Лимонад. Роман-отклонение

– Я вообще очень Давидом восхищаюсь, – чистосердечно признался отец. – Всегда так тонко во всем разбирается. Всегда такой деловой, обстоятельный…

– О, Давид, он у нас философ и дипломат, – сказал Роман Романович. – Есть задатки. Мы его, однако, заманим к нам перспективой.

– Какие нынче перспективы! – скромно, но веско заметил Давид. – Нет перспектив и быть не может… Но ведь я, в сущности, и так всего достиг… Стать большим начальником? Перестать принадлежать самому себе? Потерять индивидуальность? Стать этаким твердокаменным тираном? Я знаю, куда ведет эта дорога.

– Я согласен, – сказал отец.

– А мебель? – спросил Роман Романович.

– Это тоже грустная тема, – ответил Давид. – Мебельная промышленность в наших условиях – это нонсенс, потому что мебель – это, прежде всего индивидуальность. А индивидуальность чахнет, когда ей предоставляют условия для всестороннего развития. Ей нужна борьба, нужна оппозиция… Я за то, чтобы не решать все вопросы единогласно. Если я делаю шкафы, то дайте мне право вложить в них всю душу… и получить свои деньги… Иначе, извините, шкафы по-прежнему будут разваливаться.

– Давид, – начал Роман Романович, – те деньги, которые моя супруга…

– Не беспокойтесь, – успокоил его Давид и продолжал прерванную мысль: – Я иногда думаю, Роман Романович, что вторая, положим, партия не ущемила бы нашей демократии…

– Давид всегда так себя держит, одет прекрасно, – бормотал отец, – галстук, идеальный костюм…

– А у меня к вам есть маленькое дело, – обратился Давид к Роману Романовичу.

– Слушаю вас.

– Хочу я на свою «волжанку» поставить никелированные глушитель и бензобак. Говорят, в практическом отношении весьма рациональные вещи.

– Совершенно верно.

– Значит, рекомендуете?

– Конечно. Кстати, вот Сергей Николаевич в этом деле у нас незаменимый человек. Золотые руки. Задумал на нашей фирме яхт-клуб организовать. Ведает материалами. Из моей машины конфетку сделал… Как, Сергей Николаевич, можно помочь Давиду?

– Необходимо, – ответил отец.

– Мы с вами договоримся, – сказал ему Давид, наполняя рюмки.

– Не стоит! – краснея, загорячился отец. – Мелочи!.. А… а в практическом отношении сделаем вам даже из спецстали.

– В космос на своей «волжанке» полетишь, Давид! – вставил Роман Романович.

Все трое рассмеялись, а потом опять выпили.

Я понял, что сегодня мы с отцом уже никуда не поедем. Солнце садилось. Они начали вылезать из-за стола. Я спрятался за лестницей около входа на веранду и держал ружье наготове.

– Попадается, знаете ли, Сергей Николаевич, мебель, – деловито говорил отцу Давид, – прямо музейные образцы…

– А то еще, – не унимался отец, – можно, это самбе, особую обработку поверхности произвести, я, знаете ли, и Роману Романовичу и себе днище таким способом…

Он держал Давида под руку и старался подделаться под его деловой тон. Я прицелился и пробил отцу в голове дырку. Потом по дырке в голове Давиду и Роману Романовичу.

Отец отделился от Давида и направился прямо ко мне, покачиваясь и тяжело отдуваясь. Он протянул длинную руку и крепко взял меня за плечо.

– Сынок, – сказал он, – ты должен научиться себя вести. Это главное. Это жизнь. Прошу тебя, послушай папу. Мы с тобой… Долгое, долгое путешествие… Прошу тебя, скажи: «Рррама»! А? Любишь папу?

– Джж! Джж!.. Труп!

Я вырвался от него и, отстреливаясь, побежал на крыльцо.

К счастью, был найден уникальный специалист доктор Копсевич.

– Ну, пойдем, поплескаемся на зорьке! – сказал Давид и, сняв пиджак, аккуратно сложил его и перебросил через руку.

– Да, – согласился Роман Романович, – пойдем…

И все трое отправились через сад прямо к заветной калитке. Я побежал впереди: мне не терпелось попасть наружу.

Вдруг Роман Романович остановился около яблони, недовольно покачал головой и, потянувшись, вытащил сломанную мной ветку. Углядел-таки. Еще раз покачал головой и, нахмурив седые брови, сказал мне:

– Нехорошо, мальчик. Так твой папа никогда не дождется у меня повышения.

– Пустое, – засмеялся Давид.

– Нет, не пустое, – возмутился Роман Романович. – Такая была ветища! Плодоносящая!

Отец так потерялся, что даже забыл сделать мне страшные глаза.

– Подарите ее мне, – предложил Давид, – или продайте, например…

– А вам она теперь зачем? – недоверчиво спросил Роман Романович.

– А я ее вот так, вместе с яблоками, отвезу в Москву и преподнесу какой-нибудь подруге.

– Нет уж, из меня еще тоже песок не сыплется, – сказал Роман Романович, приосанившись. – Лучше я сам какой-нибудь преподнесу, а у вас для этого свои яблони есть. Пустите на них этого мальчишку.

Они засмеялись, и отец засмеялся тоже.

– Ну, открывайте же калитку! – поторопил я их.

Мы оказались на берегу реки. Я был в восторге. Река! Вот ведь что необыкновенное скрывалось за забором!

Вода плескалась всего в нескольких шагах за узкой тропинкой, шедшей вдоль берега. Я взбежал на длинные, узкие мостки купальни, сооруженной из гладких, прекрасно оструганных досок, и, пройдя по ним, остановился у шаткого края. Осмотрелся.

Река была широкая. Огненная полоса от закатного солнца пересекала ее поперек и только в одном месте прерывалась вытянутой песчаной отмелью с прижившимися на ней кустиками. Отмель походила на выступивший из воды хребет громадной рыбины.

Далеко на противоположном, низком берегу реки среди просторных синеватых полей торчал, словно двуперстье, заброшенный храмик с растрепанным дырявым куполом.

Я присел на корточки и стал плескать теплой водой на проплывающего около мостков сонного клопа-водомера, который, встрепенувшись, стремительно проскакал по поверхности воды, как по тонкой пленке, и на безопасном расстоянии снова замер, как будто уснул. Надо было запустить в него чем-нибудь.

Вдруг солнце скользнуло за горизонт словно новый пятак в щель турникета метро, и река сразу почернела.

Отец уже вылез из воды и стоял на берегу мокрый, в широких цветастых трусах, с сигаретой в зубах. Заглаживал ладонью назад мокрые реденькие волосы. Оттянул и щелкнул резинкой по вялому животику. Роман Романович и Давид еще купались. Роман Романович стоял по грудь в воде и разгребал перед собой руками. Давид же то ложился на спину, то переворачивался и шумно выдыхал в воду. Оба, очевидно, испытывали чрезвычайное удовольствие. Я сидел на мостках и бултыхал вводе ногами.

Неизвестно откуда и когда появился еще один купальщик. Некто гладкий и розовый, как мыло, и удивительно толстозадый. Он жизнерадостно резвился между Романом Романовичем и Давидом, а мне подмигивал, как старому знакомому.

– А хороша водичка! – шептал он с упоением в тон общему настроению. – Вполне очаровательная!.. – И нырял, ловко ударяя пятками одна об другую. – Всё остальное – пропади оно пропадом, – продолжал шептать он, выныривая около Романа Романовича, – прямо-таки заболеть или сойти с ума можно, как вы полагаете? – И снова исчезал под водой.

– Рай! Рай! – нашептывал он, оказываясь около Давида. – Блаженство в высшей фазе!.. Но что обидно – какой-нибудь пустяк, случай – ничтожество, завистник, серая бездарность нацарапает на досуге анонимку о сложной сущности наших доходов, и это как будто еще не беда, – а беда, когда эта галиматья попадет не куда-нибудь, а как раз в неподкупные и суровые руки гегемона-пролетариата, и тук-тук, и – увы нам… – И снова нырял, и весело бил пяткой о пятку. Человек-мыло.

Роман Романович и Давид вышли на берег утомленные, закурили и стояли рядом с отцом погрустневшие, смотрели, как выстилается по реке туман.

Наступил урочный час…

Что значит «навсегда»? Это слово не имело для меня никакого смысла. Я был почему-то уверен, что в нашем долгом путешествии мы обязательно должны встретить деда.

Когда мы выехали из дома, день был жаркий, и я, конечно, уже успел забыть, что еще три дня назад лили бесконечные дожди. А сейчас даже при открытых ветровиках в машине было очень душно. На проспекте отец опустил солнцезащитные жалюзи. Он следил за дорогой, и всё молчал, а я думал о том, где мы должны встретиться с дедом. С тех пор, как мы выехали, отец молчал и молчал, но вот вдруг сказал:

– Ну, Генза, наконец мы с тобой вырвались! – И с облегчением вздохнул.

Мне показалось, что он даже улыбнулся.

– В какой город эта дорога? – спросил я.

– Как – в какой?.. Она идет, вообще, через многие города.

– Ну, вот в какой мы первый приедем?

– Гм… Калугу, например, будем проезжать…

– Калугу… Я задумался.

– Ка… луга… калу… гака… луг… акал… уга… кал…

– Что ты там бормочешь? – строго спросил отец.

«Кал!» – чуть было не сорвалось у меня с языка от радости по поводу такого неожиданного открытия, но я тут же прикусил язык. Связанное с этим воспоминание было не из приятных.

Одно время это слово было новым и очень популярным у них во дворе. Оно склонялось во всех падежах и пробовалось во всевозможных словосочетаниях. Ребята сидели за гаражами и рыдали от смеха. Кирик Милованцев, лучший друг, уже не мог ничего говорить и только икал. Едва припадок утихал, как Генза, захлебываясь, спешил выговорить что-нибудь вроде: «Посторожите мой кал, пожалуйста, пока я за другим сбегаю!..» И припадок возобновлялся с новой силой.

Поводом для таких импровизаций послужил рассказ Кирика о том, как он ходил с мамой утром сдавать анализы и как мама поругалась с медсестрой, которая кричала на всю поликлинику: «Ничего не знаю, сегодня кал не принимаем, приносите завтра!»

Так друзья изощрялись, как вдруг появился Сергей Николаевич. Генза встал, продолжая смеяться, а отец залепил ему такую пощечину, что мальчик едва удержался на ногах. «Негодяй невоспитанный!» Генза, заплакал, а отец потащил его домой. «Полюбуйся на него! – сказал он жене вне себя от возмущения. – Повтори, как ты ругался, какое слово говорил!» – приказал он сыну. «Боже мой, – всплеснула руками бабушка, – он его избил!» – Ты себе не представляешь, как он выражался!» – торопливо объяснял Сергей Николаевич жене, не обращая внимания на бабушкины возгласы. «Гензочка, мальчик мой маленький, иди скорей сюда! – позвал дедушка, а Сергею Николаевичу возмущенно бросил: – Всему, наконец, есть предел, я этого так не оставлю!» – «Он выражался…» – бормотал жене Сергей Николаевич. Генза осторожно трогал пальцами разбитую, опухающую губу. Вся щека горела. Вообще-то, он чувствовал, что понес заслуженную, хотя и жестокую кару. «Псих! Садист! Идиот несчастный!» – вдруг набросилась на мужа Ольга Алексеевна. «Некультурный, неразвитый человек! – восклицала бабушка. – Это же совершенно приличное медицинское слово! Это же научный термин!» Тут Сергей Николаевич не выдержал и выскочил вон из квартиры. «Это тебе даром не пройдет!» – грозно прошамкал дедушка вслед.

Они еще долго ругали его, а мальчика утешали. Тогда же бабушка в сердцах произнесла загадочную фразу, на которую мальчик обратил внимание. «Кабы знал еще, что не на своего руку поднял!..» – проворчала бабушка. «Господи, как я устала!» – застонала Ольга Алексеевна.

Эх, камбала!..

Губа давно зажила. Отец меня больше не трогал, но я-то, значит, все-таки помнил и, должно быть, его побаивался.

– Дедушка сейчас тоже в Калуге, лимонад пьет… – задумчиво сказал я.

– Что такое? – не понял отец.

– Ну, дедушка, он, может быть, заехал за лимонадом в Калугу эту, и мы там его встретим…

– Не болтай ерунду! Я же сказал тебе, что он умер. – Ну, умер, да… а теперь в Калугу приехал.

– Какой еще «приехал»! – раздражился отец. – Умер он, понимаешь, умер! – Напоминание о домашних делах всегда вызывало у него раздражение.

– Мне бабушка и мама говорили, что дедушка уехал. Далеко, – неуверенно возразил я. – Может, он там поездил, а потом решил в Калугу тоже, по пути…

– Это всё сказки, понимаешь?

– Понимаю…

– Ничего ты не понимаешь, – отец начал злиться. – Забили тебе голову какой-то ерундой! «Поездил где-то там»! Наплели! Бабьи выдумки!.. Ну теперь всё, конец!..

Я отловил муху, взял ее за крылья и, подумав, оторвал ей сначала одну лапку, а потом еще две. Сознания она не потеряла.

– Самочувствие хорошее, – констатировал я про себя. Некоторое время отец хмурился.

– Так, – сказал он, что-то решив про себя, и круто развернул машину. – Сейчас мы, это самое… Сейчас мы сгоняем туда – крюк небольшой, – и ты сам увидишь… Я тебе всё покажу.

С одним крылом муха летать не может.

– У нас будет настоящее познавательное путешествие! – сказал мне отец. Он не замечал усеченную муху, которая вот-вот должна была провалиться ему за воротник.

Послышался громкий шум. Я выглянул в окно. Над нами прострекотал на вертолете участковый Бирюков.

Оказывается, мы всё еще тащились по кольцевой дороге.

Слева от отца на свободном сиденье лежала папка с нашим Гениальным Планом. Наше будущее было обеспечено. Так говорил отец. Он отломил от буханки хлеба большой ломоть и жевал прямо за рулем. Я устал ехать. Солнце перебралось за спину, и заднее окно превратилось в прожигательное стекло. Мы пили теплый лимонад из одной бутылки. У меня побаливала голова. Прямо через спинку кресла я перебрался к отцу на переднее сиденье. Он убрал папку с Планом назад. Он пообещал, что скоро мы сделаем, привал.

Но мы проезжали много прекрасных мест, где стоило бы остановиться, и… не останавливались. У отца были свои соображения. Вот остались позади заманчивые пригорки в чистом и высоком сосновом бору, промелькнули заросшие мягкой травкой поляны в прохладной тени густого кустарника, уплыла в сторону голубая ртуть водоема… Наконец отец сбросил скорость и свернул на узкое шоссе, по обеим сторонам которого потянулся скучный забор из рифленых железобетонных плит.

– Приехали, – сказал он. – Вылезай!

Ничего хорошего. Небольшая автостоянка. Несколько машин. Железные ворота с будкой. Старухи в черных платках, торгующие цветами, венками и рассадой. Совершенно ничего хорошего.

Отец запер машину.

– Ну, заехали, – сказал я, – тут и реки-то нет!

Но мы пошли прямо через ворота. Жирная бабка с красным носом совала отцу два вялых гладиолуса.

– Нет-нет, нам не надо! – сказал отец, торопясь пройти.

– С пустыми руками? – удивилась бабка. – Как же? Возьми! Свежие, сегодня срезала. Мальчоночка и возложит. И хорошо будет, как хорошо!

Настырная бабка начала совать цветы мне в руки, отвратно дышала в лицо и, косясь на отца, торопливо повторяла:

– А даште сколько не жалко! Сколько не жалко даште!..

– Не за этим мы, – хмуро отрезал отец. – По делу.

Я почувствовал, что нас разглядывают со всех сторон. Я не сразу понял, что это из-за оградок на нас глядят фотографии. Отец вел меня за руку.

– А вон конфеты, конфеты! – обрадовался я и попытался вырвать руку. – Чур, мои! Я первый увидел!

– Тсс! Не ори! – одернул меня отец. – Здесь не шумят! – И потащил меня дальше по аллее.

– А конфеты?

– Нельзя.

– Почему?

– Потому,

– Почему?

– Они плохие.

– Нет, хорошие.

– Не ори, я сказал. Это чужие конфеты.

– Нет, ничьи. Просто на камне лежат. Я их нашел!

– Не для тебя их положили.

– А для кого? Там никого не было!

– Замолчи!

С отцом трудно было спорить. Конфеты в синих фантиках…

Мы прошли мимо людей, столпившихся кружком, в центре которого что-то происходило. Кто-то ныл или плакал, как будто хотел кого-то разжалобить или выклянчить что-то, – плакал так, что мне сразу захотелось передразнить.

Я бы так и сделал, но меня отвлекло другое.

– Дедушка! А вот дедушка! – воскликнул я и стал дергать отца за руку.

Дед Алексей Дмитриевич, не слишком, правда, похожий на себя, так как был гораздо моложе, чем на самом деле, напыжившись, глядел на нас с фотографии в черной рамке, помещенной между цветами на куче земли.

– Эх ты, «Калуга»! – усмехнулся отец. – Ну что – понял теперь?

– А зачем он здесь свою фотографию оставил? – спросил я. – На память?

– Какую ерунду ты всё время мелешь!.. Слушай меня внимательно. Я тебе сейчас всё объясню.

Отец достал сигарету и чиркнул спичкой. Мне нравилось смотреть, как, задрав подбородок, он глубоко затягивается и как огонек на кончике его сигареты красиво и ярко вспыхивает. Мне хотелось научиться также.

Отец объяснял:

– Значит, так. Человек умирает, его кладут в гроб, относят сюда на кладбище, закапывают в землю… И всё. Понял?

– Понял. А дедушка?

– Я же тебе говорю – всех, кто умер, хоронят. И Алексея Дмитриевича, – отец поморщился, – тоже, это самое, закопали вчера.

– А откуда он вылез? Там есть другой ход? Туннель?

– Какой еще туннель?! Он, понимаешь, мертвый совсем… Ну… Помнишь, ты дохлую кошку видел?

– Да.

– Вот и он точно так же там лежит теперь, под землей, пока червяки совсем не съедят… Ну?

Отец потихоньку выходил из себя.

– Л потом? – спросил я.

– Уф-ф!.. – Отец бросил сигарету, вмял ее каблуком в землю и, заговариваясь от раздражения, напустился на меня: – Что потом, что потом!.. Через месяц в школу уже пойдешь, а ничего не соображаешь, что тебе говорят! Двадцатый раз повторяю, ниоткуда и никогда он больше не вылезет. Тут, тут лежит, мертвый значит мертвый. В земле. Червяки. Приползают. Съедают. И всё… Ничего не остается, даже костей. И не вылезет. Никогда.

– Че вы, мужчина, так шумите? – раздался рядом знакомый голос, – Вполне грамотно и даже доступно объясняете. Вполне аргументировано. Только не надо горячиться. Ваша собственная уверенность в сказанном подкреплена жизненным опытом. Мальчик же Генза такого опыта пока не имеет. Предоставьте ему заняться натурными наблюдениями, и он в конце концов сделает правильные выводы. Это будет вполне культурно и педагогично… А в данный момент… – тут человек-мыло или бывший купальщик (а это был именно он) мечтательно усмехнулся. – Даже с эстетической точки зрения полезнее просто – постоять, прислушаться к загадочным звукам этого печального места, и вы, конечно, услышите за шелестом и шорохом листвы, травы и венков, услышите тихое-тихое «тик-так! тик-так! тик-так!», идущее прямо-таки из-под земли! Прекрасные карманные часы! Словно само Время. Точность хода на уровне современных стандартов… Который сейчас час? Несколько секунд до четырех?.. Внимание!..

«Трим-трим-пам-па!» – удивительная музыка.

Наступил урочный час, я в точном соответствии со своим ежедневным распорядком дедушка Алексей Дмитриевич вылез из любимого кресла, чтобы запереться в туалете. В своих отправлениях он был пунктуален до фанатичности, так как где-то вычитал и с тех пор свято в это верил, что такая регулярность гарантирует долголетие.

Мы столкнулись с ним у самой двери, и между нами завязалась молчаливая, но упорная борьба за право первого. Престарелый дедушка хотя и был дряхл и слаб, но имел чрезвычайно крупные габариты и, я подозреваю, несмотря на то, что начал постепенно усыхать, не меньше центнера веса. Используя это свое преимущество, он довольно легко оттер меня от двери, как ни старался я просунуть в нее ногу, и заперся на задвижку. «У, слон китайский!» – проворчал я.

Дедушка деловито покашливал. Устраивался капитально. А обосновавшись с максимальным удобством, замер и стал сосредотачиваться.

Уютно сипел сливной бачок. Как всегда, из правого верхнего угла наяривала виолончель.

Идиллия была разрушена оглушительным стуком в дверь, от которого дедушка едва не соскочил со своего сиденья.

– Кто? Что? – завопил он, хватаясь инстинктивно за дверную ручку. – Занято, занято!

– Дедуля, ты скоро? – поинтересовался я из-за двери.

– Скоро, скоро! – отмахнулся дедушка, очень несвоевременно взбудораженный.

Я немного подождал и опять ударил в дверь, как в большой барабан.

– Сказал же тебе: потерпи чуть-чуть! – раздраженно сказа! дедушка.

– Сказал же тебе, что не могу терпеть! – закричал я и, повернувшись спиной к двери, заколотил в нее для большей убедительности то одной, то другой ногой.

– Открой! – требовал я.

– Сейчас же перестань стучать! – требовал он.

Компромисс между нами был невозможен. Дед еще что-то там кричал, потом убеждал, потом просил, «как взрослого», и даже умолял, но я не реагировал.

Тогда дед решил притвориться, что не обращает на мой сумасшедший стук никакого внимания, и вообще не отвечать, то есть «быть выше». Я скоро это раскусил и тоже решил сменить тактику, тем более что и бабушка, которая лежала в комнате со своей головной болью, уже грозилась прийти разобраться.

Итак, стук прекратился, и дедушка облегченно вздохнул. Но тут же щелкнул выключатель – и свет в туалете погас. А в коридоре раздался топот убегающего: это я спешил на всякий случай отступить.

Поддерживая мешковатые допотопного покроя штаны, дедушка был вынужден подниматься, выходить из туалета и включать свет. Потом, мучаясь одышкой, возвращаться на исходные позиции и устраиваться заново.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.