Джон Лоу. Игрок в тени короны

Уильям Эйнсворт

Джон Лоу. Игрок в тени короны

© ООО «Издательство «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

Сайт издательства www.veche.ru

Уильям Эйнсворт (1805–1882)

Об авторе

Английский писатель Уильям Гаррисон Эйнсворт родился 4 февраля 1805 года в Манчестере. Он был сыном процветающего адвоката Томаса Эйнсворта и дочери священника Анн Гаррисон Эйнсворт. В 1817 году Уильям поступает в классическую гимназию (Грэмер скул). Школьную атмосферу он опишет позже в повести «Мервин Клитероу». Эта среда с ее строгой дисциплиной и системой коллективных наказаний отталкивала будущего писателя. Он рано приобщается к творчеству. Первым печатным произведением Уильяма была пьеса «Соперники» (1821). В декабре того же года «Эдинбург Мэгезин» публикует историческую драму гимназиста «Венеция, или Падение Фоскари». Уже в следующем году Уильям оставляет школу из-за литературной занятости. В августе 1822 года он навещает в Эдинбурге своего школьного друга Джеймса Кроссли, который знакомит Уильяма с владельцем литературного журнала Уильямом Блэквудом, открывшим дорогу многим молодым талантам. Уже в конце года У.Г. Эйнсворт выпускает поэтический сборник. В 1823 году Эйнсворт и Кроссли совместно пишут повесть «Сэр Джон Чивертон», но издать ее друзья не смогли. В конце 1823 года Эйнсворт уговорил издателей Уиттакеров опубликовать несколько своих рассказов. В следующем году Эйнсворт пытается создать собственный журнал, но выпустить удалось только один номер. В июне 1824 года умер Томас Эйнсворт, и Уильяму, наследнику крупной доли в адвокатской конторе, приходится приступить к изучению юриспруденции. Он поехал в Лондон, стажировался у одного из крупных адвокатов, но вместе с тем не бросил литературного творчества. Важное значение для Уильяма имела встреча с Джоном Эберсом, бывшим в то время заведующим коммерческой частью оперного Театра Его Величества на улице Хеймаркет. Эберс ввел Уильяма в литературные круги. Уильям увлекся Фани, дочерью Эберса, и вскоре молодые люди сыграли свадьбу. Некоторое время Эйнсворт работает составителем театральной рекламы, потом становится журналистом. Он все-таки выучился на адвоката, но ремесло это всегда рассматривал как вспомогательное. Уильям выпускает несколько поэтических сборников, перерабатывает повесть «Сэр Джон Чивертон» и издает ее под своим именем в июле 1826 года. Произведение это привлекло внимание Вальтера Скотта, а в 1826 году Эйнсворту удалось встретиться с шотландским бардом.

В 1830 году у четы Эйнсвортов родилась третья дочь, резко ухудшилось финансовое положение семьи, и Уильям начал сотрудничать в журнале «Фрейзерс мэгэзин». В 1833 году Эйнсворт заканчивает первый роман «Руквуд», принесший ему серьезный успех. Среди главных героев этого авантюрного романа фигурирует легендарный английский разбойник Дик Терпин. В 1835 году Эйнсворт познакомился с Чарльзом Диккенсом и даже помогал знаменитому писателю одолеть первые ступеньки карьеры. Дружба их закончилась в начале 1839 года, когда началась публикация романа «Джек Шеппард», описывавшая жизнь лондонского преступного мира. В чем-то роман Эйнсворта пересекался с диккенсовским «Оливером Твистом». Видимо, это и послужило причиной размолвки. В дальнейшем Эйнсворт выбирает для себя путь исторического романиста. В 1840 году выходит необычная для тогдашней литературы книга: «Башня» («Тауэр»), в которой главным героем становится одно из древнейших строений Лондона. Через судьбы людей, связанных с Тауэром, писатель пытался заинтересовать лондонское общество историей знаменитой Башни. В следующем году появляется роман «Гай Фокс, или Пороховой заговор», в 1843 году – «Виндзорский замок», в 1844 году – «Сент-Джеймс, или Двор королевы Анны» и многие другие. Эти многие другие исторические романы Эйнсворта пользовались большой популярностью. Меньший интерес вызывали его романы из современной жизни, к которым писатель обратился в середине 1860-х годов.

Всего Эйнсвортом написано 40 романов, большое количество произведений короткого жанра, с десяток поэтических сборников, несколько десятков серьезных экономических и юридических статей и бесчисленное количество мелких заметок и рецензий, авторство которых не установлено с достаточной степенью уверенности. Последний роман Эйнсворта вышел в 1881 году. Писатель умер на юге Англии в Рейгейте 3 января 1882 года. Кто-то из современников назвал Эйнсворта «одной из самых живописных личностей XIX века». И хотя этот успешный и плодовитый писатель очень быстро был забыт литературной критикой, часть его произведений (особенно исторических) продолжает переиздаваться и по сей день.

Анатолий Москвин

Избранная библиография Уильяма Эйнсворта:

«Руквуд» (Rookwood, 1834)

«Заговор королевы» (Crichton, 1837)

«Джек Шеппард» (Jack Sheppard, 1839)

«Гай Фокс» (Guy Fawkes, 1841)

«Ланкаширские ведьмы» (The Lancashire Witches, 1849)

«Джон Лоу. Игрок в тени короны» (John Law: The Projector, 1864)

«Коннетабль Бурбонский» (The Constable de Bourbon, 1866)

«Уот Тайлер» (Merry England, or Nobles and Serfs: Wat Tyler, 1874)

«Борьба за трон» (Beatrice Tyldesley, 1878)

Книга первая. Финансист-чародей

Глава I. Лэрд{1}[1] Лористон на улице Сент-Джеймс

В один прекрасный день в самом конце мая 1705 года, около полудня, на лондонской улице Сент-Джеймс, напротив кофейни Уайта остановились носилки{2}. В этом не было ничего необычного: только что двое или трое носилок высадили своих седоков на этом самом месте, не привлекая ничьего внимания. Но тут дело обстояло несколько иначе. Из этих носилок вышел на удивление красивый человек и легко спрыгнул на мостовую. Изящный господин вынул кошелек для расплаты, но нашел в нем только золотые монеты, на которые устремились привлеченные их блеском взоры носильщиков, очевидно, с Острова Сестрицы[2]. Приподняв свою попорченную непогодой шапку, один из них сказал льстиво:

– Да сохранит Бог вашу красоту, милорд! Подайте нам одну из этих золотых кругляшек! Вряд ли найдется еще такой прекрасный господин, который заплатил бы столько простому человеку. Поверьте, доставило бы истинное удовольствие Пэту Моллоу, вот этому моему товарищу, да и мне самому, Терри О’Флагерти, носить вашу честь и совсем даром. Право, – носильщик опять приподнял шапку, – мы бы сами охотно дали гинею{3} – конечно, если бы она у нас была – единственно лишь за удовольствие и честь принести вас из гостиницы Гуммумса в Ковент-Гарден{4}. Не так ли, Пэт?

– Истинная правда, Терри! – отвечал другой. – Ей-богу, сэр – самый благородный на вид седок, которого мы когда-либо носили, и событие это следовало бы ознаменовать тем, чтобы либо вы нам, либо мы вам дали гинею.

– Тогда это приходится сделать мне, – сказал джентльмен, давая им желанную монету. – По-видимому, вы узнали, что я приезжий в Лондоне, – прибавил он с улыбкой.

– Не взаправду это вы говорите, ваша честь! – воскликнул Терри с притворным изумлением. – Вот этого мы совсем не ожидали. Так вы иностранец, сэр? Подумай только, Пэт, господин говорит, что он иностранец, а мы приняли его за настоящего, коренного лондонца.

– Я бы ни за что не догадался! – воскликнул другой носильщик. – Да если посмотришь на прекрасные манеры и одежду его чести, и особенно если услышишь, как он говорит, то никогда не примешь его за француза.

– Да я и не француз, мой милый, – отвечал господин. – Я шотландец и только что прибыл из Эдинбурга{5}. Я до сих пор еще ни разу не был в Лондоне.

– Тогда милости просим в наш город, – прибавил Терри. – Хотелось бы, чтобы было побольше таких шотландцев. Но не многие переезжают через этот Твид{6} с таким туго набитым кошельком и со столь щедрой рукой, как у вашей чести. Если у ваших земляков и водятся какие-нибудь деньжонки, они накрепко застегивают свои карманы. Мы же выпьем стаканчик шафрановки за долгую жизнь и счастье вашей чести прежде, чем постареем на час.

– Ей-богу, выпьем! – воскликнул товарищ Пэт. – Но мы любим произносить здравицу с именем – как-то веселее пить тогда.

– Будь я проклят, если ваша честь не носит благородного имени! – воскликнул Терри. – Может быть, даже имени самого великого герцога Аргайльского{7}.

– Нет, вы снова ошибаетесь, мой милый. Я простой шотландский дворянин, без всяких притязаний на титул. В моей стране меня знают господином Лоу Лористоном.

– Какое славное имя! – заметил Терри. – Я часто слышал о нем. Не был разве первый Лаа из Лэрристауна известным судьей, ваша честь?

– Первый Лористон, мой отец, был золотых дел мастером в Эдинбурге, – отвечал Лоу. – Лет двадцать тому назад он купил у Дэлглишей поместье Лористон, от которого и происходит мое имя. Теперь вы узнали обо мне, кто я и что я. Думаю, ваше любопытство вполне удовлетворено.

– Бог с вами, ваша честь! Это вовсе не любопытство, а интерес, – ответил Терри с низким поклоном. – Мы оба вполне ценим вашу великую снисходительность, что вы оказываете нам доверие. Прекрасное имя вы получили, господин Лаа Лэрристаун. И, наверно, об этом имени скоро будут говорить по всему свету. Вы не осерчаете на меня, если скажу, что вам на роду суждено большое счастье – вижу это по вашему лицу. Вы наживете более богатств, чем сумеете прожить, и достигнете высшего положения, чем то, которого надеетесь достигнуть.

– Откуда знаешь ты, хитрец, сколько я надеюсь нажить и какого положения желаю достигнуть? – воскликнул Лоу. – Но вы более близки к истине, чем прежде. Я обладаю планом, который несомненно сделает меня богатым и неизбежно доставит мне такое высокое положение, о котором я только могу мечтать.

– А что я говорил? – воскликнул обрадованный Терри. – Я – настоящий пророк, если только пророки существовали когда-нибудь. Я тотчас догадался, что вы, ваша честь, большой изобретатель.

– Если бы шотландский парламент{8} принял план, который я предлагал ему, то мог бы обогатить страну, – заметил Лоу.

– Какие же тупые головы в шотландском парламенте, коли они не приняли вашего плана! – ответил Терри, пожимая с презрением плечами. – Но вы увидите, что члены английского парламента более заботятся о своих интересах. Я желаю только, чтобы ваша честь научили Пэта и меня, как утроить наш капитал и превратить одну гинею в три?

– Я мог бы научить вас, как сделать сто гиней из одной и тысячу из ста, – заметил Лоу. – Но я держу это в секрете, про себя.

– Нет ничего удивительного, – прибавил Терри с несколько недоверчивым смешком. – Никогда не следует учить всех, как сделаться богатым. Право, ваша честь, должно быть, еще больший колдун, чем те седые бороды, которых мы видели в лавке. Они сидят перед большой печью, уткнувшись в стеклянные бутылки с длинным горлышком, и делают из свинца золото.

– Нет, мой милый, – ответил, улыбнувшись, Лоу. – Я не собираюсь заниматься превращением металлов. Наоборот, я обойдусь совсем без золота – я заменю его бумажными деньгами.

– Обойтись без золота и заменить его бумагой! – воскликнул Терри со смешной ужимкой. – Тогда я опасаюсь, что ваш план, господин, не удовлетворит нас сколько-нибудь более, чем шотландский парламент. Колдовские деньги, как рассказывают в Ирландии, превращаются в сухие листья. Пожалуй, и эта гинея превратится в бумагу? А покуда этого не произошло, завернем-ка за угол, к «Синим Столбам», и истратим ее.

– Весьма разумное решение, – заметил Лоу. – Но на днях вы вспомните, что я сказал вам.

– Чертовская штука! – ответил Терри. – Мы долго будем помнить о вас, ваша честь. Если вам когда понадобятся носилки, Терри О’Флагерти и Пэт Моллоу понесут вас на край света и обратно. Ну, пойдем, Пэт! Мы только отнимаем у сэра его драгоценное время.

С этими словами они оба надели на плечи ремни, взялись за концы шестов и весело удалились с носилками. Этот разговор не ускользнул от группы зевак, собравшихся у входа в кофейню Уайта, и возможно, что Лоу предназначал некоторые из своих замечаний для них. Все эти господа были молодые франты, что угадывалось по ярким бархатным костюмам различных цветов, украшенным лентами, и по напудренным парикам последнего фасона. Руководители хорошего тона, законодатели в области мод{9}, они считали своим долгом злословить насчет обращения и наряда иностранца. Но этот ни с какой стороны не был доступен критике. Одежда его, изготовленная в городе, была богата, изящна и сшита по последней моде, манеры безупречны. Но эти франтоватые критики заранее решили найти в нем недостатки. И вот, почтенный Чарли Каррингтон заявил, что голубой бархатный кафтан красивого господина, перевитый серебряными шнурками, сделан плохо, хотя кафтан сидел прекрасно и был сработан Риверсом, городским портным, у которого заказывал и Чарли. Гарри Арчер высмеивал парик Лоу, заявляя, что он чересчур длинен и скверно напудрен, хотя парик только что вышел из рук придворного парикмахера Гублона. Дик Бодуэлл сказал, что фигура шотландца слишком тонка, хотя не мог отрицать ее правильности. Том Багот думал, что мистер Лоу слишком рослый, а Джерри Ратклиф – что он недостаточно высок. Придира Боб Фоли объявил его неуклюжим и мужиковатым, хотя этому противоречило каждое движение мистера Лоу. Наконец, косноязычный Джо Лоуэлл сказал, что приезжий говорит с очень сильным шотландским произношением, хотя выговор Лоу был именно приятным, дорическим{10}.

Все завидовали Лоу. Каждый из зубоскалящих франтов втайне признавал, что Лористон был одним из самых красивых и изящных людей, которые когда-либо появлялись на улице Сент-Джеймс. Но посмотрим, на что он в действительности был похож. Джону Лоу недавно исполнилось тридцать четыре года, но выглядел он лет на десять моложе. Внешность его была примечательна: высокая и повелительная фигура, тонкая, но чрезвычайно стройная, правильно очерченные классические черты лица, большие, голубые глаза несколько навыкате, нежное, как у женщины, телосложение. Но, несмотря на эту наружную женственность, в его груди жил мужественный дух. Джон Лоу был замечательно деятелен, превосходно играл в лаун-теннис{11}, смело и хорошо ездил верхом, был охотник до физических упражнений, прекрасно владел пистолетом и шпагой – его храбрость была неоднократно испытана в поединках. Лоу не был одним из тех заурядных щеголей, которые только и думают об украшении своей особы, однако не пренебрегал нарядом и, как мы видели, одевался весьма к лицу, стараясь выказать посредством прилежания и искусства свою очень выигрышную внешность. Пожалуй, в его обхождении проскальзывала небольшая, очень небольшая, гордость, но он был совершенно свободен от наглости и самомнения. И эта гордость была, по-видимому, тесно связана с сознанием, что он владеет большой умственной силой и выдающимися личными достоинствами. Когда Лоу хотел нравиться, обращение его становилось столь очаровательным, что он являлся прямо неотразимым. Дальше мы увидим, что этот гладкий и спокойный лоб мог иногда омрачаться от неприятностей, это мягкое и приятное выражение лица могло изменяться под влиянием сильных страстей, эти небесно-лазоревые глаза почти голубиной нежности по временам могли зажигаться гневным и уничтожающим огнем.

Теперь мы выставляем прекрасного лорда Лористона таким, каким он предстает перед нами в данном случае. Он не прочь был наслаждаться и обладал для того средствами. С головой, наполненной планами, и с честолюбием в сердце, он решился, подобно отчаянному игроку, подвергнуться величайшей опасности в жизненной игре и выиграть или разориться.

После смерти своего отца, Уильяма Лоу, бывшего золотых дел мастера и банкира в Эдинбурге (тогда эти занятия были неразрывно связаны), скончавшегося несколько лет тому назад, Джон Лоу стал собственником большого состояния, заключавшегося в Лористоне – обширном имении, расположенном на южном берегу Фирт-оф-Форт{12}. Нужда не заставляла его обратиться к какому-нибудь занятию, и он стал вести жизнь светского молодого человека: одевался пышно, проводил все время в среде пустых и расточительных бездельников, увлекавших его во всевозможные безумства, и проигрывал большие суммы денег. В этот период своей жизни, по своей несколько женственной наружности и обращению, он был прозван Джоном Жасмином; менее близкие знакомые называли его красавцем Лоу. После нескольких лет такой распущенной жизни молодой кутила обнаружил, что необходимо жить побережливей. Поручив управление имением своей матери, превосходной женщине, которая, к его счастью, оставалась еще в живых, он отправился в Голландию и поступил на должность секретаря при одном шотландском торговом доме в Амстердаме. Сделал это он с целью изучить дела большого голландского банка. Он решил оставить свой прежний веселый образ жизни и стать деловым человеком. Еще до того он прилежно занимался арифметикой и геометрией и хорошо изучил алгебру, теперь усовершенствовался в политической экономии. Благодаря его большой склонности к этому предмету и необыкновенным способностям, работа шла очень успешно. Пробыв в Амстердаме три года и вернувшись в Эдинбург, Лористон был уже знатоком всех финансовых дел и охотно посвятил себя устройству доходных статей Шотландии, причем оказывал важные услуги государственным людям.

Получив известность с новой и более обещающей стороны, Лоу пытался упрочить свое имя, напечатав трактат под заглавием «Проект и основания Совета Торговли», где предлагал прочный и выработанный план для оживления шотландской торговли и мануфактуры, находившихся в то время в угнетенном состоянии. Этот план не встретил поощрения, которого заслуживал, но способствовал знакомству Джона Лоу с выдающимися людьми страны, и, между прочим, с герцогом Аргайльским и его сыновьями, маркизом Лорном и лордом Арчибальдом Кэмпбеллом, а также с маркизом Твиддлом. Некоторое время спустя Лоу обнародовал другой труд, содержавший предложение снабдить народ деньгами, и настойчиво проводил его в шотландском парламенте. Он утверждал, что этот план уничтожит затруднения, тяготевшие над королевством, вследствие большого недостатка звонкой монеты, и предлагал учредить национальный банк на новых основаниях. Но этот план, хотя и был поддержан придворной партией и морским ведомством, также был отвергнут. Находя, что ему нечего делать в Шотландии, Лоу стал направлять свои взоры на материк, где, как он чувствовал, какое-нибудь нуждающееся государство примет его планы и быстро обогатится благодаря им. Но прежде чем уехать за границу, он решился сообщить их английскому правительству и с этим намерением отправился в Лондон.

До самого отъезда из Эдинбурга Лоу пользовался в обществе большим уважением, и так как имел весьма много знакомых, то все выражали сожаление по поводу его отъезда, тем более что он, по его собственным словам, не надеялся скоро возвратиться из-за границы. Когда Лоу покинул Эдинбург, создалось ощущение, что после него остался какой-то пробел, который не скоро будет заполнен. Северная столица потеряла первого из своих франтов и своих избранных умов, многие приятные общества лишились главной привлекательности, много прекрасных девиц вздыхало при мысли, что красавец Лористон уехал, увозя с собой их сердца. По всей вероятности, производились попытки удержать его, особенно намекали на это некоторые красавицы. Но Лоу стойко выдержал испытание. Честолюбие было его господствующей страстью, а оно заявляло, что Эдинбург – слишком тесная сцена для проявления всех его сил. Оттого-то Лоу решил отправиться в Лондон. Перед отъездом ему пришлось вынести нежное расставание со многими плачущими прелестницами, которые клялись, что останутся безутешными, однако легко утешились. Пожав руки своим товарищам, Лоу сел в свою берлину{13} и покатил в Лондон на четверке быстрых лошадей. Без всяких столкновений с разбойниками во время пути, на четвертый вечер он высадился у Гуммумса в Ковент-Гардене. На следующее утро Лоу прежде всего посетил кофейню{14} Уайта, которая возникла за шесть или за семь лет перед тем и была тогда в большой моде. Здесь он надеялся встретиться с некоторыми персонами, к которым у него имелись рекомендательные письма. Перед тем как войти в кофейню, Лоу поклонился группе молодых щеголей, толпящихся у дверей. На его приветствие те ответили очень слабо и холодно. Тем не менее, немного выждав, он вежливо спросил, может ли кто-нибудь из джентльменов сказать ему, находится ли здесь мистер Энгус Уилсон?

– Вам укажет служитель, если вы потрудитесь войти, – заметил ближайший к нему господин.

Совершенно не обратив внимания на сухой, отталкивающий тон ответа, Лоу сказал:

– Могу ли я узнать, к кому имею честь обращаться?

Молодой франт нагло посмотрел на него с минуту, как бы раздумывая что ответить.

– Вы – иностранец, и потому незнакомы с общественными приличиями, запрещающими обращаться к другому без формального представления, – сказал он наконец. – Извиняю вашу оплошность и могу назвать себя: сэр Гарри Арчер.

– Искренно рад слышать это! – воскликнул Лоу. – Надеюсь, сэр Гарри Арчер доставит мне удовольствие пожать ему руку?

– Сэр! – воскликнул Арчер, отступая назад. – Вы позволяете себе…

– По крайней мере, разрешить передать вам рекомендательное письмо от маркиза Лорна, – сказал Лоу, предлагая ему пакет.

– Письмо от маркиза Лорна! – воскликнул Гарри, открывая документ и быстро пробегая глазами. – А, мой дорогой мистер Лоу! Очень рад познакомиться с вами. Лорн говорит о вас в самых лестных, очень лестных выражениях и просит меня отрекомендовать вас всем моим друзьям, что я не замедлю сделать. И начну сейчас же. Господа! – обратился он к остальным. – Позвольте познакомить вас с мистером Лоу Лористоном, весьма образованным джентльменом, очень известным в эдинбургском высшем кругу, который несомненно послужит очень приятным приобретением для нашего общества.

Все приветствовали Джона, заявляя, что рады познакомиться с другом маркиза Лорна.

– Мы не могли удержаться, чтобы не подслушать того, что происходило между вами и вашими носильщиками, – заметил Гарри, смеясь. – Поэтому до некоторой степени знакомы с вашей историей.

– О, я только шутил с ними, – ответил Лоу. – Я слышал, что у вас в Лондоне носильщики обладают странным нравом, и хотел посмотреть, на что они в самом деле похожи.

– Вам попались два хороших образчика этого класса, – заметил Гарри. – Большинство из них ирландцы и довольно остры на язык, как вы теперь убедились. Они встречают нас везде и поэтому следят за всеми нашими действиями, хотя, нужно отдать справедливость, редко бывают болтунами. Но войдемте в кофейню, мы можем продолжать наш разговор, попивая шоколад. Вы уже завтракали, мистер Лоу?

– Да, уже более трех часов тому назад – я ведь рано встаю.

– Ну, поживете с месяц в Лондоне, станете ложиться поздно.

– Устав после театров, оперы, концертов, маскарадов, Ранелага и Воксхолла{15}, ужинов и прочих увеселений, мы должны хорошо выспаться и неспособны ни к чему до полудня. Мы встали удивительно рано сегодня, если принять во внимание, что прошлой ночью все были на маскараде.

– Как жалко, что вас там не было, мистер Лоу, – сказал достопочтенный Чарли Каррингтон. – Было очень весело. Много было и очаровательных масок.

– Чарли хотел бы вас уверить, что полдюжины их открывали ему свои лица, – заметил Боб Фоли. – Но мы знаем лучше.

– Мне только одна открыла маску, – прибавил Чарли. – Но этого достаточно, ведь то была самая миловидная во всем зале. Вы все признали ее королевой красоты.

– А, вы уже достаточно дали понять, что намекаете на прекрасную Белинду, – заметил Гарри.

– Могу я, если это не секрет, спросить, кто такая эта прекрасная Белинда? – осведомился Лоу.

– Это самая красивая женщина в городе, из-за которой всякий светский молодой человек готов умереть, – ответил ему Гарри. – Но не верьте тому, что сказал сейчас Чарли Каррингтон, – перед ним Белинда никогда не сняла бы маски.

– А я утверждаю, что сняла, – возразил Каррингтон.

– Ха-ха-ха! Вы ошиблись, – громко рассмеялся Гарри. – Ну, если Белинда и позволила вам увидеть ее лицо, то разве для того, чтобы досадить своему ревнивому супругу, который, я готов поклясться, следил за ней.

– Теперь я действительно припоминаю, что в это время недалеко от нас стоял этот Отелло, – сказал Каррингтон.

– Значит, прекрасная Белинда замужем? – спросил Лоу.

– К несчастью для нее и к счастью для нас, – сказал Гарри. – Она самое изящное создание, как вы сами увидите, так как наверняка познакомитесь с ней. И замужем за человеком в три раза старше нее, притом ужасно ревнивым.

Затем все вошли в кофейню. Главная комната на первом этаже была полна народа и громкого разговора. Большинство гостей были изысканно одетые молодые люди, похожие на тех, с которыми Лоу встретился. Они сидели за различными столиками, попивая кофе или шоколад, читая газеты, рассуждая о текущей политике, восхваляя при этом Олдфилда и миссис Брейдсгедл, обсуждая бой петухов или составляя пари об исходе скачек в Ньюмаркете{16}. Войдя в комнату, лэрд Лористон привлек всеобщее внимание. Вскоре узнали, кто это такой: Гарри представил его некоторым товарищам. Большой стол у сводчатого окна, из которого открывался вид на улицу, был оставлен для группы, в которой находился Лоу. Как только гости разместились, услужливые лакеи наполнили их чашки пенящимся, приятным шоколадом, между тем как Гарри спросил у одного из прислужников, был ли здесь сегодня утром мистер Энгус Уилсон, и получив отрицательный ответ, сказал Джону Лоу, сидевшему около него: