Обо всем и ни о чем (сборник)

Сопротивляться было бессмысленно. Я еле дышал, жар, ломота в костях, испуг и беготня по лестницам совсем доконали меня. Молниеносно выписав еще один рецепт, Хабиб протянул его мне… вместе с десятью туманами.

– Вот тебе деньги на лекарство!

Взяв рецепт и десять туманов, я, шатаясь от слабости, спустился вниз, но – о ужас! – выйдя из дверей, нос к носу столкнулся с доктором Махбубом. Прежде чем он успел накинуться на меня, я протянул ему рецепт:

– На, бери и рви в клочья! Но учти, что меньше чем на двенадцать туманов я не согласен! Доктор Хабиб дал мне десять!

– Я не позволю дурачить своих пациентов! – прошипел доктор Махбуб. – Я поклялся жизнью, что буду всеми силами бороться за спасение каждого своего больного! Пойдем, я напишу тебе другой рецепт!

Как покорного барашка, он потянул меня за собой и вместе с новым рецептом вручил мне ассигнацию в двадцать туманов.

Хм, дела мои пошли неплохо! Присовокупив двадцать туманов к прежним десяти, я уже гораздо бодрее спустился вниз. Как я и думал, доктор Хабиб ждал меня посредине улицы. В руках он держал новый рецепт. Но не успел я еще положить его рецепт в карман, как доктор Махбуб, словно ястреб, налетел на меня. Бросив полный ненависти взгляд на доктора Хлбиба, он разорвал его рецепт и сунул мне два новых.

– Ну что еще? – подбоченясь, обратился он к доктору Хабибу.

Тот, недолго думая, мгновенно составил три рецепта. Имея уже некоторый опыт в этом деле, я передал два рецепта доктора Махбуба доктору Хабибу, а сам влял три его новых.

Доктор Махбуб попытался было выхватить у меня рецепты, но доктор Хабиб ударил его по руке. Ответом была пощечина. Она еще звенела в воздухе, когда доктор Хабиб хватил доктора Махбуба кулаком по челюсти. Началась настоящая потасовка.

В этой схватке здорово пострадал и я, когда пытался разнять дерущихся. Из каждых трех ударов два доставались мне!

Наконец подоспела полиция. С превеликим трудом нас растащили и доставили в участок, где и завели на каждого солидное дело. (Судебная волокита тянется и по сю пору.)

С того дня в нашем квартале никто не болел. Впрочем, может, и болел, но обращаться к врачу не решался. Все знали, что с самого утра доктор Хабиб из окна своего кабинета следит в оба за доктором Махбубом, а тот в свою очередь не спускает глаз с дверей коллеги.

Злоключения Боруджали

Наш город разделен на семь районов, в каждом – свое муниципальное управление. И председатели их в целях быстрейшего прохождения дел все вопросы решают самостоятельно.

…Как-то утром Боруджали, бакалейщик первого района, купил по поручению жены у мясника Машади Аббаса пять сиров[2] мяса, завязал его в клетчатый йездский[3] платок и отправился домой. Поскольку он сам уже не первый год держал бакалейную лавку и, стало быть, наловчился на глазок прикидывать вес товара, он сразу же заподозрил, что его надули. Как ни пытался он внушить себе, что его обвесить не могли, что любой, самый жуликоватый лавочник не станет обманывать своего собрата, он не мог отделаться от преследовавшей его мысли. Через каждые несколько шагов он прикидывал вес узелка и каждый раз чувствовал, что семи-восьми мискалей[4] не хватает.

Наконец, чтобы отогнать это наваждение, успокоиться и убедиться в том, что свой своего околпачивать не будет, он зашел в первую попавшуюся лавку и взвесил мясо. Оказалось, чутье не подвело – восьми-девяти мискалей не хватало.

– Тьфу, пропади ты пропадом! – проворчал Боруджали. – Я же говорю, что руки и глаза мои лучше всяких весов!

И Боруджали твердым шагом направился прямо в муниципальное управление первого района. Поднялся на второй этаж и уже взялся было за ручку, как перед ним вырос рассыльный:

– Тебе кого?

– Господина председателя!

– Зачем?

– Купил пять сиров мяса, на восемь мискалей обвесили.

– Ступай к заместителю.

– В какую комнату?

– В конце коридора, последняя дверь налево.

Боруджали пошел в конец коридора. Там еще один рассыльный – заместителя:

– Господин заместитель этими вопросами не занимается!

– А кто же занимается?

– Председатель главного комитета по борьбе с дороговизной.

– Где его кабинет?

– Третий этаж, по коридору направо!

Боруджали, тяжело дыша, поднялся на третий этаж, нашел нужный кабинет, хотел открыть дверь – снова рассыльный, от которого Боруджали узнал, что ему нужно идти к тамошнему заместителю. Оттуда его направили в отдел по расследованию, а из этого отдела – в следственный отдел.

Здесь Боруджали наконец удалось попасть к начальнику. Тот выслушал его и велел написать заявление. Уплатив пять риалов письмоводителю, сидящему у входа в управление, Боруджали изложил свою жалобу на бумаге и снова пошел к начальнику следственного отдела. Узелок с мясом опечатали, и начальник следственного отдела препроводил Боруджали с узелком и заявлением к своему заместителю. После долгих путешествий по кабинетам заявление попало на стол председателя муниципального управления первого района, который передал его вместе с опечатанным узелком в отдел таксации недвижимого имущества, дабы после определения точного местонахождения лавки мясника Машади Аббаса и соответствующего ее обследования, приступить к разбору поступившей жалобы.

День уже подходил к концу, и Боруджали отправился домой. Назавтра поутру он снова был в районном управлении муниципалитета. После долгой беготни по кабинетам к одиннадцати часам в отделе таксации недвижимого имущества ему было вручено отношение следующего содержания: «После тщательного расследования и изучения местоположения лавки мясника Машади Аббаса выяснено, что вышеозначенная лавка находится во втором районе города, а посему и расследование жалобы Боруджали надлежит отнести к компетенции второго района».

Через час Боруджали вместе с заявлением, отношением и опечатанным мясом в сопровождении должностного исполнителя был отправлен в муниципальное управление второго района. Здесь снова началось хождение по всем этапам, которые Боруджали уже прошел в первом районе. В час дня с него взяли расписку с обязательством явиться в управление второго района на следующий день к восьми утра.

Усталый и разбитый, Боруджали поплелся домой. На следующее утро задолго до начала рабочего дня он уже сидел у дверей кабинета председателя муниципального управления второго района.

Через час ему объявили результаты обследования отдела таксации недвижимого имущества второго района. Выяснилось, что, поскольку восточная стена лавки мясника Машади Аббаса проходит по границе второго и третьего районов, разбирать его жалобу должно муниципальное управление третьего района.

В десять часов утра Боруджали получил предписание отправиться по месту прохождения жалобы вкупе с заявлением, опечатанным узелком и двумя отношениями. В сопровождение ему откомандировали здоровенного верзилу – должностного исполнителя.

– Куда ты ведешь меня, браток? – хлопнув верзилу по плечу, поинтересовался Боруджали.

– В третий район.

– Почему это в третий?

– А потому, что жалобу твою должны разбирать в управлении третьего района.

– Прошу тебя, дорогой, отпусти меня! – осознав наконец, в чем дело и куда его ведут, взмолился Боруджали. – Я отказываюсь от своих претензий!

– Xa!.. – хмыкнул должностной исполнитель. – Отказываешься от претензий… Ну и что? Все равно муниципалитет не может пройти мимо таких безобразий! Если попустительствовать этим негодяям, они с несчастного народа три шкуры сдерут! Эта вот ваша беспринципность все и портит!

– Ну хоть на первый раз прости меня! Сглупил я, не представлял себе всех последствий! Клянусь твоей жизнью, некогда мне, дела запустил, – продолжал упрашивать Боруджали.

– Нет, и не проси! Шагай быстрей, а не то опоздаем! С государственными делами шутки плохи!

Боруджали замолк и до самых дверей муниципального управления не раскрыл рта.

Должностной исполнитель действовал точно по инструкции: передал Боруджали опечатанный платок с мясом, документы и сопроводительное письмо в канцелярию третьего отделения, получил расписку и ушел. Поскольку рабочий день был уже на исходе, Боруджали предложили за ответом прийти завтра.

На следующий день с самого утра Боруджали явился в управление и через час в сопровождении двух исполнителей, отдела таксации недвижимого имущества третьего района был отправлен к лавке мясника Машади Аббаса, чтобы на месте уточнить ее местоположение. А поскольку истцом выступал он, то в соответствии с параграфами внутреннего устава дорогу туда и обратно на такси надлежало оплачивать ему. Все по закону, ничего не попишешь…

Исполнители изучили положение на месте, и на заявление Боруджали была наложена резолюция следующего содержания: «После проверки и уточнения относящихся к делу данных касательно лавки мясника Машади Аббаса нами установлено, что вышеуказанная лавка территориально расположена в третьем районе, но, если смотреть на нее с крыши соседнего дома, выясняется, что она приходится как раз на продолжение улицы четвертого района, в связи с чем и должна быть отнесена к четвертому району».

Поскольку делу Боруджали в соответствии с циркуляром о борьбе с бюрократией и волокитой был придан молниеносный ход, его сразу же, без всякого промедления, вместе с истцом, платком с мясом и еще одним отношением в сопровождении очередного должностного исполнителя переправили в четвертый район.

…Мясо в платке уже успело протухнуть и источало зловоние. Заявление обросло бесчисленным множеством всяких сопроводительных писем, отношений и докладных записок, так что дело о недовесе превратилось в увесистую папку. Держа в одной руке ее, а в другой платок с протухшим мясом, несчастный Боруджали в сопровождении очередного исполнителя отправился в четвертый район, где его в придачу к документам передали соответствующему председателю.

Естественно, что для получения ответа на свое заявление он должен был явиться в управление на следующее утро.

После осмотра лавки мясника Машади Аббаса двумя исполнителями отдела таксации недвижимого имущества четвертого района выяснилось, что «вышеозначенная лавка получает электроэнергию из пятого района, от электростанции, расположенной на его территории, из чего следует, что разбирательство по делу о заявлении Боруджали входит в компетенцию пятого района».

Когда Боруджали понял, что ему предстоит с вонючим мясом и толстой папкой отправиться в пятый район, а там снова брать за свой счет такси, его терпение лопнуло. Он воздел руки к небу и завопил на весь коридор:

– Клянусь Аллахом, его Пророком и двенадцатью имамами, клянусь всеми святыми, я идиот, болван! Простите меня, господин председатель! Во имя святого имама Али оставьте меня в покое! Я отказываюсь от своей жалобы! Во всеуслышание заявляю, что в этом куске мяса было на целых восемь мискалей больше! Я соврал! Сжальтесь надо мной!

Но было уже поздно. Когда делу дан ход, остановить его никто не в силах. Если даже Боруджали по доброте души своей готов отступиться, это еще не повод, чтобы муниципалитет прекратил следствие. Закон есть закон. Это вам не шутки. Разве можно допустить, чтобы государственные дела зависели от настроений какого-то Боруджали и ему подобных?!

Два здоровенных верзилы получили предписание препроводить истца вместе с соответствующими материалами и документами в муниципальное управление пятого района.

Зажав двумя пальцами нос, чтобы не чувствовать вони от протухшего мяса, Боруджали явился по месту назначения. А через два дня, после тщательного обследования местоположения лавки мясника Машади Аббаса, ему объявили, что, хотя вышеуказанная лавка, по всей видимости, действительно относится к пятому району, но, поскольку дом самого Машади Аббаса находится в шестом районе, означенный шестой район и должен разбирать жалобу.

И в соответствии с внутренним уставом муниципалитета Боруджали вместе с опечатанным зловонным узелком и папкой в сопровождении должностного исполнителя был переправлен в шестой район.

Когда Боруджали вошел в кабинет председателя муниципального управления, вся комната мгновенно наполнилась тяжким зловонием.

– Ах ты сукин сын, ах ты нахал! Ты что же это, туалет с кабинетом спутал? Постыдился бы своей седой бороды! – в дикой ярости набросился на Боруджали председатель, у которого от подобной наглости глаза на лоб полезли.

Боруджали остолбенел от неожиданности. Может, господин начальник вчера вечером в карты проигрался или с утра с женой повздорил и теперь в нервном расстройстве? С чего он взбесился?

– Зачем ругаться, ага? Отошлите уж лучше меня в седьмой район без всяких оскорблений, – попросил он, не повышая голоса.

– Еще и дерзит, наглец! Чтоб на могиле твоего отца так воняло!..

Такого оскорбления Боруджали снести не мог. Двадцать дней бессмысленного хождения туда и сюда, бестолковщины и нервотрепки дали себя знать. Вне себя от ярости он в мгновение ока очутился у стола председателя и со всего размаху закатил ему увесистую пощечину и сунул к самому носу опечатанный платок с протухшим мясом. Господин председатель коротко вскрикнул и рухнул головой на стол.

На шум сбежались чиновники, клерки, рассыльные.

Боруджали скрутили руки и, не успел он опомниться, как предстал перед судом по обвинению в оскорблении действием официального лица, находившегося при исполнении служебных обязанностей, и был приговорен к шести месяцам исправительных работ и штрафу в размере тысячи пятисот риалов.

Через полгода, вернувшись из тюрьмы, Боруджали увидел печальную картину. За невзнос квартплаты в срок домохозяин выгнал его жену на улицу, а все имущество конфисковал в счет долга. В лавке пусто. Товар растащили мыши и кредиторы. В полной растерянности опустился Боруджали на колченогий табурет у конторки, сжал руками голову и предался печальным думам. И тут на его плечо опустилась чья-то рука. Подняв взор, он увидел должностного исполнителя из муниципалитета.

– Ты – Боруджали?

– Я. А что?

– Поставь на этом бланке отпечаток пальца под текстом.

– А что там написано?

Исполнитель прочитал повестку: «Боруджали сын Аруджали, бакалейщик первого района! По получении данной повестки вам надлежит в течение двадцати четырех часов явиться в исполнительный комитет муниципалитета седьмого района для дачи разъяснений и показаний относительно жалобы, поданной вами семь месяцев назад по поводу предъявления иска мяснику Машади Аббасу. Председатель исполнительного комитета…»

Боруджали медленно привстал с табуретки и вдруг, оттолкнув ошеломленного исполнителя, одним прыжком выскочил из лавки на мостовую и неистово завопил:

– Виноват! Прошу прощения! Свалял дурака, не знал, не ведал! О люди, честные, порядочные люди! Люди всех наций и вероисповеданий! Самым дорогим, что у вас есть, заклинаю во имя отцов, дедов и прадедов ваших, не пишите ни на кого жалоб, не ищите справедливости в правительственных учреждениях! О люди, призываю вас на помощь! Перед всем миром каюсь! Сделал глупость! Свалял дурака! Больше не буду! И что это я, глупец этакий, болтал, будто в моем мясе не хватает восьми мискалей! Чепуха! Там целых восемь мискалей лишку.

От натужного крика шнурок в гашнике шаровар Боруджали лопнул. Но он и не замечал, что его нагота не прикрыта, и продолжал стенать:

– Свалял дурака! В пяти сирах мяса на восемь мискалей больше! Кто не верит – пусть взвесит! О люди, клянусь Аллахом, никогда больше жаловаться не буду! Даю обет, зарекаюсь!

…Душераздирающие вопли, бессвязная речь и весь вызывающий, бесстыжий вид Боруджали были ужасны. Прохожие шарахались от него в сторону, местные торговцы соболезнующе качали головами. Наконец явились полицейские и поволокли несчастного в сумасшедший дом.

Бедный Боруджали…

Вандал

Года два тому назад, возвращаясь домой, я заметил на нашем переулке группу ребят, сгрудившихся вокруг двухмесячного щенка. Каждый норовил камнем или палкой ударить его. Несчастное, беззащитное животное, съежившееся у стены, взвизгивало от ударов и, скрючившись, готовилось к получению новых…

Пристыдив детей за жестокость, я подошел ближе, взял собачонку на руки и отнес домой. Мне стало жаль щенка, да и ясно было: не вмешайся я в эту бойню, через какие-нибудь полчаса-час ребята сдали бы его кожу в дубильню, а мясо – мяснику.

Дома я накормил и напоил его. Наевшись, он заснул. Щенок оказался добрым, а с виду таким симпатичным и породистым, что жаль было расставаться с ним. К тому же мне говорили, что все аристократы и вельможи держат дома какую-нибудь живность вроде собак, кошек, оленей, коз, попугаев… Не мешало бы и нам, подумал я, как-то приобщиться к аристократии. Если это правда, что иметь собаку – признак утонченности натуры и хорошего тона, то и мы благодаря нашему псу будем выглядеть солиднее!

В глубине двора я соорудил небольшую конуру, постелил туда наш старый палас, чтобы щенку не жестко было спать. Ведь, что ни говори, теперь, приобщившись к аристократии, нельзя было допустить, чтобы такой породистый пес спал на сырой земле!

Долго я ломал себе голову, как назвать его, чтобы было изысканно и утонченно и в то же время подходило бы его внешности. Всякие там клички – вроде Фандук, Бабри, Лоби – слишком банальны. Жули, Фифи, Ружи, Жижи – слишком европеизированны и звучат пижонски! Такими кличками вроде и неудобно называть такого аристократического пса. Наконец я придумал ему имя – Вандал! Почему я его так назвал, до сих пор не могу понять.

Прошло несколько дней, Вандал вполне освоился, раны у него зажили, и он как бы заново родился. Своей милой, трогательной неуклюжестью он сумел привязать меня к себе. За определенную плату я договорился с соседом-мясником, что он каждый день будет оставлять для Вандала кости, жилы, требуху и прочие отбросы.

Вандал рос как на дрожжах. Трудно сказать, какая из причин тут была главной – то ли кальций, получаемый из костей, то ли его собачья порода, – но через четыре месяца Вандал превратился в настоящего теленка! Можно было подумать, что сукин сын происходил от бизона.

Страшней всего был его зверский аппетит. Кроме сырого мяса и костей, Вандал ничего не жрал. К тому же он стал очень злым и ни с того ни с сего кидался на людей. Стоило в дом войти какому-нибудь знакомому, другу или родственнику, как Вандал бросался на него и, пока не отрывал у бедняги кусок штанины, не успокаивался. А если случайно дверь в переулок оставалась незапертой и Вандал оказывался не на цепи, он мигом выскакивал на улицу – и уж тут любому несдобровать!

Соседи стали возмущаться. Несколько раз меня даже вызывали в полицейский участок. Рассудив, что мне не справиться ни со зверским аппетитом Вандала, ни с его звериным нравом, я решил избавиться от него, чтобы вздохнуть свободно… Но это оказалось не так-то просто!

Несколько раз я засовывал его в мешок и отвозил в отдаленные пригороды Тегерана – то в Кередж, то в Абали, то в Джаджруд – и там выпускал. Но, вернувшись домой, обнаруживал, что он прибежал раньше меня.

– Дайте, пожалуйста, этому проклятому псу какого-нибудь яда, терьяка или что там сами захотите! – несколько раз обращался я с мольбой в районный отдел муниципалитета. – Житья никакого нет от него!

– Мы не вправе это делать! – отвечали они. – Если хотите, можете сами задушить его.

Я обратился в Общество защиты животных:

– Умоляю вас, приезжайте ко мне и облегчите мою участь! Усыпите, убейте, увезите его с собой! Возьмите сами над ним опеку! Делайте с ним что хотите, только избавьте меня от этой обузы!

– Он должен жить у вас! – ответили мне в Обществе. – И если только с ним что-нибудь случится, мы привлечем вас к ответственности!

…Вандал превратился в настоящего слона махараджи. Я уже не мог ничего поделать ни с его аппетитом, ни с его нравом! Вдобавок ко всему в начале каждого месяца мясник Аббас-ага присылал мне счет на сорок с лишним туманов за кости.

Днем Вандал держал в страхе всех соседей, а по ночам из особой любви ко мне лаял не менее часа или бесновался, как только по крыше какого-нибудь соседского дома пробегала кошка или по переулку проходил случайный прохожий. К тому же сукин сын питал ко мне такую привязанность, что даже во сне не мог расстаться со мной. Он уже не спал в отведенной ему конуре, притаскивался ко мне и ложился спать у моих ног на постели. И я, опасаясь его лая во дворе, терпел до утра на одеяле его пятидесятикилограммовую тушу.

Как-то я прочитал в газете, что Общество защиты животных организует конкурс на самую красивую собаку. Все владельцы собак приглашались принять участие в этом конкурсе. Победителю обещана премия в пять тысяч туманов.

Я подумал, что все равно мне не отделаться от этого Вандала, и, хочу я того или нет, он будет сидеть на моей шее! Внешне он ничего. Правда, не совсем породистый, но если судья не придаст этому большого значения, то, чем черт не шутит, вдруг он станет победителем конкурса, а я – владельцем пяти тысяч туманов!

Я не знал, что собаки, участвующие в конкурсе красоты, изящества и благородства, не сжирают ежедневно на десерт по три килограмма говядины с косточкой! Мне казалось, что арбитры ставят очки за внешний вид, рост и свирепость характера.

В назначенный день я купил трос для автомобиля, сложил пополам и одним концом привязал к толстенной шее Вандала. Взяв в руки другой конец, я направился к месту проведения конкурса.

Когда мы с Вандалом шли по улице, его уши были на одном уровне с моими плечами. Прохожие в изумлении останавливались и провожали нас восхищенными взглядами. А группа бездельников даже увязалась за нами.

Я хотел было взять такси, но, подумав, что Вандал не пролезет в дверцу, пошел пешком.

…Когда наконец мы вошли в зал, я увидел человек триста мужчин и женщин, старых и молодых, которые сидели на стульях и держали в руках изящные поводки. Одни собаки лежали у ног хозяев, другие – у них на руках.

Какие же это были собаки: беленькие и черненькие, пушистые и гладкошерстные, длинноухие и короткохвостые. Такого обилия собак различных пород я никогда в жизни не видел. Некоторые были такими маленькими, что их можно было уместить на ладони. Весили они менее килограмма.

При виде такой толпы и стольких собак у Вандала раздулись ноздри, вытянулся нос, глаза округлились, уши зашевелились. Он рванулся было в сторону зрителей, но я вовремя обернул трос несколько раз вокруг руки и удержал его. Рявкнув на Вандала, я ударил его ногой в пузо, и он на время затих. Но это было затишье перед бурей! Сукин сын ни на минуту не спускал своих глаз с чужих сучек и кобелей! Как раненый медведь, он ворочался, рычал и хрипел.

На всякий случай я сел так, чтобы вокруг на расстоянии нескольких стульев никого не было, а Вандал разместился у моих ног.

– Настоящий теленок! – послышался шепот с одной стороны.

– Белый медведь! – донеслось с другой.

– Кабан! – услышал я с третьей.

Наконец в зал вошли арбитры, и конкурс начался.

Обученные, породистые собачонки, питающиеся желе, кексами и тортами и спящие на перинах, по одной стали выходить на сцену и показывать судьям свое искусство. Как манекенщицы, они сначала проходили по сцене, жеманно и кокетливо, потом, виляя хвостом, здоровались, подавая лапу, с каждым арбитром. Затем по сигналу хозяев садились или вставали на задние лапки и начинали, кто как мог, кривляться и ломаться. Когда выступление кончалось, судьи измеряли каждой собаке рост, вес и ставили оценку.

Жеманство и кокетство собак возбудило чувство зависти, а может быть, ревности у моего Вандала. Я и то так был заворожен ими, что не мог ни на минуту оторваться от этого зрелища, что же вы хотите от бедного Вандала?!

Примерно после пятого или шестого номера, воспользовавшись тем, что я увлекся и ослабил поводок, Вандал, как бешеный кабан, рванулся вперед. И не успел я опомниться, как он оказался у собачки, демонстрирующей свое умение на сцене. Вцепившись в шею, он повалил ее на землю. Молниеносная атака Вандала вызвала переполох в зале. Напуганные собаки сорвались с цепи и заметались. Женщины и дети кричали и визжали. Но кто бы мог сдержать голодного волка, ворвавшегося в стадо овец? Вандал не жалел ни малых, ни больших, ни белых, ни черных, ни сучек, ни кобелей! Он разрывал им уши, отрывал хвосты!

Я как безумный бегал по залу и кричал: «Вандал! Вандал!.. Остановись!.. Прекрати безобразие!.. Что ты делаешь?.. Вандал!.. Умоляю тебя!.. Пожалей меня!.. Вандал!..»

А Вандал, приняв это за знаки одобрения, все больше свирепел и рвал в клочья милых, очаровательных собачонок.

Одним словом, битый час в закрытом зале конкурса Вандал рвал, драл и трепал. Он распотрошил и изувечил всех несчастных собак! Хорошо еще, что хозяев не тронул!

Сделав свое черное дело, Вандал бросил на меня гордый, победоносный взгляд и успокоился. И только тогда мне удалось снова ухватить конец троса, служившего ему поводком.

Среди всеобщего плача, рева, крика хозяев собак и визга, нытья и скулежа раненых и изодранных псов коллегия арбитров составила акт, по которому меня с Вандалом обвинили в устройстве погрома и срыва соревнований и передали полиции и органам охраны порядка. Но поскольку я не был виновен в случившемся, а Вандала нельзя было запрятать в тюрьму, то было решено ограничиться выплатой хозяевам собак штрафа в размере пяти тысяч туманов за нанесенный ущерб. А так как у меня таких денег не было, мне дали рассрочку с выплатой по двести пятьдесят туманов в месяц.