Обо всем и ни о чем (сборник)

Хосроу Шахани

Обо всем и ни о чем

© ООО «Садра», 2015

О серии

Иран. Одна из самых загадочных стран земного шара… Какие ассоциации вызывает это название у среднестатистического россиянина? «Иран? Что-то закрытое, за семью замками и, кажется, страшное. Бесправные женщины, фундаменталисты, ядерная программа…» – «Да нет же, Иран, Персия…» – «Ах, Персия… да… ковры, шахские гаремы, сокровища Али-Бабы…»

К сожалению, подавляющее число наших соотечественников черпают информацию об Исламской Республике Иран исключительно из средств массовой информации.

Между тем, вопреки расхожим стереотипам, Иран – это современная, цивилизованная страна с высочайшим уровнем науки и культуры. Страна, подарившая миру величайших поэтов: Омара Хайяма, Хафиза, Фирдоуси, Саади. Страна, запускающая в космос спутники и владеющая нанотехнологиями и мирным атомом. Страна, где женщины пользуются всеми конституционными правами и занимают видные руководящие посты в правительстве и бизнесе. И без преувеличения можно сказать, что мудрые и жизнелюбивые иранцы – самый гостеприимный народ на свете!

Пора бы уже подобрать ключи к «семи замкам» таинственности и недомолвок и распахнуть нет ничего лучше, чем взглянуть на неё изнутри. И в этом, несомненно, первостепенную роль играет художественная литература.

Сейчас у русскоязычных читателей появляется прекрасная возможность окунуться в завораживающий мир иранской действительности.

Издательство «Садра» представляет серию книг «Иранская мозаика». Данная серия будет включать романы современных иранских авторов на самые разные темы: здесь найдутся и бытовые зарисовки, и юмористические рассказы, и политическая сатира, и, конечно же, повествования о любви. Каждая из этих книг подобна яркому, красочному изразцу, украшающему купола роскошных старинных мечетей, а все вместе они, подобно кусочкам мозаики, составляют огромное разноцветное полотно динамичной, многогранной жизни иранского общества. Прочитайте их, проникнитесь духом этой прекрасной, древней и вечно юной страны. А потом приезжайте в Иран – и вы увидите, что действительность превзойдёт ваши самые радужные ожидания!

Счастливого пути, друзья!

От издательства

Жанр короткого повествования является для Ирана традиционным. В персидской классической литературе хорошо известны короткие занимательные рассказы о мудром хитреце Ходже Насреддине и пересказы индийских и арабских сказок, из которых наиболее популярна сказочная серия «Калила и Димна»; знамениты также авторские сборники – такие как «Голестан» великого Саади. Однако сатирические произведения в современном их понимании появились в иранской литературе недавно, всего лишь в начале XX века. И одним из ярчайших представителей этого жанра по праву считается Хосроу Шахани – известнейший иранский сатирик, писатель и журналист, перу которого принадлежит огромное количество рассказов, остроумно повествующих о проблемах повседневного быта шахского Ирана.

Биография мастера, как и его рассказы, проста и незатейлива. Вот как рассказывает о себе сам Шахани: «Родился первого января 1929 года в Нишапуре (вам наверняка приходилось видеть, как в разных странах мира, особенно христианских, этот день отмечается очень пышно, так вот, бо́льшая их часть празднует день рождения вашего покорного слуги). Потерял отца ребенком, мать – уже взрослым. Профессиональную деятельность начал в 1955 году с работы в газете «Хорасан» города Мешхед. Проработал там три года. Эта была ежедневная утренняя газета, выходящая шесть раз в неделю. Там я писал короткие сатирические рассказы. Кроме того, вел две колонки: «Шутки и смех», где не было ничего смешного, и «Поэзия и проза».

Столь же прост и легок для понимания литературный стиль писателя. У Шахани своя особенная манера изложения. Он пишет удивительно доступным, почти разговорным языком, при этом, однако, не нарушая ни одной литературной нормы. Темы рассказов Шахани всегда взяты из жизни, но развитие сюжета порой утрировано и даже сознательно доведено до нелепости – и все же в этой манере нет ничего противоестественного. Автор остроумно и ненавязчиво указывает нам на ту грань, на которой все мы балансируем и, сделав лишь один неосторожный шаг, рискуем скатиться в пучину абсурда – и читателю этот намек понятен с полуслова.

Итак, предлагаем вам, дорогие друзья, перелистнуть страницу и окунуться в искрометный, феерический мир Хосроу Шахани. Уверены, вы получите большое удовольствие – и, бесспорно, сделаете для себя кое-какие полезные выводы!

Жертвы наводнения

Зима в этом году выдалась суровой, и, как водится, тяжелее всех пришлось беднякам.

В месяце бахман[1] – какого числа, сейчас уже не скажу точно – разразился сильнейший ливень, а вслед за ним на город обрушилось страшное наводнение. Из четырех тысяч домов около двухсот, главным образом в бедняцких кварталах, было разрушено или повреждено, около трех тысяч жителей осталось без крова, пятнадцать или двадцать человек погибло и пропало без вести.

Прослышав об этом трагическом событии, в город хлынуло множество специальных корреспондентов столичных газет, чтобы по горячим следам передать в Тегеран сводки и репортажи о случившемся бедствии. Но появившиеся в газетах сообщения резко расходились с известными фактами. По словам газет, в городе было разрушено по меньшей мере две тысячи зданий, без крыши над головой осталось тридцать-сорок тысяч человек, а утонули и пропали без вести чуть ли не сто пятьдесят и даже двести человек!

Разумеется, отцы города – составители официальных сводок – были умнее и опытнее нас. И ни у кого не возникало никаких сомнений в том, что их данные были основаны на всестороннем и самом тщательном изучении последствий катастрофы.

На следующий день после наводнения босой и оборванный люд, лишившийся жилья и средств к существованию, собрался возле здания губернаторства, взывая о помощи. Что же еще оставалось делать несчастным? Ведь единственными нашими защитниками были господин губернатор, господин председатель муниципалитета и его заместители.

Да благословит Аллах господина губернатора: как только он узнал, что пострадавшие собрались и ждут его выхода, он тут же распорядился поставить перед главными воротами стол, на стол – табурет и со скорбным видом и траурной повязкой на рукаве поднялся на этот табурет. По обе стороны от него встали господин председатель муниципалитета и господа заместители, которые тоже нацепили черные повязки в знак общего траура, объявленного в городе.

Руководители различных ведомств – почты, финансов, водоснабжения, просвещения – в качестве сочувствующих встали позади председателя муниципалитета и его заместителей. Но так как им, видимо, не хватило черных повязок, они, чтобы хоть как-нибудь выразить сочувствие пострадавшим, пристегнули к своим белоснежным рубашкам черные бабочки.

Господин губернатор отвесил поклон, и это вызвало взрыв аплодисментов со стороны благодарных жителей. Ведь в тот день мы впервые увидели, как наш губернатор кланялся. Понятно, что ответом на такой знак расположения и внимания должны были быть именно бурные аплодисменты.

Прежде чем начать речь, господин губернатор вынул платок из кармана забрызганных грязью брюк и, тихонько всхлипывая, стал утирать им слезы. Ну а уж коли сам губернатор плакал, что же оставалось делать нам? Конечно, и мы заревели! Со всех сторон послышались вопли и стенания.

– …Мои братья… и… сестры, – с трудом выговаривая слова сквозь душившие его рыдания, произнес губернатор, – я потрясен несчастьем, обрушившимся на вас… моих дорогих… мужественных… отважных… все… выносящих… соотечественников…

Стоявший рядом с ним председатель муниципалитета, толкнув его в бок, прошептал: «И про нас скажи… Ну… что мы тоже потрясены!»

– И не только я, – продолжал губернатор, – но и господа председатель муниципалитета и его уважаемые заместители тоже потрясены до глубины души.

В это время начальник отдела народного образования, стоявший за спиной председателя муниципалитета, тоже толкнул губернатора и прошептал: «Скажи, что и мы потрясены… Смотри, как мы все расстроены!»

Всхлипывая, губернатор продолжал:

– Не только я и господин председатель муниципалитета и его заместители огорчены происшедшим… Господа начальники отделов народного образования, финансов, земледелия и… и… и… тоже потрясены. (Господин губернатор был очень чувствительный человек.)

– Я всю ночь не спал, – продолжал губернатор, – осматривал пострадавшие кварталы города. (Конечно, если бы господин губернатор спал, то, безусловно, наводнением разрушило бы гораздо больше домов.) Вот смотрите!

Он приподнял ногу и, вытянув ее в сторону толпы, показал приставшие к брюкам комки грязи. В ответ раздался взрыв аплодисментов. (У нас в городе народ вежливый, а поскольку господин губернатор впервые показывал нам свою ногу, мы не могли не отреагировать на это соответствующим образом.)

– И не только я, – продолжал губернатор, – но и остальные уважаемые начальники учреждений тоже до утра не сомкнули глаз… (Чувствовалось, что господина губернатора вовремя подтолкнули.) По самым последним уточненным данным, вчерашним наводнением разрушено около четырех тысяч домов, тридцать или сорок тысяч человек остались без крова, и примерно триста человек погибли под обломками и были унесены водой!

Всхлипывания господина губернатора, которым вторили подвывания его коллег, причитания и вопли пострадавших, создавали невообразимый шум.

– Мы клятвенно заверяем вас, – закончил свою речь господин губернатор, – что в течение месяца выстроим вам дома, гораздо лучше тех, которые были у вас раньше. Сегодня же на самолетах к нам прибудет помощь, и каждый пострадавший получит необходимые вещи и продукты.

Краткая, но весьма обнадеживающая речь господина губернатора была закончена, и мы, вознося за него молитву, стали расходиться, дрожа от холода. По пути мы с восторгом и благодарностью обсуждали удивительную речь губернатора. Озадачивали только ошеломляющие цифры погибших и оставшихся без крова людей. Ведь население нашего города никогда не достигало сорока тысяч. Так что вряд ли сорок тысяч человек осталось без крыши над головой… И никогда в нашем городе не было столько домов, чтобы считать разрушенными три-четыре тысячи…

Но цифры эти были произнесены самим господином губернатором, а он, как известно, цифры с потолка не берет.

Во второй половине того же дня самолеты, нагруженные сахаром, чаем, рисом, одеялами, мукой, пшеницей, палатками, подобно стаям аистов, начали приземляться в нашем городе. Склады при губернаторстве и муниципалитете были переполнены. А поскольку продукты и теплые вещи нельзя оставлять на улице, одну половину присланного переправили в кладовые господина губернатора, а вторую – в кладовые председателя муниципалитета и его заместителей. Что ни говори, так было надежнее и сохраннее.

На следующий день были получены центральные газеты и журналы. Первые полосы пестрели фотографиями и сообщениями о происшедшей в нашем городе трагедии. Оказывается, дело обстояло гораздо серьезнее, чем мы предполагали, и наводнение было намного страшнее, чем нам казалось. (По данным газет, в нашем городе было разрушено уже шесть-семь тысяч домов и погибло семьсот – восемьсот человек!) А поскольку газеты никогда не врут, значит, действительно так и было!

Как только солнце зашло за горы, ударил мороз. Бездомные и голодные, мы пристроились на мокрых и скользких крышах бань и пекарен, тряслись, как собаки, и жались друг к другу, пытаясь хоть немного согреться. Будучи вежливыми и дисциплинированными людьми, мы понимали, что присланные из центра одеяла должны быть розданы торжественно, организованным порядком. Это же не шутка! И когда наиболее ретивые из нас решили пойти к губернатору и попросить одеял, остальные стали горячо отговаривать их, доказывая, что в любом деле требуется порядок и выдержка.

В туже ночь иностранные радиостанции в своих передачах довели число разрушенных в нашем городе домов до десяти – двенадцати тысяч, число бездомных подскочило уже до ста двадцати – ста тридцати тысяч, а погибших – до трех-четырех тысяч человек!

Ну и ну!.. До наводнения мы и не предполагали, в каком огромном городе живем. Посудите сами: в городе, где разрушено двенадцать тысяч домов, где наводнение унесло три-четыре тысячи человек, по крайней мере должно было быть тридцать – сорок тысяч домов и четыреста – пятьсот тысяч душ населения! И хотя по прошлогодней переписи мы знали, что в нашем городе насчитывается всего около четырех тысяч человек, нам ничего не оставалось, как принять на веру все эти сообщения. Ведь эти данные передавало радио! А оно никогда не ошибается и никогда не врет! Видимо, у радиокорреспондентов сведения намного точнее наших, и мы сами виноваты в том, что до сих пор не знали, в каком огромном городе обитаем.

Вслед за сообщениями иностранных агентств в наш городок потекла иностранная помощь. Красный Крест Венесуэлы пожертвовал пятьдесят тысяч тонн пшеницы и четыре тысячи одеял верблюжьей шерсти; Красный Крест Норвегии – сорок тысяч тонн сахарного песку, двенадцать тысяч одеял и пятнадцать тысяч банок сгущенного молока; Красный Крест Гватемалы – пятьсот тысяч туманов наличными деньгами, двенадцать тысяч тонн муки и пятьсот палаток; Общество английских нудистов – тысячу двести паласов, двести пятьдесят палаток, пятьсот мешков сахару; Международное общество покровительства животным – миллион долларов наличными, десять тысяч тонн муки высшего качества и восемь тысяч пледов, большое количество мужской и женской одежды, обуви, шляп и т. д. и т. п.

Но ведь в нашем городе было разрушено двенадцать тысяч домов, осталось без крова сто двадцать тысяч человек и три-четыре тысячи погибло! Шутка ли сказать? Разве эта помощь могла удовлетворить всех?

Склады и кладовые господина губернатора, председателя муниципалитета и его заместителей были уже переполнены. Где же еще можно разместить продукты и вещи? Понятно, что самым надежным хранилищем были амбары руководителей отделов финансов, народного образования, земледелия и юстиции.

Да благословит Аллах этих людей! Без них вся помощь пропала бы зря. Ведь нам, жертвам наводнения, негде было бы хранить все это добро!

Первая после наводнения ночь с горем пополам прошла. На следующий день рано утром дрожащий, как в лихорадке, народ опять собрался перед зданием губернаторства. Снова принесли стол и поставили его перед воротами. Но на этот раз обошлись без табурета. А поскольку господин губернатор заседал в комиссии по оказанию помощи жертвам наводнения, то поговорить с пострадавшими было поручено господину председателю муниципалитета.

Председатель муниципалитета взобрался на стол. Он был намного веселее, чем вчера. Да благословит его Аллах, какое самообладание! Ведь душа его обливалась кровью от жалости к нам, но, чтобы вселить в нас бодрость и уверенность в будущем, ему приходилось улыбаться! Ну и мы, естественно, приободрились.

Председатель муниципалитета извинился за то, что господин губернатор не смог выйти к нам лично. Дело в том, объяснил он, что господин губернатор всю ночь был занят подсчетом нанесенного нашему городу ущерба. Вопрос о раздаче одеял и продуктов жертвам наводнения вскоре будет решен. Надо только набраться терпения и, главное, сохранять спокойствие и порядок. На этом он и закончил свою короткую речь.

В эту ночь несколько человек погибло – закоченели от холода бедняги.

На следующий день, поскольку господин губернатор и председатель муниципалитета были заняты делами комиссии, перед собравшимися выступил начальник канцелярии муниципалитета – маленький щуплый мужчина. (Ни стола, ни табурета на этот раз не было и в помине.)

Начальник канцелярии тоже пообещал, что вскоре комиссия закончит свою работу, и тогда дорогим согражданам будет оказана необходимая помощь.

Народ опять разошелся, а на следующий день снова собрался перед зданием губернаторства. На этот раз перед нашими взорами предстал главный дворник муниципалитета.

– Ваше присутствие здесь, – сказал он, – мешает нормальной работе господ членов комиссии; господин председатель муниципалитета приказали своему заместителю, который, в свою очередь, приказали начальнику отдела, а начальник отдела приказал мне сказать вам, что не следует проявлять такого нетерпения. Когда наступит время, соответствующая помощь будет вам оказана.

И мы снова ушли ни с чем. Жители нашего города очень доверчивы, простодушны и благонадежны.

Прошло десять дней, и, кроме двухсот – трехсот одеял, каждое из которых было выдано на десять – двенадцать человек, пострадавшие никакой помощи не получили.

Наконец в одно прекрасное утро наше терпение лопнуло, и мы вновь выстроились перед зданием губернаторства, требуя самого господина губернатора.

После долгих препирательств он показался наконец в сопровождении небольшой свиты. На этот раз на его рукаве никакой черной повязки не было, чему мы очень обрадовались, – значит, все в порядке и траур кончился.

Народ встретил губернатора аплодисментами и криками «ура!». Когда восторги приутихли, господин губернатор взошел на ступеньки и, обратившись к толпе, спросил:

– Чего это вы здесь собрались?

– Вы знаете, господин губернатор, – начали наиболее смелые, стоявшие в первых рядах, – что наводнение оставило нас без крова. Мы пришли, чтобы получить обещанную нам помощь.

Господин губернатор почесал свою красную мясистую шею и удивленно произнес:

– А разве до сих пор вы не получили помощи?

– Нет, кроме одеял – одно на десятерых, – ничего не получили…

Господин губернатор побагровел от гнева и вдруг завопил диким голосом:

– Сволочи! Сколько же, по вашему мнению, мы должны были выдать вам одеял?! Постыдились бы, бессовестные вымогатели! Мерзавцы!

И Абдолкадер, начальник городской управы, с помощью нескольких десятков здоровенных дворников разогнал народ. Тех, кто пытался оказать малейшее сопротивление, скрутили и, обвинив в нарушении общественного порядка, выслали в отдаленные районы.

На следующий день выглянуло солнце, стало теплее, и страсти поутихли. Страшась закрученных усов Абдолкадера и палок его подручных, никто не смел даже проходить перед зданием губернаторства.

А еще через несколько дней в центральной прессе мы прочитали, что многочисленные благотворительные общества и различные организации почти всего земного шара оказали значительную помощь жертвам наводнения нашего города. Что каждому пострадавшему было выдано по брезентовой палатке, по четыре одеяла из верблюжьей шерсти, по пять мешков муки двойного помола, по сто килограммов сахару и от пятидесяти до ста тысяч риалов наличными. Кроме того, комиссией по оказанию помощи жертвам наводнения был разработан проект строительства шести тысяч двухэтажных пятикомнатных квартир с холлами, ванными и всеми удобствами. И, наконец, уже через пятнадцать дней после наводнения благодаря усилиям и стараниям членов указанной комиссии во главе с господином губернатором две тысячи таких квартир построены и на будущей неделе будут торжественно переданы населению. Строительство остальных четырех тысяч квартир идет быстрыми темпами и в ближайшее время также будет завершено.

…Жертвы наводнения в своих многочисленных телеграммах искренне благодарят господ руководителей учреждений и членов комиссии за безупречную организацию помощи и чуткое отношение…

Врачи нашего квартала

Старожилы хорошо помнят, что много лет подряд на одном из домов нашего квартала висела небольшая вывеска: «Кабинет доктора Хабиба. Прием с 9 до 12 и с 18 до 20 часов».

Доктор Хабиб был единственным врачом на весь район, и неудивительно, что все окрестные обитатели независимо от возраста, пола, общественного положения и характера заболевания обращались только к нему. Доктор каждому выписывал рецепт, и если больному суждено было жить, он выздоравливал, а если нет – умирал. Словом, доктор Хабиб был хорошим, добрым и чутким врачом, и жители нашего квартала не желали для себя ничего лучшего.

Но однажды утром, идя на работу мимо дома доктора Хабиба, я увидел напротив вывеску: «Кабинет доктора Махбуба. Терапевт. Прием с 8 до 12 и с 17 до 21 часа».

Ого! Значит, в нашем квартале теперь будет два врача. Что же, государственная программа улучшения охраны здоровья населения претворяется в жизнь. Это очень приятно!

На другое утро я увидел, что доктор Хабиб заменил прежнюю вывеску чуть большей. Она гласила: «Кабинет доктора Хабиба. Терапевт, дерматолог и специалист по инфекционным болезням. Прием с 8 до 12 и с 17 до 21 часа».

Я поскреб в затылке и пошел себе дальше.

Назавтра обнаружилось, что и вывеска нового врача претерпела изменения. На ней теперь стояло: «Доктор Махбуб. Терапевт, дерматолог, специалист по инфекционным болезням, отоларинголог».

Ну и ну!.. Какие, оказывается, опытные и разносторонние специалисты практикуют в нашем квартале!

Через день вывеска нашего старого врача стала еще обширнее. Мы узнали, что доктор Хабиб еще и отоларинголог, окулист, кардиолог, невропатолог, хирург, венеролог.

Однако и доктор Махбуб не спасовал. Теперь его кабинет украшало огромное табло размером три на четыре метра, на котором каллиграфически было выведено: «Доктор Махбуб. Терапевт, дерматолог, специалист по инфекционным болезням, отоларинголог, невропатолог, хирург, специалист по излечению гонореи и сифилиса».

Но доктор Хабиб не сдавался. На следующий день его вывеска была на целый метр длиннее табло доктора Махбуба, и к написанному ранее прибавилось: «Радикальное излечение гонореи, острого и хронического сифилиса. Обрезание мальчиков по американскому методу. Прием с 7 до 13 и с 16 до 22 часов».

Разумеется, доктор Махбуб не остался в долгу, и вскоре на дверях его кабинета можно было прочитать, что он сверх всего прочего выпускник Гарвардского университета (США), ассистент знаменитого хирурга Враттона и помощник главного врача поликлиники при Пенсильванском университете.

Доктор Хабиб нанес ответный удар. Он вывесил щит размером шесть на четыре метра, и мы узнали, что доктор – «выпускник Кембриджского университета, сотрудник известного английского профессора Эдварда и помощник главного врача клиники при Сорбонне (Париж). Прием ежедневно с 6 до 14 и с 15 до 23 часов».

Как нарочно, в эти самые дни я сильно простудился. Похоже было на воспаление легких, и следовало обратиться к врачу. Но к которому из двух?

Посоветовавшись с родными и друзьями, я решил довериться новому доктору.

Рано утром, еле передвигая ноги, я доплелся до кабинета доктора Махбуба. Мне, несчастному, и в голову не приходило, что доктор Хабиб, притаившись за занавеской, следит за каждым моим шагом.

После осмотра доктор Махбуб выписал мне рецепт. Уплатив ему два тумана, я отправился домой. (Следует заметить, что, до того как доктор Махбуб открыл кабинет в нашем квартале, визит к доктору Хабибу стоил пять туманов. Но по мере увеличения размера вывесок стоимость визитов к обоим врачам постепенно падала, пока наконец не был установлен общий тариф – два тумана.)

Едва я вышел от доктора Махбуба, как передо мной словно из-под земли вырос доктор Хабиб.

– Что, прихворнули? – спросил он елейным голосом.

– Да так, немножко нездоровится, господин доктор, – смущенно залепетал я.

Доктор ловким движением выдернул из моего кулака рецепт, с саркастической усмешкой взглянул на него, разорвал в клочки и швырнул в канаву. Затем схватил меня за руку и с силой потащил к своим дверям. Я обреченно последовал за ним.

– Почему никто не скажет этому коновалу, что воспаление легких не лечат микстурой от кашля?! – прорычал он и, набросав новый рецепт, протянул его мне. – На, возьми! За визит можешь ничего не платить! Примешь это лекарство и если через сутки не почувствуешь себя здоровым, я снимаю вывеску! Всё!

Я взял рецепт, попрощался с доктором Хабибом и стал спускаться по лестнице. Но не успел я переступить порог его дома, как заметил на противоположной стороне улицы доктора Махбуба, явно поджидавшего меня. В мгновение ока он очутился рядом, и не успел я опомниться, как рецепт доктора Хабиба был у него в руках.

– Так… А куда же девался мой рецепт? Как это прикажете понимать?

– К…к…клянусь Ал…л…лахом, ваш рецепт здесь, в другом кармане, – дрожа от страха, пробормотал я. – Я это… это рецепт для нашей прислуги, которая страдает язвой двенадцатиперстной кишки!

– Не ври, несчастный! – завопил он и потащил меня в свой кабинет. Там он вручил мне новый рецепт и вернул те два тумана, которые я заплатил ему за визит.

На улице меня уже встречал доктор Хабиб.

– Я не допущу, чтобы так нахально переманивали моих клиентов! – крикнул он. – Этот болван не представляет, наверное, с кем имеет дело! Пойдем за мной!