Полная версия
Свет отражённый. Стихотворения (сборник)
Сергей Филатов
Свет отражённый. Стихотворения (сборник)
© С. В. Филатов, 2016
© ООО «Маматов», 2016
* * *
Сергей Филатов
Страна одинокого снега
Пожалуй, как нигде в столицах, традиционная поэзия органично развивается и естественно востребована в провинции, где человек по-прежнему близок к природе. Музыка слова здесь созвучна ветрам и водам, а смыслы прочно связывают крохотное и краткое человеческое существование с бытием безграничного, бесконечно сложного Мира, законы которого мы едва-едва начинаем постигать. Традиция здесь не застывшая форма, не привычная колея, – она насущна и потому органична, она не ломает пульс жизни в угоду сиюминутному новому, но стремится осмыслить это новое, принять его и сделать частью бытия, не разрушая жизненных основ.
В чаду вороньем, в чёрной пене лиШёл некий год. И гулы шли.И нарастал закат империиБагровой глыбою вдали.И в некий час ударил колокол,Раскалывая небеса.И всё осыпалось осколками,В которых август угасал.И в злато, было уж зачахшее,Тоской высокою вплелисьИ благородство, и отчаянье…И первый холод от земли…Стихотворения Сергея Филатова – напряжённый труд соединения трагически рассыпающегося человеческого мира в лоне Мира незыблемого, гармоничного, непостижимо вечного. В этом, собственно, смысл поэзии – сегодня только ей, осмеянной, «модернизированной», разъеденной кислотной иронией, оболганной бесконечным пустословием, – только ей единственной всё-таки под силу восстановить внутренний космос человека, а значит, и весь человеческий мир вокруг него.
Те «якоря», пусть крохотные, но зацепки, пусть тонкие, но живые связи-смыслы, которые выстраивает сегодня – как и всегда – поэзия, удерживают человека и человеческое от распада. Поэзия бьётся за них до последнего дыхания, но когда доходит до предела и последнее – открывается дыхание второе, иное, начинает звучать иная сила, концентрирующая в человеке огромные пласты времени, память народную и память языковую.
Ночь города в окно посеянаС есенинской похмельной нежностью,Раскинуто бельё постельное,Как Русь безропотная, снежная.Возможны ли другие ценники,Когда и дверь разбойно взломана!..И самые глухие циникиЛишь ухмыльнутся: – Нецелована!Что мне до них! Я сам пожалованВ жестокий чин душеспасителя.Я, как Москва, горю пожарами –Не за Россию, за спасибо…В лучших своих стихах Сергей Филатов одновременно и современен, и традиционен. Современность его – в ощущении мировых трещин и разломов, в осознании великих потерь, в естественной, вполне понятной растерянности перед ужасом времени. Традиционность – в спокойном мужестве преодоления, в лирической силе сочувствия и сопереживания, в могуществе любви и прощения. В той вере, которая одна способна преодолеть отчаянье.
Слово, как влажную марлю, прикладыватьНа оголённую рану вины…Вечер, наполни мне сердце прохладоюИ успокой меня светом иным.Всё это больше, чем миг отреченияОт непосильного счастья в миру.Время, открой мне исконность речения,Чтобы понять, что и впредь не умру.Золотом осени, тихой отрадоюТы осени мою душу и плоть,Тихий раскидистый клён над оградою…Видишь, как мало мне надо, Господь!Не случайно в лирике Филатова мощно прорываются есенинские мотивы – тому причин множество: и времена рифмуются, и темпераменты родственны, и душевная боль за век не только не утолена, но стала глубже и горше… Сам лирический герой книги прямо говорит об этом родстве, и оно воспринимается как знаковое и значимое. Не подражание – бессмысленно подражать Есенину! Не продолжение – кому было дано сказать, тот всё сказал! Именно родство, родовая память, родовые черты.
В поэтическом космосе Филатова, в полном согласии с традицией, гармонично сведены, а зачастую и неразрывно слиты малое и великое, как, например, жилы и реки: «Невозможно остаться никем.// Неизбежно – остаться. Диктую // По скрещению вен на руке, // По слиянию Бии с Катунью…» – и здесь сами упругие, мощные названия рек – имена их – словно вливают в кровь силу! И внутри метафоры безнадёжности закономерно рождается незыблемая надежда:
Видишь, лужи стянуло льдом,Как глаза во хмелю.Чей там дом? Да не мой ли дом?..Кто там спит? Да не я ли сплю…На чужбинах родной страныРазметало мой путь земной…А поля ещё так черны,Так пусты поля…Как весной.В одном из стихотворений «Светлой книги» есть образ «страна одинокого снега». Этот образ можно счесть и парадоксально-случайным – ведь дальше автор добавляет: «тоски одичавшей страна». Но мы рискнём определить его в качестве парадоксально-ключевого, в какой-то степени дающего нам разгадку характера и судьбы лирического героя, которого мы рискнём назвать народным.
Сегодня слово «народный» стало синонимом то ли научному «фольклорный», то ли почти ругательному «простонародный» – нищий, растерянный, убогий… Лирический герой Сергея Филатова народен в ином, парадоксальном смысле – как «одинокий снег» – то, чего много, то, что ощущает себя целым, таковым вроде бы и не являясь, то, что более относится к природным стихиям, чем к миру сугубо человеческому (социальному), и подчиняется Божьему соизволению, а не случаю или произволу. Смысл «одиночества» здесь более личностен, чем трагичен, хотя и сила трагизма ощутима почти в каждом стихотворении.
Февраль обложил, что тоска вечерами –Когда одиночество душу не греет.Сто первая вьюга погост затирает,А сотая вьюга под снегом стареет.И поле за логом безмолвно, как Слово,И даль за оврагом пуста и бездонна…Всё глубже морщины, всё дале былое.Ладонь разжимаешь…И пусто в ладони.Снег. То, что есть, – и то, чего нет буквально через мгновение. То, что застилает, стирает – и одновременно обновляет, питает, дарит надежду. Это один из магистральных образов для Филатова, образ, через который многогранно выражается мироощущение поэта, а за многогранностью совершенно отчётливо ощутима внутренняя цельность личности, позволяющая ей быть мгновенно изменчивой в состояниях и неизменной по сути. Буйная буря и замирание в радости, стойкое мужество и непостижимая нежность, пьяная удаль и вековая вина – всё суть разные состояния, испытующие дух, и надо через них пройти, чтобы увидеть:
Снегопад
Пахнет небом и ладаномВне пространства и времени.Так приходят на кладбищеИ приходят к прозрению.Как отчётливо дышитсяИ замедленно тянется!..Оборвётся, и лишнегоНичего не останется…Мгновенье, когда обрывается длящееся состояние, чувство очищения и обновления приходит пронзительным мгновением весны, свет (снег) уходит во тьму (землю) и тьма становится светом, а начало нового жизненного круга – исповедью:
Светоносная, первая, тайная,Словно чудо в порочном кругу, –Замерцала на склоне проталинаРобкой свечкой в глубоком снегу!Или жизнь мне пригрезилась сызнова…Или радость земного теплаТихой девочкой в чёрной косыночкеИсповедовать душу пришла.Тем и отличается сегодня традиционная поэзия от трагически осовремененной, что она сохраняет в себе меру вещей и явлений, их гармонию, соответствие. И крайности в ней не вступают в противоречие друг с другом, они суть магнитные полюса целого, между ними рождается могучий ток жизни. Он может ослабевать, а иногда кажется, что исчезает и совсем, но таково родовое свойство русской культуры – как только восстанавливают свой смысловой заряд полюса, ток заново обретает силу…
Ведущие темы творчества Сергея Филатова – жизнь, любовь, смерть. Они более чем традиционны, но в истинной поэзии должны наполняться личным содержанием так плотно, чтобы каждый раз становиться открытием. Ведь каждый из нас, пишущий, читающий или просто живущий, сталкивается с этими понятиями сам, лично, без посредников, в первый и в последний раз. И единственно возможная «территория новизны» – личное осмысление жизни, любви и смерти в границах данного времени и в пределах страны, где суждено родиться, любить и откуда рано или поздно надо будет уйти.
Вёсла ложатся короткими взмахамиВ тёмную воду. Глухая пора.В тёмной рубахе, застёгнутой наглухо,Сумерки сводят коней со двора.Утром хозяин проспится и хватится –Пустошь похмелья да холод с реки…Что-то недоброе есть в волховании:В звуках приглушенных, в чреве строки…Будто готовится мутное варевоИ замышляется тайное зло.Знаешь, мне страшно с собой разговариватьИ понимать отчуждение слов.За полночь. Кто-то невидимый ахает.Вечности близкой темнеет нора.Время уходит короткими взмахами.И на земле – ни кола, ни двора…И всё-таки ведущими, главными, на наш взгляд, для поэта являются не темы, а сама музыка речи, которая естественно рождается из глубины дыхания, из тока крови по жилам. Эта музыка свободна в пределах классической формы, но столь же естественно она может приближаться к почти разговорной ритмической вольнице. Филатов любит свободные рифмы, усечённые созвучия, он не скован поэтическим метром. Все составляющие стиха служат одному – внутренней правде слова:
Свет очищенный, свет дочерний,Августовский прохладный свет…Так душа плывёт по течению,Так внимают листве.Эти дни отстранено синиеОтрывают взор от земли.То ломая, то строя линию,Журавли летят…Стихи эти надо воспринимать в их естественной форме существования – как речь не письменную, а в первую очередь звучащую и творящую. Их мелодическое звучание пробивается и сквозь печатную – бронированную! – форму, требуют проговаривания, радости говорения в едином ритме с сердцем и Мiром.
…С Крещенья ещё не спадали морозы,И все в куржаке вдоль дороги берёзы.И чудится, эти морозные кроны –Не кроны совсем, а застывшие звоны,Тряхни – зазвенят, серебром облетая…А ближе к апрелю – и сами оттают,Наполнившись радостной, талой весноюИ силой живою, и силой земною…Проговаривание вслух – заговаривание, завораживание речью – усмиряет боль, утишает сердечные смуты, и верится, что к этим строчкам прислушается сама жизнь, помедлит, опомнится – и вернётся в свои берега, и двинется в путь, уготованный ей Богом.
И облака – в миру паломники –Вновь обозначат мне мечту.И снова май в душе надломленной,И снова яблони цветут.И снова яблони венчаются,Как в детстве…Как благая весть,Свет радости и свет печали –Сливаются в нетленный свет.Надломлено – не значит сломано.И светлых яблонь торжествоЕдино, – будто в слове «родина»Слились сиротство и родство.Нина Ягодинцева,ЧелябинскСтихотворения
Из книг «Деревья», «В свете участи земной…», «Тверской, 25, Добролюбова, 9…»
«Ну, вот и февралю настал черёд линять…»
Ну, вот и февралю настал черёд линять.Чернеют на снегу проталые нарывы.И скоро наконец порадуют меняПернатая весна и толчея на рынке.Карманы площадей и улиц закромаЕщё хранят в себе останки зимней вьюги.Но слух уже прошёл: вчера мятежный мартХодил по деревням и полошил округу.Почуяв, что грядёт, – наглели воробьиИ рассуждали вслух о близкой перемене.И рваные края глубокой полыньиНаметились уже в февральском низком небе.«А жизнь оптимистична, чёрт возьми…»
А жизнь оптимистична, чёрт возьми!Всего-то март, четвёртый зимний месяц…А воробьи прозванивают мир,И весело звенит в карманах мелочь.Я на углу возьму цветов-гвоздикУ полусонной, хмурой, толстой тёткиИ брякну ей:– Мерси, я ваш почти!..И тётка удивится полусонно.Я ничего-то ей не прояснилИ ладно, пусть…Явлюсь к тебе крылатый.– Весна, – скажу, – весь мир вокруг звенит!Устало спросишь:– Что с тобой, Филатов?«Звонкий говор сорок разносится…»
Звонкий говор сорок разносится…Бесшабашная жизнь моя! –Околесица, чересполосица…Эх, апрельская колея!Роща белая с чёрным выкрикомМолодых на хмелю ветвей.И весеннее – гулким выстреломВ голове звенит…В голове.Колобродит, вскипает, пенитсяПо оврагам, в ковше, вокруг!..Мне не часто бывает песенно,Чаще грустно, мой милый друг.Но сегодня нежданной вестницей –В небе тёплая полынья!Трескотня сорок. Околесица.Бестолковая жизнь моя…«Смотри, проклюнулась капель…»
Смотри, проклюнулась капель,И раскололась глыба звука!Опять толкаемся в толпе,Как будто ищем пятый угол.Всё воскресает на землеИз безвременья и покоя.И в рваном ватнике полейАпрель выходит из запоя.Нам, порознь пережившим сонФевральских вьюг и чёрной стужи,Не хватит самых вечных слов…Но больше нам никто не нужен.«Оттепель. Кот на окне…»
Оттепель. Кот на окнеМирно соседствует с кактусом.Греется дед на бревнеВ белых залатанных катанках.Сушится ватник отцов,Носится пёс за оградою.Тихо вхожу на крыльцо,Гость долгожданный-негаданный.Топится русская печь –Милая, добрая, старая!Слышится мамина речь…Оттепель – сердце оттаяло!«Сколько помню бабу Надю – всё болела…»
Сколько помню бабу Надю – всё болела,Всё лежала, вышивала кружева.От её работы в горнице светлело,А она не уставала вышивать.Сколько помню, всё она молчала,Вышивала белым-белым кружева.Так до самой смерти не вставала,Тихо и спокойно умерла.Сколько помню бабу Надю – всё лежала,Всё чему-то улыбалась и ждала.Только лет тогда мне было мало…Есть у мамы скатерть в кружевах!«За паромом женщина кричала…»
За паромом женщина кричала…
О. ВарнаковЗа паромом женщина кричала,Словно бы судьбу свою звала…В мире много места для печали,В мире мало места для тепла.Оттого так ветрено и сыро,И знобит осенняя вода…Ни покоя в мире нет, ни мираДля души, заброшенной сюда.Безответен крик, сносимый ветром –Всё чужое мимо унесёт:Мир широк… широк и безответенДля чужих печалей и забот.В этой жизни зыбкой и порочнойЖить спешим: палим, поём и пьём.Только кто-то вскрикнет за паромомО чужом…О личном…О своём…«Мой путь лежал за дальний окоём…»
Мой путь лежал за дальний окоём,где паводок луга в низинах залил…Цыган-пастух просил продать ружьё,стреляя вороватыми глазами.Его собаки ластились к ногам,гудели ноги, тело сладко ныло,теплом и сном тянуло от огня…Цыган буквально осаждал меня,наверное, ружьё его пленило.Приклад он гладил, как свою жену,и, зависти горячей не скрывая,ружьё к себе настойчиво тянул…Но я молчал, как путник на привале.Он цокал языком, глядел в стволыи целился в закат под срез по центру.И горячился, и ружьё хвалил,и назначал неслыханную цену.Но расходились каждый при своём…Цыган, цыган, плохое чувство зависть!Да и зачем, цыган, тебе ружьё,когда ты душу вывернешь глазами!..Таёжное
В беде не лицемерят и не лгут…Пускай порыв мой десять раз нелеп –Я подал руку своему врагуИ разделил с ним свой костёр и хлеб.Но не пытайтесь нас объединять:Мы дале спор продолжим вековой, –Мой враг обсох у моего огня,Мой враг окреп от хлеба моего…Холодное утро
Туман залез под ватник в рукава,Ладонями дыханье разминаю…Наверное, ты всё-таки права:Мы часто всуе душу поминаем,Когда скребём куском карандашаСвои слова, похожие на рифмы.И кажется, что вот она душа,А на поверку – как-то сиротливо:Одни слова, конструкции из слов,Пустые и надуманные звуки…Здесь всё не так: в костёр подброшу дровИ буду греть озябнувшие руки.«Друг мой, нынче опять не поётся…»
Друг мой, нынче опять не поётся…На руинах былого огняОдинокое слово прольётся,Но уже не коснётся меня.За грехи всё взыскалось стихами.Всё прошло сквозь гульбу и пальбу –Только Родины лик бездыханенИ красив, как покойник в гробу.Шелестят, облетая, страницы –Летаргия великой страны.Время кончилось?..Или всё длитсяНеизбывное чувство вины?..«Друзья уходят понемногу…»
Друзья уходят понемногуКуда-нибудь, где подадут…И хорошо.И слава Богу,Что мысли с чувствами в ладу.Что я покуда верю в завтраИ что-то пробую сказать.Что мрак обиды мне не заститСплошною пеленой глаза.Что так покорно ниоткудаИ в никуда летит листва.Что с точки зрения Иуды –Он никого не предавал.Что август-месяц на ущербеНаивен, словно первый снег…Что зреет осень всепрощеньяНе то в миру, не то во мне.«Гроздь рябины кроваво-чёрная…»
Гроздь рябины кроваво-чёрная,Куст разорванный на ветру…От любви такой можно чокнуться,Если раньше вдруг не умру.Ты не думай, я не отчаялся,Просто времени полыньяПоглотила всё изначальное,Даже память, и та – ничья.И брести переулком осениМимо окон чужих домов…Всё равно не напиться досытаДымом родины, как тюрьмой.И глядеть отрешённо издали,Разучившись страдать в миру.Кто-то хлеб мне протянет искренне…Только я не возьму из рук.«Как мало от всего осталось!..»
Как мало от всего осталось!..Слетает лист. Чернеет куст.Я полюбил твою усталость.И осень чувств.И скорую печаль разлуки,И близкий холод от земли.Слова ушли. Уходят звуки.И журавли…Молчи! Всё сказано. Так многоНапрасных слов, минувших лет…Так начинают верить в Бога.И видеть Свет.«Ещё безлюдно. Нет добра и зла…»
Ещё безлюдно. Нет добра и зла –Всё слишком зыбко или слишком рано.И тропка незаметно увелаЗа молчаливый белый остров храма.Чиста ограда. Прибрано кругом.Речным песком посыпана дорожка.И нет ещё ни сроков, ни долгов, –Как нет в своём Отечестве пророка.Совсем не обязательно дышать,Когда душа и мир живут в покое.И, словно не решаясь сделать шаг,Склонилась над тобою колокольня.«И утро чудесное, словно…»
И утро чудесное, словно –Чуть-чуть… невзначай… в полусне…И мир, не встревоженный словом,Непуганый, точно птенец…И вся – от начала – дорога,Возникшая вдруг, невзначай…Умение слушать – от Бога –И вместе, – уменье молчать…Что? – вслух изречённые мыслиКого-то спасли от беды?..И в спорах – рождение истин:Извечных. Избитых. Седых…«Я соберусь. Но хлеба не возьму…»
Я соберусь. Но хлеба не возьму.Мой пробил час. Но твой приход возможен.Теперь, окрест, к приходу твоему, –Мир угловат, пуглив и осторожен.Ночные травы помнят и хранят,Они молчат. И ты прими на веру:Узнав меня, ты сам есть часть меня.Меня простив, развей мой прах по ветру.Забыв меня, ты больше и сильней,Твой час пробьёт. Ночные травы помнят.Они вернут всю память обо мнеВ твою, для сборов выбранную, полночь.Но, собираясь, хлеба не бери…«Над захолустной нищей грустью…»
Над захолустной нищей грустьюТакая боль, такая высьОт этой беспросветно-русской,От этой жуткой синевы!Желать бы славы или смерти,Вообще чего-нибудь желать…Но есть ли в этом мире мераДля уходящего тепла?Искать во всём корыстной пользы –Увольте!.. Будто лик святойЧернеет Русь осенним полем,Избой, иконою, крестом…«Спозаранку. С утра. Каждодённо…»
Юрию Слаженикину, инвалиду иткульского спиртового «фронта», посвящается…
Спозаранку. С утра. Каждодённо. –Вдоль по трассе сугробы стеной…– Как дела?А в ответ: – Не дождётесь!Только поле да ветер хмельной.Вот и снова в кювет залетели!..Только всё нам с тобой нипочём,Знаем мы эти вьюги-метели…Взмах руки: – Да и хрен с ним, с плащом!Да и хрен с ним! – С бураном. С морозом.С жизнью нашей, до смеха дурной…Коли уж невозможно тверёзым, –Так и быть, разливай по одной.А без юмора, Юра, каюк нам,Как без водки нам, Юра, беда…Вот и «кинули» нас с тобой, Юра,Жаль, понять не успели – когда…«Опять народ толпится в храме…»
Опять народ толпится в храмеИ ставит свечки, крестит лбы.Опять трёхцветным стало знамя.И в моде старые гербы.И всё – как встарь. Кричат газеты,Что скинуты большевики.И люди эти так одеты,Как будто вправду казаки.Всё как бы встарь. Всё как бы… КромеТого, что нам не хватит мест.И что-то слышится вороньеВ зловещей этой кутерьме.Вглядись! Вокруг одни осины.И нет креста. И жжёт вина.И, может, не было России…Но как тоска по ней сильна!«Усталые глаза моей соседки…»
Усталые глаза моей соседкиСухи, не избалованы слезой.К ней пьяный бог приходит в воскресеньеИ пахнет потом, водкой и кирзой.В её глазах усталых отражаясь,Он рядом спит, вздыхая и сопя.И тем невольно вызывает жалостьИ выдаёт присутствие себя.Наутро он уходит виноватоС похмельной и гудящей головой, –Рыть на народных стройках котлованыПри помощи лопаты штыковой.И каждый раз, споткнувшись в общих сенках,Находит силы пару слов связать…Соседка верит только в воскресенье,И у неё усталые глаза.«Глядеть на весёлые цены…»
А я как дурак на гребёнкеОбязан кому-то играть.О. МандельштамГлядеть на весёлые цены,В весенней теряться в толпе.И слушать, как нищий у церквыГрошовую ловит капель.За все мои лучшие строкиНикто не подаст на винцо.И всякий холуй перестройкиМне сыто икает в лицо.Кто платит, тот сам выбираетЗабавы по вкусу себе.Шуты на свистульках играют:«Вы жертвою пали в борьбе…»Ручьям и воронам раздолье,И радость народу, когдаЕсть дамы с мужицкой ладоньюИ возле пивной господа!..И только во взрослом ребёнкеНет трезвому места уму –Зачем как дурак на гребёнкеЯ не подыграл никому?..«Метёт позёмка с поволокой…»
Сергею Гонцову
Метёт позёмка с поволокой.Темнеют лики на стене.Наверно, ты теперь далёкоИ, может, вспомнил обо мне.В моих снегах уединённыхПокоя тоже нет душе –Метёт. Тревожные знамёнаВстают на дальнем рубеже.Опять на белых и на красныхГотова расколоться быль.Сергей, мне страшно! Очень страшно –Куда нас гонит ветр судьбы?!Пишу, поскольку нету болеИной надежды на исход…Пускай тебя в твоей юдолиХранит Господь!..И коль случится, что навекиНам свидеться не суждено –Твой чудный свет высокой верыДа осенит моё окно!«В чаду вороньем, в чёрной пене ли…»
В чаду вороньем, в чёрной пене лиШёл некий год. И гулы шли.И нарастал закат империиБагровой глыбою вдали.И в некий час ударил колокол,Раскалывая небеса.И всё осыпалось осколками,В которых август угасал.И в злато, было уж зачахшее,Тоской высокою вплелисьИ благородство, и отчаянье…И первый холод от земли.И в грязи втоптанное чернию,Вкусив смирения удел,Звучало гордо отречениеСловами: «Верую в людей!»Октябрь 89-го
1.Поэты пишут. Их читают.Грозит пришествие Христа.С деревьев листья облетают,Как до́лжно листьям облетать.И это есть. И это было.И это явь. И это ложь.Вот спекулянт торгует мыломИ держит свёрток под полой.Картина осени глубокой:Как сто, как двести лет назад.«Спаси меня, моя работа!»Кого спасать, зачем спасать?..Вот человек идёт хромает.А дальше улица пуста.В стране закончится бумагаИ будет не на чем писать.Ещё в стране разрухи нету,Ещё пока идёт грызня.В стране закончатся поэты,Но это будет без меня.Листву срывает и уносит.Пустеет скверик за углом.Трамваи сетуют на осеньИ громыхают тяжело.Провинциал грустит по-бийски,Осенней моросью прошит.А в переулке, как грабитель,С прохожих ветер рвёт плащи.Но всё напрасно: глухо, плотноЗащищены остатки душ.И всё на свете по талонам,Как хлеб в 17-м году.2.Ночь города в окно посеянаС есенинской похмельной нежностью,Раскинуто бельё постельное,Как Русь безропотная, снежная.Возможны ли другие ценники,Когда и дверь разбойно взломана!..И самые глухие циникиЛишь ухмыльнутся: – Нецелована!Что мне до них! Я сам пожалованВ жестокий чин душеспасителя.Я, как Москва, горю пожарами –Не за Россию, за спасибо.Пожалуйста – слюною сглатываю.Молчу убого и бескровно,Убитый беззащитной правдою…Молчу, как русский на допросе.Слова увязли в горле сваями,В них грубость, глупость пошлых реплик.Бессловие восходит к святостиИ напивается… как грешник.Я не люблю повальной пьяности:Когда я пью, пока не падаю.Но как ещё достигнуть ясности?!Как грустно в мире пахнет падалью!..Я не Христос: моё пришествиеВам не грозит моим распятием…Всё! Я готов просить прощенияЗа всю (и всю свою) распахнутость.Я становлюсь ужасным циникомИ говорю слова высокие,Когда по комнате на цыпочкахСкользит бесовская бессонница.О, как же я чертовски вымотанЕё повадками тягучими.Я, как стакан, – до дна. Я вымолчан…Я в кровь искусываю губы.3.Не спасает работа.Листопад, листопад…Понедельник, суббота,И опять, и опять…Всё в пылу, как в опале –Отгорит. А потомОпустеет. ЗапахнетЧистым свежим бинтом.Ветер северный, резкийСдёрнет стаи ворон.Всех нас вынесет времяНа промокший перрон.Нам пора к переменам –От хлопот к холодам.А по нынешним меркамВ никуда, в никогда…Снег придёт и настанет.Будет легче дышать.С губ безмолвных слетаетДымка… или душа?