарушая прав заимодавцев.

– Браво, брависсимо! – вскричал Филипп, хлопая в ладоши. – Ну, что вы скажите на это великолепное предложение, шут гороховый? – прибавил он, обращаясь к Дюбуа.

– Мне очень жаль, но оно не может быть исполнено, – ответил холодно аббат.

– Клянусь жизнью, однако оно должно быть исполнено! – воскликнул регент, вскочив на ноги. – Кто скажет «нет», когда я приказываю?

– Начальник совета финансов, герцог Ноайль, – возразил Дюбуа. – Он может помешать вам.

Лоу пристально смотрел на регента, ожидая, что тот опровергнет это заявление, но, к его изумлению, Филипп только издал восклицание гнева и снова бросился на кушетку.

– Вы должны сначала отделаться от Ноайля, а затем уже сумеете провести план сьера Лоу, – продолжал Дюбуа, устремив живые глазки на регента. – С Вильруа еще можно кое-как уладить дело, но с Ноайлем невозможно. У этого ученика Демаретса есть свои способы оживлять финансы, и он не позволит вмешиваться в свое управление.

– Какие бы насильственные меры ни принял бы герцог Ноайль, они никогда не освободят Вашего Высочества от государственного долга, – сказал Лоу. – Между тем как они по необходимости увеличат ту нищету, от которой теперь страдает королевство.

– Это верно, – ответил Дюбуа. – Но он, надо полагать, сделает попытку.

– Повторяю, она будет неудачна, – сказал Лоу.

– Тем лучше для вас. Когда он устроит такой опыт и срежется, вы явитесь с пущим блеском.

В эту минуту лакей доложил о приходе герцога Ноайля и маршала Вильруа.

– Легок на помине! – воскликнул Дюбуа. – Ваше Высочество сумеет удостовериться, посмакует ли он Систему.

Герцог Ноайль{52}, высокий, полный человек с военной осанкой и манерами, был одет в богатый военный мундир, носил парик a la brigadiere – очень широкий спереди, а сзади зачесанный кверху. Он участвовал в последних войнах с Испанией и выиграл несколько сражений, впрочем неважных, это был посредственный генерал, лишенный гениальной сообразительности, решимости и проворства, этих отличительных черт великого полководца, хотя при освобождении Лангедока от нападения англичан выказал рвение и быстроту. Сен-Симон говорит: «Он изнурял войска бесполезными передвижениями, предписывая походы и отступления, которых никто не мог понять, часто отдавая приказание всей армии двинуться вперед, а затем вдруг остановиться, доводя таким образом солдат до отчаяния».

В государственных делах Ноайль придерживался той же политики: ухватится за какой-нибудь план, горячо будет следовать ему несколько дней, а затем откладывает в сторону ради другого, который, в свою очередь, остается невыполненным. «У него постоянно бывали новые излюбленные коньки, – прибавляет Сен-Симон. – Он не мог мыслить последовательно, разве только в заговорах, кознях, ловушках, вечно подкапывался под нас». Но при всем своем непостоянстве Ноайль любил занятия и обладал необыкновенным прилежанием. Легко и приятно, хотя и не глубоко, разговаривал он об очень многих предметах. Жадный, честолюбивый, он занял пост первого министра ценой отпадения от герцога Мэна, но временно взял на себя управление финансами. Регент не любил его и не доверял ему, но был принужден исполнять его просьбы. Дюбуа, однако, решил стать поперек дороги ненасытному герцогу и замыслил низвергнуть его.

Старый маршал Вильруа{53}, который вошел за Ноайлем, носил одежду прежнего двора и отличался прямой, величавой осанкой, гордыми, напыщенными манерами. Как генерал он выказал свою бездарность у Рамильи, где ему нанес знаменитое поражение Мальборо, но дурной исход битвы не лишил его расположения царственного покровителя. Он изменил своему повелителю, который осыпал его милостями и даже на смертном одре почтил знаками своего доверия и уважения. Находя, что его предложения герцогу Мэну принимаются холодно, Вильруа проявил низость и неблагодарность, предав его в обмен на место в совете регента и звание гувернера малолетнего короля. Благодаря именно его содействию, удалось уговорить канцлера Вуазена выдать, на определенных условиях, духовное завещание короля, которое хранилось у него. Теперь маршал Вильруа был главой совета финансов, но пользовался только званием без власти. Унизительное положение, в которое он был поставлен более даровитым Ноайлем, руководившим всеми совещаниями и относившимся к его мнениям с плохо скрываемым презрением, внушило ему ненависть к честолюбивому товарищу. Но не имея таланта соперничать с ним, он скрывал зависть под маской высокомерия и равнодушия. Хотя регент исполнил условие и назначил глуповатого старого маршала на место, которое он совершенно неспособен был занимать, тот все-таки не чувствовал благодарности: напротив, вероломный, как всегда, начал тайно сговариваться с герцогом Мэном против нового повелителя. Впрочем, Вильруа был не единственным из явных приверженцев Орлеана, нарушивших затем верность ему. И регента, который обладал способностью проникать в их намерения, можно извинить за ту низкую оценку, которую он давал человечеству по образцам, находившимся у него перед глазами.

Ненавидя их обоих, регент все-таки принимал этих министров с радушием и с наружным вниманием, что внушало безграничную веру в его способность лицемерить. К более вероломному из них, старому маршалу Вильруа, он был особенно внимателен: почти с сыновней заботливостью осведомлялся о его настроении и здоровье. Старый придворный, который, несмотря на свою глупость, не поддавался обману наружного уважения, притворялся очень польщенным вниманием регента. Поблагодарив за милость, он передал, что только что приехал из Венсена{54}, где оставил своего царственного воспитанника на попечение гувернантки, герцогини Вантадур.

– Его Величество, как, к сожалению, я должен заявить, чувствует небольшой озноб, – заметил он. – Но Ваше Высочество не должны беспокоиться, мы скоро вылечим это. Герцогиня смотрит за ним, как мать, и успокаивает самыми искусными сиропами и конкоктами.

– Я знаю ее привязанность к нему. Но мы не должны оставлять без внимания самого пустяшного нездоровья. Никогда не могут быть чрезмерны заботы о самой драгоценной жизни во всем королевстве.

– Да, о нем будут всячески заботиться, будьте уверены, Ваше Высочество, – величественно сказал Вильруа.

– Не сомневаюсь. Но я поеду в Венсен сегодня утром проведать Его Величество.

– Может быть, лучше было бы отложить посещение на день или на два, – сказал Вильруа, несколько смутившись. – Его Величество раздражителен, даже закричал на меня, когда я приблизился поцеловать ему руку. Он приказал мне убираться, причем сделал замечание, которого я не решаюсь повторить. Может быть, он откажется принять и Ваше Высочество.

– Особенно если его научит гувернантка, – возразил, смеясь, регент. – Впрочем, так как вы говорите, что с ним не случилось ничего серьезного, то я не потревожу герцогиню неожиданным посещением. Уж давно я хотел устроить еще одно подушечное заседание, для которого потребуется присутствие короля, приготовьтесь к этому.

Затем, обратившись к Ноайлю, сказал:

– Вы пришли как раз, когда мне очень хотелось посоветоваться с вами, герцог. Вы слышали, что я отзывался с большой похвалой о финансовых способностях сьера Лоу. Вот он, только что вернулся из Италии.

– Очень рад познакомиться со сьером Лоу, – сказал Ноайль, кланяясь ему. – Много наслышан о нем.

– И я также, – заметил Вильруа, приветствуя Джона церемонным поклоном. Наслышан от принца Конти и еще от кого-то, не помню.

– Может быть, от герцога Мэна или графа Тулузского? – предположил регент. – Никогда не помните. Сьер обладает большой и заслуженной известностью.

– За ним слава очень искусного игрока, это я хорошо помню, – сказал Вильруа. – Я не забыл очаровательных вечеринок в гостиных Дюкло, где мы все проигрывали в фаро; не забыл и тех огромных золотых марок, каждая в 18 луидоров, которые сьер Лоу раскладывал на столе у Буассонов. Ха-ха-ха!

– Вижу, память не изменяет вам, маршал, но господин Лоу наметил в настоящее время более важные цели, чем игра, – сказал регент. – Узнав о наших денежных затруднениях и желая облегчить их, он предлагает устройство банка на таких же основаниях, как в соседних королевствах. Этот банк будет управляться от имени короля и находиться под его властью. По расчетам господина Лоу, он оживит кредит страны; и я, признаюсь, вполне верю этому.

– Я был бы очень рад познакомиться полнее с планом сьера Лоу, – сказал Ноайль, пристально глядя на Джона.

– Цель Королевского Банка, герцог, – заметил Лоу, – это быть вместилищем для доходов государства и для всех металлических денег народа, которые я предлагаю заменить банковыми билетами. Я смотрю на всю нацию, как на большую компанию банкиров, и доказываю, что если банк увеличить выпуск билетов сверх имеющихся у него слитков, не подвергая, однако, опасности их оплату, то народ будет действовать так же, как и прежде, с полной обеспеченностью. Смею прибавить, что польза бумажных денег такова, что, я уверен, все будут предпочитать их монете.

– Бумажные деньги бесспорно имеют два больших преимущества, – заметил регент. – Удобство платежа и безопасность провоза.

– Верно. Однако бумажки могут сгореть, потеряться, быть украденными гораздо легче, чем золото или серебро, – заметил Ноайль.

– Если осуществится банк господина Лоу, герцог Ноайль будет ниспровергнут, – шепнул Дюбуа маршалу Вильруа.

– Будет ниспровергнут? – переспросил старый маршал также шепотом. – Тогда я буду поддерживать план со всей своей страстью. – И прибавил вслух: – Я в восхищении от сьера Лоу. Весь народ будет большой компанией банкиров! Что за роскошная мысль!

– На мой взгляд, устройство Королевского Банка будет сопряжено с значительными опасностями, – заметил Ноайль. – Гибель его, в которой я не сомневаюсь, лишит доверия правительство и повергнет нас в еще более затруднительное положение.

– Я не опасаюсь этого – сказал регент. – Мне так нравится этот план, что я намерен созвать чрезвычайный совет, на который будут приглашены главные капиталисты, чтобы обсудить целесообразность этой меры.

– Именно это я и хотел присоветовать Вашему Высочеству, – сказал Вильруа. – Чрезвычайная мера, какою является Королевский Банк, предлагаемый сьером Лоу, требует для своего обсуждения и чрезвычайного совещания. Но я заранее объявляю мое твердое убеждение, основанное на выраженном Вашим Высочеством мнении, что этот план будет признан практичным и, будучи приведен в исполнение, повлечет за собой поразительные следствия. Весь народ станет большой компанией банкиров! Чудесная мысль! Я удивляюсь, как этого раньше не изобрел какой-нибудь из наших финансистов.

– Если бы и додумались, то наши финансисты отвергли подобную мысль как чепуху, – бросил Ноайль пренебрежительно.

В эту минуту лакей доложил о герцоге Сен-Симоне. Человек низкого роста, хорошего телосложения, богато одетый, заносчивый в обращении, с проницательными глазами и насмешливо-злобным выражением лица, вошел в кабинет и отвесил церемонный поклон регенту.

Глава XIV. Герцог Сен-Симон и Система Лоу

Мармонтель{55} верно заметил о герцоге Сен-Симоне: «Среди всего народа он отличал только знатных, среди знатных – только пэров и среди пэров – только самого себя». Но хотя герцог был горд, как испанский идальго{56}, и слыл великим поборником привилегий своего класса и несколько эгоистичным человеком, у него имелись и немалые достоинства. Сен-Симон выделялся среди испорченного двора регента своей безупречной честностью и незапятнанной нравственностью. В обращении он был очень злобным и насмешливым, чем нажил много врагов. Он был упрям, полон причуд, тяжел на подъем. У него был дар замечательной проницательности и наблюдательности, ему мы обязаны, как всем известно, неподражаемыми «Записками», где нарисованы живыми красками главные лица французского двора того времени. По смерти герцога Бургундского, Сен-Симон примкнул к Орлеану и никогда не нарушал своей верности ему. Тот постоянно советовался с ним и вообще относился с уважением к его мнениям. При установлении регентства Сен-Симон сразу достиг высшей степени благосклонности и мог бы сделаться гувернером юного короля, но отклонил этот пост, заметив Филиппу:

– Могут произойти некоторые недоразумения. Ваше высочество знает о тех клеветах, которые распространяют ваши враги. Они скажут, что вы назначили меня на это место – для этой цели…

Регент пожал плечами и передал должность маршалу Вильруа.

– Вероятно, я прервал какое-нибудь финансовое совещание? – спросил Сен-Симон, кланяясь Ноайлю и Вильруа. – Если так, то я удаляюсь.

– Ни в коем случае! – воскликнул регент. – Да, мы рассуждали о важном плане, представленном на наше рассмотрение шотландским финансистом, сьером Лоу, которого прошу позволения представить вам. Я был бы очень рад узнать ваше мнение об этом плане.

– Мое мнение ничего не будет стоить, – ответил Сен-Симон. – Я полный невежа в финансовых делах и, по правде сказать, питаю к ним отвращение. У вас двое министров, которые вполне могут дать вам совет.

– Но это такой вопрос, который вы сейчас же поймете, герцог, – сказал регент. – И я настаиваю на том, чтобы узнать ваше мнение. Сьер Лоу берется возвратить королевство из бедственного положения к величайшему благоденствию и освободить правительство от всяких денежных затруднений.

– Стало быть, сьер Лоу открыл философский камень? – заметил язвительно Сен-Симон.

– Он открыл чудодейственное слово, обладающее именно таким могуществом, – это кредит. С помощью кредита он берется сделать те благодетельные перемены, о которых я говорил.

– Если это – все, то предложение достаточно понятно, – сказал Сен-Симон. – Восстановите общественный кредит – и все пойдет как по маслу. Но как возможно это сделать?

– В этом-то и весь вопрос, – заметил Ноайль. – Никто не может отрицать, что, если бы возможно было восстановить общественный кредит, то исчезли бы все наши затруднения. Но я не вижу, как исполнится это вожделение посредством учреждения Королевского Банка, предлагаемого сьером Лоу?

– Королевского Банка, да? Вот в чем заключается план! – воскликнул Сен-Симон.

– Сьер Лоу предлагает сделать весь народ большой компанией банкиров, – сказал Вильруа. – Великолепная идея, не правда ли, герцог?

– Весьма великолепная! – отозвался Сен-Симон.

– Не стану утомлять вас, герцог, подробностями моего плана, – заметил Лоу Сен-Симону. – Я намерен представить все доходы государства и всю недвижимую собственность в банковых билетах, – словом, заменить металлическую монету бумажными деньгами. Преимущества такой замены я уже достаточно доказал Его Королевскому Высочеству.

– Этот план совершенно утопичен и едва ли заслуживает рассмотрения, – презрительно заметил Ноайль.

– Гм… Я еще не так уверен в этом, – заявил Сен-Симон. – Я уже говорил о своем невежестве в финансовых делах, и мое мнение может не иметь никакого значения, но мне кажется, раз мы должны испробовать все способы освободиться от тяжелого долга, завещанного государству покойным королем, этот план, каким бы фантастическим он ни казался, все-таки заслуживает рассмотрения.

– Я признаю пользу Королевского Банка, – заметил Ноайль, – хотя меня в ней убедил не план, предлагаемый сьером Лоу. Но время общего упадка и недоверия, подобное теперешнему, неблагоприятно для опыта. В таком банке не ощущается нужды, и если бы его учредили, он не помог бы нам расплатиться с государственными долгами. Мы должны подвигаться вперед медленно, но уверенно: следует сократить все бесполезные расходы, экономить в каждом ведомстве и предпринять более решительные меры против всех подрядчиков, дельцов, откупщиков доходных статей и других господ, которые обогащаются насчет государства. Должно силой вырвать из их пасти недозволенные прибыли.

– Такие меры мало помогут, – заметил Сен-Симон. – Вспомните, что Сюлли{57} сказал, когда произвел небольшой опыт, окончившийся неудачей: «Только маленькие мошенники попадают в сети правосудия – большие плуты ускользают».

– Большие плуты не ускользнут от меня! – воскликнул Ноайль. – Я попрошу Его Королевское Высочество назначить Следственную Комиссию, чтобы просмотреть все притязания кредиторов государства, проверить их счета и уничтожить все документы, обманным образом выданные от имени правительства.

– Я не вижу вреда в таком позволении, – сказал регент. – Оно будет дано.

– Но это только первый шаг, – произнес Ноайль. – Я прошу учредить Судебную Палату, куда будут вызываться все лица, подозреваемые в обогащении путем названных мной позорных способов. Этому суду должна быть предоставлена власть наказывать таких преступников очень суровыми карами и, в чрезвычайных случаях, отбирать у них имущества в казну.

– Прежде чем исполнить это ходатайство, Ваше Высочество должно взвесить следствия таких разорительных тяжб, – заметил Сен-Симон. – Герцог Ноайль, вероятно, сообщит вам, сколько человек будут привлечены к предлагаемому им суду и что произойдет от таких действий.

– По моим расчетам, речь примерно о шести тысячах преступников, с которых мы получим миллиард двести миллионов, – ответил Ноайль.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

См. комментарии в конце книги.

Остров Сестрицы (The Sister Isle) – прозвище Ирландии.

«Государство – это я!» (фр.)

«Летучий стол» (фр.).

Комментарии

Шотландцы произносят вместо лорд – лэрд (lard).

Способы передвижения того времени были самые неудобные. Лишь в середине XVIII века вошли в употребление в городах портшезы (закрытые носилки) и кабриолетки или одноколки. Во время фронды некто Фиакр изобрел двуместные каретки-фиакры; вскоре за ним появился экипаж для всех – омнибус.

Старинная английская монетная система отличалась своеобразием. Основной единицей считался фунт стерлингов, но это была не монета, а условный вес. Ему соответствовала золотая монета, называемая гинеей (guinea) или совереном (sovereign). В фунте стерлингов 20 шиллингов. Шиллинг заключает в себе 12 пенсов. 10 шиллингов составляли крону, которая равнялась половине фунта.

Ковент-Гарден (Covent-Garden Market) – лондонский рынок овощей, плодов, цветов. Он расположен на месте, принадлежащем Вестминстерскому аббатству, где раньше был монастырский сад, отсюда и его название.

Эдинбург – столица Шотландии. В описываемое время он славился своими учеными и назывался Афинами Севера. Название свое город получил от Эдвина, короля Нортумберланда, жившего в начале VII в.; в XII в. он был уже столицей; в 1215 г. там в первый раз собрался парламент. Особенно он разросся при Стюартах. Но даже в описываемое время в Эдинбурге было лишь около 30 000 жителей.

Река Твид (Tweed) протекает по Шотландии. Она берег начало на высоте 800 метров и впадает в Северное море. На пути своем она принимает много притоков. Побережья очень живописны. Река течет с запада на восток по южной границе Шотландии, у англичан «переехать через Твид» означает приехать из Шотландии.

Герцог Аргайльский (Duke of Argyle) – герцогский титул шотландского рода Кэмпбелл, который происходит от англо-нормандского Камбелло. Это был вождь норманнов, поселившийся в 1250 г. в западной части Шотландии. Арчибальд, граф (эрл) Ислей, о котором идет речь в нашем романе, был младший из живших тогда потомков. Он умер в 1766 г. От имени рода получило свое имя и графство.

Шотландский парламент существовал до 1707 г., когда он соединился с английским, английская палата лордов была дополнена тогда 16-ю шотландскими пэрами. В палату общин было допущено 45 представителей от общин и городов Шотландии.

Вместе со многими другими заимствованиями из Версаля переходили к английскому двору и моды. Если одежда в Англии после недавней смерти веселого короля Карла II была так же роскошна и великолепна, как во Франции, то светское обращение было иное. Англии были незнакомы сантиментальность и вычурность французского «света». Чувство находило себе более непосредственное выражение в словах и манерах: прямой, скупой на ненужные излияния нрав англичан, усвоив внешность, не принял содержания. Здесь не видим чрезмерного поклонения женщине и приторной изысканности манер; зато было больше бесцеремонности, строгого следования выработанному кодексу светской вежливости и больше самомнения.

Автор, видимо, имел в виду ионический выговор. У древних греков было два главных наречия – дорическое, более грубое, и ионическое. Первое господствовало на Крите, в Лаконии, Кирене и в греческих колониях в Италии, второе – в Афинах, Мессении, северной Греции, Сицилии и колониях Малой Азии. Отличием ионического наречия были плавность, свобода, мягкость и выразительность. Наоборот, доризм был груб: это речь не ораторов и торговцев, а военных, правителей, заботящихся о силе слова. Этот язык был вполне к месту у «лаконичных» спартанцев.

Лаун-теннис (Lawn – лужайка, tennis – игра в мяч) – очень употребительная в Англии игра в мяч, требующая большой ловкости и сноровки. Играющих обыкновенно бывает 2, 3, 4 и более человек. Игра ведется при помощи ракетки и происходит на лужайке или площадке, разделенной высокой веревочной сеткой на две части. С помощью ракетки перекидывают мяч через сетку, причем стоящие по другую сторону не должны позволить мячу упасть на землю, а откидывают его обратно. Игра эта впервые была введена в Англии в XVI в., а во время Карла II стала любимым занятием.

Фиртом (firth, скандин. фиорд) называют в Шотландии глубоко врезавшийся в землю залив. Фирт-о-Форт (Firth о Forth) лежит к северу от Эдинбурга.

Берлина – громоздкая, дорожная колымага, куда помещалось все семейство со своим скарбом. По названию можно судить, что она заимствована из Германии.

<1...5 6 7 8 >

На страницу:

Перейти

7 из 8

Другие книги автора

Борьба за трон (сборник)

Уильям Гаррисон Эйнсворт