Сачок для бабочек. Криминальная мелодрама

Губы Марго вновь, было, искривились в усмешке, или мне так только показалось, потому, что в дальнейшем тон, каким она излагала свои мысли, был более, чем серьезным.

– Да, не в предании – дело, а в том, что ты и твой парень… Вы – тоже Адам и Ева!.. Я, когда представила вашу захолустную и всегда пьяную деревню, дворы в которой каждый год редеют, мне просто не по себе стало. Извини, смех поневоле разобрал! Тут еще название вашего села мне на ум пришло. Кучино! Согласись, Эдем с таким названием, где проживают влюбленные друг в друга Адам и Ева, не может не прикалывать!

Ева сердито насупилась.

– Да, ты сама-то давно из этой кучи фекалий, точно жук навозный, выкарабкалась?.. Жучара столичная, вот ты – кто!

На этом наш разговор закончился. Марго, хоть и ничего тогда не возразила в ответ, но, наверняка, затаила обиду.

– Ну, затаила и, что – с того?..

– Завидует она мне! Носом чую, завидует. С детства такой была. У кого чего увидит, ей то же самое непременно подавай!

– Плевать! Пусть завидует. Пусть хоть лопнет от зависти! Тебе-то – что?

Ева хитро прищурилась.

– Завтра – выпускной! Давай ее с собой на всю ночь гулять позовем. Компашка – у нас, что надо! С Пахой познакомим или Дениской… Пускай Марго с нами по полной или хотя бы наполовину оттянется. Глядишь, тогда и дуться на меня перестанет. Она ведь не просто так сюда приехала. А с определенной целью.

– С какой еще, целью?

– В Москву мы с ней на днях едем! В Вуз поступать. Точнее, поступать буду я, а Марго будет неотступно сопровождать меня, поскольку до сих пор Москву я зрела лишь по ящику.

– Ты, это – серьезно?

– Еще бы!

– А как же – я?

– А, что – ты?

Надо сказать, признание Евы стало для меня полной и довольно неприятной неожиданностью.

– А, как же – наша …?

Ева озорно хихикнула.

– Тебе лучше знать! Ты ведь – мужчина!..

Я привлек ее к себе и стал жадно целовать в губы. Она не сопротивлялась. Я тогда и предположить не мог, что это было наше последнее свидание, когда она соединилась со мной по доброй воле или по собственной прихоти. Так же, как это случалось не единожды до этого.

– Хочешь, я познакомлю тебя с моей сестрой? – спросила она, когда мы очутились неподалеку от ее дома.

Вскоре Ева и Марго уже приближались ко мне, спеша под густую сень лиственных и хвойных деревьев, почти вплотную примыкавших к частым деревенским дворикам с южной стороны.

Остановившись шагах в трех, Марго принялась пристально разглядывать мою персону, в то время, как Ева, не обращая на сестру внимания, приблизилась ко мне вплотную. Я почувствовал, как ее губы, точно пламя свечи, ожгли мою щеку. Но это было не больно, это было даже больше, чем приятно!

– В натуре, Адам! – со знанием дела сквозь зубы процедила Марго, как будто бы вполне уяснив для себя, с какого рода экземпляром мужской особи имеет дело ее сестра.

Наконец, сбросив с себя высокомерную маску столичной цацы, блондинка, смело шагнув ко мне навстречу, протянула для знакомства руку.

– Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что ты вполне годишься, чтобы зачать род человеческий во второй раз. Ваше Кучино, все одно – ни в какие ворота! Да, и не одно ваше богом забытое село! Только, чтобы прирост населения обеспечить и его генофонд до нужного уровня поднять, тебе придется не коров осеменять, а женщин…

Я хотел что-либо возразить Марго, но неожиданно для себя, сделавшись совершенно пунцовым от смущения, лишь через силу улыбнулся.

– Что за ересь ты буробишь? – с удивлением глядя на сестру, воскликнула Ева.

Блондинка невозмутимо тряхнула локонами, и, достав сигарету из сумочки, небрежно перекинутой через ее плечо, с которой она никогда не расставалась, молча затянулась.

– Я тебе потом все объясню!.. – сказала она, обращаясь к сестре.

– Ну, нет! Говори теперь же…

Ева воинственно подбоченилась. Казалось, еще немного и она вцепится в белоснежные локоны Марго, чтобы выдрать их с корнями. Но, как видно, Марго была еще та штучка.

– Ну, если ты настаиваешь!.. И оставь, пожалуйста, свой угрожающий тон при себе, иначе не видать тебе никакого института, как и броши, что у тебя на затылке.

– Ах, так! Вот ты – как со мной, сестрица дорогая!

Было очевидно, что Еве с большим трудом удавалось держать себя в руках.

– Сначала посмеялась над моим бедным Адамом, а теперь отбить его у меня хочешь?

– Да, нужен он мне был!

Марго презрительно поморщилась.

– Не обо мне – речь!

– А – о ком же?

– Это – уже не важно… Раз тебе, твой хахалек – дороже всего на свете, тогда я отказываюсь вести с тобой разговоры на эту тему. Останавливаемся на том, что я помогаю тебе поступить в институт, какой ты сама для себя выберешь, и – точка. Дальнейшую свою судьбу ты устраиваешь сама. Ведь мы говорили лишь об этом до того, как ты познакомила меня с Адамом? Ведь так?

Ева согласно кивнула. Казалось, что она вот-вот готова расплакаться. Непонятно, то ли сжалившись над ней, или же просто из лицемерного расчета, Марго вдруг сменила гнев на милость. Она широко улыбнулась, раскрыв для Евы свои объятья. Смахнув со щеки предательскую слезу, та без задней мысли последовала мятежному порыву своей наивной души и в свой черед обняла милую сестрицу, которая, если это было выгодно ей, вероятно, могла без особенного труда расположить к себе даже черта.

Лишь после благополучного примирения сестер, ссора которых несколько рассеяла мое внимание, я, наконец, как следует, рассмотрел Марго. По виду она казалась старше Евы. Но, какова их разница в возрасте, я точно не мог определить. Блондинка была шикарной особой. Ее великолепный прикид не шел ни в какое сравнение с тем, во что одевалась Ева. А фигура!.. Вместе с тем во всем облике Марго было что-то аристократическое. Как говорят в таких случаях, несомненно, она являлось особой, сделанной из весьма тонкой кости. В ее серых глазах светился ум, а в манере держаться ощущалось достоинство леди из высшего света. Без преувеличения могу сказать, что эта великолепная молодая женщина при желании легко пробудила бы живой интерес к себе в любом из смертных, населяющих эту грешную планету. При этом, она вряд ли стала бы его рабыней, а скорее предпочла бы роль госпожи.

Когда мы вплотную приблизились к деревянному забору, я заметил за ним иномарку желтого цвета.

– Это – тачка Марго! – развеяла мои сомнения Ева.

В своем проявлении сестринской любви, она была столь непосредственна, что, как мне казалось, при всей неотразимости Марго природная живость и обаяние Евы несомненно брали верх над какими бы то ни было достоинствами снизошедшей до бедной родственницы гостьи из столицы. Этого у нее нельзя было отнять. В противном случае это была бы уже не Ева. Как мне думалось тогда, моя Ева… Моя любовь!

Однако в этом мире нельзя с точностью утверждать, что именно принадлежит тебе, а что – нет. Даже, если это касается частей твоего собственного тела или твоего образа мыслей и твоей души…

IV. Выпускной бал

Когда, наконец, мы вырвались из душной одноэтажной школы, больше похожей на конюшню, именно тогда-то и началось настоящее веселье. Я и мои кореша Паха и Дениска, а по-нашему – Пашня и День, а также Ева и Марго, незаметно ото всех шагнули в ночь, чтобы глотнуть свежего воздуха.

– Спасибо тебе, Марго! – не замедлил я с благодарностью старшей сестре за то, что благодаря ей тетя Даша, неусыпно следившая за поведением дочурки на выпускном балу, сразу же за полночь отчалила восвояси.

Оставив Еву на поруки Марго, она взяла с нее слово, что через час, другой они непременно будут дома.

– Ну, что вы, теть, Дань! – хладнокровно ответствовала Марго. – Вы ж меня не первый день знаете. – К тому же завтра, вернее, уже сегодня, я в Москву отчаливаю и Еву беру с собой.

– Неужто, тебе – туда к спеху? Погостила б у нас еще день, два, а тогда и езжайте на здоровье!..

Как видно, всем сердцем любящая свое дитя мамаша, беспокоясь о судьбе дочери, в то же время не очень-то хотела ее от себя отпускать. Она прекрасно понимала, что Еве нужно высшее образование. Перспектива – на будущую жизнь. Но так же не без основания полагала, что Москва – не всякому по зубам. Уж, больно огромный – это город. Суетный. Опасный и беспринципный. Там всякое может быть! Кому-то столица – на пользу, а кого-то ломает так, что потом человек веру в себя навсегда теряет. Как ни крути, город этот – то же, что и палка о двух концах.

– Ну, что, День, у тебя все готово? – поинтересовался я.

– Как видишь! – согласно кивнул тот и зажег фонарик.

«Зайчик» резво заплясал на колдобинах сельской дороги, и мы дружной гурьбой, предвкушая удовольствие от предстоявшей гулянки, ломанулись по ней на окраину села. Туда, где на отшибе пустовал дом родственников Дениса, которые не так давно уехали искать лучшей жизни в другой город. В какой – именно, он не сказал. А я не спрашивал. Там, мол, и зарплата сносная, и служебную квартиру на первое время переселенцам предоставили.

Позвякивая ключами, которые День изъял, конечно же, с ведома своих предков, которым родственники перед отъездом оставили их, чтоб было, кому приглядывать за хатой, он отпер двери. Сперва – наружную. Потом – ту, что в сенцах. Переступив очередной порог, Денис включил свет, и гости проследовали за ним.

– А ничо – хата! – сходу одобрил Пашня.

Дом и в самом деле был довольно большой и насчитывал три комнаты и кухню и, что немаловажно, посредине самой просторной из них уже стоял накрытый стол. Снедь, что отягощала его, в основном состояла из деревенских холодных закусок, начиная от соленых помидоров и огурцов со стажем, то есть прошлогоднего посола, и заканчивая свиным салом.

– Это – Нинка, жена моего брателлы, расстаралась! – не без важности заметил Денис, обнаружив приятное удивление на лицах товарищей. – А вы, что думали, я, куда попало, вас приволоку? Ну, уж нет! Кто знает, ребята, что завтра случится? Может, судьба разбросает нас по свету? Так надо пользоваться моментом, пока мы вместе, и, как полагается, отметить это событие. Как никак, а столько лет друг друга знаем!..

– Ладно тебе языком чесать, День! – оборвал его Пашня, не выносивший сантиментов. – Куда самогон затырил, что я тебе вчера вечером передал?

Денис кинулся к выходу, видимо, надежно припрятав бутыль с первачом в каком-нибудь тайном местечке за пределами хаты. Например, за вязанкой дров дальнем углу сарая. Бдительная родительница Дениса, наверняка, уже посещала ее для порядка, и, не обнаружив в ней ничего лишнего, успокоилась. По лукавой усмешке на лице Евы я догадался, что наши мысли совпали. И – немудрено! Все родители настолько одинаковы, что зачастую их шаблонное поведение нетрудно вычислить.

– Ты бы чересчур не задерживался, сынок! – как всегда, деликатно наставляла меня мать перед тем, как я в последний раз навострил лыжи в школу, чтобы получить диплом.

– Так, ведь – выпускной бал, ма! Это один раз в жизни бывает… Поэтому раньше, чем под утро, ты меня не жди!

– Видать, там и краля твоя будет! Евка эта! Мало ты от нее горя схватил? Еще схватишь, если будешь за ней, как кобылий хвост таскаться!

– Да, будет тебе, ма, каркать на манер ворон!..

Я вспомнил, как мама вперила в меня свой взгляд. Было в нем что-то безысходное и ужасно тоскливое. Непонятная тревога на миг охватила меня. Точно в тиски сжала. Но я тряхнув головой, тотчас отогнал от себя не подобающие для предстоящего торжественного случая мысли.

– Недоброе предчувствие – у меня, Адам!..

Но я уже хлопнул дверью избы и, как ветер, помчался от нее прочь. Так, словно я и не слышал слов моей матери, которые помимо воли сорвались с ее уст мне вдогонку. Или не придал им значения. И лишь позднее память мне услужливо напомнила о них, чтобы сделать больнее.

– Ну, и – чо за тормоза?

День первым поднял свой стакан.

Глядя в горящие, словно две черные жемчужины глаза Евы, я влил в себя самогон. Она последовала моему примеру. Пацаны, вероятно, бравируя перед Марго, после первого, потом второго стакана демонстративно не закусывали. Держались, как могли. Затем втюхали переносной маг, и наперегонки кинулись приглашать столичную девушку на танец.

– Идите к черту! Я не танцую! – как могла, отбивалась от них Марго.

Но пацаны от нее не отставали, поэтому ей все-таки пришлось подняться из-за стола и вихлять задницей в угоду деревенским дурням. «Ну, я вам покажу, недоумки!» – скорее всего, решила про себя она, потому, что едва Паха и Денис отошли по надобности, краем глаза я заметил, как столичная штучка плюхнула им что-то в самогон.

Возможно, что мне так только показалось, так как я уже к тому сроку порядком поднабрался. Но тогда я не придал этому особенного значения. Лишь потом, анализируя все, что произошло той ночью, я сделал для себя вполне определенные выводы. Помню только, как Паха и Денис вернулись к столу, и мы вдарили еще по одной, но уже без девчонок, поскольку теперь настала их очередь подышать свежим ночным воздухом. После этого пацаны уснули мертвецким сном, уткнувшись носом прямо в тарелки со всем, что в них было, а я напрасно прождав Еву и Марго более получаса, наконец, решил выйти на крыльцо, чтобы узнать, в чем там – дело.

– Ева, Марго! – позвал я, вглядываясь в темень. – Что – за шутки, девчонки?

Но в ответ я не услышал ни звука. Только сходя с крыльца, я почувствовал, насколько был пьян. Не рассчитав шаг, и едва не навернувшись со ступенек лицом вниз, я устоял на ногах лишь потому, что вовремя ухватился рукой за перила. Скверно выругавшись, я упрямо продолжил поиски Евы и Марго, хотя понятия не имел, в какую сторону мне было лучше двигаться, чтобы поскорее отыскать их. Поэтому, выйдя со двора, я побрел в направлении села, спотыкаясь о каждую кочку, что попадалась мне на пути. В результате их оказалось намного больше, чем я предполагал об этом прежде.

– Ева, Марго! – орал я, как ненормальный, пока не ощутил, как чья-то, словно свинцом налитая, ладонь легла мне на плечо, вероятно, пытаясь помешать моей ночной прогулке. Тряхнув плечом, я попытался высвободиться.

– Ах, ты, сучонок! – прозвучало почти возле самого моего уха. – Предупреждали тебя по-человечьи, чтоб не безобразил!.. Так, нет, ты – опять за свое!..

Слегка протрезвев, я неуклюже обернулся, чтобы увидеть того, из чьих уст в мой адрес прозвучали так мало приятные для моего слуха реплики. Как бы я не был пьян, я успел различить во мраке три мужских силуэта. Что-то невольно дрогнуло у меня внутри от предчувствия беды. Оглушенный, я рухнул навзничь прямо посреди дороги, вдоль которой располагались рядками Кучинские хаты, очертания которых едва различались во тьме. Удары продолжали сыпаться на меня со всех сторон. Я пытался закричать, но не мог, словно на шею мне накинули петлю, и она стянула мое горло, не давая исторгнуть ни звука. Душа моя с невероятной скоростью уменьшаясь в размерах, превратилась в крохотную точку, пока ее связь с моим сознанием окончательно не оборвалась!..

Говорят, ад – это то, куда попадает грешник после жизни. Вот только как бы он отличил его от рая, если бы не испытал, что это – такое, уже здесь, на земле? Видимо, я – тот человек, которому подобное удалось в полной мере.

Однажды утром, ощущая ужасную ломоту в висках и во всем теле, пробудившись на кровати, так мало походившей на мою собственную, я оторвал голову от подушки и осмотрелся кругом. В тот миг я, чуть было, не сошел с ума!

– Мама! – позвал я негромко, так как голос мой был еще слаб.

В комнату вошла женщина, в которой я узнал нашу ближайшую соседку. Дом ее располагался сразу по левую руку от нашего.

– Третьи сутки подряд спишь беспробудно, сынок! – с жалостью глядя на меня, сказала тетя Ольга. – Может, покормить тебя, попоить чем, или еще чего желаешь? Ты говори, не стесняйся!..

С удивлением глядя на нее и, ощущая, как все лицо мое ноет от ссадин, а каждая клеточка моего естества готова волком взвыть от тупой ноющей боли, я не знал, что ей ответить. В досаде, морща лоб, я пытался припомнить, что случилось или могло случиться со мной до того, как я очутился в чужой кровати.

– Как я здесь …? – с трудом выдавил я из себя.

– И вправду ничего не помнишь?

Я едва заметно качнул головой, не отваживаясь на большее, поскольку что-то, похожее на невидимую стрелу, словно пронзило ее насквозь. Охнув, я осторожно приложил к виску ладонь, ощутив ею шероховатую поверхность бинта.

– Здорово тебя отделали! Поди, за Евку по пятое число тебе всыпали?

И не дожидаясь из моих уст какого-либо вразумительного объяснения, она сделала свои собственные выводы за меня.

– Неправильно – это! Никто не имеет право мешать любви. А ей – все возрасты покорны… И к тому же, если бы человек жил вечно, тогда можно было бы со всеми этими амурными делами не торопиться. А ведь век-то – короткий. Вот мне уже полтинник, а будто бы вчера родилась! Пол жизни минуло, а я и не заметила. Не заметила потому, что нечего особо было замечать, кроме нищеты да серости, которые точно преграда какая, всю живописную панораму от глаз моих всегда скрывали. Может, это – и в порядке вещей, кто знает! Когда все – сильно хорошо, тоже – плохо. Ничего не хочется! Не о чем мечтать и нечего добиваться!

Проведя рукой по щеке, соседка небрежно смахнула рукой слезу, словно и, в самом деле, то, о чем она говорила, того не стоило.

– Почему я – здесь? – снова повторил я свой вопрос. – Где – моя мама?

Соседка, заметно переменившись в лице, отвела взгляд.

– А ты привстань с кровати, если, конечно, сил у тебя хватит, да глянь в окно! – негромко произнесла она. – Тогда тебе самому все ясно станет…

После этого женщина спешно удалилась в кухню. Из моей комнаты я слышал, как, видимо, не на шутку расчувствовавшись, она часто шмыгала носом и сморкалась в носовой платок.

Минут пять, а то и больше я и впрямь собирался с силами, чтобы последовать совету тети Ольги. Сердце мое тревожно билось, всяческие сомнения одолевали меня. Наконец, превозмогая боль во всем теле, и ощутив лопатками металлическую спинку кровати, я обратил свой взор в нужную сторону. Мне было достаточно лишь одного брошенного мельком взгляда, чтобы мгновенно все понять!.. Глухой стон вырвался у меня из груди. Это – все, на что в тот момент я оказался способен, тогда как мне хотелось дико кричать, истерически рыдать, нещадно рвать на себе волосы и биться головой о стенку, взывая к справедливости! Проклиная тех, кто заставил меня испытать подобное! Тех, чья рука посягнула на самое святое, что может быть у человека. На его родной кров и… На его мать! В тот миг мне казалось, что вместе с домом и заживо сгоревшей в нем матерью, сожгли и меня самого. И хотя физическая оболочка все ж таки уцелела, то, что наполняло ее, походило теперь на потухшие обугленные головни.

Пересилив себя, я вновь посмотрел в окно. Туда, где на выжженном клочке земли вместе с останками самого дорого мне существа покоились горы золы и пепла, часть из которых уже развеял ветер.

Глава вторая. Возрождение из пепла

I. Погорелец

– Ну, что, парень! Плохи – твои дела… Совсем плохи! Участковый в милицейской форме, которого я видел лишь однажды в жизни, и то мельком, сидел теперь за столом в той самой комнатке, где наша соседка, точнее уже бывшая соседка, по доброте душевной определила мне место на собственной кровати для зализывания ран. Себе же она поставила раскладушку в смежке.

– Что – верно, то – верно! – равнодушно согласился я.

Мне было абсолютно начхать, что думал на мой счет, этот человек в казенном прикиде. Горе мое казалось мне настолько велико, что, полностью растворившись в нем, я словно не замечал ничего вокруг и с трудом понимал, о чем шла речь. Старлей то ли не догадывался о моем душевном состоянии, то ли полагал, что сочувствие – не его удел. Он задавал вопросы, шелестел бумажками, аккуратно разложенными на столе, и водил по ним ручкой, записывая ход нашей не очень дружелюбной беседы. От него точно веяло холодом. А возможно, меня просто знобило, и я в штыки воспринимал служителя правопорядка, который, не дождавшись пока я окончательно поправлю здоровье, докучал мне пустыми расспросами. Тем более, что, как я уже сказал, в нашем селе он почти не появлялся за исключением тех случаев, когда иного было просто не дано. Например, года два назад, я это отчетливо помнил, в нашей школе повышибали все стекла. Кому подобное безобразие сотворить на ум пришло? Чьи светлые головы посетила эта гениальная идея? Вероятно, в тех головах для серого вещества благодаря матери-природе отводился лишь определенный закуток, но само оно в том закутке напрочь отсутствовало. В отличие от всего прочего, это можно было утверждать вполне определенно… Участковый потыкался, помыкался по школьным лабиринтам. Без толку допросил десятка два свидетелей. А потом махнул на все рукой и вновь исчез из поля зрения сельчан. Но для школы в скором времени выделили средства на покупку новых стекол, а также – для косметического ремонта школы. Кроме того, снабдили десятком новеньких компьютеров… Месяц кряду после подобного ноу-хау директор школы весь светился счастьем, точно новый никелированный чайник!

– Есть предположения, что это – твоих рук дело! – продолжал старлей.

Я посмотрел на него так, точно этот мент являлся для меня местом, куда ходят по нужде, и – не более того.

– Как утверждают некоторые свидетели, ты водил тесную дружбу с Евой Левицкой.

– Ну, и что – с того?

– Отвечай на поставленный вопрос! Дружил с Левицкой?

– Дружил!

При упоминании о Еве сердце мое часто забилось. На лбу выступила легкая испарина.

– При чем здесь – Ева? – спросил я, раздражаясь все больше.

Мало того, что я потерял почти все, что было у меня дорогого, так этот участковый пытался влезть ко мне в душу, чтобы выскрести оттуда последнее! То, что мне самому теперь было просто жизненно необходимо! Это казалось мне верхом кощунства и несправедливости. Именно поэтому я не собирался делиться скудными остатками того, что составляло мою былую сущность, ни с кем. Тем более, с человеком, видящим свой долг не в том, чтобы докопаться до истины, а в том, чтобы нарыть фактов, которые уведут его в противоположном от нее направлении. Я понял это тотчас, едва старлей коснулся моих личных переживаний, как мне думалось, совершенно не связанных с поджогом отчего дома.

– А дай, я тебя чайком побалую, Степаныч! – вдруг, точно по волшебству, возникла перед участковым Ольга Петровна. – А хошь, так чо и покрепче изобразим!

Тот, кисло поморщившись, мельком глянул на нее.

– Нельзя мне, хозяюшка дорогая! На службе – я… А, впрочем!

Взгляд старлея на градус, а то и два, как будто бы убавил в холоде, точно морозильная камера, дверку которой забыли плотно прикрыть.

– От чаю не откажусь! Вот щас допрошу подозреваемого и тогда… Ставь пока что чайник на плиту, а то у меня и в самом деле в горле – засуха.

– Ну, это – другой разговор!

И хозяйка вновь исчезла из нашего поля зрения. После этого участковый вновь пристегнул меня к собственной довольно мрачной персоне своими «булавками». Так что я ощущал себя перед ним словно громоотвод перед ударом молнии, который казался неотвратим. «И за какие грехи – такая напасть? – с тоской и каким-то, по моему мнению, совершенно нелепым внутренним мандражем, ужасно злившим меня, думал я. – Отчего мне в жизни отведена ужасная роль: страдать за других?»

– Не стану тебя ничем обнадеживать, дружок!.. Кстати, у тебя карманы в штанах, случаем, не дырявые?

– Какие карманы?! Вы это – о чем?

Старлей начинал меня просто бесить.

– Да, все – о том же, гражданин Йовицкий! Отвалят тебе в них такой срок, что не унесешь! Если, конечно…

Голос участкового заскрежетал, точно листовая жесть под ногой ночного вора, осторожно ступавшего по крыше, чтобы через чердак влезть в чужой дом.

– …не расколешься напополам, точно грецкий орех, и не выложишь всю правду, какой бы хреновой она ни была!

Сердце мое опять тревожно заколотилось, но теперь значительно чаще. Перед глазами все куда-то поплыло. Мне показалось, что еще – немного, и я упаду в обморок. «Ну, и пусть! – с каким-то тайным злорадством мелькнуло в моем затуманенном горем мозгу. – Так даже будет лучше!»

Видимо, я не заметил, как Петровна очутилась возле меня потому, что я вдруг почувствовал, как чья-то теплая и мягкая ладонь коснулась моего холодного и потного лба.

– Впрочем, мне-то – что! – слышал я, как сквозь сон, все тот же, настораживающий и пугающий, скрежет из слов, хватающих острыми когтями за живое, смысл которых, был предельно ясен. – Я свое, что мне предписано по службе, исполнил. Намедни передам бумаги в следственный отдел, а там хоть сено не скирдуй… Преступник, заживо спаливший свою мать, должен быть наказан!

– Я не …!

Но что-то помешало мне закончить фразу. Видимо, силы мои и вправду были на исходе. И тут мне на помощь опять пришла хозяйка дома.