Последний теракт. Книга 1

– Тяжело одной воспитывать сына?

– Непросто, – сказала Вика, – девять лет, не за горами переходный возраст, а у мальчиков он не тот, что у девочек.

– Верно сказано, хотя я и плохо знаю, что там у девочек происходит. В шестнадцать лет я умудрился угнать машину собственного отца и проехал на ней половину области, представляясь гаишникам сыном прокурора.

– Какой ужас! Неужели все так плохо? – испугалась Вика. – Как подумаю обо всем этом, прямо дрожь берет. Смогу ли я помочь сыну, правильно направить его, если потребуется? Несомненно, ребенку нужен отец.

– Я бы сказал – ему нужен хороший отец, – поправил Платон, – к сожалению, у многих детей такие отцы, что лучше бы их не было.

– Согласна, а у вас есть семья?

– Никогда не было. Мои родители погибли больше десяти лет назад, а любимая девушка решила, что я не ее идеал, и что со мною у нее нет светлого будущего. С тех пор я не встретил того человека, с которым хотел бы связать свою жизнь.

– Мне очень жаль, – искренне посочувствовала Вика, – мне проще, ведь мама и папа живут недалеко от Питера, а главное, мой ребенок – самый дорогой человечек – всегда рядом.

– Дети, наверное, большое счастье.

– Это верно. Хотя и нелегко порой бывает выносить проблемы на хрупких женских плечах. Но мне с тех пор, так же как и вам, не удалось встретить достойного мужчину.

«Наконец! Это уже лучше! – подумал Платон, но тут же себя отдернул, – о чем ты думаешь?! За последние сутки натворил столько дел, что пора бы гроб заказать и собственноручно в него лечь, поскольку вероятность выйти сухим из воды чисто теоретическая! А о чем думает голова?! Как бы расположить и соблазнить девушку?!»

– Вы сказали, что преподавали историю, – решил сменить тему Платон, – а сейчас что, прекратили?

– Да, прекратила – кивнула Вика, – так уж получилось, что на мою душу свалилась вся ответственность за мою маленькую семью, а на зарплату преподавателя ее, к сожалению, было не прокормить. Около семи лет я работаю в банке, практически руковожу отделом кредитования юридических лиц. Сверху давно обещают повысить официально до руководителя. А вы чем занимаетесь?

Платон нахмурился.

– Я бы сказал, моя работа также связана с руководством, а также аналитикой перспективных направлений развития бизнеса.

– О, это должно быть интересно.

– Любопытно, не спорю, – подтвердил Платон, желая всеми способами сойти с затронутой темы, которую сам по глупости начал.

Очень не хотелось врать и обманывать Вику.

– А что вы любите больше всего?

– В смысле?

– Есть любимой занятие? Хобби?

– Ах, вы об этом, – улыбнулась Вика, – безумно люблю путешествовать и узнавать новые, интересные вещи.

«Отлично!»

Платон не зря прожил последние десять лет, побывав практически во всех уголках земного шара, познав немалое количество интереснейших историй, легенд, открытий, причем как на суше, так и под водой, погружаясь с командой знакомых дайверов на останки древних городов, затонувших давно кораблей. В общем, ему было о чем рассказать, и милая беседа развернулась на новых просторах, далеких от работы, друзей, в общем, от реальности.

Платон с большим энтузиазмом рассказывал о Тибетских пещерах, где по преданиям местных жителей покоились тела представителей предыдущих цивилизаций, атлантов и лемурийцев; вспоминал древние обычаи и легенды индейцев Майя, на которые так часто ссылались в последнее время; описывал своеобразную и закрытую жизнь эскимосов, до сих пор не тронутых цивилизацией; вспоминал красоту останков предполагаемой Атлантиды на дне Карибского моря; рассказал о страшном, но занимательном путешествии через Бермудский треугольник; восторгался красотами таких столиц мира, как Вашингтон, Пекин, Сингапур, Токио, Рио-де-Жанейро и многих других.

Вика по большей части слушала, восторженно смотря на Платона, а потом стала делиться собственными достижениями в области путешествий, нахваливая Париж с его сладостями и модой, с восторгом вспоминая Италию с ее вечно жизнерадостными обитателями, затем рассказала о недавнем путешествии в Грецию.

Платон наслаждался звучанием ее голоса, с нежностью смотря на его обладательницу, и с каждой минутой все больше понимал, насколько дорога ему вдруг стала эта девушка. В глубине души безумно хотелось верить, что это чувство взаимно.

Порой Платон вежливо отворачивался и смотрел в окно, дабы не смущать пристальным взглядом вдохновленную Вику, но все равно продолжал наслаждаться, руководствуясь лишь одними ушами.

– А в следующий раз я мечтала посетить Мексику, взять экскурсионный тур, – закончила Вика свое повествование.

– В Мексику? – переспросил Платон, моментально припомнив забавную историю, – я был там несколько лет назад, и привез домой массу необычных впечатлений.

– Расскажи пожалуйста! – попросила Вика, уже и не помня, когда они перешли на «ты».

– Итак, однажды в Мексике – похоже на название фильма, не правда? – я решил посетить местную охоту, ощутить, так сказать, заокеанскую экзотику. Обратился я, значит, к гиду за помощью, а тот оказался настоящим гадом, содрав с меня две тысячи долларов, причем девяносто процентов из них сложил себе в карман. Но это я понял потом, а пока меня повезли далеко за курортную зону, ехали почти целый день и под вечер достигли каких-то деревенских халуп в таких трущобах, что сам черт ногу сломит. Там меня подобрали два то ли крестьянина, то ли еще не пойми кого, вручили старинное ржавое ружье, два патрона подозрительной свежести, и повезли дальше. Объяснялись мы с трудом, ведь английским там и не пахло, а гида давно и след простыл. Ехали еще полночи по густым лесам, пока не наткнулись на стадо диких буйволов, по крайней мере, так утверждали мексиканцы, а что там на деле пойди пойми – тьма полнейшая. Наконец-то, подумал я тогда, заняв удобную позицию в кустах и прицелившись. Ружье выстрелило, чем сильно поразило меня, а затем послышался вой раненного животного. Крестьяне удовлетворенно загалдели, но не прошло и минуты, как в ответ раздался выстрел, потом второй, а потом и вообще целая очередь. Мексиканцы завизжали как поросята на убое, и потащили меня назад в машину, выдавив из бедного старенького джипа все, что могли, но этого было явно недостаточно – следом приближалась погоня. Завернув в какой-то кювет, мы дружно выскочили из машины и кинулись в ближайшую чащу, притаившись в ней. Через несколько секунд по дороге следом промчались три армейских джипа с десятком головорезов на борту, вооруженных настоящими автоматами. Слава Богу, они нас не заметили, как и полуживой машины, лежащей в кювете. Позже я узнал, что мы наткнулись на хорошо охраняемое стадо коров местного барона, и могли за это поплатиться жизнью, но все равно с улыбкой рассказывал эту историю друзьям.

– Какой ужас! – воскликнула Вика, невольно схватив Платона за руку.

От этого прикосновения Платона словно током пробило, по телу стала расползаться приятная теплота. Не особо понимая, что делает, а скорее руководствуясь неведомым импульсам, Платон приблизился и поцеловал девушку. На сей раз его ударило молнией, но так приятно, что все проблемы и тревоги были мгновенно стерты, а на их место пришло неземное удовольствие. Вика не сопротивлялась, и поцелуй затянулся настолько долго, насколько хватило запаса легких у обоих. Они полностью растворились в этом поцелуе, отчетливо ощущая, как реальность уползает из-под ног.

– Я… – что-то хотел сказать Платон, отстранившись, наконец, от девушки, но сам толком не знал что.

– Не надо, молчи, – нежно ответила Вика, притянув его к себе обратно.

Но не прошло и нескольких секунд, как она вдруг резко отпрянула и с ужасом посмотрела на Платона. Глаза ее сверкнули.

– Убийца, – еле выдохнув, прошептала она.

Платон не сразу заметил перемену, поскольку на глазах до сих пор висела волшебная пелена, но после произнесенных слов сам отшатнулся, да так быстро, что ударился головой о заднюю стенку купе.

– Ай! Больно.

– На тебе кровь, – также шепотом сказала Вика, не обращая внимания на его действия. Она словно погрузилась в себя, да настолько глубоко, что разум на какое-то время вообще покинул стенки двуспального купе. Вика потеряла сознание, и упала бы на пол, если бы Платон вовремя ее не поймал. Он прекрасно понимал, что никакой крови на нем в физическом плане быть не может! Здесь было что-то другое, непостижимое для него, но видимое для Виктории, и он это сразу почувствовал.

Обморок длился недолго, всего несколько секунд, потом она глубоко вздохнула, словно вынырнула на свежий воздух из глубины моря, и открыла глаза, полные слез.

Платон был потрясен всем происходящим настолько, что казалось, войди сейчас в купе Меленков собственной персоной, и то меньше был бы шокирован. Но самое страшное было в том, что он прекрасно понимал – лгать и отнекиваться бесполезно, да и не сможет уже. Осознав изначально истину, он сразу же стал противоречить себе и пытаться все объяснять по-другому.

Как она могла узнать о том, что произошло? Она подослана? Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! А почему, собственно, не может?!

Но первый порыв достать пистолет и приложить его к виску девушки прошел быстрее мысли. Платон сдался. Он понимал, что ничего уже не сможет сделать. Если к нему подослали убийцу, то будь они прокляты, раз нашли именно таково. Хотя, быть может, принять смерть от рук столь прелестного создания и не самый плохой вариант.

Но Вика, казалось, вообще не чувствовала сил, не то чтобы кого-то убивать. Она постепенно приходила в себя, и первые минуты смотрела на Платона как-то сквозь, словно и не замечая вовсе. Платон нежно держал ее в руках, словно младенца, хотя и думал про себя о девушке черт знает что.

– Зачем ты это сделал? – спросила, наконец, она.

– У меня не было другого выхода, – не задумываясь, ответил он.

– Неправда, выход есть всегда, – покачала головой Вика, и слегка приподнялась.

– Не согласен. Лично для меня, если выбор абсолютно несоизмерим между собой, значит, его нет.

– Нет такой причины, которая оправдала бы пролитие крови.

– Есть! – разозлился Платон. – А чтобы ты сделала, если бы знала, что какой-то человек готов пролить целый океан человеческой крови?! Неужели не остановила бы его?!

Он говорил горячо, пылко, хотя и понимал, что вот-вот может сболтнуть лишнего. Вика молчала.

– Так что, неужели бы не убила его?

– Нет! Кто я такая, чтобы решать, кому жить, а кому умирать! – также пылко ответила девушка. – Кто сделал меня судьей на этом свете?! Да и разве известны мне Божьи промыслы?!

– Божьи промыслы? Мне они тоже неизвестны, но я никогда не смогу поверить, что в его промыслы входит третья мировая война. Но как писал Данте, самый жарки уголки ада предусмотрены для тех, кто оставался безразличным во времена тяжких перемен! Я не Бог, ты права, но кто-то должен выполнять его работу! – Платон понимал, что сорвался, и говорил то, чего ни в коем случае нельзя было говорить даже близкому другу, но на фоне нервного срыва ничего не мог с собой поделать.

Вика на секунду задумалась, но не отступила.

– Серьезные темы у нас с тобой для разговора, я не готова была к ним сегодня. Но если уж тебе интересно мое мнение, то скажу – глобальная человеческая катастрофа есть неизбежность настоящего времени, прими это как факт. Конечно, я не жду этого завтра, да и вообще хотелось бы увидеть, как мой сын вырастет и продолжит свой род, но это неизбежно.

Платон спросил себя, знает ли Вика о том, что известно ему самому? Вряд ли.

– Почему ты так считаешь?

– Да потому, что люди совсем забыли заповедей Божьих! Я не сумасшедшая, и не фанатичка, и не призываю всех гурьбой ходить в православную церковь, тем более что та церковь, которая имеет место быть сегодня, у меня самой вызывает множество вопросов. Но я говорю о том, что люди в большинстве своем разучились чувствовать сострадание к ближнему, перестали помогать друг другу. Они не уважают природу и ее обитателей, хотя в самих себе с каждым годом развивают все больше звериных инстинктов и считают это достижением свободы. Посмотри, как изменились сексуальные нравы за последнее столетие, насколько разврат завладел людьми? Разве хорошим тоном считается любить своего человека и быть ему верным? Нет, мужчины ведут себя, как разгордевшиеся петухи, спеша осеменить весь свой курятник, а женщины, стараясь не остаться в обиде, во всем подражают им. Вокруг льется много человеческой крови из-за алкоголя, наркотиков, личных обид, а люди уже привыкли, и не обращают на это должного внимания. Такие новости просто перестали кого-то волновать, а ведь еще в мое детство, хотя я и жила не в таком большом городе, как Москва, если происходило убийство, то обсуждалось всем районом как нечто чудовищное. Я даже не затрагиваю те области, в которых царит власть денег – там вообще ничего святого не осталось, там джунгли, где не сожравшего сожрут. А что у нас пишут современные авторы и что продают в книжных магазинах? Зашла недавно купить Бальзака в один небольшой такой магазинчик, куда там! Он полностью набит ироническими детективами, которые расслабляют и отупляют мозг, практическими руководствами по магии, монографиями экстрасенсов. Так какой же Бальзак? И все это читают наши дети. Как долго, по-твоему, это может продолжаться? И сколько терпения у Господа хватит все это наблюдать?

И тут Платон не выдержал. Он уже достаточно наслушался того, что могло запутать и без того непростую человеческую жизнь, пережил то, что дано пережить единицам на планете, и больше не мог спокойно реагировать, когда реальность пытаются вывернуть на изнанку и доказать, что человек ни в чем не виноват. Да, Вика ничего не говорила в пользу человека, но ее речи отдавали эфиром непознанного, противоречивыми процессами, никак с человеком не пересекающимися.

– Не могу с тобой согласиться по многим вопросам. Во-первых, все эти разговоры о заповедях и прочих неземных материях, конечно, хороши, но большинство религий нашего времени выделяет человеческий разум, его главную опору и двигатель прогресса, как некий дьявольский атрибут, разрушающий человека и задающий слишком много вопросов. Слышала такой тезис: «душа от Бога, а мозг от дьявола»? Я бы расстрелял создателя этих слов, несущих в себе больше разрухи, чем американская великая депрессия, поскольку подобные учения сотни лет успешно разрушали личность человека, превращая его в бездумного робота, неспособного к счастью, да и не стремившемуся к нему вовсе! А ведь кто-то в это верит и сегодня, зарождая противоречие в самом себе, и страдая всю жизнь за неведомые ему установки, разделяющие надвое его тело и душу, словно дожидаясь долгожданного освобождения в виде могилы и наслаждения в том месте, которое невозможно познать и понять, а только поверить! Цельность личности, делающей из нее настоящего человека без чувства вины за неведомые ему грехи, сильного и свободного, разумного в своих рассуждениях, не может быть создана, если в основе основ будет заложена такая бомба замедленного действия, причем длинною в жизнь! Я уже не беру первородный грех, который является вопиющим противоречием в самом себе, поскольку напрочь выходит за сферу нравственности, даже надсмехается на ней, противоречит природе, справедливости и самому разуму, пытаясь сковать человека в тиски от рождения! Думаю, что это наиболее искусная уловка зла и невидимая петля, накинутая на шею человечеству. За что презирают людей, за то, что они вкусили плод с древа познания?! Стали думать и понимать?! Стали смертными?! Не могу себе представить, кем был тот робот в райском саду, который бездумно передвигался, не размышлял и ничего не чувствовал, но он точно не был человеком!

Во-вторых, что касается любви, так у нас вообще национальной идеей является любовь без ценностей, а просто так. Как мы могли забыть о том, что любовь есть признание ценностей, нравственных качеств, оценка добродетелей другого человека, который получает в награду самое неповторимое чувство на земле просто потому, что его еще надо заслужить!!! Разве можно любить за что-то??? Конечно нет – это же так по-человечески! А вот любить без причины есть свойство божественной природы! Ведь любовь прощает, забывает и избегает любое зло, она гораздо выше ее! И чем более недостоин объект вашей любви, тем выше ваша внутренняя победа над своим греховным началом! Руководствуясь такими принципами можно превратить свою душу в мусорную свалку, равнодоступную для всех, и мало чем отличатся от уличной проститутки, хотя она действует гораздо практичнее – еще и берет за это деньги!

В-третьих, наш современный мозг прошел свою последнюю эволюцию более ста тысяч лет назад, и говоря современным языком – это очень устаревший гаджет, до сих пор представляющий жизнь в пещерах и опасность на каждом шагу. Не веришь? Тому есть уйма доказательств, помимо научных, разумеется – не так просто пересилить себя и начать регулярно заниматься спортом, хотя бы в фитнес пойти, потому что мозгу это претит, ему не нужно сбрасывать лишние килограммы, ведь завтра может наступить голодная пещерная зима, когда запасы жира весьма пригодятся. Зато успех фаст-фуда в современном мире превосходит все мыслимые и немыслимые оценки! Большой и аппетитный Биг мак услаждает наш мозг не хуже секса, обещает тысячи лишний калорий на будущее. Кстати, о сексе – первостепенная задача мозга какая? Продолжить род и обеспечить себе бессмертие на клеточном уровне, поскольку завтра, если помнишь, хищники могут сожрать с потрохами. Но почему нельзя с одной женщиной? Почему постоянная страсть с полигамии? Ответ прост, и кроется там же – чем больший набор хромосом будет использован в различной конфигурации, тем больше шансов на успех выживания более здорового вида и продолжения дальнейшего рода! Да, это звучит дико, но сто тысяч лет назад было нормой. Я это говорю не к тому, что надо заводить себе гарем, ведь я, по сути, однолюб, но понимаю, что идти против своей природы значит зарождать глубокое отрицание внутри, противоречить самой жизни. Да, ты еще можешь сказать, что похотливое влечение большинства мужчин далеко от мыслей деторождения, но и тут я тебя удивлю – мозг не знает об этом! И в этом заключается одна из наибольших разводок, если говорить языком улицы, для человеческого мозга. Создателям презервативов можно дать нобелевскую премию в области самого масштабного обмана за всю историю человечества.

В-четвертых, что касается чувства состраданию к ближнему, то здесь также кроется чудовищная ловушка для разумного человека. По твоим рамкам есть ли более грешный на земле человек, чем тот, кто лишен сострадания вообще? Конечно есть, и это человек, который пользуется состраданием к себе как оружием! Задумайся только, для чего может быть рожден человек вообще, если не для стремления к счастью, развитию, созиданию и прогрессу?! Разве мы не рождаемся с равными возможностями?! Я не беру сейчас отдельных людей, рожденных с физическими пороками. Да, ты опять можешь сказать, что не все мы рождаемся с равными возможностями, кому-то везет с родителями, благосостоянием, образованием, кому-то нет, и так далее. Но не об этом речь – разве не все мы рождаемся с руками, ногами и бесценным мозгом, который является самым великим творением на земле, способный вытащить человека из любой ситуации?! Поверь мне, проверено лично! Так по какому такому праву или моральным ценностям я должен сострадать другим людям, физически не отличающихся от меня, но по собственной глупости живущих в страданиях, разрухе, моральном обнищании, запутавшихся в противоречивых установках, отрицающих саму жизнь?! Судьба, реальность, безысходность?! Реальность существует независимо от вас до тех пор, пока вы с этим согласны!!! Каждый человек ответственен за то состояние, в котором находится в данную минуту, и не имеет никакого морального права перекладывать свои проблемы на других, прикрываясь собственными язвами как достоинством!

В-пятых – ты затрагиваешь области, в которых правила игры диктуют деньги, и пытаешься сюда некий святой компонент – ты ничего не путаешь?! Что есть деньги, как не результат материальной оценки человека, создаваемых им благ или простого качественного труда? Как можно сравнивать со злом то, что является жизненной необходимостью современной жизни! Я не беру аборигенов в дикой африканской саване, или еще где-нибудь. Деньги есть, прежде всего, средство обмена, существование их невозможно вне сферы производства товаров и людей, они придают форму той ценности, в которой человек выражает оценку творений своего труда, и только посредством них он может общаться в цивилизованном обществе. Деньги теряют ценность лишь в руках бездельников, нищих и бандитов, выманивающих их у вас различными способам, от слезного прошения до насильственного требования, и поэтому они не в состоянии оценить то, что двигает жизнь вперед и заставляет творить, поскольку сами уже давно не живут по законам этой самой жизни, стараясь очернить все то, что питает ее веками, смешивая с грязью основные источники. Товарообмен посредством денег есть закон чести и порядок ведения дел созидающих людей доброй воли, и он доказывает, что каждый человек – единоличный хозяин своего разума, тела и труда. Деньги не купят счастья тому, кто сам не знает, чего хочет. Они не построят систему нравственных ценностей тем, кто и понятия не имеет, что это такое. Унаследовать богатство достоин только тот человек, который способен создать его сам! В противном случае сила денег уничтожит того, кто не умеет с ними обращаться и не знает им цену, и подобных подтверждений мы видим массу каждый год, но обезумившие люди вопят, что это деньги развратили и уничтожили конкретного человека, это в них все зло!

Платон ненадолго перевел дух, чувствуя, как разгорается все больше и больше, и напоследок выпалил:

– И чем, в конце концов, плоха честная конкуренция, позволяющая людям добиваться новых открытий и рубежей?!

После такой убийственной тирады Вика замолчала, уставившись на Самсонова и ненадолго забыв даже то, с чего собственно все и началось, словно все ее сознание насильно перевернули такими фактами, против которых не пойдешь. Никогда в жизни она не слышала подобной речи, за которой скрывалась не только поражающая реальность, но и яростный дух справедливости, заключающий в себе отрицание всего того, что противно природе и жизни!

– Знаешь, – успокоившись, продолжил Платон позже, – ты напоминаешь мне своими речами Сонечку Мармеладову, но только современную.

– Возможно, вот только ты на Раскольникова никак не тянешь, – еле слышно ответила он, словно находясь под гипнозом. – Разве что только наполеоновскими взглядами, ведь Раскольников тоже считал, что в состоянии переступить запретную черту ради осуществления более высоких замыслов, и променять один тяжкий грех на сотню добрых дел. Ты ведь так считаешь, верно?

– Нет, – потупился Платон. – Если честно, я и не думал об этом.

– А зря. Почему ты убил?

– Да кого убил-то? С чего ты взяла? – неожиданно ответил он, хотя ранее давал себе зарок не лгать, просто темы так быстро перескакивали одна на другую, что он немного запутался.

– Я понятия не имею, кого, но вижу на тебе кровь, и даже подозреваю, что там не один человек.

«Лес рубят, щепки летят», – подумал Платон, но вслух сказал:

– Мне сложно поверить тебе и твоим словам.

– Про то, что я почувствовала, поцеловав тебя? Мне будет так же непросто это объяснить. Скажи лишь только, что я ошиблась.

Платон промолчал, но в его глазах Вика все прочитала.

– Можешь не продолжать, я и так все вижу, как вижу и то, что ты хороший человек, но взявший на себя непосильный груз. Тем не менее, повторю, что пролитую кровь ничем не оправдать, сколько бы ты не твердил мне о несоизмеримости выбора. И Достоевский, раз уж ты вспомнил его, тем и велик, что дает читателю возможность вместе с Раскольниковым испытать все душераздирающие муки совершенного греха, но не делать греха лично. Правда, на сегодняшний день многие считают, что роман устарел и не отвечает времени. Подумаешь, старую каргу зарубил топором, тоже мне дело, стоящее внимания и таких переживаний. Я и сама понимаю, что мне старуху-то не жаль так, как ее сестрицу Лизоньку, погибшую поневоле, но грех от этого не перестает им быть! Но ты не понимаешь этого совсем. До сих пор считаешь себя правым?

– Я не считаю себя ни правым, ни виноватым.

– Понимаю, – с грустью кивнула Вика. – И не сужу, не моя это прерогатива. Я только рада, что смогла сдержать свой страстный порыв в отношении тебя.

При воспоминании о поцелуе, и о том испепеляющем огне, горящим внутри их обоих, у Платона перехватило дыхание, что не замедлило сказаться на блеске в глазах. Если бы перед ним сейчас был выбор, остаться жить и уехать из страны или погибнуть в объятиях Виктории, он, не задумываясь, выбрал бы последнее.

– Даже и не думай, – охладила его девушка, словно прочитав мысли. – Я рада, что ничего не произошло.

– Ты говоришь об этом так, словно подразумеваешь нечто ужасное, – обиделся Платон.