bannerbanner
Уральская Обь
Уральская Обь

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 3

Дмитрий Арбузов

Уральская Обь

Фотографии, стихи, рисунки, дизайн автора Редактор Левина Елизавета

Я уже тоскуюпо тебе, тайга.Мне бы жизнь такуюгде одна варга.Где не умолкаетколокольцев бег.И так быстро таетсредь июля снег.Я б тогда потужетасмой пояс стянулИ с собакой дружнойв даль седую шагнул,Где себя, словно птица,я оставил впрок.Куда должен явитьсяв срок.

Часть 1

На Кожым

Один день на север, тридцать дней на юг

За окном сплошное безлесье. Только редкие берёзки и ивовый кустарник торчат по ложбинам да по краям водяных окон. Ещё встречаются ели – убогие на вид, будто с намеренно обрубленными ближе к вершинам ветвями. Проезжаем станции со странными наименованиями: «Бугры Полярные», «Песец», «Сивая Маска» какая-то. Дальше ожидаются названия ещё занятнее: «Чум», «Северное Сияние». Даже «Юнь-яга» есть. С началом неэлектрифицированной железной дороги число пассажиров в вагоне заметно убавилось. На станции Сейда мы сделали пересадку на ответвление «железки» в сторону Лабытнанги, и здесь стали встречаться люди в яркой национальной одежде. На Елецкой к нашему одинокому поезду – единственному прицепленному вагону – со стороны тундры подъехали гружёные деревянные нарты, запряжённые северными оленями. И их хозяева говорили на незнакомом нам языке. Изменился не только внешний вид, но и само отношение пассажиров к нашим персонам. Если раньше большие экспедиционные рюкзаки не вызывали у людей особых симпатий, то теперь каждый, кому было недосуг, – а езда в поезде, как известно, сопряжена с известными трудностями ожидания, – норовил обязательно познакомиться с их хозяевами. Да и в целом редкие пассажиры вели разговор более оживлённый и дружественный, по сравнению с молчанием, воцарившимся, как сейчас помню, в переполненном составе на пути от Москвы к Ярославлю. Во всяком случае, различать стук колёс о рельсы я давно перестал, а понятия скуки для меня больше не существовало. К тому же, на подходе к Елецкому тундра расцвела во всей своей красе – запестрела зелёными, синими, фиолетовыми перемежающимися цветами. Исчезли не только последние деревья, но и высокий кустарник. Вместо них открылись нескончаемые пространства карликовой берёзки, иногда разделённые редкими возвышенностями, но, как правило, ровно простирающиеся до самого горизонта. Посреди этих пространств виднелись то чернеющие каркасы буровых вышек, подобные скелетам древних чудовищ, то мелькали подёрнутые сизой дымкой чумы. Вглядываясь в эти горизонты – буквально прилипнув к окну – я никак не мог отделаться от мысли, что являюсь главным героем фильма Джима Джармуша «Мертвец». Ещё вчера, можно сказать, моё мировоззрение простиралось не дальше МКАДа: Москва была центром мира, границы которого заканчиваются в районе кольцевой автодороги. Сегодня же всё резко переменилось. Я уже чувствовал, что мои биологические часы начинают вести другой отсчёт, измерять время не минутами – днями; что мой организм в предчувствии иных, отличных от цивилизованной городской жизни условий начинает перестраиваться, как будто заранее знает, что за жизнь ожидает его впереди. «Что это?» – спрашиваю я себя. Опыт предыдущих путешествий или генетическая информация, до определённого времени сокрытая в глубине клеточного вещества и проявляющаяся только в экстремальных условиях? Иван Безруков, мой напарник по путешествию, только пожимает плечами. «Я ничего подобного не чувствую, – говорит он. – Разве что страх».

Я его понимаю. Страх перед неизвестностью, надо признаться, испытываю и я. Ведь задуманный нами маршрут будет проходить по самым ненаселённым областям Европейской части России. Ни связи, ни ружья, ни дополнительных продуктовых забросок, ни вообще какой-либо помощи со стороны. Двести пятьдесят километров по горам напрямую, неизвестная местность и отсутствие населённых пунктов на всём протяжении маршрута, с расчётом лишь на случайные встречи с людьми, удачную рыбалку и хорошую погоду – месяц автономного путешествия ожидает нас. И всё, что потребуется для жизни на этот месяц, мы должны унести с собой, предвидя любые случайности, не упустив ничего. Потому-то у меня в рюкзаке припрятаны даже запасные пряжки к нему, а билет на поезд я верчу в руках и не знаю, то ли оставить его в качестве закладки в будущий дневник, то ли выбросить, потому что даже он, такая ничтожность, имеет свой вес. Горы уже близко, скоро выходить, и чувство страха постепенно нарастает. «Куда мы едем?» – задаюсь вопросом. Куда я увлёк человека, который в горах то никогда не бывал и даже не имеет реального представления о предстоящих трудностях? Я отдаю себе отчёт, что действовать в подобных условиях, связанных с риском для жизни – сплошной авантюризм, и в голову закрадывается крамольная мысль: «Может, пока ещё не поздно, вернуться?»

Но конечно, это всего лишь блеф, и о возвращении не может быть и речи. Приблизившись к горам, поезд делает очередную остановку. «Следующая ваша – Полярный Урал», – предупреждает милашка-проводница, и мы сразу же начинаем увлечённо готовиться к выходу. Пара продолжительных, огибающих отроги поворотов узкоколейной железной дороги, проложенной всего каких-то пятьдесят лет назад, и всё – вот они, перед нами – горы, о которых мы мечтали так долго. Как-то не верится, что подниматься в них предстоит уже сегодня, буквально сейчас; что мечты способны так быстро осуществляться. Все пассажиры вагона желают нам удачи и прощаются с нами, кто-то даже помогает закинуть на плечи тяжёлые рюкзаки и провожает до тамбура. Дизель резко тормозит и, задержавшись ровно настолько, чтобы выпустить двух человек, взревев облаком чёрного дыма, снова начинает набирать ход. Пассажиры машут нам на прощание, поезд удаляется. Голову начинает кружить густой запах тундры, настоянный на горном воздухе и волшебном духе трав. Вобрав полной грудью омывающий с головы до ног аромат путешественнической жизни, я почувствовал, как сердце моё замерло от чарующего восторга, и вдруг понял, что путешествия – это навсегда.

В Добрый Путь!В сердце грустьРасставания с домом,И тревоги чуть-чутьПеред всем незнакомым.Но уляжется всёНа полях убеждений,Когда вдруг занесётТебя волей виденийВ край безоблачных дней,В мир забытых мечтаний,К встречам новых друзей,Мимолетных свиданий.Так и будешь идти,Есть к чему прикоснуться!Но однажды домойВдруг потянет вернуться.И вернешься – силен,Будто с ветром братимый.А когда он уйдёт,Ты поймёшь ощутимо.И потянет опятьСвить узор дальних странствий,Вновь пустить время вспять,Оказаться в прекрасном.И не сможешь уснутьПред дорогою дальнейСам себя в добрый путьОкрыливший мечтами.

Ещё мгновение – и вокруг нас образуется строгая тишина. Горы южной части Полярного Урала, сверкающие острыми стальными гранями, темнеющие мрачными стенами каров – нишеобразными углублениями, врезанными в верхние части склонов гор, режущие взгляд белыми, простирающимися до подножий полосами снежников, – вот они, рядом; до них, как говорится, рукой подать. Прямо напротив станции притаилось зеленоватое горное озеро, низкие берега его украшены россыпями мелких и крупных, угловатых камней, по которым так легко перешагивать через многочисленные весенние ручьи. Да, время – конец июня, а здесь только наступила весна. По словам местных, ещё две недели назад в этих краях падал снег, а листьев на карликовой берёзке и вовсе не было. Миновав озеро, стали подниматься к истокам реки Собь по типичной каменистой горной тундре, а потом по появившейся из-за бугра дороге. Страха перед неизвестностью как небывало, вокруг так красиво, что захватывает дух, а ноги сами с легкостью шагают вперёд в направлении перевала по некогда пробитой геологами вездеходке. Железнодорожное полотно и станция – три одиноких домика для путейцев вскоре остаются далеко внизу и становятся столь миниатюрными, что кажутся обманом зрения. Увы, всё людское по сравнению с идиллией природы именно таково, как эти домики-околотки, подобные нескольким крупным песчинкам, розно сгруппировавшимся посреди окружающего нас нескончаемого горного пространства, думаю я. И в моё настроение закрадываются ностальгические нотки. Станция «Полярный Урал» – это первый и последний оплот цивилизации в нашем длинном пути на юг.

Подъём на перевал с непривычки тяжёл. Если бы не вездеходная дорога, то его широкая седловина, представляющая собой сплошное нагромождение каменных глыб, преодолевалась бы с огромным трудом. На ночёвку встаём прямо у обочины, на более-менее ровном месте, отвоевав его у камней, с видом на истоки Соби. Костёр делаем из раскиданных повсюду дров – обломков досок, вагонки и даже шпал. Дорога, по которой мы взошли на перевал, идёт с северо-востока, со стороны посёлка Полярный, известного своими геологоразведочными экспедициями в этих краях, ныне пребывающего на грани расформирования. В 70-х – 80-х годах XX века из Полярного проводилось интенсивное освоение близлежащих горных районов, поэтому валяющиеся на высоте шестьсот метров шпалы – явление, можно сказать, заурядное. На это я, кстати, тоже рассчитывал, когда в последний момент отказался брать с собой примус, груз лишний. «Прорвёмся как-нибудь», – сказал тогда Ивану. Вместо примуса, на крайний случай, если будем вынуждены пережидать длительную непогоду, мы захватили с собой орехи, дополнительное количество сухого молока, сахара и вермишель быстрого приготовления, извлечённую из дошираковских упаковок и сложенную в отдельный полиэтиленовый пакет. Всё это общим весом равноценно примусу, но, в отличие от последнего, более питательно и будет использовано без остатка. А воду, в случае необходимости, всегда можно подогреть под тентом, не вылезая из палатки, используя запасённую бересту и закопченную (чёрную) ёмкость. Вскипятить её, конечно же, не удастся, но довести до достаточной температуры, чтобы заварить вермишель или развести с сахаром молоко, то есть поужинать, вполне хватит.

– Что-то после такого подъёма с сорокапятикилограммовым рюкзаком за плечами и есть не хочется, – заявил Иван. Но мы всё равно перекусили – чаем с остатками прихваченной в поезд сгущёнки. Потом я ещё некоторое время сидел и смотрел на северо-восток, в сторону недавно скрывшегося солнца. Оно уже начинало подниматься заревом лимонного цвета почти оттуда же – из-за восточного чёрного гребня, вплотную подступившего колоссальными скалами, похожими на гигантские когти мифической птицы, к нашей, с трудом растянутой на перевале палатке. Ни звёзд, ни темноты, только слегка лазурное задумчивое небо, неожиданно освободившееся от застенчивых облаков – вот и вся короткая, двухчасовой продолжительности, восхитительная ночь! Будто время вообще остановилось, наступил предел бесконечному развитию всего живого, а солнце, подчинённое букве ритуала, в благоговении замерло на одном месте. Что это? Шутка? Или я уже задремал, уставший с дороги, незаметно для себя соскользнув в сон? Ответом мне послужил пронзительный крик скопы, с золотистыми каплями солнечного света на размашистых крыльях парящей над вершинами гор, возвещающей, что новый день уже близок.

Прости меня, мама!

Сегодня больше молчу, потому что заметил, как взгляд мой на мир меняется – погрузился в себя. Достаточно было поспать на новом месте, чтобы это почувствовать. Пробуждение ото сна это маленькое рождение человека, момент воспоминания, когда ты взглянул на реальность впервые. Мы больше не живём в плоскостном мире и смотрим на всё иначе. Теперь с каждым наступающим днём, каким бы он ни был, мы будем уходить в горы всё дальше – туда, где пока что розовеют одни только контуры их.

Пути назад нет. С маршрута некуда сойти. На восток и на запад от Уральского хребта простирается сплошная тайга. От станции «Полярный Урал», последнего оплота цивилизации, в котором нет ни магазина, ни постоянных жителей, нас отделяет дневной переход, и это расстояние будет только нарастать. Путь, который предстоит проделать до реки Кожым, явно превысит двести пятьдесят километров, и я даже загадывать не хочу, какое расстояние мы преодолеем в конечном итоге. Главное – это не останавливаться и двигаться вперёд, хоть на шаг в день, стремясь к победному концу. Временами мне кажется, что мы сумасшедшие. И тогда внезапно меня охватывает смешок. Черт возьми, да мне всё это нравится!

– Дима, что с тобой? Уж не заболел ли? – спрашивает Иван. – Не удивлюсь.

Он тоже задумчив самого утра. Только один раз поинтересовался, поправляя съёхавший на бок рюкзак, сколько нам вообще до Кожыма идти, и я не стал его расстраивать, ограничив всё той же цифрой, которой успокаиваю себя. Сам же подумал: «И я ведь родным ничего не сказал. Куда мы отправились, в какие места – это да, но что и как…» Не стал их пугать, чтобы не волновались излишне – недоговаривать часто бывает полезно, как и вообще нарушать любые правила. Лишь бы только с дорогами везло, да погода стояла хорошая, и поменьше низовой, буреломной тайги». И опять усмехаюсь себе: как обычно, слишком многого хочется! Главное – это погода, солнце. Ветер с дождём здесь, или ориентирование в насевших на горы облаках, ничего хорошего не сулят. «Погоды не будет, всё остальные трудности цветочками покажутся, – подвёл я итог размышлениям, – Вот этими самыми, которые мы сейчас, не глядя, вдавливаем в грязь сапогами».

– Что ты там всё бормочешь себе под нос?

– Видно, пытаюсь научиться радоваться тому, что уже есть. Погодка то какая, а?

– Да, жара! Ветерка не было бы, и всё, – перевёл дыхание Иван. – Как в пустыне, только вместо песка голые камни. В жизни бы не подумал, что мы за Полярным Кругом. Настоящая пустыня!

– Ага, субарктическая, – пошутил я. Потом вспомнил, что здесь, севернее, такая существует на самом деле, а местность в районе вчерашнего перевала носит название каменистой горной пустыни.

А солнце, и правда, сегодня раскочегарилось не на шутку. В небе ни облачка. Ваня прав: если бы не ветерок с гор, со снежников, плохо бы пришлось. И всё равно…

– Здесь ни солнце, ни тучи не задерживаются надолго, – добавляю вслух. – Как и лето. Длится одна зима.

Спуск с Конгорского перевала в долину реки Макар-Рузь случился по сочащейся между камнями воде, ещё ниже вездеходная дорога превратилась в единый водный поток. По всей долине то тут, то там между островерхими глыбами белеют снежные полосы, а истоки ручьёв местами и вовсе укрыты мощными наледями. В это трудно поверить, но здесь только-только наступила весна, буквально несколько дней назад. Многие растения ещё даже не успели расцвести, они только приходят в себя после зимы, всегда лютой в этих краях. Солнце растопило лишь поверхность суровой земли, тепло ещё не проникло в её мёрзлую глубину, в результате чего и образовались обильные серебрящиеся потоки, стремительно сбегающие со всех сторон вниз. «С ума сойти», – ослеплённый светом Ваня прикрывает ладонью глаза. Вскоре на пути встретился брошенный вездеход, привставший «звёздочкой» на камень и нацелившийся карабкаться, наверное, в небо, но так и не сумевший больше сдвинуться с места, опустошённый стонущими ветрами, помятый скрипучими морозами, добела раскалённый полуденным солнцем, проржавевший внутри. «Старый романтик, – поприветствовали мы его. – Что, задумал остаться тут навсегда?» Несколькими километрами ниже «романтика» наткнулись на токарный станок, приваренный к железной платформе, на которой его, видимо, притащили, и тоже ржавый. Придумать кличку станку нашему воображению уже было не под силу Вокруг полно хлама, торчат покорёженные каркасы балков – передвижных геологических домиков. Среди мусора – обложка от справочника «садовода-огородника» и женские туфли. «Чего только в горах Полярного Урала не встретишь», – философски замечаю я.

Комары налетели к вечеру, окружили нас громадной толпой и больше не отставали уже ни на шаг. Откуда только, спрашивается, взялись в горах? Я наблюдаю, как они преследуют моего напарника серым шлейфом длиной метров пять, сохраняя между собой определённую дистанцию, как бы выстроившись в очередь, чтобы «всем хватило». Плотность тучки насекомых пугает. А ведь это только начало… Перед устьем Визувшора, в месте брода, переходим Макар-Рузь, реку уже достаточно крупную. Воды по пояс. Это первая река на нашем маршруте, не считая истоков Соби. Неподалёку от брода брошенная база геологов; громоотвод ещё торчит. Рядом с крайним, обитым толем домиком-баней, под крутым бережком небольшого озерка, пестреют кустики можжевельника. Это первая крупная растительность, встреченная с момента нашей высадки с поезда. До зоны леса идти ещё километров десять, не меньше; на этой широте его граница не поднимается выше двухсот – двухсот пятидесяти метров, мы же пока что крутимся на отметке триста пятьдесят. Горы, увиденные нами вчера и сегодня представляют собой сплошное нагромождение камня и льда как на пологих участках, так и на крутых. О лесе не может быть и речи. Остаётся только радоваться, что мы не оказались здесь в непогоду, когда долина продувается ветрами с Ледовитого океана насквозь. Пришлось бы несладко. Жары нам, правда, тоже уже хватило, на себе ощутили, что это за штука такая! На территории геологического лагеря сразу же бросаем рюкзаки, забегаем в один из домов и захлопываем за собой дверь, оставляя комаров гудеть снаружи – переводим дух. Тут же решаем и заночевать, располагаясь на оставленных геологами железных кроватях. Квартирный вопрос для бродяги никогда не стоит!

Утром с погодой начинает твориться уже что-то недоброе. Я смотрю в небо и не верю своим глазам. Третий день светит солнце и одна густая строгая синь. На Урале я в четвёртый раз, но такое здесь вижу впервые. Сегодня даже ветерка нет – наверное, остался резвиться за вчерашним бугром. Значит, будет ещё жарче, чем вчера. Выбравшись обратно на большую дорогу, следуем по ней вдоль цвета сапфира озера, пройти мимо которого мы не в силах – так и хочется искупаться! По водной поверхности, ближе к берегу, дрейфуют льды – миниатюрные айсберги, кажущиеся на фоне отдалённого берега настоящими гигантами. Ну как не проплыть рядом с ними? И мы устремляемся в иссиня-зеленую глубину. От ледяной воды темнеет в глазах, как угорелые выскакиваем оттуда на снежник. Снег обжигает ступни, не позволяет даже ходить по нему и уж тем более стоять. Второй раз нырять уже страшно до слёз! Дальше в долине реки встречаются и другие подобные этому озёра, разного размера и формы, но купаться мы больше не отчаивались. Интересно, что некоторые из водоёмов располагаются на несколько метров выше уровня реки. Я даже специально разок спустился к реке посмотреть так ли это, не является ли понижение простым обманом зрения. Оказалось, что нет.

Ближе к обеду опять прилетели комары, чтобы дальше, как уже повелось, не отставать ни на шаг. Всё, больше не искупаешься – мигом сожрут! Вскоре Макар-Рузь вошла в равномерный скалистый каньон, а мы полезли на сопку огибать это нехитрое препятствие по россыпям остроугольных глыб – по курумам. Стали попадаться отдельно стоящие лиственницы, началось красивое редколесье, местами украшенное проглядывающими из-за верхушек реденьких деревьев скалами. Через километр после каньона дорога раздвоилась, и мы пошли на восток в сторону другой реки, находящейся за водоразделом. Но рано было радоваться этой новой, существующей и ведущей в нужном нам направлении дороге. Вездеходная полоса, прорывающаяся через топкие, изредка перечёркнутые лоскутами ольхового кустарника низины, надолго обратила последние в месиво из торфа и грязи. Мы изрядно попотели прежде, чем добрались до виднеющегося участка леса, который оказался местами ещё укрыт снежным настом, оставшимся с зимы. После этого дорога черканула в сопку, потом сразу упала вниз, где опять упёрлась в болота, и снова почти два километра мы были вынуждены хлюпать по жиже. Наконец с крутого, забитого ольховником склона, нашим разморённым, помутнившемся от комариного нашествия взорам открылась долгожданная речка Степрузь! На её каменистом берегу мы и устроили заслуженный послеобеденный отдых.

– Ну вот, – громко заверяю я товарища, отплевываясь от насекомых, которых даже дым плохо отпугивает, – Одну десятую часть расстояния до Кожыма уже прошли.

Вторая половина дня была посвящена переходу в долину реки Большая Хараматолоу. Здесь нам опять повезло – была дорога. Но на водоразделе в виде чаши с озером, окружённом вплотную подступившими горами, нас поджидало очередное тундровое болото. Справа подбирается вода, слева – наваливаются крупные камни и торчат заросли горного леса, мы же пытаемся не утонуть где-то посередине. Один раз я недостаточно прижался к скользкой обочине, побоявшись повредить о кусты драгоценный накомарник, и тут же провалился по пояс – хорошо успел вовремя ухватиться за торчащие ветки и выбраться с помощью них. Иван, видя такое дело, накомарник предусмотрительно снял, и комары тут же набросились на него. Впереди, за изгибом разъезженной вездеходной «дороги», показались очередные топи – делать нечего, Ваня в отчаянии зачерпывает рукой грязь и растирает её по лицу, шее, рукам и, прижав к груди накомарник, как нечто святое, продолжает свой трудный путь. Я наблюдаю за его героическим продвижением, сопровождающимся чавканьем грязи под ногами: взлохмаченный вид моего напарника испугает сейчас кого угодно. Но вот, впереди близится конец нашим мучениям – болото выклинивается, дорога поднимается на пригорок и сворачивает в лес. Выбравшись на твёрдую землю мы быстро набрали темп, как будто хотели скорее уйти прочь от гиблого места, и через километр густого, сначала лиственничного, потом елового леса вышли к берегам Большой Хараматолоу неподалёку от её слияния с Малой – на юго-восточную окраину гор Собского массива. С ходу стали переходить эту крупную реку, разливающуюся в месте брода метров на сто, и поэтому мелкую. За ней выбирали место для стоянки, где больше дров. Вокруг берёзы, рябины, птицы поют – настоящий лес! Но комары не дают разгуляться, быстро загоняют в палатку. Поэтому на ночь даже не умывались. С Ивана комками сыплется грязь, от него веет тиной.

– Это был полный «ку», – заявляет он.

– Где это ты научился, – говорю, – грязевые ванны принимать?

– По телевизору индейцев показывали… Сам то что, лучше что ли? Всего третий день путешествия, а во что мы уже успели превратиться?!

– Мамы нас теперь не узнают, – смеюсь я.

Дорога в никуда

Временные рамки нарушены. Мы пришли в эти горы только вчера, а кажется, что находимся здесь уже целую вечность. Разбудила жара, выгнала на реку купаться – прогонять сон. Состояние организма вялое, он ещё только приспосабливается к новым жизненным условиям. Но есть уже совсем не хочется. Да и нечем себя побаловать – рыбы в реке нет.

Четвёртый ходовой день ознаменовался появлением мошки – маленького, невинного на вид насекомого, способного мощными челюстями, видными только под микроскопом, в момент разгрызать кожу человека. Десятка с три мошек закружилось вокруг каждого из нас, как только мы высунули облезлые от загара носы из палатки.

– Этого ещё не хватало, – ворчанием прокомментировал её появление Ваня, выскрёбывая из миски остатки скудного пайка. Он хоть и умылся, но вчерашняя грязь продолжала, уже как нечто само собой разумеющееся, красоваться на нём.

– Если будет также жарко, гнус ещё наплодится, – самым благодушным тоном комментирую я, как всегда расположенный поболтать. Настроение отличное: мошки, комары – чёрт с ними, ощущение свободы на фоне нетронутых человеком красот перекрывает всё…

– Типун тебе на язык!

От Большой Хараматолоу до Малой около трёх километров, продолжающаяся вездеходная дорога и здесь ведёт местами по болотам. На подходе к Малой Хараматолоу количество мошки увеличилось, а после брода за рекой почему-то сразу спало. Дальше дорога форсировала реку неоднократно, количество мошки то нарастало, то резко уменьшалось опять. В одном месте переходить Хараматолоу в очередной раз не стали, а «мило» прогулялись по скалам до следующего брода. Иван чуть замешкался, и мошка в миг разъела ему живот до крови. Я как увидел – сам испугался, а ведь с подобной «причудой природы» уже имел дело. Мошка любит мягкие места, поэтому лезет куда ни попадя и грызёт. Ранки начинают сочиться, в результате чего места укусов выглядят страшно, а смешиваясь с потом вдобавок непрерывно чешутся. Чтобы ничего подобного не случалось, пояс всегда надо туго подвязывать, иметь высокий ворот верхней одежды, например водолазки, под горло затягиваемый накомарник и длинные рукава с резинкой, – одним словом, выглядеть как пчеловод. Руки смазываются репеллентом. Слава богу, мы заранее это продумали, и всё у нас было. Сложись иначе, и трудно было бы даже предугадать исход начального этапа нашего путешествия.

Обогнув скалы, вездеходка повела по реке, по камням, всё прямо и прямо – чётко на юг. Здесь тоже местами лежит снег, но он быстро тает – это угадывается по освобождённым от него участкам, только подающим признаки растительной жизни. Интересно наблюдать рыхлый снег и рядом с ним яркие «клумбочки» жёлтых, сиреневых, красных цветов… Минуем несколько крупных плёсов, я пробую рыбачить – безрезультатно. Зато, приноровившись, сбиваю шестом речную крачку, с криком «к-киррр» пикирующую на нас. В стороне от последнего брода через реку, из редколесья, лукаво выглядывают на дорогу останцы – отдельно торчащие скалы, образованные тысячелетними процессами выветривания более слабых по сравнению с ними пород. Мимо этой достопримечательности настоящие путешественники, конечно же, пройти не в силах. Рюкзаки остаются чернеть на дороге, а мы, высоко поднимая ноги (ну прямо как олени) поднимаемся от реки вверх по невысокому склону, утонувшему в глянцевой зелени карликовой берёзки. Наверху его, в окружении десятка развороченных глыб, нас и встречает группа останцев неопределённых, навивающих самые разные мысли, форм; а поодаль от неё в виде стеноподобного, единого к основанию монолита, топорщится ещё одна. Впечатление фантастическое! Овальные наклонные плиты, будто отполированные, вытянутые вверх, напоминают эскизы инопланетных космических кораблей из красочно оформленных сборников фантастики, другие, громоздящиеся друг на друге, подобны уродски состряпанному пирогу с пережжёнными, почерневшими, покорежившимися коржами. Фотографированию мешают комары, которых со стороны заходящего солнца почему-то летит всегда больше.

На страницу:
1 из 3