Афган, любовь и все остальное

– Сходи в кофейню к Али, у главной мечети. Она там одна. Отдай хозяину мой пистолет, деньги хорошие получишь. – и отвернулся. Больше ничего не пытался говорить. Смотрел в землю безучастно, готовый видно к любому раскладу. Наконец ушли комендатские, увели с собой пленного. В госпитале начали наводить порядок, а я с Башлыком пошел на допрос к особисту. И только после обеда он нам разрешил отдыхать. Разбора большого не было, хоть и потери приличные. Ведь еще трое бойцов с периметра погибли. Но как говорят наши отцы – командиры, война есть война, на которой без потерь ну ни как. Да и какие там потери, всего пять бойцов. Новых пришлют, с этим в России не проблема. Русские бабы еще нарожают. А эти солдатики сами виноваты, ведь службу то несли плохо. Такое резюме начальства. И я с этим согласен. Ведь говорил погибшим, держитесь вместе, не расслабляйтесь, оружие в постоянной готовности. А они все сделали наоборот. Вот и результат. Меня конечно раздолбали. Не должен командир оставлять своих солдат, какие бы благие намерения не были. Ты в засаду, а они спать. Сняли бы с меня сержантские погоны, если бы не взятый в плен афганец. В общем для кого бой, смерть, страх, а для кого обыденность и простые плановые потери. Первое мое боевое крещение, которое показало, надо думать головой. И думать по десять раз на дню.

Потом были три дня мучительных раздумий: идти к этому самому Али или нет. Понимаю – это делать не стоит уже от того, что не знаю всех тонкостей дела. Я задействован помимо своей воли. Я чужой в этой игре. Но слова про большие деньги зацепили конкретно. Думаю, прикидываю, а в глубине души знаю, пойду точно. Оказывается во мне присутствует авантюрист и конкретный. Никогда не думал, что деньги для меня вещь оказывается совсем не последняя. А может они раньше не играли большой роли, потому что их просто у меня никогда не было. В общем, иду и продаю пистолетик, который, скорее всего, что-то значит. Сигнал, наверное, какой-то подаст покупателю. Мол хозяин жив, но в беде, выручайте. А продавца этого глушите на месте. Он враг, братьев – мусульман пострелял. Вполне возможен такой вариант. Но когда твердо сказал себе, что по любому пойду в эту кофейню, то перестал этим заморачиваться.

Через день, взяв в компаньоны Костика, отпросился сходить в город на небольшой рынок за фруктами. Не доверяю Башлыку, а больше взять некого. У остальных госпитальных воинов такая подготовка, что без слез не глянешь. Хотя считают себя крутыми бойцами. Вооружил напарника автоматом, сам взял два пистолета. Одни под гимнастерку, под ремень брюк. Второй в левый карман. Трофейный в сапоге.

Кофейня большая, квадрат наверное десять на десять, если не больше. Тускло, со света почти темно. Пахнет кофе, табаком и очень вкусно жареным мясом. Зашли, остановились на входе. И уже через минуту белобородый старичок в чалме провел нас к маленькому столику. На левой половине столики, на правой люди сидят на коврах. Из-под стола достал две маленькие подушки. Положил на резные табуретки. Показал рукой, мол садитесь. Спрашивает по-нашему, что будем. Может покурить желаете. Наши видно частенько здесь бывают, выучился по-русски. Заказали плов и кофе. Пистолетик то по любому уйдет, оружие здесь в цене. Так что рассчитаться смогу. А вот не отравят ли нас, когда этот самый пистолетик им покажу? Так что сначала подкрепимся, а бизнес на десерт. Через десять минут столик накрыт. В большой тарелке плов. Одуряюще вкусный запах которого, заставил желудок сжаться. В другой поменьше кусочки баранины, зажаренные под шашлык. С аппетитной коричневой корочкой. Тушеные овощи в остром соусе. Восточные сладости из изюма, кураги и еще каких-то непонятных фруктов, обсыпанные обильно сахаром. Спиртного нет. Оно вообще в этой стране не принято. Коран вроде как запрещает. Вместо него местные всякую дурь покуривают. В общем на столе все и даже больше, что нужно вечно голодному советскому солдату. Служи он на Севере, в средней части страны или за границей, как мы сейчас. Везде одно и тоже. Жидкий суп без калорий, каша без масла и бледная, чуть сладкая вода под названием чай. А вот такая еда достается воину, когда он сам подсуетится. Узнают отцы – начальники, что солдат себя едой побаловал, так неизвестно чем ему эти все кушанья отрыгнутся. Сколько себя помню на службе, всегда жрать хотелось. Хотя вроде тушенки и сгущенки, особенно по последнему году, частенько в избытке было. За десять минут отобедали. Все очень вкусное. После солдатской пайки, высший сорт. Пугали нас отцы – командиры, что могут запросто отравить вот в таких забегаловках. Но пока, как говорят старослужащие, таких случаев не было. А вот обкуренных бойцов в плен забирали, и не раз, и не два. Что было, то было. И наверное и сейчас есть. А вообще то, как я думаю, травить нас им просто резону нет. Зачем светить доходное место в центре города. Бизнес то дороже, чем жизнь двух простых шурави.

Откушали, пора и рассчитываться. Отправляю напарника на улицу.

– Через двадцать минут не выйду, поднимай тревогу. Пальнешь пару раз в воздух. Сам сюда не суйся. И на улице никого к себе близко не подпускай. Давай, топай. – понимаю, что это все игра в шпионов. Но все равно расслабляться не стоит. Да и свидетель мне не нужен. Продажа оружия врагу статья почти неподъемная. Хотя этим грешат здесь все и постоянно. Когда старичок подошел рассчитаться, я ему мило улыбнулся и сказал:

– Мне Али нужен. – левая рука сжимает в кармане брюк ПМ. Я не знаю как среагирует этот самый Али, когда увидит знакомое оружие. Старичок замер на мгновение, и тут же приглашает следовать за ним. Это мне уже не нравится. Но я при оружии и бдителен по максимуму. Иду, сжимая пистолет на боевом взводе. Правая тоже в кармане на рукоятке чужого. Подошли к стене, которая оказалась ковром. Сопровождающий высоко поднял его край, чтобы я увидел ярко освещенную комнату. Видит мой страх. Показывает, мол ничего там страшного нет. Вот зараза, эти проклятые ковры Востока. Пальнут через него и все дела. Не поймешь где цельная стена, где просто тряпка. И выстрела никто не услышит. А все равно зашел. Не отступать же с пол – дороги. Под одним ковром стена. Уперся в нее спиной. Готов мгновенно выхватить оружие. Как бы со страху не пальнуть. Расслабляю указательный палец, но с курка не убираю. Боюсь конкретно. И время идет. Как бы Башлык со страху раньше времени стрелять не начал. Шевельнулся ковер с противоположной стороны. Передо мной высокий афганец. Черные глаза смотрят в упор. И такая же черная борода под эти самые глаза. Я взгляд не отвел. Вес у него за сотню, и силен наверное, что буйвол. От такого надо держаться на дистанции. Афганец опустился на ковер, и тут же старичок вынес ему трубку. Курит, смотрит на мои руки. Понимает что там оружие. Я спокойно, не суетясь, достаю трофейный пистолетик. Выщелкнул на ковер обойму из пяти патронов и протянул оружие бородатому. Тот вроде бы как лениво взял его, секунду рассматривал. Потом хлопнул в ладоши. Снова появился старичок, который перевел мне вопрос.

– Что ты хочешь за это?

– Вы знаете цену, мне так сказали. – я прямо как восточный мудрец. Сам себя зауважал после такого ответа. Бородач достал откуда-то из складок одежды кожаный, большой бумажник. Небрежно сунул туда пальцы и извлек две сто долларовые бумажки. Отдал их старичку, тот передал мне. Не поворачиваясь спиной к афганцам, покидаю комнату. Хавалка за счет заведения, не обеднеют. Левая так же сжимает оружие, правая рука возле пояса. Готова мгновенно выхватить второй пистолет. Никто меня не задерживает. А старичок даже поклонился на прощание. Башлык изнывает от страха в ожидании. Ствол автомата пугливо гуляет из стороны в сторону. Придурок, со страху еще людей постреляет.

– Ну и натерпелся я, тебя дожидаясь.

– Чего бояться то днем, когда у тебя автомат. Ты в центре города. До комендатуры два шага.

– Тебе хорошо говорить, а тут со всех сторон эти душманы так и зырят.

– Потому и зырят, что твой страх видят. Почему бы шурави не попугать, чтобы он от страха поскорее сдох.

– Я не боюсь, я за тебя переживал. Вдруг ты не появишься. Ну как твои дела?

– Это наши дела. Рассчитался патронами за вкусный и обильный обед. При случае еще сюда заскочим. Вроде как не должны отравить.

В госпитале, в туалете внимательно рассмотрел чужие деньги. Двести долларов. Очень даже приличный бизнес. Если я с этими доларами попадусь, точно трибунала не миновать. Ведь таких денег стоит почти сотня автоматных патронов. Хотя с другой стороны что скрывать то, если конкретно прижмут. Продал трофейный ствол. На то он и трофейный, чтобы на нем бизнес делать. Главное чтобы Башлык не стуканул, а на это надежды мало. Ведь он то кроме вкусной хавалки ничего не поимел. Ладно, поживем – увидим. Денежки сразу же «зарядил» в полупустой тюбик «Поморина». Еще один целый рядом положил. Не зря подстраховался. Через день, сразу же после подъема, особист полный шмон провел у нас. Вывернул и карманы, и сапоги проверил, и погоны. Вот он отголосок моего бизнеса. А еще через десять дней моя блатная служба в госпитале закончилась. И меня откомандировали в артиллерийский полк. Вернее в разведку этого самого полка. Башлык остался при госпитале. А через полтора года, этот же самый особист – капитан, за литр коньяка расскажет мне. Как мой напарник по кандагарскому застолью, уже на следующий день после него, подробно доложил ему о нашем походе в гостеприимную кофейню Али за тридцать автоматных патронов. Вот сука, даже количество патронов придумал. И офицер просто решил от меня избавиться, сплавив по тихой в дальнюю, горячую точку. Не стоит шум поднимать из-за тридцати патронов, когда их продажа идет на тысячи. Да и не докажешь этот мелкий бизнес. Ведь солдаты сколько «наварили», столько и проели. Вещдоков то нет. Так что самое лучшее, это устроить воину передовую. Хотя пули свистят и тут. Недавний случай тому пример. Неделю назад полегло пятеро бойцов. А этот сержантик еще и медсестричку «окучивает». Вообще у него служба козырная, лафа да и только.

Вот так, не зная этих деталей, отбыл на новое место службы. Имея в нычке двести долларов, и на личном счету двух убитых душманов. Кстати, их смерть в суете боя, и в дальнейшей суете службы, прошла как то стороной и меня сильно не задела. По крайней мере я об этом совсем не думаю. Теперь мои шансы остаться в живых уменьшились наверное вдвое. Покидал госпиталь со слезами на глазах. Ведь здесь я соприкоснулся с самой настоящей женщиной. Мне казалось, что жить без нее не смогу. И сердце замирает, когда вспомню, как мы плещемся под дождиком душа. Как она смеется счастливо. А забравшись на маленькую скамейку, становится на голову выше меня. И я взрываюсь от страсти, когда она прижимает мою голову к своим маленьким и упругим шарикам, и они неподатливо плющатся о мое лицо. Гоню эти воспоминания, чтобы не сойти с ума.

Вот и третий этап моей службы. Первые два: учебка и госпиталь проскочили вроде бы как благополучно. И за спиной скоро как год службы останется. Впереди полная неизвестность. Понятно лишь одно, на новом месте, ну ни как лучше не будет. Первые два хоть и были насыщены событиями, но получились довольно короткими. Интересно на сколько следующий затянется. И не сократит ли его пуля. Что-то я все больше становлюсь суеверным. Боюсь, вот от этого и мысли подлые лезут в голову.

В расположение роты артиллерийской разведки добрался только на пятые сутки. И то, благодаря вертолетчикам, которые взяли меня на перегруженный продуктами борт. Лететь надо в горы, и каждый килограмм на вес золота. Но все вроде обошлось, долетели благополучно. Вот и новое мое место службы. Площадка в горах километр на два. Столовая, штаб, два офицерских домика и казарма для солдат. Больше похожая на громадную палатку. Деревянный каркас затянут двухслойным брезентом. Вокруг горы, дико и пустынно. И не видно ни каких пушек. И я вроде бы как уже не десантник, а артиллерист. Вертолет сел прямо у штаба. Идти докладывать о прибытии не надо. На месте два офицера и десяток солдат. Старший по званию майор. Своей чернявостью напоминает первого командира. Обращаюсь к нему:

– Товарищ майор, сержант Боровиков прибыл для дальнейшего прохождения службы. – майор козырнул в ответ, пожал руку.

– Помогай разгружать вертолет, сержант. А потом вот к нему, старшему лейтенанту, начальнику разведки. В его распоряжение. – к старлею так к старлею. И я принялся вместе с солдатами таскать из брюха «вертушки» мешки и ящики. Рис, гречку и тушенку в столовую. Ящики с патронами в штаб. Через час получил койко-место в казарме и должность помкомвзвода у старшего лейтенанта Иванцова. Не понимаю что к чему. Какой на хер взвод, если вся рота чуть больше этого самого взвода. Чувствую, что служба будет еще та. Предыдущая раем вспомнится. Но самое удивительно, здесь знали все что произошло в госпитале. Я можно сказать героем прохожу. Ну по крайней мере за обстрелянного бойца. Вот значит откуда рукопожатие майора и приказ до утра отдыхать, приводить себя в порядок, осваиваться. А что тут осваиваться то, все просто и понятно. На ужин перловка с тушенкой и крепко заваренный сладкий чай. В общем то не плохо. Офицеров двое. Майор Сапожников командир этой дальней точки. А старлей командир раззведвзвода, в котором тридцать семь человек. Экипаж вертолета сам по себе. У них отдельный домик, в котором обитает прапор – радист, и по совместительству он же начпрод. В этом самом домике офицеры устроили крутую пьянку. К застолью допущен прапор, который каждый час мотается за тушенкой в столовую. Он у них видно за гонца. Кто-то в темноте казармы зло выругался:

– Жратву пидоры пропивают. Опять через день на голимую крупу сядем. – и было в этих словах столько ненависти, что сразу подумалось, как с такими солдатами в бой идти. Отношения тут явно натянутые. А как иначе, если офицеры на своем личном примере показывают бойцам как не надо делать. Но я сержант, командир, и потому твердым голосом приказываю:

– Прекратить разговоры. Команды «Отбой» не слышали? – больше комментариев не было, уснул. А в шесть утра меня тронул за плечо дневальный:

– Товарищ сержант, без пятнадцати шесть. – ничего не пойму, таращусь спросонья. Не понимаю почему солдат не орет команду «Подъем».

– Ну и что? —

– Вам приказано в шесть утра подъем играть и выводить взвод на зарядку.

– Кто приказал? – глупее вопроса задать не мог.

– Майор. – вскакиваю, натягиваю брюки и сапоги. Дневальный рядом, ждет приказаний. В казарме удивительно тепло. Две небольшие печки, сложенные местными умельцами из обычного камня, дают неплохое тепло.

– А где ваш сержант?

– Месяц назад ранен и отправлен в Кабульский госпиталь. – значит и здесь стреляют.

– Понятно. А как зарядка обычно проводится?

– Последнее время у нас ее не было.

– Последнее время это сколько?

– Месяца три, а то и больше.

– Как месяца три, если сержанта всего месяц как нет?

– Так он с офицерами бухал. И в последнее время очень сильно.

– А подъем всегда в шесть утра?

– Всегда. Все по уставу.

– Устав знаем, а зарядку не делаем. Играй подъем и всех на улицу. – дневальный тонким голосом, и как то не очень солидно прокричал «Подъем», солдаты вяло зашевелились. Думается мне, что устав и в этом плане не соблюдался. Через целых пять минут тридцать два «гаврика», поеживаясь от холодного ветра, зевая, стояли в строю. «Дедов» нет, это уже хорошо. Самые старые отслужили чуть больше года. Я избежал «дедовщины», мне повезло. И не собираюсь ее тут культивировать. Но как командира, заставлю себя уважать. Тридцать два в строю, пять в наряде, боевая работа началась. Прохожу вдоль строя, смотрю каждому в глаза. Они должны увидеть во мне командира. Обыкновенные пацаны, разведчики японо – мама. С первого взгляда они не похожи на людей знакомых со спортом. Может это мне кажется. А на самом деле бойцы орлы – соколы. Вот сейчас и определю кто летает, а кто ползает. Командую:

– Направо. Бегом за мной марш. – первый мой марш-бросок по периметру точки. На износ, кто сколько сможет. Посмотрим в деле артиллерийских разведчиков. А смотреть было не на что. Один круг, а все уже красные и потные. Дышат ртом, просто задыхаются. Ничего, стерпится – слюбится. Второй круг быстрым шагом. И третий снова легким бегом. Хорош, на сегодня, а то весь личный состав взвода будет на ближайшие сутки не боеспособен. Еще десять минут помахали руками, десять раз присели. Приказываю всем разуться. Так и есть, у половины стерты ноги. Вот уроды, не первый же день служат. Так и хочется портянкой по мордасам пройти. Хотя причем тут они. Такие значит у них командиры были. Нас-то в один день этому научили. Когда делали зарядку, краем глаза заметил майора, выглянувшего из домика. Видно удивился шуму на вверенной ему территории. Зарядка закончена. Бойцы занимаются водными процедурами. Четыре ведра воды на весь взвод. Зубной пасты нет. И мыла с таким количеством воды не надо. Вот тебе и желтуха, бич нашего ограниченного контингента. Живут, как в пещере. На завтрак гречневая каша с жиром от тушенки. А чай снова крепкий и сладкий. Это уже плюс. На построении проверяю внешний вид бойцов, который на два с минусом. Все просто элементарно грязные. На построении ни майора, ни старлея. Я было сунулся к последнему на инструктаж и был в упор не понят. Ты сержант, вот и занимайся боевой и политической подготовкой. Тебе с ними на боевые ходить. Все понятно. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих.

День прошел быстро, в суете. Расписал наряды. Потом проверка и чистка оружия. Разборка и сборка автоматов на время. И опять результат нулевой. Офицеры проводили вертолет и снова засели в домике. Правда майор нашел для меня минутку, сказал по-простому:

– Готовь ребят сержант, тебе с ними служить. Я скоро отбываю, а Иванцов человек пропащий. Так что действуй по своему усмотрению, тебе и карты в руки. Мешать не будем. Пока все правильно делаешь. – это для меня хорошо. А вот то, что прапор таскает тушенку на закуску, это плохо. Но тут не моя компетенция. Еще день – два и перейдем на макароны с крупами. А с таким питанием какие могут быть серьезные нагрузки. А вообще-то не понимаю зачем нужна эта точка. Может повезет и просижу тут тихо и спокойно до конца службы. Хотя в это что-то слабо верится.

Прошла неделя. Службой кроме меня никто не заморачивается. Прапор с таким рвением таскал тушенку на закуску, что наше питание теперь исключительно вегетарианское. Крупа и макароны. Старлея почти не видно. Майор час в день отирается в штабном домике, так сказать службу выправит и тоже залегает. Кажется спирта у них предостаточно. Через неделю, у протрезвевшего майора выяснил стратегическое назначение нашей роты, находящейся вдали от всего и вся. Оказалось, что среди солдат десять человек корректировщики и пятеро радисты. Остальные для обеспечения охраны этих самых специалистов. И когда потребуется, сформируется боевая группа, которую высадят куда следует наводить огонь артиллерии или авиации. В основном авиации. Сейчас пока затишье, а когда закрутится боевая работа, сюда подбросят десантников, спецназовцев вместе с офицерами. А то что в глуши расположены, так это правильно. Ближе к врагу. Вон до пакистанской границы всего сто километров напрямую. Откуда вся нечисть душманская и ползет. Майор зло выругался непонятно по чьему адресу. То ли этих самых душманов, то ли по поводу проклятой службы, в которой снова провал. Спирт закончился.

Прошел месяц. И вот уже конец марта. Все пока тихо, и ни о какой боевой работе речь не идет. И слава Богу. Дни стали длиннее и жарче, и время покатилось еще медленнее. В этом скучном однообразии тянем армейскую лямку. Подъем в шесть утра, и пока не накрыла дневная жара, вместо зарядки, до девяти утра таскаем воду. А это метров триста по узкой и крутой тропинке к небольшому ручейку, вытекающему откуда-то из скал. Емкость – бак почти на тонну, завезенный всего две недели назад вертолетчиками, теперь всегда полный. По крайней мере один раз в день, когда под вечер спадет жара, можно слегка облиться водой и немного постираться. Из боевой подготовки только бег на десять километров и сборка – разборка оружия на время. Две составляющие нашего здесь выживания: бег-ходьба на дальнее расстояние и меткая стрельба. Без этого мы просто ходячие мишени случись боевой выход. А он будет обязательно. Майор со старлеем не вмешиваются. Они даже как то спокойнее стали. А что волноваться то, если служба можно сказать катится почти по уставу.

Меня сначала удивляло, что в нашем взводе, именуемом ротой, всего два офицера и один сверхсрочник. А теперь по прошествии двух месяцев понятно, смысла нет сюда больше людей направлять. Тем более командный состав, которого и так не хватает. Боевой работы мало. Точка вдали от начальства, служит больше как склад для керосина. А от скуки и полной бесконтрольности офицеры практически спиваются. Сидеть безвылазно год, а то и больше с видом на голые скалы занятие не для слабонервных. Да к этой скукоте еще и прямая опасность. Не один боевой выход без потерь не обходится. Ведь со стороны Пакистана чуть не строем валят подготовленные террористы. Которым как говорится, палец в рот не клади. Так что умные офицеры избегают нашу точку, как черт ладана.

Жара, однообразная и не вкусная еда. Каждый день одно и тоже. Вертолета уже нет месяц, и наше командование без спирта просто изнемогает. Чтобы не скиснуть от этого однообразия, делаю упор на физическую подготовку солдат. Так как на огневую у нас просто – напросто нет достаточного количества патронов. Идиотизм полный. Советская армия одним словом. В день понемногу – полегоньку, наматываем до двадцати километров, изучаем окрестности. Три раза уходили группой по двенадцать человек далеко за ручей. Это уже слегка напоминает боевые выходы. Одна радость, чая и сахара много. Чай по крепости, сравнимый разве что с чифиром, катит без ограничения. У многих любителей такого напитка, лица стали почти черными.

Третье апреля. Майор торчит в штабе у рации. Все пытается видно вертушку вызвать. А старлей без «газа» совсем запсиховал. С утра палил из автомата черт знает куда. Потом, ближе к обеду, попытался гонять солдат строевой. Когда он это начал изображать, то у бойцов на лицах отразилась откровенная ненависть. В этот момент он для них наверное хуже душмана. Надо это как то прекращать, а что делать не знаю. К счастью сам Иванцов уловил пару – тройку таких зырканий, усмирил свой пыл и отвалил наконец, предоставив мне сглаживать острые углы. На мои кроссы бойцы пока что не ропщут. Понимают, это для элементарного выживания. Попытался было скрасить однообразие занятиями по рукопашному бою. Но и как в случае с Иванцовым был не понят. Правда от ненависти не зыркали, но выражали полное равнодушие к изучению приемов. Не хотите, не надо. На гражданке это бы лишним не было. А вот перед майором настоял, не поворачивается язык назвать его командиром, что бы два раза в неделю каждый боец отстреливал по десять патронов. На оборудованном стрельбище в сторону гор, стреляем на сто метров одиночными. Двадцать выстрелов в неделю – это преступно мало. Но и эта малость не позволяет солдатом забыть основы стрельбы. Хотя многие и этими азами не владеют.

Двадцать второго апреля прилетел вертолет. Привез мало продуктов, и на удивление много патронов. Кстати, вертолетчики привезли план боевой работы. И в частности задание на выход в горы. Через три дня надо высадить группу из десяти человек далеко на юг. Почти к самой пакистанской границе. Предстоит корректировка целей. Там где то идет караван с оружием. Его надо отследить, и навести на него штурмовики. То, что я пойду старшим, узнал за три часа до вылета. Должен был идти Иванцов, но он ни какой. Пьяный в усмерть. И как он говорит, со слов майора, ему на эту боевую работу насрать, наплевать и растереть. Пусть ему сначала мама – Родина даст отгулять отпуск за год с лишним, а уж потом вякает о каких-то дебильных боевых заданиях. Да и сам майор понимает, что нельзя доверять людей человеку с расшатанными от спирта нервами. А пьяному тем более.

Двадцать пятое апреля. Мой первый боевой выход. В группе из одиннадцати человек два корректировщика и два радиста. Мы обязаны беречь их, как зеницу ока. Ну корректировщики еще так себе, а вот без радистов никуда. Потеряем их, как ту же «вертушку» вызовем. Все в группе, кроме меня, отслужили по полному году. Но по сравнению с ними, я чувствую себя матерым разведчиком. И что самое удивительное, я в душе совсем не против повоевать.

Что можно сделать за два часа до вылета? Многое, если отнестись к делу с полной ответственностью. Задание рассчитано на пять суток максимум. Значит продукты берем на десять. Этому противится конкретно прапор. Ему тушенка здесь нужнее, и хрен ты его переубедишь. Зато он не против дать нам рису без ограничения. И просто звереет, когда я прошу накормить солдат перед вылетом по-человечески. А для этого надо выдать каждому по банке четырехсотграммовой тушенки и банке сгущенки. Говорит ничего не знает, от майора он таких приказов не получал. Вот сука, урод конченый. Легкий тычок в дыхалку. И удар ребром ладони слегка по шее помогли понять прапору, как он не прав. Эти два весомых аргумента решили спор в мою пользу. Сверкает глазами что душман дикий, но продукты выдает. А галетами мы снабжены вообще на месяц. Не могу отказаться от ручного пулемета. ПК с дисковым магазином штука хорошая. На четыреста метров легко достает. Хоть и жрет боезапас, что бык помои. Правда нет пулеметчика стоящего. Но это ничего. Пулять в белый свет, как в копеечку, и дурак сможет. Не даст противнику расслабиться. А чтобы патроны не жалеть, каждому бойцу к его четырем запасным магазинам, еще и по диску к пулемету всучиваю. Для усиления огневой мощи группы беру СВД, обмотав ствол новыми портянками. Снайпера у нас нет. В этой роли я сам лично. Две трети нашей роты до сих пор не освоилась с портянками. Ковыляют с натертыми пятками. Тупят конечно. И сейчас на этих счастливчиков с завистью поглядывают мои бойцы. Майор дает последнее наставление: