Человек-пистолет. Роман

– Кривлянье тебя совсем не украшает, – нахмурился я и посмотрел на часы.

– Сегодня вечером Лора приведет к нам Валерия, – сказала Жанка. По случаю знакомства будет маленький семейный праздник. Маман заранее в него влюблена.

– Ай да маман.

– Она очень надеется, что сегодня, может быть, Валерий внесет определенность в свои отношения с Лорой… Ну, слышал ты об этом? Что скажешь?

– Что тебе сказать? – пробормотал я. – Если бы меня и предупредил я бы, наверное, Лору не зарезал, да и сам не стал бы стреляться…

Я не то чтобы разозлился, но растерянность, которую я вдруг ощутил была стократ гаже.

– Да, вполне могли бы и предупредить… – сказал я.

– Зачем же раньше времени! Сначала они хотят, чтобы была определенность, – объяснила Жанка. – Если развод, так чтобы – из рук в руки.

– Наверно, я действительно не понимаю женской психологии. Лора мекала на что-то в этом роде, но…

– А маман никогда не считала тебя достойной кандидатурой. Ты не деловой. Бесперспективный. У тебя маленькая голова. Как психиатр она считает, что люди с маленькими головами бесперспективны…

– У нее, кстати, тоже маленькая голова.

Мы сидели рядом, очень близко друг к другу. Хлопнула входная дверь.

– Жанна, девочка! Кто это у нас? – послышался из прихожей голос маман. Легка на помине! Можно подумать, она не узнала моей куртки!

– Не мешай, – крикнула Жанка, – мы занимаемся! Маман вошла в комнату.

– Мы изучаем законы электричества, – сказал я.

– У вас только полчаса, – предупредила маман. – Потом, Жанна, ты будешь мне нужна. – Она подошла к дочери и забрала у нее кота, перебирающего лапами и цепляющегося когтями за Жанкину футболку. – Не отвлекайся! – Маман вышла.

Жанка многозначительно посмотрела на меня.

– Что будешь делать? – спросила она, имея в виду «маленький семейный праздник».

– Ничего, – буркнул я.

– А ты Лоре – изменяешь? – полюбопытствовала неугомонная Жанка.

– А это не твоего ума дело.

– Еще скажи, что мне не мешает подрасти!

– Именно.

– А ты знаешь, как на меня мужики на улице заглядываются? Некоторые очень даже настойчиво предлагают пойти в ресторан или приглашают покататься на машине.

– Поздравляю… Только смотри, чтобы после этих прогулок твоему дипломату что-нибудь осталось!

– А что – убу-у-дет?

– Или прибу-у-дет!..

– Значит, ты не советуешь попробовать?

– А ты спрашиваешь моего совета?

Так мы с Жанкой перебрасывались «шуточками», но я по-прежнему чувствовал сильную растерянность.

Раздался телефонный звонок. Жанка сняла трубку.

– Тебя… – сказала она.

– Лора? – спросил я, но с удивлением и неожиданной радостью услышал в трубке голос Кома.

– Как дела? – спросил он. – Встретимся?

– Конечно! Ты меня очень кстати разыскал! А ты где? Откуда говоришь?

– Из библиотеки.

– Какой еще библиотеки?

– Имени Некрасова. На Пушкинской. Я здесь занимаюсь.

– Занимаешься?.. Ладно, потом расскажешь… Сейчас выезжаю…

– Во сколько, говоришь, намечается ужин с другом семьи? – спросил я Жанку, положив трубку.

В голове у меня уже созрел приблизительный план действий.

Ком ждал меня в метро у последнего вагона. В своей выцветшей армейской панаме, он стоял, заложив руки за спину и широко расставив ноги. За отворот его шинели были засунуты две толстые тетради.

– Так чем ты там занимаешься в библиотеке? – поинтересовался я, пожимая ему руку.

– Изучаю классиков. Ленина, Маркса, Энгельса.

– Молодец… – недоуменно пробормотал я. – А зачем это тебе нужно? – Чтобы правильно жить, – просто ответил Ком.

Его черные глаза смотрели так серьезно, что я не стал острить или переспрашивать.

– Стало быть, на тебя можно положиться, – сказал я с такой же серьезностью. – Сейчас мы с тобой поедем в одно место. В гости. Может, придется дать одному другу по роже.

– Поехали, – без тени удивления и возражения молвил Ком.

Приехав в Сокольники, мы заняли позицию в подъезде на втором этаже у окна. Я был увлечен своими мыслями и молчал, а Ком не задал не только ни одного вопроса, а вообще не сказал ни слова.

Наконец из арки во двор въехали белые «Жигули», которыми, как я заметил, Игорь Евгеньевич разрешал пользоваться дочери что-то уж очень охотно.

– Да, – вдруг твердо выговорил Ком, взглянув на Лориного спутника, – это враг!

– Ты думаешь? – удивился я.

С Лорой был довольно здоровый, лет тридцати, парень, одетый вполне стандартно: дубленка, пестрый мохеровый шарф, пыжиковая шапка. Когда они шли к подъезду, парень не наглел – не хватал Лору за талию, не обнимал за плечи. Нормальный такой парень. В руке он нес объемистую и очевидно тяжелую спортивную сумку. «Хоккеист?» – почему-то подумал я. Мы с Комом спустились на первый этаж.

Они вошли в парадное, и по подъезду сразу разнесся жизнерадостный голос «друга семьи»:

– Что, мужики, на какой этаж едем?

На секунду Лора остановилась, пристально засмотревшись на Кома, а потом, кивнув на меня Валерию, сказала:

– Полюбуйся, вот это – мой муж.

– Нормальный муж, – сказал Валерий, подмигивая мне.

– Ну, чем порадуешь, муж? – спросила меня Лора. – Кто это с тобой? Зачем вы здесь?

– Ей-богу, они пришли мне по роже дать! – бодро воскликнул Валерий и, расставив ноги, шутливо забоксировал свободной левой рукой. – Мне, твоему старому, доброму товарищу – по роже!

– Ты что – с ума сошел? – спросила меня Лора.

– Ей-богу, была такая мысль, – признался я, засмеявшись, и ничего не оставалось, как пожать «другу семьи» руку и познакомить его и Лору с Комом.

(Впрочем, я не чувствовал к Валерию абсолютно никакой враждебности.)

Мы вошли в лифт. Валерий снял свой «пыжик» одновременно со мной и, между прочим, тоже обнаружил раннюю плешь.

Маман встретила нас в шуршащем шелковом халате с пальмами и котом Антоном на руках. Она недоуменно взглянула на Лору.

– Принимай гостей, – сказала та.

– Милости просим, – проворчала маман. Кот у нее на руках вдруг изогнулся и заорал.

– Антон, деточка, что с тобой? – воскликнула она.

На меня словно пахнуло ветром. Это рядом со мной напрягся, напружинился Ком.

– Скорее на кухню! – заторопила Лора. – Посмотрим, что за прелесть принес нам Валерий!

Заинтригованные, все собрались на кухне. Из своей спортивной сумки Валерий извлек что-то упакованное в целлофан и бумагу. Когда упаковка была удалена, на стол под восхищенные взгляды присутствующих были вывалены два огромных, килограммов по пять, куска первоклассного мяса – свежайшей, еще теплой, парной плоти с чудно-рубиновым сиянием изнутри и стрелками нежно-перламутровых прожилок.

– Прелесть!

– Очарование!

– Фантастика!

Кот, как пьяный, ходил вокруг стола, слизывая падающие на пол капли.

– Мы столько слышали о вас от Лоры, что вы нам стали как родной! – сразу же заявила маман Валерию.

– Вам давно уже следовало у нас побывать! – с укором добавил Игорь Евгеньевич.

Из части мяса тут же было решено приготовить бифштексы «с кровью», и Валерий сам вызвался их вырезать. Что характерно, до и после этой процедуры он долго и тщательно отмывал руки.

Я отвел Лору в сторонку и, объяснив, что Ком потерял в Афганистане лучшего друга по имени Антон, попросил передать маман, чтобы та деликатно воздержалась сегодня называть кота этим именем. Однако, как только Лора выполнила мое поручение, маман, язва, демонстративно запричитала:

– Ах, Антошечку, деточку, забыли! Антошечка, деточка, тоже хочет мясца отведать!

Я взял Кома под руку и повел в комнату.

– Не обращай внимания, – уговаривал я его. – Она всю жизнь с сумасшедшими общается. У нее и голова маленькая, микроцефальная! Не волнуйся!

– Почему я должен волноваться? – сдержанно спросил Ком.

Взглянув на него, я подумал, что, может быть, я действительно ошибаюсь и он вовсе не нервничает. И все-таки я снова отозвал Лору.

– Я просила ее! – шепнула она. – Что я могу с ней сделать?!

– Твой друг такой странный, – шепнула мне Жанка.

Маман и Валерий вместе жарили мясо, и маман, любившая говорить о себе: «В сорок пять – баба ягодка опять», вовсю кокетничала с ним, и у них моментально появились какие-то свои «тайны», они сошлись мгновенно. Многозначительно переглядывались друг с другом.

Когда садились за стол, маман со вздохом посетовала:

– У нашего Антошки последнее время частые запоры. Боюсь, сегодня не удастся показать гостям наш коронный номер…

Мы разлили по рюмкам водку. Валерий поднялся с тостом.

– Сегодня знаменательный день, – сказал он. – Исполнился ровно месяц с тех пор, как я пережил свое второе рождение. Им я обязан нашей дорогой Лоре и вправе считать ее теперь своей крестной мамой. Позвольте предложить выпить за ее драгоценное здоровье, за ее отважное и щедрое сердце. Побольше бы нам таких женщин!..

– Горько! – вставила Жанка.

– Завидую тебе, старик, ты уж меня извини, – сказал мне Валерий.

Я ответил ему международным знаком «Рот фронт», а он наклонился и поцеловал Лоре руку.

Мясо было превосходно. Каждый пережевывал и наслаждался. Один лишь Ком жевал чисто механически, не ощущая, кажется, никаких вкусовых нюансов.

– Вам не нравится? – со скрытым раздражением спросила его мам

– Нравится, – ответил он.

– Человек служил в Афганистане, – сказала Лора.

– Вы убивали людей? – поинтересовалась Жанка.

– Конечно, убивал, – ответил за Кома Валерий. – А что такое, по-твоему, война?

– Пусть расскажет, – сказала Жанка.

– Отстань от него, – вмешался я. – Он дал подписку ничего не рассказывать. Если интересуешься, читай газеты.

– Насмешил, старик! – засмеялся Валерий. – Ты бы еще посоветовал программу «Время» смотреть!.. Никогда ничего не знали, и не узнаем!.. Я вот слышал, что уже цинка на гробы не хватает. Посылают родителям клочок волос – и на том спасибо!

– Варварство какое! – сказал Игорь Евгеньевич. – «Ограниченный контингент»! И нужно было, спрашивается, нам ввязываться?! Своих забот мало!

– Интернациональный долг! – сказал я.

– Да-да! – усмехнулась маман. – Вот он – теперь сидит, выполнил долг. Даже не чувствует, что жует!.. По своей воле кто бы пошел?!

– Я – по своей воле, – сказал Ком.

– Извините. Вы, значит, личность экстраординарная. Впрочем, это сразу видно… Скажите, а вам не холодно зимой в вашем экстравагантном голов ном уборе? Как врач должна предупредить, что это очень вредно для головы Голову нужно беречь.

– Нет, мне не холодно.

– Какие у него черные глаза! – шепнула мне Жанка. – Лора говорила, что люди с черными глазами обладают гипнотизерскими способностями…

Наконец маман отстала от Кома, и я облегченно вздохнул.

– Как вам у нас нравится? – обратилась она к Валерию.

– Очень нравится. Я сразу почувствовал себя, как в родной семье. Уют пая квартира. Не понимаю, как Лора могла вас покинуть!

– Так я для Лоры с этим, с мужем, пробила кооператив. Игорю Евгеньевичу как кандидату наук положена дополнительная площадь… Мы, знаете ли, решили внести сразу все деньги, чтобы Лора чувствовала себя уверение и независимо… Свекровь, конечно, тоже дала сколько-то там, но на те деньги они купили что-то из мебели, и то так – по мелочам… А ведь мы, знаете ли, еще и дачу обустраиваем…

– А по какому направлению?

– По северному. Но место очень, очень хорошее. Игорь Евгеньевич на работе получил.

– Что вы?! Мне как раз очень милы те места. И сейчас передо мной тоже встал дачный вопрос. Я как раз собирался начать подыскивать что-нибудь подходящее. Кстати, нет ли у вас желающих продать участок?

– Это теперь сложно, – покачала головой маман. – Люди понахватали участков, еле тянут с освоением, а продать вряд ли кто-нибудь согласится! Вот хотя бы взять наших соседей. Он – работает инженером в лаборатории у мужа, Зарплата небольшая, построил какой-то сарай – смотреть тошно, – вечно опаздывает со взносами на освоение, а спросите у него продать – не захочет. Засадил весь участок картошкой – и счастлив!

– Я вашим соседям хорошие деньги заплачу. Пусть на рынке картошку покупают и на такси катаются. Я с ними сумею договориться, если, конечно, вы согласны принять меня соседом…

– Господи, это было бы прекрасно! – загорелась маман. – Мы бы жили как родные!

– Можно было бы даже и забор снести! – добавил Валерий.

– Мы так и сделаем! – обрадовалась маман.

– У тебя замечательный знакомый, – шепнул я Лоре.

– Ну если ты не в состоянии заводить полезные знакомства, то это, естественно, приходится делать мне, – ответила она.

– А где вы работаете? – спросила Жанка Валерия.

– На чрезвычайно ответственном фронте, девочка, – ответил тот, с нежностью глядя на нее. – Я, можно сказать, обеспечиваю выполнение Продовольственной программы. Я всегда мечтал устроиться куда-нибудь поближе к продовольствию. Мечтал об этом, даже когда начинал на ударных стройках, несмотря на весь свой энтузиазм. Чтобы оно, продовольствие, было у меня вот тут, под рукой.

Игорь Евгеньевич тронул меня за локоть.

– А ты как – еще не определился с работой?

– А что?

– Тог наш разговор… Время подходит. Ты помнишь мое главное условие? «Плевать я хотел на все твои условия», – подумал я.

– Чтобы вы были довольны моим поведением?

– Да. И хочу предупредить тебя, что пока не могу сказать, что доволен тобой. Скорее, недоволен. Ты знаешь, я много могу для тебя сделать, но я должен чувствовать, что у вас с Лорой надежные отношения. А у вас нет взаимопонимания…

«Плевать я хотел на то, что ты можешь для меня сделать», – подумал я и сказал:

– Лора призналась мне однажды, что как только видит нового мужчину, у нее появляется единственная мысль – можно ли с ним переспать.

– А что ты думаешь, когда видишь новую женщину? – строго спросил Игорь Евгеньевич.

– Правда, меня иногда смущают мои мысли, – признался я.

– Что касается работы, – сказал мне Валерий, – если ты еще не определился, могу тебе помочь. Будешь доволен.

– А на каких условиях? Что от меня потребуется?

– Абсолютно ничего! Я просто сделаю это для тебя – и всё!

– Обратите внимание на нашего Антона! – вдруг воскликнула маман, поднимаясь из-за стола. – Это он просится!

Все посмотрели на кота, который стоял на задних лапах, а передними царапал дверь в туалет.

– Итак, – объявила маман, – начинаем наше представление! Наше варьете! Театр одного кота! Антон Антонович Антониони! Самый воспитанный кот нашего времени! Просим публику занять свои места и соблюдать тишину, чтобы не мешать маэстро сосредоточиться!

Все столпились перед дверью в туалет. Кот неторопливо прошелся перед унитазом, как бы примериваясь, и, упруго подобравшись, вскочил на сиденье. Несколько секунд балансировал на краю, загнув хвост трубой, а потом, раскорячившись, ловко устроился над самой воронкой. Зафиксировавшись в таком положении, он поднял морду и обвел зрителей серьезным и даже строгим взглядом.

От этого взгляда Валерий первым захохотал, согнувшись пополам, как будто ему выстрелили в живот. Следом за ним зашлись хохотом остальные.

– Антон!..

– Антончик!..

– Антошкин!..

– Антониус!..

– Антонишвили!.. – на все лады подбадривали кота, который тужился, наморщив лоб и неодобрительно поглядывая на нас.

Наконец кот закончил свои дела, спрыгнул на пол и невозмутимо занялся умыванием, а мы, вытирая выступившие от хохота слезы, отправились продолжать ужин.

Один лишь Ком ни разу не улыбнулся, и вообще на его лице не отразилось никаких эмоций.

– Конечно, идиотизм ужасный! – шепнул я ему, как будто оправдываясь. Он ничего не ответил. Я взглянул ему в глаза, но вместо глаз увидел две черные дыры.

После ужина наши с Валерием взоры одновременно упали на шахматную коробку.

– Играешь? – спросил Валерий. – Может, напряжем наши лысые?

– Давай, – согласился я, – расставим.

Я любил шахматы; на работе я к ним здорово пристрастился и играл далеко не хуже других, «обувая» самого Фюрера, а он считался у нас сильным игроком.

– У меня первый разряд, – честно предупредил Валерий.

– Поборемся.

– Играем как – «железный» закон: взялся – ходи?

– Само собой.

Мы сделали несколько первых ходов.

– Слабовато, – сказал Валерий разочарованно и забрал у меня первую пешку.

Я быстро понял, что шансов у меня никаких.

– Слабовато, – непременно повторял он, отбирая у меня одну фигуру за другой и выстраивая их в аккуратный ряд около доски.

Я потерял ферзя, но почему-то ни за что не хотел сдаваться, продолжал игру, пускаясь в какие-то отчаянные авантюры и подолгу задумываясь над ходами. А Валерий как будто не торопился давать мне мат. Мой король позорно метался по открытому пространству, а Валерий спокойно ставил второго ферзя.

– Да, слабовато, – вторил Валерию наблюдавший за игрой Игорь Евгеньевич.

Лора и Жанка о чем-то шептались, устроившись на диване.

– Анто-он! Куда ты подевался? – доносился до меня гнусный голос маман.

Я и сам не понимал, почему никак не покончу с этой бессмыслицей, которую и игрой-то нельзя было назвать.

– А король-то голый! – констатировал Игорь Евгеньевич.

– Анто-он! Анто-он! Где ты, деточка? Кис-кис-кис!

Я отступил королем на единственную возможную клетку.

– Ну вот, – натянуто улыбаясь, пошутил я, – бешеный король!

Из коридора раздался вопль маман:

– АНТО-О-ОН!!!

Когда мы выбежали в коридор, то увидели, что дверь в туалет распахнута, а маман стоит на коленях перед унитазом, в котором покоится мертвый кот со вздувшимися на мордочке яркими кровавыми пузырями.

Завизжала Жанка. Игорь Евгеньевич и Лора бросились поднимать маман.

– Дела!.. – пробормотал Валерий.

Некоторое время мы оцепенело смотрели друг на друга.

– Как же ОН должен был нас всех возненавидеть! – вдруг прошептала Жанка.

Только теперь мы заметили, что среди нас нет Кома. Никто не видел, как он исчез из квартиры.

– Он – маньяк! – сказала Лора.

– Да почему вы решили, что это он сделал? – воскликнул я, сам ощущая нелепость своего вопроса.

– Ты кого к нам привел?! – набросилась на меня маман. – Я сразу поняла, что это за товарищ!

– Вы тоже хороши, – возразил я. – Я вас предупреждал, что у него убили лучшего друга по имени Антон, а вы…

– Может, он контуженный? – предположил Валерий.

– Одно ясно, – сказала Лора, – он опасен для окружающих. Его необходимо как можно скорее изолировать и лечить.

– Фашист! – вмешалась маман. – Таких не лечить, а расстреливать надо!

– Но ты сама его довела! – сказала Жанка.

– Вызвать милицию! – воскликнул Игорь Евгеньевич.

– Если честно, маман, – сказала Лора, – Жанка права. Ты ведь прекрасно понимала, как легко спровоцировать у него взрыв накопившихся аффективных переживаний…

– Не умничай! – огрызнулась маман. – Если бы я знала, я бы вызвал дежурную бригаду.

– Где он живет? Мы его упечем! – горячился Игорь Евгеньевич. – Я звоню в милицию.

– Он, конечно, псих, – рассудительно сказал Валерий, – но они ему все равно ничего не сделают, а вот вы точно хлопот не оберетесь.

– Да уж, – кивнула Лора, – не очень-то красиво мы будем выглядеть в этом деле.

– Делайте что хотите!

Маман махнула на нас рукой и, разгневанная, удалилась в свою комнату. Следом ушел Игорь Евгеньевич.

Валерий поднял над унитазом мертвого кота и сказал Жанке:

– Ну-ка, принеси во что его завернуть.… И мою сумку.

Он ловко упаковал кота, мгновенно обернув газетами, запихнул в сумку, а потом долго мыл руки.

– Крутой у тебя приятель, – сказал он мне. – Но его, в общем, тоже можно понять.

За эти слова я его просто зауважал, забыв и думать о моем шахматном унижении.

– Теперь нужно решить, кто займется выносом тела, – продолжал Валерий. – Бросим жребий?

– Не надо. Я вынесу, – сказал я.

– И я с тобой, – сказала Жанка и побежала накинуть шубку.

Мы вышли во двор к мусорным бакам. Я выбрал бак, заполненный до половины, и вытряс из сумки упакованного кота. С глухим стуком шмякнувшись о стенку бака, сверток исчез в груде мусора. Я поставил сумку на снег и достал спички. Я бросал в бак зажженные спички, пока в мусоре не загорелась бумага. Потом, отойдя на несколько шагов, перекрестил бак.

Мы вернулись в подъезд и зашли в лифт. Я нажал кнопку, и кабина поползла на последний, шестой этаж. Шуба на Жанке была расстегнута, и с футболки на меня смотрели белые буквы трафарета «LOVE», любовь.

– Ну, – сказала Жанка, – поцелуй меня сам!

И как-то мгновенно, не раздумывая, я шагнул к ней и поцеловал в губы. Я приник ртом к прохладному, гладкому яблоку, а кабина тащила нас высоко вверх.

– Хватит! – взмолилось яблоко. – Мне страшно!

Кабина стояла на шестом этаже. Я открыл дверь лифта и, сунув Жанке в руки пустую сумку, сказал, что к ним сейчас не пойду. Пусть передаст Лоре, что я поехал домой.

Я вышел из подъезда. Из мусорного бака валил медленный серый дым, зловонный, как всегда, когда горит помойка.

Приехав домой, я обнаружил в почтовом ящике записку от моего друга Сэшеа.

«Я ВСЕ-ТАКИ УШЕЛ ОТ ЖЕНЫ, И НА ЭТОТ РАЗ ОКОНЧАТЕЛЬНО, – писал он. – НЕ НУЖНО РЖАТЬ! Я НЕ ТАКОЕ НИЧТОЖЕСТВО, КАК ТЫ ДУМАЕШЬ. НЕ ЖЕЛАЮ ПРЯТАТЬСЯ НИ ПОД КАКОЙ МАСКОЙ, НЕ ТО, ЧТО НЕКОТОРЫЕ.

Я ТЕБЯ ИСКАЛ. ЗВОНИЛ В СОКОЛЬНИКИ. ЖАНКА СКАЗАЛА, ЧТО ТЫ УЕХАЛ С ДРУГОМ. С КОМОМ? (КСТАТИ, ОН ЗВОНИЛ НА РАБОТУ, КОГДА ТЫ СЛИНЯЛ. Я ДАЛ ЕМУ ТЕЛЕФОН ТВОЙ И СОКОЛЬНИКОВ.)

ЖАНКА СКАЗАЛА, ЧТО ТЫ ЕЕ ВОСПИТЫВАЛ (???) КАК ДРУГА ПРОШУ, БОЛЬШЕ НЕ СМЕЙ! У МЕНЯ НАСЧЕТ НЕЕ БОЛЬШИЕ ПЛАНЫ, ТЫ ЗНАЕШЬ.

Р.S. БЫЛ В 22.10 С БУТЫЛКОЙ ВОДКИ. ЧАСТЬ ВЫПИЛ.

Я».

Потом позвонила Лора и предупредила, что останется ночевать в Сокольниках. Я поблагодарил за предупреждение. У меня тут же возникла мысль перезвонить проверить, действительно ли она там. Но вместо этого я пошел в ванную и пустил воду.

Я сидел на краю ванны, рассматривая себя в зеркале, когда телефон зазвонил снова. Я улыбнулся, подумав, что теперь, возможно, Лора проверяет меня, и решил не брать трубку. Я залез в ванну. Звонки прекратились. В замкнутом пространстве кафеля и зеркал плеск воды походил на хруст фольги.

– Са-са-сардинел-ла! – сказал я гундосо, как в банку.

Через полчаса, сонный, я выволок из ванны свое налившееся тяжестью тело, обтерся широким, как простыня, полотенцем и рухнул в постель. Телефон зазвонил в третий раз, и я снял трубку.

– Спокойной ночи! – прошептала Жанка, и в трубке раздались короткие гудки.

Засыпая, я был уверен, что завтра увижу ее вновь.

Удивительно, что и на следующий день я проснулся с этой уверенностью. Ощущение было таким славным, что я не заметил, как снова заснул, и опоздал на работу.

– Готов искупить кровью, – сказал я Фюреру, входя в лабораторию.

– Тогда поступаешь в распоряжение Оленьки, – усмехнулся тот. – Пусть она решает, что с тобой делать.

Обреченно вздохнув, я уселся рядом с зардевшейся от счастья Оленькой, которая уже приготовила бумаги и принялась объяснять мне нашу совместную работу. Я добросовестно вникал минут десять, но потом стал клевать носом.

– Ты устал? – спросила Оленька.

– Извини, – встрепенулся я и положил под столом руку на ее колено.

– Я сама все сделаю! – сказала Оленька.

– Что ты!

– Да здесь не так уж и много, только… – прошептала она, – ты побудь со мной еще минутку, не уходи!

– Знаешь, – вдруг сказал я ей, – я наверно буду разводиться с женой.

Сэшеа дожидался меня в нашей излюбленной нише на лестнице черт хода.

– Меня бы Фюрер замучил до смерти за такое опоздание! – первым делом сказал он мне.

– И правильно бы сделал, – согласился я.

– Ладно, ладно! Видел я, как ты массировал Оленьке коленку под столом. Оленька тебе еще не надоела? Все-таки уродина… Я бы ее даже поцеловать не смог.

– Что ты, она так замечательно компенсирует свою ущербную внешность, что еще не скоро надоест! – сказал я таким проникновенным тоном, что у легковозбудимого Сэшеа сразу испортилось настроение.

– Видишь, как трудно хранить верность жене, – мстительно начал собравшись с духом. – Все дело в том, что нет большого чувства. Сначала я думал, что мужчина так устроен: вечно косит налево. Но теперь понял, что предательства в семье никогда не будет, если есть большое чувство. Поэтому я считаю, честнее сразу порвать, чем юлить.

Его намек был прозрачен, но я не был склонен продолжать обмен колкостями и рассказал ему о вчерашнем происшествии в Сокольниках невероятной выходке Кома. К моему удивлению, Сэшеа отреагировал вес! равнодушно.

– Надо же, – сказал он, – а раньше Ком и мухи не обидел бы.