Афган, любовь и все остальное

Афган, любовь и все остальное

Виктор Бондарчук

© Виктор Бондарчук, 2016

© Evgenij Sazanov, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Теперь я знаю что такое жизнь до того и после. Вчера была радость, солнце, весна. А сегодня, 28 апреля 1982 года, все это осталось где то там далеко, за тяжелыми дверьми военкомата. Я обязан отдать воинский долг маме – Родине. Страшные, какие то кирпично – тяжеловесные слова: должен и обязан. И никого не волнует что у меня есть моя личная жизнь. Моя и только моя, и которая сегодня мне уже не принадлежит. Сейчас я один из многих, которых, прикрываясь красивыми и высокими словами о долге маме – родине, кинут в неизвестность. Из которой, как выяснится позже, кто то и не вернется. Все что было вчера. И осталось за невидимой чертой – границей. Это уже прошлое, которое не вернешь, и которое было счастливым и безмятежным.

Самолет, резко задрав нос, ушел в ночное московское небо. И через двадцать минут, набрав нужную высоту, лег курсом на восток. «Тушка» летела домой, в Сибирь. Конец августа, отпускники возвращаются домой. Самолет под завязку. В конце салона внимательно вглядывается в иллюминатор молодой солдатик. Новенькая, камуфляжная хэбэшка, голубой берет под погоном, тельняшка: атрибуты славного воздушно —десантного воинства. Этот крутой воин я: Боровиков Дмитрий Викторович. Закончил срочную службу, и в звании старшины возвращаюсь домой. Два года отделяют от того дня, когда другой самолет, военный транспортник, в своем мрачном брюхе, унес меня и еще сто двадцать таких же молодых и зеленых пацанов на войну. На жестокую и страшную. Где стрельба, взрывы и смерть, вещи ежедневные и в общем то обыденные. Вот только ни как не привыкнуть к этой страшной обыденности. Кстати из нас, новоиспеченных сержантов, мало кто вернется домой живым – здоровым. Ведь мы учились боевому, военному ремеслу целых четыре месяца. Смехота да и только. И нас, как крутых специалистов, использовали в самых гнилых местах. Вот потому то не все младшие сержанты встретили свое двадцатилетие, а вместе с ним и дембель. Нафиг эти грустные воспоминания. Впереди дом, где ждет меня мама, сестры и родня. Все будет хорошо, ведь самое страшное уже позади. Хочется думать о чем то светлом и радостном, а не получается. Настроение почему то пакостное. А гул самолетных двигателей будит воспоминания. Закроешь глаза и видишь темное нутро Антея, в котором солдатики, притихшие гаврики на жестких лавках.

Сейчас почти осень, а тогда был май, теплынь, праздники. И вдруг повестка. Неожиданно, как гром с ясного неба. В армию то я не собирался, думал по лету поступить в институт. Ведь я июньский, и мой призыв осенний. Так думал – предполагал, так мечтала мама. А вот военкому нужны пацаны в Афган. Там уже третий год гремит война. И ей, этой самой войне, нужны молодые и здоровые, которых она перетирает в прах тысячами, требуя все новое и новое пополнение. Вот и приходится крутиться полковнику – военкому на мягком кресле. А чтобы усидеть на нем, надо выполнять план, выцепляя пацанов на войну. Ведь времена уже не те, что десять лет назад. И в армию, а тем более на войну мальчишки совсем не рвутся. Особенно городские не хотят отдавать долг маме – Родине. Хотя какие могут быть долги у молодых и зеленых. Половина из которых не целованные. И мне плевать на высокие слова о том же долге. О том, что каждый должен отслужить хотя бы затем, чтобы стать настоящим мужчиной. А мужчиной меня сделала не армия, а девчонка с нашего двора Танюшка Осипова. Которая на год младше меня, и опытнее в этих делах на три.

После двадцать пятого апреля все закрутилось – завертелось, и в три дня закончилось. У меня, в общем то почти домашнего мальчика, не курящего, не пьющего, прилежно занимающегося лыжным спортом, началась новая жизнь. И мама не успела нажаловаться кому следует, что сыну еще не исполнилось восемнадцать лет, как я с кружкой и ложкой был на вокзале. Мамины слезы, пьяный смех и песни под гармошку, рывок вагона и все. Родной город остался позади. Одно только успокаивает, едем на восток, в другую сторону от войны. Туда я не хочу. Я просто не хочу никого убивать, и тем более быть убитым. А еще того хуже появиться дома безногим инвалидом в неполных двадцать лет. Вот так поворот судьбы. Вчера еще были радужные планы, была свобода, а сегодня тупик. Хочется завыть от безнадеги. Ведь это так долго. Это целых семьсот двадцать дней и ночей. И мне уже знакомо подобное чувство, испытал. Дыхнуло тогда жуткой безнадегой. Когда лучший друг, Серега Ситников, год назад возвращался домой по ночному городу. Проводил подружку. Привязались какие то чмыри, и конечно драка. Один получил точно в подбородок и упал головой на бордюр. Ему кранты, а Серега в эту же ночь оказался на нарах, вместо своей теплой постельки. И плевать суду что защищался, что тех четверо было. Семерик влепили, когда еще вернется. Армия конечно не зона, и два года это не семь за колючкой. Но все равно на душе пусто и тоскливо. И такое чувство, что домой никогда больше не вернусь. И если бы вокруг не были такие же пацаны, я наверное заплакал бы навзрыд. А так только от бессилия кусаю губы и стискиваю зубы.

Но всего через час от тоски – безнадеги не осталось и следа. Достали домашние припасы и конечно водку. И понеслась крутая пьянка. Все вдруг стали друзьями – товарищами. Водка лилась ручьем. И с собой взяли не мало, и проводники подкидывали поллитры за двойную цену. В общем отвязались кто во что горазд. Случилось пару драк, которые к счастью не вылились в массовое побоище. Но немногочисленных пассажиров напугали так, что многие перебрались в другие вагоны. Еще были песни, и в конце концов будущие воины качественно обрыгали весь вагон. Пока наконец не поотрубались, не заснули тяжелым пьяным сном. Сопровождающий нас старлей и четверо сержантов – танкистов ехали в соседнем плацкарте, и благоразумно в нашем не появлялись. Свалили все на транспортную милицию, которая тоже особого рвения не проявляла в наведении порядка. Я на все это смотрел как бы со стороны. Хоть от народа и не отстранился, но и в его самую гущу не влез. Выставил на общий стол бутылку «Пшеничной», курицу и домашние пирожки. Посидел для порядка, выпил пол стакана, закусил. И при первом удобном случае, когда веселье еще не набрало обороты, залез на вторую полку и сделал вид что сплю. Водка разогнала немного хмарь с души, а вот мышление осталось четким и рациональным. И я думал не о своей, так неудачно начавшейся жизни. Какой уже смысл раздрачивать себя этим до слез. А прикидывал, как максимум выжать полезного из не проходной ситуации. Еще и удивлялся своему этому рационализму. Вообще-то я такого от себя не ожидал. Ведь проще влиться в ряды своих товарищей и элементарно напиться. Но я не хочу пить. Как и не хочу вливаться в эту массу народа. Почему то не отожествляю с себя с этой толпой. Судьба, а как это еще назвать? В самом начале жизни подкинула мне крутое испытание. То что оно станет крутым, я не сомневался. А вот для чего не понять. Может чтобы я стал сильным, закалился душой и телом. Опять же зачем? Я не собираюсь становиться суперменом. Меня мирное бытие совсем не напрягает. Нафиг какие-то приключения. Вот не было бы этого призыва, и все было бы ладненько. По осени поступил бы в институт, и пять лет в общем то беззаботной жизни гарантировано. Женился бы курсе на третьем. А там жена, дети, работа. Что еще нужно? Я в душе не против такой спокойной и размеренной жизни. Но где то в самой ее глубине, мне так прозябать совсем не хочется. Ходить по своей родной улице в детский сад, потом в школу, институт, на работу. А потом по этой самой улице и на кладбище. Прямо как то тускло и скучно. А разве я хочу что-то другое? Я же никогда и не думал уезжать из своего родного города за какой-то романтикой. Никогда не примерял на себя приключения походной жизни. Меня это совсем не интересует. А коли так, то нефиг голову забивать всякой мутью. Надо напрячься, отслужить, как говориться с наименьшими потерями. И снова вернуться в свой город, к своей спокойной и предсказуемой жизни. Думаю, что это у меня получится. Ведь я вот и сейчас здраво разрулил ситуацию. И от коллектива не откололся, не противопоставил себя всем. И в то же время остался при своих интересах. Сколько хотел, столько выпил, сколько захотел, столько покушал и все. Сам себе велосипед. А все-таки для чего мне это испытание? Наверное пойму, когда пройдет не один год после этой самой армии. Жизнь сама даст на него ответ. Засыпая, усмехнулся, прямо философ доморощенный. Одного жалко, Танюшку не помусолил недельку. Интересно, а кому она после меня достанется? А какая разница. Ведь точно знаю, что уже в ее планах не присутствую однозначно. Наши дворовые девчонки простые и веселые. Чего им пустяками заморачиваться. Им выпить, погулять весело и конечно «покувыркаться» при случае. Был бы я рядом, и тоже в накладе не остался бы. Как раз на майские праздники собирались на недельку в тайгу своей компанией махнуть. С палатками, все по парам. А вместо этого поезд летит на восток в полную для меня неизвестность.

Поздним утром следующего дня офицер и сержанты попробовали было проявить командирские качества. Попытались заставить нас помыть вагон, как и воспрепятствовать неотвратимой похмелке, и разумеется дальнейшей пьянки. Но были посланы куда подальше с такой ненавистью, что предпочли поскорее свалить от греха, пустив дело снова на самотек. К обеду пропили последние рубли, а тут уже и Чита. Первый пункт нашего славного воинского пути. Быстренько расселись в два камуфлированных Урала и уже через час оказались в сержантской школе танковых войск. Так что скоро скажу гордо: я танкист мама. Хотя это еще очень даже под большим вопросом. Ходят слухи, что часть призывников куда-то перебросят, возможно даже в другие войска. Потом стрижка наголо, баня. И когда мы впялились в мешковатую форму, то стали однородной зеленой массой. Мы уже себе не принадлежим, и недавняя пьянка в поезде казалась чем-то совершенно фантастическим. Попробуй сейчас пошли сержанта, не говоря уже об офицере. Процесс деланья из пацанов солдат начался. И нет времени ни думать, ни тем более рассуждать. Да к тому же мы голодные, так как нам на этот день вроде как был положен сухой паек, которого никто в глаза не видел. И только в восемь вечера нас отвели в столовую, где получили по миске рисовой каши, ломтю хлеба и кружке жидкого, чуть послащенного чая. Каша хоть и без масла, но на молоке. И кажется такой вкусной, ведь мы последние сутки ничего толком не ели, в основном закусывали. Потом казарма и наконец долгожданная команда «Отбой». Первый мой армейский день закончился в общем то благополучно.

Утро, как наверное во всех армиях мира, началось в шесть утра. И что удивительно не с громового «Подъем». Наш непосредственный командир, старший сержант Власов, прошел между коек, и как то буднично и спокойно повторяя: «Подъем воины, подъем» – а потом до семи утра мы учились наворачивать портянки. Сколько раз мы проделывали эту операцию я не помню. Но точно знаю, что и теперь, когда прошло столько лет, я наверну портянки так, что они никогда ни при каких движениях не собьются в сапогах, и не натрут мне ноги. А понятно стало это учение с портянками, когда мы, все шестьдесят семь новобранцев выбежали на плац, возглавляемые сержантом. Пересекли территорию учебки, миновали КП, какое-то поле, жидкий березовый лесок, за которым начался танкодром. И по его рыхлой земле, распаханной траками танков, по кочкам и рытвинам продолжили бег. Вязкая земля, пересеченная местность. В общем дорога еще та. Но и мы вроде бы не спешим, можно сказать ковыляем трусцой за нашим командиром, который задает темп и направление. В семь начали движение, а в десять снова были у казармы. И сорок минут ждали отставших, которых было почти половина. И которые загнанно дыша, шли медленным шагом. Снова сержант заставил всех разуться. Проверил у всех ноги и дал команду умываться, готовиться к завтраку. Хотя дело уже катило к обеду. В двенадцать он и состоялся. Так как мы еще час маршировали на плацу. Как сказал наш сержант, это для аппетита. На обед к рисовой каше с тремя кусочками вареного сала добавилась миска жидкого супа непонятно какого названия. Да, здесь не раскабанеешь однозначно. Правда чай был почти сладким.

После обеда вернулись в казарму, где чернявый майор в ладно подогнанной полевой форме провел с нами часовое занятие. Пока мы переваривали низкокалорийный обед, то узнали одну очень даже неприятную новость. Наверняка многие из нас никогда не станут танкистами. Хоть и находимся в расположении танковой учебки. А кем мы станем, майор и сам не знает. Будем мол всему учить. А там посмотри что из вас получится. Хотя первым кроссом он доволен. Ожидал более худшего результата. Пятнадцать километров по пересеченной местности без подготовки – это не хило. И все живы – здоровы. Не зря он отбирал спортсменов, в основном бегунов и лыжников. Я кстати КМС по лыжам. На первенстве города был четвертым. И это когда в забеге на десять километров участвовали главные лыжники города. Как позже мы выяснили между собой, большинство были разрядниками. Не мастера конечно, но все же. Не нравится мне такая избирательность. Что-то в этом не так. Я еще в вагоне обратил внимание, что среди призывников не было очкариков, худых и бледных. Как и не было толстожопиков раскормленных. Суператлетов кстати тоже не наблюдалось. Основная масса напоминает сжатые пружины. И сделав эти несложные выводы понял, войны мне не миновать.

Через месяц, после ежедневных пятнадцатикилометровых пробежек по пересеченной местности нас остался сорок один боец. Остальные в наглую закосили. Сказали что в гробу видели этот лошадиный спорт и были переведены в другие роты. А что мог майор с сержантом сделать, когда после пяти километров парни ложились на землю и говорили, что дальше бежать у них нет сил. Я им завидую, у меня на такое духу не хватит. Буду бежать пока не сдохну.

12 июня на плацу учебки приняли присягу. Этот день у нас прошел за выходной. Правда за пределы части не выпустили, но зато на обед была котлета с макаронами. До самого вечера нас никто не трогал. Занимались так сказать личными делами, в основном письма писали. А что еще солдату в свободное время делать?

13 июня началось как обычно. Но после утреннего построения, наш майор приказал сдать постельное. И уже через какой-то часик мы, а это уже тридцать семь человек из нашего призыва, еще четверо откосили, тряслись на крытом Урале к новому месту службы. А оно оказалось совсем недалеко. В сосновом лесу, на берегу красивого озера Арахлей с песчаными берегами, стояли два десятка палаток. Окруженных жидкой колючей проволокой и табличками «Запретная зона». Деревянная столовая – кухня, к которой примыкает дизель – генераторная. А посредине периметра очень крепкий блиндаж – склад: оружейка. Нас встретили два молодых прапора. Один оказался инструктором по стрельбе, второй по парашютному делу. Оба кстати мастера спорта. Вот почему майор говорил, что мы здесь станем ближе к небу. Получили автоматы. И теперь не расстаемся с ними ни днем, ни ночью. Как и с четырьмя запасными магазинами, снаряженными холостыми патронами. Оружие постоянно со мной. На построении, на зарядке, на занятиях, и конечно на топчане в палатке. Когда засыпаешь, измученный армейской суетой, АК под правым боком.

Крутимся с шести утра до одиннадцати вечера. Нагрузки возросли вдвое, а в отдельные дни и втрое. Подъем и сразу в полной выкладке марш – бросок на пятнадцать километров, который заканчивается у озера. Оружие и боезапас над головой, и еще полкилометра вдоль берега по грудь в воде. И только когда снова оказываемся на берегу, можно на полчаса расслабиться. Выжать обмундирование, искупаться, перекурить. Потом вольным шагом в столовую, на завтрак. Теперь у нас и каша с маслом, и на хлебе двадцать пять грамм, и чай сладкий. После завтрака и десятиминутного перекура, снова возвращаемся к палаткам, где занимаемся парашютами. В основном пока теорией. Это самое спокойное время дня. И если ты научился слушать в пол-уха, и при этом дремать с открытыми глазами, то честь тебе и хвала. Значит становишься настоящим солдатом. А мысли все об обеде. Ведь аппетитные запахи от кухни долетают сюда. Борщ очень вкусный, почти домашний. На второе хоть всегда свинина, но пятьдесят на пятьдесят, а не голимое сало. Питание на удивление хорошее. Никто по крайней мере на голод не жалуется. В этом заслуга майора, нашего командира. К нему мы относимся, как к отцу родному. И называем его между собой батей. А ему и тридцати нет. Он все знает, все умеет. Два года в Афгане отвоевал. Как и наш старший сержант Власов. Кстати, танки в петлицах сменили на парашютики. Мы теперь десантное воинство. Командир тоже поменял эмблемы. Теперь он, майор Кречет, командир учебной десантно-штурмовой роты. И никто близко не догадывается, что творится в его душе. Он подготовит бойцов – десантников. Научит их грамотно убивать противника, и при возможности самим остаться в живых. Он много чего им преподаст. А когда этот процесс закончится, то эти пацаны, ставшие ему за сыновей, укатят на войну, а он останется. И останется только потому, что сам страшно боится этой войны. И никому и никогда в этом не признается. И только себе он может честно сказать, как ему до безумия жутко было ждать смерти. Потому что она была неотвратима, и только чудо могло спасти. Что и произошло в конце концов.

Его группа уже вторые сутки была в глухой осаде. Сзади неприступная скала необозримой высоты. Голая, как череп одного из бывших генсеков страны. По ней однозначно не подняться. А впереди два десятка афганцев. Которые стреляют так плотно, что и головы не поднять. Бьют прицельно с расстояния в сто метров, не жалея патронов. И когда они приблизятся на бросок гранаты, то все будет кончено. Связи нет, жратвы нет, и боеприпасы на исходе. К исходу этого дня все возможно и закончится. Из разведгруппы в пятнадцать человек осталось трое. Он, сержант Карпухин и рядовой Смоленко. Восемь бойцов полегли, когда их гнали к этому месту. Четверо уже умерли в этой ловушке, получив раны не совместимые с жизнью. Как врачи обычно говорят. Хотя кто знает, может и выжили бы, попади в нормальный госпиталь к хорошим врачам. А здесь, под палящим солнцем, у них шанса не было. Вот и лежать в сторонке ко всему безучастные, наливаясь чернотой смерти. А пока смерть не догнала живых, они ведут прицельно – ленивую стрельбу одиночными, выверяя каждый выстрел. Можно бы и почаще, но надо беречь патроны для последнего боя. И пока своим умением классно стрелять, они держат противника в страхе. Ведь те не могут решиться на скоростной рывок, на сближение. Три ствола в умелых руках, которые ударят длинными очередями, могут весь этот почти выигранный бой свести в пользу проклятых шурави. Но к вечеру подойдет подкрепление с гранотометом, вот тогда они и закончат дело. И еще не знают, что эта самая группа нарвалась на русских разведчиков в семи километрах отсюда. И полностью уничтожена в коротком и жестоком бою. И эти самые разведчики двигаются сейчас сюда. И всего через два часа окажутся у них за спиной. Но это еще случится не скоро. Ведь сто двадцать минут на войне очень и очень много.

Иванов, Петров, Сидоров – самые русские фамилии. Если две первые принадлежат людям в основном серьезным и обстоятельным, то третья обычно разгильдяям. Не факт конечно, но такое случается частенько. Вот и курсант Рязанского высшего десантного училища Вячеслав Сидоров относился к этой категории людей. Уже на первом курсе его чуть не отчислили за пьянку. Распивающих после отбоя в каптерке было пятеро. Что конечно много для отчисления. Выгнали двоих худших из великолепной пятерки. Сидоров остался, у него оказались не плохие спортивные показатели. А чтобы впредь о таком он больше не помышлял, дали пять нарядов вне очереди на кухню. Ну и соответственно добавили строевой в индивидуальном порядке. Вроде наказание по местным меркам серьезное. Но как говорится, горбатого могила исправит. На втором курсе курсант Сидоров попался на самоходе. Целые сутки отсутствовал. И снова угроза отчисления. Но тут подступили соревнования по всем видам спорта на первенство ВДВ. А курсанту Сидорову предстояло защищать честь училища в боксе. В среднем весе. А так как заниматься серьезно этим видом спорта особо желающих нет даже среди десантуры, то сам генерал – майор, начальник училища, лично закрыл дело о самоволке. Но пообещал три шкуры спустить с курсанта Сидорова, если он не займет одно из призовых мест. Тот занял почетное второе. Проиграл победителю исключительно по очкам. И с очень минимальным преимуществом. На третьем курсе Славик, как его звали друзья – курсанты, влез в драку в городском парке на дискотеке. Пытались его взять два милицейских наряда в количестве шести патрульных. Не получилось. Потеряв фуражку, две дубинки и рацию, выбитую ногой десантника, менты отступили. А Сидоров благополучно добрался до училища, где утром был опознан этими самыми милиционерами. Командование училища курсанта не сдало. С трудом, но как говорится «отмазали», задействовав чуть ли на Москву. Командир роты майор Здор пообещал отправить Сидорова дослуживать в стройбат, если он о нем еще хоть раз услышит. Но глянув в спокойные, серые глаза курсанта понял. Это для него не наказание. И об этом Сидорове он еще услышит. Месяц курсант драил унылую казарму и квадратные километры коридоров. Но на пользу это не пошло. На четвертом курсе пожаловалась девушка, на которой Сидоров не хочет жениться. И которая ждет от него ребенка. За такие пустяки с четвертого курса не выгоняют. Тем более когда в Афганистане гремит самая настоящая война. Для которой требуются квалифицированные, офицерские кадры. Так что в этом случае курсанта Сидорова даже не наказали внеочередными нарядами. Не до этого. Надо огневую подготовку шлифовать. А девушку замполит училища убедил, что разгильдяй Сидоров ей не пара. И ей просто повезло, что она не свяжет с ним жизнь. Кстати, девушка не была беременной. С грехом пополам Вячеслав Сидоров получил звание лейтенанта и всего через год оказался в Афганистане. На самой настоящей войне. Где у него все сложилось довольно удачно. За два года не получил ни то что ранения, а даже царапины. Хотя боевых выходов было достаточно. А вот этот боевой выход сорван однозначно. Приказ предписывал скрытно, обходя душманов десятой дорогой, выйти в заданный квадрат, найти площадку для высадки десанта и ждать. Лейтенант позже узнает конечную цель своего задания. «Вертушка» должна была доставить оружие и боеприпасы для банды, которая якобы перешла на сторону революции. Но скрытно пройти к намеченной точке не получилось. Нос к носу столкнулись с пятью моджахедами, которых расстреляли практически в упор. Забрали трофеи, отошли на несколько километров от места боя, как снова услышали выстрелы. Стреляли далеко, но не настолько, чтобы не проверить. Кто это там такой боевой выискался? Сработало природное любопытство Сидорова. Тем более, когда скрытность нарушена. Так что со спокойной совестью лейтенант выдвинулся с группой в сторону стрельбы. Через час ускоренного продвижения наткнулись на вялотекущий позиционный бой. А так как оказались в тылу душманов, то грех не ударить им в спину из всех стволов.

Майор Кречет, правда тогда еще капитан, с тоской ожидал смерти в этой безнадежной ситуации. А пока, чтобы об этом не думать, стрелял одиночными по противнику. Чтобы те приближались как можно медленнее. Но их продвижение было хоть и медленным, но неотвратимым. И тактику выбрали беспроигрышную. Вся группа открывает плотный огонь на пару секунд. И в это время трое перебираются вперед на заранее выбранную позицию. Еще два – три часа и душманы приблизятся на бросок гранаты. И тогда все, кранты однозначно. И остается только одно, как можно прицельней бить по этим балахонистым силуэтам. Что тоже в общем то проблематично. Не дает противник своим плотным огнем тщательно прицелиться. А навскидку, какая там точность. И вот когда до смерти осталось всего ничего, сзади по афганцам ударили длинные, автоматные очереди. И всего через пять минут бой был окончен. Спас им жизнь разгильдяй – лейтенант Сидоров. Потом вызвал по рации «вертушку» и со спокойной совестью отбыл в расположение своей части. Нисколько не терзаясь не выполненным заданием. Где он этот лейтенант, что с ним стало, майор не знает. Не до этого. Ведь у него в душе поселился страх, от которого не может избавиться. Так что дослуживал в Афганистане на автомате. И добровольно отправиться в район боевых действий он уже не сможет однозначно. И чтобы хоть как то оправдаться перед собой. Как то замолить грех не достойный воина. Он добился назначения в учебную часть. Где, как ему самому казалось, он сможет принести больше пользы солдатам, отправляющимся на свидание со смертью. И сейчас все силы и знания отдает «зеленым» пацанам, на долю которых выпало очень тяжелое испытание в самом начале жизни.

Почему у меня такое плохое настроение? Как тогда, когда летели на войну. С теми далекими днями все понятно. Тогда неизвестность давила очень сильно. А вот сегодня, сейчас почему я не в настроении, когда возвращаюсь домой, где меня любят и ждут. И когда все страшные испытания позади, на душе тоска хоть вой. А заплакать я уже наверное не смогу. И в этом был совсем не прав. Буду плакать, да еще как, когда погибнет нелепо мой друг, наставник, почти брат. Буду рыдать, когда все в делах вроде наладится, а жизнь потеряет смысл. Ровно гудят двигатели, стюардессы разносят завтрак. И когда с ним покончено, откидываюсь в кресле, закрываю глаза. И снова воспоминания о тех первых днях, когда мой путь воина только начинался.