Разум слов

«Ехал ученику…»

Ехал ученикудать урок на краюгорода по языкуи в проезжую смотрел колею,загорались огниновостроек, вдалилезли в душурельсы, шпалы, клочки земли,вот отец его, адвокат,предлагает борща:«Пища сталинская у нас, простая,мы с сынкомостались вдвоём», —е и ё после ща,где её (после ща)обитает здесь дух?Я смотрю на сынка, на хрыча,проверяю на слух:человеческий род,этот полный абсурд,пощадил бы и тот,кто не полностью мудр.«Я вас вознагражу». —«Извините, спешу».Руку гладко-сухую суёт,сын снуёт, сын на заднем плане снуёт.

«Должен снег лететь…»

Должен снег лететьи кондитерская на углу гореть,мать ребёнка должна тянутьза руку, должен ветер дуть,и калоши глянцевые блестеть,продавщицы розовые в чепцахкружевных должны подниматьхруст слоёных изделий в щипцах,и ребёнок, влюблённый в мать,должен гибнуть в слезах,и старик, что бредёт домой,должен вспомнить, как – боже мой! —как сюда он любилзаходить, как он кофе пил,чёрный кофе двойной,«Больше, – шепчет, – лишь смерть одна,потому что должнаэтот шорох и запах смыть…» —и глухая должна стенатень его укрупнить,и тогда снегопад густойвсё укроет собой,и точильного камня жрецсотворит во мгле под конецдикий танец с искрой.

«Если это последний…»

Если это последнийдень, то я бы сошёлв том саду,где стоит дискоболи холодный и бледныйсвет горит, как в аду.Дочь моя, или сын мой,или друг мой идётвпереди,чёрен твой небосвод,город снежный и дымный,нет другого пути.Сохрани тебя Боже…Путь ли это домойвдоль реки…Ты и вправду живой?Дай дотронуться всё жедо пальто, до руки.

«…из тех, кто ждёт звонка и до звонка…»

…из тех, кто ждёт звонка и до звонказа миг уходит из дому, из тех,кому не нужно ничего, покаесть не интересующее всех,из тех, перебирающих листыс печатными столбцами, находяв них водяные знаки красотыи – ничего немного погодя,из тех, себя увидевших в родне,как в зеркалах возможного, от нихбежавший и привязанный вдвойнек отвергнутому, из ещё живых…

«Днём в комнате зимы начальной…»

Днём в комнате зимы начальнойголубоватый свет и потолок белесый.Я вижу тебя девочкой печальной,вне сплетенного к жизни интереса.Без твоего участья день стихает,придёт с работы мать, суп разогреетгрибной (за дверью связка усыхает),потом над кройкой и шитьём стареет.Ещё увидишь: лампы свет прикроетгазетой, и такая грусть настанет,как будто ты раздумываешь – стоитили не стоит жить, – не слишком тянет.Я там тебя люблю, и бесконечнейне знаю ничего, не знаю чище,прекраснее, печальней, человечнейтой нерешительности и свободы нищей.

На ладони

1. «Как я свободен…»

Как я свободен —как отцепившееся небо,и никому не должен, и никуда не годен.Я только вдоху повинуюсь слепо.И это всё, всё, всё,живущему не надо оправданья —столь выпукло его лицои явственно его дыханье.

2. «Это долгий путь…»

Это долгий путьвдоль по набережной куда-нибудь.Вдруг найдёшь на краюгородского ума – в лопухахи репейниках жизнь свою.Жизнь свою, ах.Надышавшись мокрыми сливамисиней реки,вдруг найдёшь вопрекисмыслу – в пальто и кепкежизнь свою в устройствах куда-нибудь кем-тона работу. Осенью, часа в четыре,найдёшь себя у себя на ладони.Это долгий путь в гаснущем мире,в солнечных сумерках, на фонекирпичной стены.

3. «Я ли при жизни…»

Я ли при жизни,воздух ли здесь у лица?Свет обступает.Кто тебя видит и кем ты так выбран стоятьв солнечной осени возле киоска?Нет никого, без тебякто бы не мог обойтись, нет никого.Боль – это то, что стихает.Так ли правдиво-пустынно твоё существо?

«Я шум оглушительный слышу Земли…»

Вступление

Потому что я смертен. И в здравом уме.И колеблются души во тьме, и число их несметно.Потому что мой разум прекращается разом.Что насытит его – тем, что скажет, что я не бездушен,если сам он пребудет разрушен, —эти капли дождя, светоносные соты?это солнце, с востока на запад летяи сгорая бессонно?Что мне скажет, что дождь – это дождь,если мозг разбежится как дрожь?Так беспамятствует, расщеплено, слово, бывшее Словом,называя небесным уловом то, о чём полупомнит оно.Для младенческих уст этот куст. Для младенческих глаз.До того как пришёл Иисус. До того как Он спас.Есть Земля до названья Земли, вне названья,где меня на меня извели, и меня на зияньеизведут. Есть младенческий труд называнья впервые.Кто их создал, куда их ведут, кто такие?Усомнившись в себе, поднося свои руки к глазам,я смотрю на того, кто я сам:пальцы имеют длину, в основании пальцев – по валуну,ногти, на каждом – страна восходящего солнца,в венах блуждает голубизна.Как мне видеть меня после смерти меня,даже если душа вознесётся?Этой ночью – не позже.Беспризорные мраки, в окно натолпившись, крутя занавеску, пугая шуршаньем, бумагу задевая, овеют дыханьем дитя.Дитя шевельнёт губами.Красный мяч лакированный – вот он круглит на полу.А супруги, разлипшись, лежат не в пылу, и пиджак обнимает в углу спинку стула, и масляет вилка на столе, и слетают к столу беспризорные звуки и мраки, и растут деревянные драки веток в комнате, словно в саду.А бутылка вина – столкновенье светящихся влаг и вертящихся сфер, и подруга пьяна, и слегка этот ветер ей благ – для объятий твоих например. Покосится страна и запаянный в ней интерьер.Вот вам умное счастье безумных, опьянение юных и вдох для достания дна.Одинокая женщина спит-полуспит. Если дом разобрать, то подушка висит чуть пониже трубы заводской, чуть повыше канавы. Станет холодно пуху в подушке. Спит гражданка уснувшей державы, коченея в клубочке, как сушка.Ты пейзаж этот лучше закрой.Ночь дерева, каторжника своих корней, дарит черномастных коней, разбегающихся по тротуару.Ночь реки, шарящей в темноте батарей, загоняет под мост отару золоторунных огней.Ночь киоска, в котором желтеет душа киоскёра.Ночь головного убора на голове манекена.Ночь всего, что мгновенно.Проживём эту ночь, как живут те, кто нищи. Разве это не точный приют – пепелище? Что трагедия, если б не шут, тарабанящий в днище?Вот почему ты рвёшься за предмет, пусть он одушевлён, – чтоб нищенствовать.Там, где пройден он, к нему уже привязанности нет.Две смерти пережив – его и в нём свою, – не возвращай земного лика того, кто побеждён, как Эвридика. Для оборотней мёртв его объём.Лишь ты владеешь им, когда насквозь его прошёл, твои края не те, где нищенствуют вместе или врозь, – но нищенствуют в полной нищете.Здесь расстаются, нервы на разрыв испытывают, ненависть вменив в обязанность себе для простоты, здесь женщина кричит из пустоты лет впереди.Печальнейший мотив.А более печального не жди.Старушечьи руки, и рюмочка из хрусталя, и несколько капель пустырника, и опасенье, что жизнь оборвётся вот-вот, но ещё, веселя, по капле даётся, и вкусно сосётся печенье. И крылышки моли из шкапа летят, нафталя.В большую глубину уходит кит, чернильной каплей в толщу океана опущена душа левиафана, полночная душа его не спит.Он с общим содержаньем столь же слит, сколь форма его в мире одинока, и, огибая континент с востока, – уходит, как чутьё ему велит.И высится в море терпенье скалы, осаждённой таким неслыханным ветром морским, что слышится ангелов пенье.И разум упорствует, противоборствуя тьме. Но тотчас, из хаоса выхвачен самосознаньем, он хочет бежать бытия и вернуться к зиянью, подобному небу, когда оно ближе к зиме.Бедняжливый узник в своей одиночной тюрьме страстей, он расхищен на страхи, любовь, покаянье, и нет ему выбора – только принять умиранье всего, что он слышит, принять его в ясном уме.

Часть первая

…коротенький обрывок рода.

А. Блок. Возмездие

«Мальчик встанет, телом тонким потянувшись…»

Мальчик встанет, телом тонким потянувшись, мальчик встанет, умалением свободы – поперёк – сегодня станет,

а сквозящую наружу душу плачем остановят, а возьмут обидой горло те, кто мальчика изловят,

подойдёт к тетрадке мальчик и запрёт в портфель тетрадку, аккуратно съест яичко, мальчик съест яичко всмятку,

голубой белок, который приварился к скорлупе, соскребёт фамильной ложкой, затеряется в толпе,

он в автобус сядет львовский на большое колесо и покатится на Невский в одинокое кино…

Вечерняя ворована сирень, все запахи затылочны и гулки, за папиросною бумагой брезжит день, как бы рисунок в «Малахитовой шкатулке»…

Так мальчик возвращается, дрожа, с букетом маме, постаревшей на год, как жалко маму, как колотится душа, как гости с хохотом на птицу подналягут…

Когда бы нюх звериного чутья мне щупал путь, блуждая по Европе, то запах отыскался б не в укропе, а в комнате для стрижки и бритья:

картавый тип с повадками врача, орудуя машинкой по затылку, то выпускает в зеркало ухмылку, как скользкую рыбёшку, то, с плеча прицелившись и отведя бутылку, сжимает грушу, дурно хохоча, —

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.