Ловушка для Бесси

Все еще смутно надеялась, что отец образумится, Элис выжидала момента, когда у него будет хорошее настроение, продумывала убедительные доводы. Несколько вечеров подряд, она возвращалась домой по-раньше. Ей казалось, что это успокоит его, и он будет настроен не так враждебно. Но дома ее встречало все тоже угрюмое лицо и насупленные брови. Так что она не выдерживала и сбегала на западную улицу, где ее ждали ласки, объятья и любовь.

Старый мистер Барнхем не спал ночами. Дочь шла по скользкой дорожке, он видел это вполне определенно. Следовало поговорить с ней, образумить ее, в этом он видел долг отца, но ему не хватало выдержки. Мешала гордость и старческая раздражительность. Он видел, что не имеет на дочь прежнего влияния, и это глубоко уязвляло его самолюбие. Каждый вечер старик давал себе слово быть более терпимым в разговорах с дочерью, но утром, глядя как она тщательно наряжается, как долго вертится перед зеркалом, очевидно, чтобы произвести впечатление на этого проходимца, сердце его закипало, и он говорил ей гадости. Когда она уходила в слезах, он корил себя за несдержанность и снова клялся, что вечером, когда она вернется, он будет говорить с ней иначе. Но вечером все повторялось, и ему никак не удавалось донести до нее свои тревоги и образумить ее. Он ни на минуту не допускал мысли, что сможет принять ее выбор. Он мог только уберечь ее от ошибки, которую она намеревалась совершить. Этот мерзавец (а мистер Барнехем теперь не называл его иначе) никогда не переступит порог его дома и не станет его зятем! По развязному виду, по щеголеватой манере одеваться, по той нахальной бесцеремонности, с какой он тискал руку его дочери, мистер Барнхем сделал вполне определенные выводы об этом человеке, и никакие уговоры не могли бы разуверить его. Его только поражало, что Элис, его Элис! такая рассудительная, такая скромная, могла увлечься этим бездельником и прохвостом. Она должна была бы обратить внимание на мистера Вурса, владельца кондитерской с улицы напротив, их старого знакомого, который явно был к ней не равнодушен, или мистера Нича, нотариуса с Бромли-роуд, вдовца, который как раз подыскивал себе жену, как слышал мистер Барнхем. Конечно, они не были бравыми молодцами, не слишком большое значение придавали своей внешности, не умели говорить дамам комплименты, а у мистера Нича и вовсе было двое детей. Но это были надежные люди, солидные и вполне обеспеченные. В их серьезности можно было не сомневаться. Мистер Вурс прямо дал понять ему в приватной беседе, что Элис всегда производит на него самое благоприятное впечатление, и что он в восторге от ее красоты и бойкого нрава. Обоим кандидатам тоже было за сорок, но в их случае это было простительно. Эти люди крепко стояли на ногах и сумели бы позаботиться о ней, тогда как мерзавец, задуривший ей голову романтическими бреднями и слюнявыми поцелуями, мог только ввергнуть ее молодую жизнь в нищету и безденежье. Мистер Барнхем отлично преставлял себе чем закончится эта связь. Через пару лет, его дочь, подурневшая от многочисленных изнуряющих забот, будет сбивать башмаки в поисках лучшей работы, чтобы этот человек смог купить себе новый жилет или шляпу! От таких перспектив у старика сводило скулы. Ну что прикажешь делать с вздорной девчонкой!

«Хорошо, – рассуждал сам с собой мистер Барнхем. – Пусть сердце ее не лежит ни к мистеру Вурсу, ни к мистеру Ничу. Но ведь не это же ничтожество, жалкий франт, у которого нет ни работы, ни денег и который, еще не женившись, до поздней ночи таскает ее по городу и морочит голову!». Он, мистер Барнхем, видит его насквозь. Ни один порядочный отец не позволит своей дочери, если только она ему не безразлична, связать судьбу с этим проходимцем. Понятно почему они просто не обвенчаются! Ждут, что он раскошелится и станет им помогать. Долго же им придется ждать!

Даже если бы они с Элис смогли бы поговорить по душам, этот разговор вряд ли принес бы пользу. Никакие родительские предостережения уже не могли образумить Элис. Мысленно она уже считала себя замужней женщиной, брак был для нее всего лишь вопросом времени. Отец, к советам которого она так прилежно прислушивалась раньше, теперь казался ей старомодным, отставшим от жизни человеком. Что он понимает? Он, конечно любит ее, но заботясь о ней, забывает самое главное, что она молода и сама хочет любить. Элис больше не могла полагаться на его жизненный опыт, на его предостережения. Он слишком предубежден, слишком упрям и совсем не хочет понять ее.

Терзаемые взаимными претензиями, они стали почти врагами, хотя и думали друг о друге постоянно. Когда отец особенно донимал ее своей грубостью, она тешила себя надеждой, что Грем сам предложит ей пожениться, не дожидаясь помощи со стороны. Пусть придется нелегко первое время, почти не будет денег и придется много работать, но это было бы лучше, чем лелеять призрачные надежды на то, что отец образумится и поможет им.

Но Грем ничего не предлагал. Он все еще искал работу, но то ли он был недостаточно настойчив, то ли ему в самом деле не везло, но место никак не находилось. Он истратил почти все сбережения, и теперь частенько бывал не в духе.

– Даже не знаю, милая, почему так происходит. – говорил он жалобным голосом. – Ничего не получается, сколько я ни стараюсь! Я был сегодня в трех местах, в разных районах города. Ноги у меня просто отваливаются, так много пришлось ходить пешком. Мне везде отказали. Не могу же я наняться на фабрику простым чернорабочим!

Элис была вполне с ним согласна. Представить Грема, такого модного, с такими изысканными манерами, среди ужасных, грубых, неотесанных людей, было невозможно. К тому же, он уже не мальчишка, а работа на фабрике предполагала тяжелый физический труд.

Она брала его голову и сочувственно прижимала к груди, утешая как ребенка.

– Успокойся, милый! У тебя все получится. Ты ведь ищешь работу не так давно. Нужно время, чтобы найти хорошее место. А я… я готова ждать, сколько потребуется. Во мне ты можешь не сомневаться.

Он вырывался из ее рук и раздраженно говорил:

– При чем тут это? Дело не в тебе. Просто у меня почти кончились деньги, вот и все. Мои запасы на исходе. А скоро первое число, и надо будет платить за комнату. И вообще… Мне даже не на что сводить тебя в кино и в заведение. Я оставил небольшую сумму, чтобы переехать в другой город. Может там мне повезет больше, даже не знаю… – он в волнении запускал руку в волосы, как делал всегда, когда волновался или нервничал. О переезде, якобы запланированном им в случае неудачи, он говорил с самого начала их знакомства, и каждый раз у Элис замирало сердце. Теперь, когда они собирались пожениться, она ждала, что он позовет ее с собой.

– А если все-таки придется уехать, – робко спрашивала она. – мы поедем вместе?

Грем отвечал так туманно, что невозможно было понять его намерения, а она боялась потребовать прямого ответа. Он, видимо, не считал ее своей невестой, и наверное, вполне мог уехать один. Такие разговоры тревожили Элис, заставляли холодеть от страха, и вызывали желание как-то привязать его к себе. Но как это сделать, она не знала. Единственное, что она могла – все время поддерживать его, чтобы он чувствовал, что всегда может на нее положиться. Но в глазах Грема моральная поддержка стоила мало. Когда Элис начинала утешать его, он почему-то всегда раздражался. Что толку от красивых слов? Чем пустословить, лучше бы потребовала денег у отца. Вот это была бы настоящая помощь! В такие минуты он становился холодным и отстраненным, и Элис понимала, что он дорожит ею не так уж сильно.

Решение пришло неожиданно. Оно не избавляло от проблем, но по крайней мере, давало небольшую отсрочку, и внесло в их отношения некоторую стабильность, и Элис удивлялась, как оно не пришло ей в голову раньше. Ведь это было так естественно! Они любят друг друга, собираются пожениться, почему же когда у нее есть деньги, он должен выкручиваться и нервничать? Все что имела она, должно принадлежать ему. Правда, своих денег у нее было немного, но отец каждую неделю выдавал ей небольшие суммы на хозяйство и никогда не спрашивал, как она тратит их. Расходы в ее прошлой жизни были столь невелики, что иногда у нее набегала довольно крупная сумма. Мистеру Барнхему это нравилось. Это означало, что как хозяйка – Элис весьма благоразумна. Теперь она тратила чуть больше, но все же экономно. «Так почему же, – думала Элис, – я должна стоять в стороне, когда Грему так трудно?

Словом, она предложила ему деньги.

Грем бурно протестовал, и они едва не поссорились. Он считал, что такое предложение унижает его как мужчину, и отказал ей наотрез. Но Элис была терпелива, настойчива и долго убеждала его в своей правоте.

– А если бы я попала в трудное положение? – спрашивала она, считая этот вопрос своим главным аргументом. – Разве ты не помог бы мне? К тому же, мы скоро поженимся, и у нас все будет общее. Какая разница, когда мои деньги станут твоими, до или после свадьбы?

Грем не находил ответа. Он только говорил, что это неправильно, и твердо стоял на своем, до тех пор, пока домовладелица, миссис Фарли, не напомнила ему весьма сухим тоном, что уже третье число, а он все еще не заплатил за комнату.

Разговор состоялся в один из прелестных воскресных вечеров, когда Элис и Грем, веселые и довольные, возвращались в его комнату с пакетом горячих булочек. Они сильно продрогли и теперь жаждали напиться горячего чаю и посидеть в тепле. Они уже собирались подняться на второй этаж, когда мисс Фарли внезапно преградила им путь.

– Мистер Стоккер, – сказала она, недовльно поджав губы. – Сегодня третье число, а вы все еще не заплатили мне. А ведь я, помнится, предупреждала вас, что не люблю двух вещей: если мужчина водит сюда посторонних девушек, и задерживает квартирную плату. На первое я закрыла глаза, – она выразительно посмотрела на Элис. – Но задержки с деньгами я не потерплю, так и знайте.

Это была бойкая сорокапятилетняя вдовушка, весьма деловая и предприимчивая. Миссис Фарли терпеть не могла, когда не получала деньги, на которые рассчитывала. С постояльцами, которые доставляли ей хлопоты и не платили в срок, она расставалась без сожаления. Но Грем ей нравился. Она находила его привлекательным мужчиной, и если бы не присутствие Элис, говорила бы куда более любезно.

Эта девушка, красивая, молодая, с нежным румянцем на щеках, напоминала миссис Фарли, что она сама уже немолода и далеко не так соблазнительна. Она могла бы ходить по улице целый день, у нее все равно не появился бы такой чудесный румянец, лицо только пошло бы красными пятнами и кончик носа посинел бы от холода. Миссис Фарли одевалась дорого, украшала руки браслетами, тщательно следила за собой, и считала себя вполне привлекательной, но рядом с Элис чувствовала себя потасканной и увядшей. Это ее невероятно злило, она ревновала постояльца к этой девушке и ненавидела ее. Элис тоже смотрела на нее с вызовом, но не потому что была красивее и моложе. Об этом она не думала. А потому, что от миссис Фарли зависел комфорт ее жениха, и он вынужден был заискивающе улыбаться и источать обаяние. Обида за Грема заставила Элис решиться. Она открыла сумочку и протянула миссис Фарли несколько купюр.

– Вот, – сказала она, стараясь не смотреть домовладелице в глаза, чтобы не выдать своей неприязни. – Извините нас, пожалуйста. Это больше не повториться.

Миссис Фарли восприняла эти слова как вызов. «Я моложе и гораздо привлекательнее тебя. Тебе никогда не заинтересовать его. Он на тебя даже не смотрит, потому что рядом – я.» Она взяла деньги и нехотя освободила проход.

– Ну что ж… на первый раз, я вас прощаю. Я женщина сердечная, все знают про мою доброту. – сказала она им вслед. – Я только люблю, чтобы во всем был порядок. Вот и все.

Поднявшись к себе и закрыв за собой дверь, Элис и Грем переглянулись и прыснули со смеху.

– Должно быть, она влюблена в меня по уши. – тихо смеясь, сказал Грем.

– Похоже на то. – согласилась Элис. – А меня она терпеть не может.

Грем вдруг перестал смеяться и нежно заглянул ей в глаза.

– Ты меня сегодня выручила, детка. Если бы не ты, мне пришлось бы съехать.

– Ну, не думаю! Если бы ты поулыбался ей еще немного, она бы простила тебе долг.

– В следующий раз я так и сделаю, – он притянул ее к себе и поцеловал в душистую щеку.

– Ну уж нет! Лучше я буду оплачивать твое жилье, так мне будет спокойнее. Я хочу, чтобы ты улыбался только мне.

С этого момента началась новая пора в их отношениях. Каждый вечер, перед тем как покинуть его, Элис оставляла Грему два фунта, а на следующей неделе без напоминаний разыскала миссис Фарли и отдала деньги за аренду. Миссис Фарли было глубоко плевать, кто именно платит ей, и она молча взяла деньги. «Наверное, он ужасно хорош в постели, если она готова платить за него из собственного кармана. – подумала вдова, разглядывая купюры на свет. – Какое падение нравов!»

Решение иметь общие деньги внесло в их отношения спокойствие и сблизило их. По крайней мере, Грем мог теперь спокойно искать работу, не особенно задумываясь о завтрашнем дне. Но такова была его натура что, как только финансовый вопрос становился чуть менее острым, Грем тут же забывал об экономии. Ему захотелось купить Элис ту самую модную шляпку, из-за которой они познакомились. Оказалось, что шляпка ей не идет, и они купили другую, почти в два раза дороже. Грем буквально силой заставил Элис купить ее. Потом ему понравился белый шелковый шарф, и после шляпки она уже не смогла отказать ему. Они покупали конфеты в красивых коробках, перевязанных ленточками, очень вкусные, но слишком дорогие. Бывало, когда они возвращались домой (Элис теперь называла его маленькую комнатку домом), денег совсем не оставалось. Это беспокоило Элис, но не слишком. Просто Грем хочет произвести на нее впечатление. Когда они поженятся, она растолкует ему, что ни цветы, ни конфеты, ни шляпки никогда не имели для нее большого значения. Без всех этих мелочей она вполне может обойтись.

Но сейчас она ничего не могла сказать ему. Слишком непорядочно сначала давать ему деньги, а потом указывать как их тратить. Это могло оскорбить Грема. И она молчала, и всегда, когда он вводил ее в непредвиденные расходы, соображала, на чем могла бы сэкономить, чтобы продержаться до зарплаты или до тех пор, пока отец не даст ей деньги на хозяйство. Пару недель Элис удавалось выкручиваться. Но однажды, когда она подходила к лавке Уоллеса, где покупала продукты много лет, Элис заглянула в кошелек и обнаружила, что денег почти не осталось. Завтра следовало заплатить за комнату Грема и купить еду и для него. Немного поколебавшись, она сделала выбор в пользу возлюбленного и не стала тратить оставшиеся деньги, а попросила лавочника обождать с оплатой. Уоллес, знавший ее с детства, охотно пошел ей навстречу. В своем поступке Элис не видела ничего предосудительного. Главное – не задерживать оплату и вернуть долг вовремя.

Теперь она приходила домой почти ночью. Мистер Барнхем уже не ждал ее возвращения как прежде. Тревога, ссоры с дочерью и одиночество сделали свое дело: здоровье его становилось все хуже. И однажды, когда Грем довел Элис до дома, навстречу им вышла миссис Фарнсворт, пожилая дама из дома напротив.

– Мисс Барнхем! Добрый вечер! – миссис Фансворт была еще весьма бодрой старушкой. – Как хорошо, что я вас увидала! Мне нужно сказать вам что-то важное. Вашему отцу сегодня стало плохо. Он, видно, выходил из дома и упал прямо на ступеньках. Слава Богу, что я в это время занималась своими розами и увидела его. Пришлось пригласить доктора. Сейчас ему уже лучше, не пугайтесь так.

Элис охнула и посмотрела на Грема. Лицо его ничего не выражало. Он не был ошеломлен или напуган. Очевидно, обида на старика так и не прошла.

– Какой ужас! – воскликнула Элис. – Я немедленно побегу к нему.

– Не торопитесь. – остановила ее миссис Фарнсворт. – Я же говорю, теперь все в порядке. Вы, наверное, сейчас не слишком близки с вашим папой? Он сказал, что вы вернетесь поздно, но не сказал, где вас можно найти.

– Я… сейчас много работаю, – пролепетала Элис. Она была не готова к таким вопросам, а старушка настойчиво сверлила ее маленькими глазками в ожидании ответа. – В госпитале много раненых… приходится задерживаться до поздна…

– Понимаю, – соседка красноречиво посмотрела на Грема. Взгляд ее говорил, что она догадывается чем занята мисс Барнхем и почему возвращается так поздно. – Но мне кажется, вы уж простите что я вмешиваюсь не в свое дело, что вам сейчас надо оставить госпиталь и побольше уделять времени вашему отцу. Он очень нуждается в вас.

Элис вспыхнула и покраснела до самых корней. Ее никто никогда не упрекал в бездушии и черствости. Она нащупала в темноте ладонь Грема в мягкой кожаной перчатке и сжала ее в знак прощания, потому что миссис Фарнсворт все еще смотрела на них. Его рука не ответила на пожатие и не сжала руку девушки в ответ.

Элис поспешила к дому, открыла дверь ключом, и оглядываясь через плечо, проводила глазами удаляющуюся высокую фигуру в черном пальто и высокой шляпе.

В доме было темно, и только из комнаты отца пробивался тусклый свет. Скинув шляпку, пальто, Элис вошла в комнату, где не была так давно.

Старик лежал на диване, до самой груди укрытый клетчатым шерстяным пледом. Половина лица у него посинела, очевидно, он сильно ударился при падении. Элис никогда не видела его таким жалким. У нее защемило сердце, и она почувствовала себя бесконечно виноватой. Оглядев комнату, просторную, но обставленную до неприличия скупо, она подумала, что все это время была очень плохой дочерью. Кругом такая грязь, такая неухоженность! Выцветшие обои кое-где отставали от стен, на занавесях темнели пятна, а у одного окна занавески и вовсе не было. Конечно, он жил как хотел, но она должна была проявлять к нему больше интереса. Миссис Фарнсворт права – она бездушная, неблагодарная особа! На маленьком столике, покрытом изрядным слоем пыли, рядом с книгами по садоводству, которые выписывал отец, теперь лежали порошки, оставленные доктором.

– Папа! – позвала Элис, и он тут же открыл глаза и улыбнулся жалкой доброй улыбкой. Совсем как несколько минут назад Элис искала руку Грема, мистер Барнхем нашел ее руку и пожал ее. – Что с тобой, папа? Тебе плохо? Дать тебе воды?

– Нет, дочка. – голос у него был очень слабый. – Мне ничего не нужно. Я задремал ненадолго. Рад, что ты пришла. Мне сегодня было очень худо, и я боялся, что больше не увижу тебя…

– Как ты можешь говорить такое, папа? – укорила Элис, но тут же опустила глаза. Он посмотрел на нее с укором, как бы спрашивая, а что еще я могу сказать, если ты не бываешь дома? – Я ведь всегда возвращаюсь, ты же знаешь!

– Знаю, только мы теперь почти не разговариваем с тобой. Наверное, в этом есть и моя вина. Ты теперь стала совсем чужой. – он ласково провел рукой по нежной щеке девушки. – До чего же ты красивая, детка!

Старик никогда не говорил с ней так нежно. Элис сразу забыла все неприятности, которые он ей доставил и все грубые слова, что он наговорил. Она была доброй девушкой, и жестокость была ей не свойствена. Элис поцеловала отца и на минуту, только на минуту, забыла о Греме. Они пили чай в его кабинете и вспоминали прежние дни, когда она была совсем девчонкой, а он – молод и здоров. Элис проследила, чтобы он принял все лекарства, прописанные доктором и заботливо уложила его в постель. Она уже собиралась пойти к себе, когда мистер Барнхем неожиданно окликнул ее.

– Присядь на минутку. – он показал ей на место рядом с собой. – Я хочу сказать тебе кое-что. Не бойся, я не скажу ничего неприятного.

Элис нехотя повиновалась. Отец снова взял ее за руку и погладил нежные пальцы.

– Мы с тобой не ладили в последнее время, дочка. Я тут подумал… Ты уже совсем взрослая девушка… женщина. Можешь жить так, как считаешь нужным. Я больше не скажу тебе ничего грубого, и не стану тебя осуждать.

Элис радостно улыбнулась и хотела кинуться ему на шею, но он жестом остановил ее, давая понять, что не закончил.

– Об одном я прошу тебя! Я хочу, я настаиваю, чтобы этот человек не приходил в наш дом. Я ничего не хочу о нем знать, и я также не дам тебе деньги, которые тебе причитаются. Во всяком случае, пока. Я просто не могу пойти на это, пойми. Если со временем ты не разочаруешься и будешь по-прежнему настаивать на браке с ним, тогда…

Элис разочарованно вздохнула. В сущности, эта уступка со стороны отца ничего не меняла. Она лишь означала, что он не станет больше нападать на нее и грубить ей. А этого было недостаточно. Грем настаивал, чтобы она потребовала свои деньги, а она никак не могла решиться, тем более теперь, когда отец болен и жалок. Старик сказал «со временем», но кто знает, что он имел в виду? Неделю, месяц, год?… За это время Грем может уехать и оставить ее одну. И все-таки было приятно, что исчезла враждебность между ней и отцом, которая так мучила ее в последнее время. Отец был сегодня таким ласковым, таким милым!

Идилии суждено было продлиться ровно до той поры, пока мистер Барнхем не узнал, что Элис одолжалась. Он узнал об этом случайно, от той же миссис Фарнсворт, которая проболталась без всякого злого умысла и, если бы знала, что из-за этого выйдут неприятности, то ни за что не обронила бы в разговоре эту фразу, что времена сейчас тяжелые, всем приходится быть экономными, вот и Элис, она видела, брала продукты в долг.

– Наверное, вы тоже сейчас на мели… – Старик смотрел на нее во все глаза, и лицо его выражало крайнюю степень изумления, поэтому она поняла, что он попросту не в курсе.

Поняв, что сболтнула лишнее, старушка попыталась перевести разговор на другую тему, но мистер Барнхем перебил ее и спросил:

– Что вы такое говорите, миссис Фарнсворт? Элис брала продукты в долг?

– Право, я не знаю, – залепетала пожилая дама, досадуя на свой длинный язык. – Может, я что-то напутала… Наверное, я неправильно поняла…

По ее бегающим глазам и несвязной речи, он понял, что она лжет, поспешил отделаться от нее и, так как был только в теплом вязаном жилете и шарфе, обмотанном вокруг шеи, (он выходил за газетами) вернулся в дом. Он в раздумье постоял в прихожей, потом поспешно надел клетчатое заношенное пальто, нацепил на голову котелок и вышел на улицу.

Мистер Барнхем пришел в лавку к Уоллесу и отозвал его для разговора. Лавочник всегда с большим почтением относившийся к мистеру Барнхему и его дочери, немедленно вышел к нему. Мистер Барнхем знавал Уоллеса прыщавым мальчишкой, помогавшим в лавке покойному отцу. Теперь Уоллес, сорокалетний верзила, обрюзгший, с пробивающейся сединой и отвисшим брюшком, сам пробирал за нерасторопность двух сыновей, но в его отношении к мистеру Барнхему осталась та же мальчишеская почтительность, что и много лет назад. Он держался очень предупредительно и любезно, и когда мистер Барнхем вызвал его на два слова, подошел к нему и уставился на него в почтительном ожидании. Уоллес сразу подтвердил, что мисс Элис одолжалась.

– Не о чем тут говорить. – сказал лавочник. – Она делала это всего несколько раз и всегда возвращала долг. Уж такие теперь времена…

– Как? Разве она делала это не один раз? – мистер Барнхем был возмущен и подавлен.

– Два или три раза, не больше. В последний раз – в пятницу. Обещала заплатить в понедельник. Уоллес немного встревожился, не понимая, что именно рассердило старика.

Мистер Барнхем попросил назвать сумму долга. Уоллес назвал. Старик покопался в истертом портмоне и достал несколько смятых бумажек. Но лавочник предостерегающе выставил огромную руку.

– Нет, нет, мистер Барнхем! Не стоит. Уж лучше я одожду до понедельника. Раз мисс Элис обещала…

Но старик бросил на него такой взгляд, что у Уоллеса сразу пропала охота спорить.

– Вот что, старина. – сухо сказал мистер Барнхем и горделиво вздернул подбородок. – Я человек небогатый, но не настолько, чтобы жить в долг… – не считая нужным что-либо объяснять, он насильно вложил деньги в руку Уоллеса и гордо удалился.

Он шел домой в шляпе, надвинутой по самые брови, и глотал злые слезы. Он буквально кипел от обиды. Брать в долг он считал самым последним делом. Так поступают только опустившиеся, никчемные люди, жалкие, достойные презрения. Он видел их много раз в лавке того же Уоллеса. Лавочник кричал на них и требовал расплатиться по старым долгам. И эти люди терпеливо выслушивали его оскорбления и униженно ожидали подачку. Мистер Барнхем всегда смотрел на них с отвращением и вот теперь… Он жил скромно, но исключительно по собственному желанию, а не потому, что был беден. Он вернулся домой, и не раздеваясь и не снимая шляпы, уселся в кресло и стал ждать возвращения дочери. Мысли его неслись одна за другой. Понятно, почему она это сделала. Этот негодяй тянет из нее деньги. Получается ровно то, что он и предполагал. Теперь уже и он, Барнхем, оплачивает его прихоти. Ведь у Элис попросту не оказалось денег на хозяйство, потому что она потратила их на это ничтожество. А чтобы не признаваться ему, своему отцу, попросила Уоллеса об отсрочке. Теперь все будут говорить, что мистер Барнхем живет в долг! И это его девочка, всегда такая честная, такая открытая, которая никогда ничего не скрывала! Господи, что творится у нее в голове?