Спиной к тигру

Его размышления прервал мелодичный звонок мобильного телефона. Звонили из архива и сообщили, что в течение двух лет, в разных районах города, пропало трое мужчин. Всем за шестьдесят. Все они известные в определенных кругах состоятельные люди. Коллекционеры. Их розыск положительных результатов не дал и местонахождение их в данный момент неизвестно. Во всех случаях, по заверению родственников, из их коллекций ничего не пропало. А, следовательно, и криминала в их исчезновениях не усматривалось. Все сводилось к тому, что пожилые люди, возможно выйдя из дома, по каким-то причинам теряли память. Со стариками это, к сожалению, часто случается. Ордынцев убрал телефон в карман и провел рукой по подбородку, словно проверяя, насколько пробилась щетина. Но движение было чисто машинальным. С ним это происходило, когда нужно что-то понять или глубоко осмыслить. В том, что пропадают старики, конечно же нет ничего необычного. За свой многолетний опыт, он не раз сталкивался с подобными случаями. Но настораживало другое. Уж больно все случаи были похожи друг на друга. Куда же пропадают богатые коллекционеры, оставляя нетронутыми все нажитые годами ценности. Случай с Янгелем был четвертым по счету за последние два года. По заверению охранника, в доме все осталось на своих местах. Но Петраков не мог знать всего, тем более обо всех ценностях, хранящихся в доме. Возможно, это может знать лишь сын Марка Давидовича. Кстати он уже сообщил, что прилетает на днях из США. Ордынцев взглянул на часы. Пошел второй час, как его группа находилась в доме. Но торопить их, следователь не хотел. Пусть досконально все проверят. Авось, глядишь, и всплывет какая-нибудь зацепка. Так случалось не раз. Следы, как бы их тщательно не скрывали, все одно остаются. Все зависит от того, как искать. Сзади послышались приглушенные шаги. К нему уже направлялся его помощник, стажер Андрей Лисицын.

– Сергей Павлович, – обратился он к своему старшему товарищу, – вроде все осмотрели. Следов взлома нигде не обнаружено. На ограбление тоже не похоже. Все вещи в полном порядке. Сейчас эксперт закончит работу и можно ехать.

– Вот это и плохо, – угрюмо заметил Ордынцев.

– Что плохо, – не понял Лисицын, – что можно ехать?

– Плохо, что все в полном порядке.

– А, – растерянно протянул стажер.

– Ну, и что ты обо всем этом думаешь? – следователь, словно невзначай задал вопрос, продолжая нажимать на кнопки пульта. Хотя он уже знал наверняка, что ответит его помощник.

– Мне кажется, что мы здесь умываем руки, – развел руками Андрей, – Конечно, антиквар пропал, но и трупа-то нет. В доме вроде бы ничего не тронуто. Разумеется, последнее слово за экспертами, но, по-моему, и они ничего нового не скажут. Если бы еще знать – что искать. В доме, как утверждает охранник, бывали люди. Естественно они оставляли следы. И если даже допустить, что мы разыщем всех этих людей, предъявить им нечего. Да и с чего весь сыр-бор, Сергей Павлович? Ну, пропал себе человек и пропал. Сами знаете, что таких случаев по несколько раз на день случается. А дело заводить, себе лишний геморрой на голову. У нас и так этих дел, воз и маленькая тележка.

– Геморрой на голову, говоришь? – следователь хмуро посмотрел на помощника, – новинка в медицине. Нужно запомнить.

Андрей смутился. Его шеф почти никогда не улыбался, даже если шутил. И этим приводил в замешательство своих подчиненных.

«Конечно, для сотрудников его отдела, случай с Янгелем, это действительно лишняя головная боль. Хотя тот же Лисицын наверняка понимает, что здесь не все гладко. Конечно, люди пропадают. Но когда начинают пропадать богатые коллекционеры…. Здесь следует задуматься. Но ребят можно понять. Просто они не хотят себе лишних хлопот. А их и без этого антиквара хватает. Действительно, уголовных дел накопилось воз и маленькая тележка.

– Хорошо. Заканчивайте осмотр. Едем в отдел.

Ордынцев выпрямился и одернул пиджак. Решение было принято. Уголовное дело он заводить не будет. Нет оснований. Но расследование он все же проведет. И будет вести его сам, никого не привлекая. Так сказать, по собственной инициативе.

Олег вот уже несколько дней не мог выспаться. Сказывалось отсутствие помощника и ночные бдения за компьютером, давали о себе знать. Дневное же время было заполнено встречами и разного рода переговорами.

– Все-таки, помощник в таком деле необходим, – в который раз он напомнил сам себе и в который раз сам себе задал вопрос – как это сделать. Не станешь же ты кричать на всех углах, что тебе необходим помощник. Теперь он понимал Костю Лиговского. Видимо тот долго присматривался, прежде чем сделать ему предложение о партнерстве.

Олег взглянул на часы. Еще только полдень, а так хочется спать! Он все же решил дать себе часок расслабиться. Но только он прилег на диван, зазвонил телефон.

– Стоцкий беспокоит, – голос у Альберта Леонидовича был бархатистый, словно мурлыканье кота.

– Да, я слушаю, – Олег нервно сжал трубку. Он знал, что по пустякам тот звонить не станет.

– Ну и задачку ты мне задал, Олег. Я по поводу твоей картины, вернее картины Оганова.

– А что такое?

– Малоизвестный художник. На любителя. Понимаешь? Нынешний бомонд предпочитает известные фамилии. Им Шагала подавай, Врубеля. Или Малевича. А кто такой этот Дмитрий Оганов? Да, возможно, он как художник, неплох. И это подтверждают искусствоведы. Но сам знаешь, люди гоняются не за мастерством, а за именем.

– Альберт Леонидович, вы же прекрасно знаете, что имя человека прославляет ни что иное, как реклама, то бишь пиар. В какой бы форме это ни было. Будь то высказывания критиков, либо отзывы известных людей. Сделать человека известным, это значит искусно его прорекламировать. Ведь все эти черные квадраты, ромбы и круги, нарисует любой мальчишка на заборе, не хуже Малевича, но, к сожалению, никто эти рисунки покупать не станет. Потому что под ними нет подписи «Малевич».

– Все это так. Но реклама, как вы говорите, удовольствие недешевое. И ради одной, двух картин, никто этого Оганова раскручивать не станет.

– Я это понимаю, – со вздохом произнес Олег, – одна надежда, как вы говорите, на любителей.

– И на меня, – добавил Стоцкий.

– И на вас, Альберт Леонидович.

– Ну, так вот. Кажется, я смогу вам помочь.

– Я весь во внимании.

– Есть один человек. Вернее это дама. Она вдова. Покойный муж оставил ей большую коллекцию картин и не только. В общем, она богатая наследница. Но в вопросах искусства, как бы это сказать, полный дилетант.

– Она что, распродает шедевры?

– Ну, нет. Ничего она не распродает. Наоборот. Очень дорожит всем тем, что оставил муж. Но вот скупает все подряд, что ей приглянется.

– Все подряд? – переспросил Олег.

– Ну не совсем. Только те, что производят на нее впечатление. И платит, за это весьма неплохие деньги. Так что я, помогая вам, иду на должностное преступление. Если можно так выразиться.

– Ну и?

– Я показал ей фото «„Скорбных проводов“», что вы мне дали, и картина ей понравилась.

– О! Вы просто гений.

– Погоди радоваться. Она готова купить эту картину. Но с условием, что вы найдете еще хотя бы одну работу этого автора. А лучше, если две, три. В общем, она хочет, чтобы эта картина не выглядела одиноко среди остального собрания. Вы сможете это сделать?

– О, Альберт Леонидович. Если бы вы сказали мне об этом раньше, я бы предоставил бы ей не одну, а сразу три работы.

– Ну, знаете ли! Если бы бабушка была дедушкой….

– Хорошо. Я попробую. Если их еще не продали.

Через минуту, он уже набирал номер телефона.

Олег нервно вслушивался в длинные монотонные гудки, мысленно умоляя старушку подойти к телефону.

«Не слышит, – с досадой подумал Олег, бросая трубку, – спит, наверное, или вышла куда-нибудь. Но может это и к лучшему. Поеду прямо к ней домой и выкуплю все оставшиеся у нее картины».

Олег быстро оделся и выскочил на улицу.

– А вам кого?

Олег обернулся на голос и убрал онемевший палец с кнопки звонка. Из полуоткрытой соседней двери выглядывала женщина средних лет.

– Мне нужно увидеть Маргариту Дмитриевну Оганову.

– А вы кто ей будете? – снова поинтересовалась соседка.

– Я к ней по делу.

– А. Так вы, наверное, еще не знаете. Померла Маргарита Дмитриевна. Неделю назад как схоронили.

– Вот тебе раз, – растерянно произнес Олег, – А на вид была еще крепкой бабушка.

– Была-то, была. Да умерла от отравления газом. Вот так. Хорошо, что еще дом на воздух не подняла. Царствие ей небесное, – женщина поспешно перекрестилась, – Вообще я так думаю, за одинокими стариками уход нужен и присмотр. А у нас что? Старые люди никому не нужны.

– А что же родственники. Или их нет? – поинтересовался Олег.

– Ну почему же. Внук есть. Да и зять тоже. А дочка уже давно померла. Внук Маргариту-то и схоронил. Дай Бог ему здоровья.

– Ну, а что ж внук-то недоглядел?

– А, – махнула рукой женщина, – старушка эта, Маргарита Дмитриевна, еще та штучка была. С характером. Не признавала она ни зятя своего, ни внука. Дочь-то против воли ее замуж вышла. Ну, та и прокляла ее. Наотрез отказалась общаться. Ну, дочь, правда, недолго прожила после замужества. Может проклятие, подействовало, кто знает.

– А вы не знаете случайно, где живут ее внук зять? – поинтересовался Олег. Он все же не терял надежду, что еще не все работы Оганова разошлись по рукам.

– Живут где, не знаю. А вот внук работает автослесарем в мастерской. Это в двух кварталах отсюда. Толиком его зовут.

– Не подскажете, где мне найти Оганова Анатолия, – поинтересовался Олег у первого попавшегося рабочего, вышедшего покурить из душного бокса.

– Оганова? – пожал плечами тот, – Толик один есть. Но он не Оганов, а Ильин.

– Ах да! – понял свою оплошность Олег, – это он по матери Оганов. А Ильин по отцу. Так, где мне его найти?

– Он в яме. С подвеской возится, – с удовольствием выдыхая дым, ответил рабочий, – крикните, он услышит.

В боксе царил полумрак. На стенной побелке повсюду были видны отпечатки засаленных рук. Лампы дневного света, перемаргиваясь и треща, едва отбрасывали тусклый свет на закопченный от выхлопных газов потолок. Между полок с инструментами, были расклеены плакаты полуобнаженных девиц. Из-под днища, стоявшего в глубине автомобиля, пробивался яркий луч света. Олег громко позвал по имени, как советовал ему рабочий. В ответ услышал звон металла и чью-то приглушенную ругань.

– Кого еще черт принес.

– Мне нужно поговорить с Анатолием, – снова прокричал Олег. Из ямы под автомобилем показалось чье-то перепачканное мазутом лицо. Это был молодой парень лет двадцати с небольшим.

– Вы ко мне?

– Если у вашей матери девичья фамилия Оганова, то я к вам.

– Ну, предположим. И что?

– Есть разговор. Отойдем.

Парень выбрался из ямы, на ходу вытирая ветошью руки.

– Вы извините, – парень развел руками, – присесть негде. Везде грязь.

– Ничего, я постою.

– Я вас слушаю.

– Меня зовут Олег. Я занимаюсь тем, что скупаю разного рода произведения искусств, антиквариат и тому подобное. Недавно, около месяца назад, я приобрел у вашей бабушки картину.

– И что? Вы хотите вернуть ее назад? Она вам не понравилась или вы сомневаетесь в ее подлинности? Могу вас заверить картина подлинная.

– Нет. Не в этом дело. Меня все устраивает. Я хотел бы приобрести оставшиеся две картины. Но соседка сказала, что Маргарита Дмитриевна трагически скончалась.

– Да. Бабушка оставила на плите молоко, а сама уснула. Хотя по ней нельзя было сказать, что у нее были проблемы с памятью. Она помнила любую мелочь.

– Скажите, Анатолий, может у вас есть что-нибудь из работ вашего прадедушки?

– Нет. Ничего нет. Бабушка, царствие ей небесное, ничего нам не оставила.

– У вас были сложные отношения?

– Не то слово. После того, как моя мама вышла замуж, бабушка прекратила с ней всякие отношения.

– Но почему?

– Понимаете, Маргарита Дмитриевна по матери принадлежала к какому-то старинному знатному роду. Ну, а моя мать, то есть ее дочь, вышла замуж за простого рабочего, каким был мой отец. Правда, позже он получил образование и стал первоклассным специалистом. Сейчас он руководит строительством мостов на сибирских реках.

– А кроме вас, у вашей бабушки есть еще наследники?

– Нет. Только мы с отцом.

– Значит, все ее имущество по закону перейдет к вам?

– Выходит так. Я понимаю, куда вы клоните. Но я точно знаю, что бабушка продала все картины.

– Все? – огорченно переспросил Олег.

– Все. Даже прадедушкины письма, и те продала. Правда однажды позвонила и как-то странно стала уговаривать меня забрать эти письма. Говорила, что в них есть что-то важное. Но зачем они мне. Это чужая история. Чужая жизнь. Хотя они и были моими родственниками. Она обиделась и пригрозила продать письма какому-то журналу.

– А как вы узнали, что письма и картины проданы?

– Незадолго до смерти, она сообщила нам об этом по телефону. Я думаю это была такая своеобразная месть кота Леопольда.

– Странно. И за что такая нелюбовь.

– Это старая история. Мать Маргариты Дмитриевны, Елизавета, то есть моя прабабка, утверждала, что картины, хранившиеся в их доме, стоят целого состояния. И ни в коем случае их нельзя продавать. Мой прадед, Дмитрий Оганов, велел хранить их до своего возвращения из эмиграции. Вот и перешла от прабабки Елизаветы, к Маргарите Дмитриевне эта бредовая мысль о бесценных шедеврах, хранившихся в их доме. Только мне кажется, что мой предок слишком преувеличил свой талант. А его жена и дочь, просто свихнулись на этих картинах.

– Но, возможно, ваш прадед смотрел в будущее и предвидел, что его работы будут стоить больших денег.

– Да, но почему в своих письмах он утверждал, что скоро они станут владельцами огромного состояния, которое воплощено в его работах.

– Но возможно, что….

– Нет, – словно предвидя вопрос, заговорил Анатолий, – отец говорил, что картины уже показывали специалистам. Не смотря на хорошее исполнение работ, большой художественной ценности они не представляют. По крайней мере на сегодняшний день.

– И все-таки непонятно, – пожал плечами Олег, – почему тогда сам Дмитрий Оганов не приехал на родину. И распоряжался бы тогда своими произведениями, – Олег вдруг почувствовал, что невольно поддался рассказу Анатолия. Эта непростая история с картинами так затянула его, что ему вдруг захотелось узнать больше о судьбе этого художника.

– Тут другая история, – оживился Анатолий, – мой прадед бежал из России вместе с отступающей армией Деникина.

– Он был военным?

– Нет. Просто тогда очень боялись большевиков. Особенно интеллигенция. Так он и оказался во Франции. Прадед все время хотел вернуться в Россию. Об этом он писал почти в каждом письме. Но боялся. В конце двадцатых, вплоть до войны с немцами, шли репрессии. Под корень уничтожалась интеллигенция старой формации. Мою прабабку заставили отречься от мужа публично под страхом смерти. И она это сделала.

– Вот как? – рассказ увлекал Олега все больше и больше.

– Да. Она ведь была из дворянской семьи, а в то время это было очень серьезной проблемой.

– Понимаю. Но как же тогда появилась дочь, Маргарита Дмитриевна, если Дмитрий Оганов был в эмиграции?

– Помните из истории, в начале двадцатых, объявили НЭП? Так вот в то время многие поверили в перемены к лучшему и вернулись на родину. В том числе вернулся и мой прадед. Кстати тогда же он и привез с собой эти картины. Только пробыл он в России не долго. Всего года два, три. А как только снова начались гонения, он тут же уехал во Францию. Он хотел забрать с собой и жену с дочкой, но их не выпустили из страны. Именно тогда и заставили мою прабабку отречься.

– И как он к этому отнесся?

– С пониманием. Уже тогда стало понятно, что СССР это большой тюремный лагерь.

– Но если я не ошибаюсь, он умер в конце восьмидесятых. Уже в то время он мог хотя бы приехать навестить своих родственников.

– Да, и это еще одна драматическая история моей семьи. Это было, если не ошибаюсь, в году так шестьдесят пятом. Известная вам Маргарита Дмитриевна в то время преподавала в университете политэкономию и чтобы полностью искоренить прошлое, ну и, разумеется, чтобы сделать карьеру, отреклась от живущего заграницей отца. В то время все, проживающие за бугром, автоматически причислялись к стану врага. Тем более, что Дмитрий Оганов никогда не скрывал своего негативного отношения к советскому строю. Об этом печатали французские газеты. А за ее поступок, Маргариту Дмитриевну конечно похвалили. Даже превозносили ее, словно она совершила подвиг. В общем, Павлик Морозов, только в юбке. Поэтому прадед и не приехал.

– Вот тебе раз. Выходит, от него отреклись дважды. Вначале жена, затем и дочь. Тогда непонятно неприятие твоего отца, как выходца из народа. Почему вдруг вспомнила о своей родословной. Голубая кровь взыграла?

– Не знаю. Но мне кажется, она поняла, что совершила чудовищную ошибку в своей жизни. И отрекаясь от нас, она словно обрекала себя на одиночество. А одиночество это очень серьезное испытание. Но ни у меня, ни у отца на нее обиды не было. Просто было по-человечески ее жаль. Она была несчастным человеком.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнес Олег. Эта история не оставила его равнодушным, – И что, он больше не давал о себе знать?

– Было одно письмо. Незадолго до смерти. Прадед писал о превратностях судьбы, о жизненных круговоротах, в которые попадают люди. О том, что все могло бы быть иначе, если бы не гражданская война и тому подобное. В конце же была приписка, что они (то есть его родственники), обретут богатство, если правильно распорядятся его картинами. В общем, полный бред. Картины проданы. Богатство – сами видите, – Анатолий грустно усмехнулся.

– Да, наверное, – Олег хотел попрощаться.

– Кстати, пару дней назад приходил один молодой человек. Также интересовался картинами Оганова. Оставил свой телефон. На всякий случай. Если хотите, я вам его отдам.

– Но зачем? Я ведь хочу купить, а не продать картину.

– У него, как и у вас, одна картина. Он ищет пару. Возможно, вы договоритесь.

Олег взял бумажку и, поблагодарив, направился к выходу.

Глава 5

– Кто там, – раздался за дверью чей-то женский голос.

– Моя фамилия Ордынцев Сергей Павлович. Следователь. Я звонил вам полчаса назад.

Ордынцев развернул служебное удостоверение.

– Да. Проходите, – полноватая женщина средних лет, с заколотыми в тугой узел темными волосами, одетая в яркий атласный халат, указала рукой внутрь квартиры, – Знакомьтесь, мой муж, Джеймс Кларк. Он американец.

– Очень приятно, – Ордынцев пожал протянутую руку.

– Располагайтесь, – женщина провела следователя в гостиную, – присаживайтесь.

Американец предусмотрительно извинился и оставил их вдвоем.

– Вам стало что-нибудь известно об отце? – руки женщины нервно теребили носовой платок.

– Ольга Львовна, если не ошибаюсь? – уточнил Ордынцев.

– Да.

– Должен вас огорчить. Но пока о вашем отце нет никаких известий.

– Зачем же вы тогда пришли? – в словах Ольги Львовны чувствовалось разочарование.

– Органы склоняются, что у вашего отца произошла потеря памяти. И вероятно он где-то обитает, не помня, кто он и откуда.

– Чушь! – глаза женщины метали молнии, – проще всего сослаться на потерю памяти у пожилого человека. Но я никогда не поверю, чтобы отец ни с того ни с сего, вдруг потерял память. И то, что ему 73 года, ни о чем не говорит. Он писал статьи по искусству. Составлял каталоги. Знаете, какая нужна память, чтобы упомнить названия тысяч работ и почти столько же фамилий художников. У него переводы на восемнадцати языках мира. И вообще….

Ольга Львовна отвернулась, не желая показывать выступившие слезы.

«Не похоже, что она претворяется, – отметил про себя Ордынцев, – наверняка она не имеет отношения к исчезновению отца».

– А этот ваш муж, Джеймс, чем он занимается?

– Он дантист. В который раз приезжает, чтобы уговорить меня уехать в Америку.

– И что вас удерживает?

– Я не уеду, пока не разыщу отца. Живого или мертвого, – слова звучали твердо, не допуская никаких сомнений в своих намерениях.

– Но ведь на это, возможно, уйдут годы, – сочувственно произнес Ордынцев. Ему было искренне жаль женщину, хотя он как следователь не имел права на проявление чувств. Ольга Львовна не ответила.

– Скажите, Сергей Павлович, – после некоторой паузы, обратилась она к следователю, – есть ли вероятность.… Бывают ли случаи, когда люди все же находятся? Мы слышали, что таких людей направляют в институт имени Сербского. Но я наведываюсь туда каждую неделю.

– В год на территории России пропадает около двухсот тысяч человек. Примерно половина из них находится. Живыми или мертвыми. Так что шанс есть.

– А вы сами верите, что отец найдется?

– Скорее нет, чем да, – немного подумав, ответил Ордынцев.

– Тогда я не понимаю, что заставило вас сюда явиться.

– Скажите, вам известна фамилия Янгель?

Женщина задумалась.

– Вроде бы что-то было на слуху.

– Случайно не в криминальной хронике? – Ордынцев задал этот вопрос не случайно. Если женщина знает эту фамилию из сообщения по телевидению, это одно. Ну, а если Янгель бывал в их доме, это другое.

– Не думаю. Я не интересуюсь подобными программами.

– Может, он был знакомым вашего отца?

– Да. Что-то припоминаю. Как его зовут?

– Марк Давидович.

– Теперь вспомнила. Это один из приятелей отца. А почему вы спросили о криминальной хронике? С ним что-то случилось?

– Да. Он пропал. Неделю назад, при невыясненных обстоятельствах. Как и ваш отец.

– И вы, конечно, полагаете, что они где-то попивают пиво в укромном местечке, или у него, как и у папы отключилась память? В России что, началась эпидемия амнезии, – язвительно заметила Ольга Львовна.

– Многие именно так и считают.

– А вы?

– Я другого мнения.

– Ну, слава Богу, – всплеснула руками Ольга Львовна, – хоть у кого-то в МВД мнение, отличное от других.

– Да. И, по-моему, в МВД я единственный, у кого такое мнение.

– И вы начнете расследование?

– Да. Собственно я уже его начал. Только… Неофициально.

– Что?

– И я хотел бы просить вас, Ольга Львовна, чтобы наш с вами разговор, остался между нами.

– Но почему, – искренне удивилась женщина, – разве нельзя провести официальное расследование?

– Формально – нет оснований. А потом, если все же есть этот кто-то, кто помог вашему отцу и Янгелю исчезнуть, то не хотелось бы этого кто-то спугнуть.

– Понимаю, – задумчиво произнесла женщина, – может быть кофе?

– Не откажусь.

– Ну, тогда продолжим нашу беседу в столовой.

– У меня к вам необычная просьба, Ольга Львовна, – обратился Ордынцев к женщине, смакуя мелкими глотками ароматный напиток. Они сидели в столовой в обществе Джеймса, который, ломая русскую речь, пытался рассказать анекдот.

– Да, я слушаю.

– Не могли бы вы мне показать, что есть самое ценное в коллекции вашего отца.

Ольга Львовна посмотрела на Кларка, словно ищи у того поддержки.

– Я понимаю, поднял вверх руки следователь, – просьба необычная. И вы вправе мне отказать.

– Это связано с расследованием?

– В общем – да.

– Но я не знаю. Каждая вещь из коллекции папы по-своему бесценна.

– Давайте на время оставим духовную оценку вещам и будем оценивать их реальную стоимость.

– Ну, хорошо. Только поймите меня правильно, некоторые вещи держаться в секрете и о них знает лишь ограниченный круг лиц. Поэтому…

– Я все понимаю. Можете не волноваться.

– Идемте за мной.

Ордынцев плохо разбирался в искусстве. Для него было все равно, что Ван Дейк, что Ван Гог. Брюлов или Тициан. Ольга Львовна пыталась как-то хотя бы немного просветить следователя, но потом, когда Ордынцев поинтересовался, кто же из них дороже, все же оставила эту затею.

– А вот это и есть самое ценное в коллекции, – Ольга Львовна подвела следователя к небольшой, в золоченой рамке, картине, – это Рембрандт. «Портрет мальчика».

Ордынцев подошел поближе и скептическим взглядом окинул картину. Полотно его разочаровало. Картина была небольшой, величиной с небольшую книгу, и была выполнена в темных тонах. Поэтому лицо мальчика едва проглядывалось на темном фоне. По правде сказать, другие картины произвели на него большее впечатление.

– Ну и…. Сколько, по-вашему, она может стоить?

– Если продавать в частные руки, то не менее десяти миллионов. А если через какой-нибудь известный аукцион, то на порядок выше.

Ордынцев присвистнул.

– Скажите, а Янгель, например, мог знать содержимое вашей коллекции?

– Я думаю, да. Обычно коллекционеры не скрывают друг от друга такие вещи. Ведь должен же кто-то видеть эти шедевры, кроме их хозяев.