Член парламента

– Завтра? Я… – он остановился.

Но она стала настаивать, и трудно было противиться нежному тону её просьбы. Она привыкла видеть в Чилькоте своего верного рыцаря, и теперь боялась, что дела отвлекут его от неё. Не будучи в состоянии отказать ей, он быстро вписал что то в пустое место на странице. Она следила за ним с радостным лицом.

– Джэк, милый, – сказала она, – как я буду рада! – Но когда он показал ей книжку, лицо её вытянулось: «Обедать – 33, Кадоган-Гарденс. Поговорить с Л.», прочла она. – Однако, вы забыли главное, – сказала Лилиан: – отметку синим крестом; вот у вас синий карандаш.

Она взглянула на него, радуясь своей победе, и с деловитым видом сделала сама большой синий крест. В эту минуту мотор поехал медленнее и остановился, так как шоффёр ждал дальнейших приказаний. Лилиан предложила завезти Чилькота в его клуб, но он отказался, и когда они выехали из парка, он простился с ней.

– Я тут сойду, – сказал он. – Благодарю вас за очаровательное утро. – Поспешно пожав ей руки, он встал и вышел из мотора, затем еще раз кивнул ей, сняв шляпу, и быстро пошел вперед, не оглядываясь. На него напало такое состояние, что он мог думать только о себе: мысль о Лилиан, о назначенном свидании, сразу вылетела у него из головы.

Лилиан задумчиво поглядела ему вслед, и только когда он подозвал кэб, она прилезала шоффёру ехать домой.

XXI.

В тот же день, когда Чилькот расстался с Лилиан, – но только в три часа пополудни, – Лодер, переодетый в платье Чилькота и перекинув через руку его тяжелое пальто, направлялся из Флит-Стрита на Гровнор-Сквэр. Он шел твердым, не слишком быстрым шагом и, войдя в дом, поднялся по лестнице, а затем не прошел, по обыкновению, в комнаты Чилькота, а прямо направился в гостиной Евы – и остановился у двери. Он постучал, но, не получив ответа, повернул ручку и вошел в комнату. Строгое убранство средней по величине гостиной нравилось ему гармонией темных тонов. Отсутствие дамских безделушек, шкафы с книгами в драгоценных переплетах, бронза, темные тона цветов фиалок и темных роз создавали строгую гармонию. Лодер медленно подошел в камину. В эту минуту вошла Ева, одетая для прогулки, и быстро прошла по комнате. Увидев Лодера, она остановилась, вопросительно взглянув на него. Он думал о том, что обстановка комнаты, устроенной, очевидно, по вкусу Евы, гармонично дополняет прекрасный образ хозяйки. Ева продолжала пристально глядеть на него, ожидая объяснений.

– Джон, ты? – спросила она с некоторым недоумением.

Он решительно направился в ней.

– Взгляни на меня! – сказал он спокойно. Странность этих слов ее, по-видимому, не удивила.

– Я сейчас же поняла, когда увидела тебя здесь.

Его удивил радостный звук её голоса, но удивление сменилось сейчас же другим чувством.

За пять дней изгнания он больше всего думал о том, как ему восстановить дружеские отношения с Евой. Он вспоминал о том вечере, когда с трудом устоял против соблазна, и о том, как он решил избегать Евы, чтобы быть подальше от опасности. В одинокие дни в Клифордс-Инне он нашел более достойный исход для сильного человека, и когда Чилькот снова призвал его, он решил не избегать Евы, а всецело отдаться политическим интересам Чилькота, и этим убедить себя, что ничто другое не занимает его мыслей.

– Ну, что? – медленно сказал он:– трудно было тебе сохранять доверие ко мне за последние пять дней? – спросил он.

Ева обернулась к нему. Глаза её сверкали полнотой жизни, щеки зарумянились от весеннего воздуха.

– Нет, – ответила она доверчиво. – Я все-таки верила. Новообращенные всегда наиболее тверды в своей вере. – Она засмеялась с легким смущением и взглянула на него.

Он порывисто перешел через всю комнату в окну.

– Ева, – сказал он, не оглядываясь, – мне нужна твоя помощь.

Он услышал за собой шелест её платья, и понял, что взял верный тон. Женщин всегда трогает обращение к ним за помощью.

– Ты знаешь… мы все знаем, что теперь острый момент политической жизни, – он все еще глядел в окно. – Теперь более, чем когда-либо, я должен готовиться в битве… – Он остановился, медленно обернулся, и глаза их встретились. – Для того, чтобы добиться чего-нибудь, – нужно сосредоточиться на одном, на одной цели. Человек должен забыть…

– Что у него есть жена? – мягко докончила Ева. – Я тебя понимаю.

Она сказала это без видимых признаков огорчения, очень определенно и просто, но Лодеру вдруг перестал нравиться выдуманный им план действия. Отсутствие оппозиции ослабила его энергию.

– Этого я вовсе не хотел сказать, – быстро ответил он совершенно голосом Чилькота, и подошел в ней ближе. – Ты слишком быстро делаешь заключения. Я хотел объяснить…

– Как раз то, что я поняла, – сказала Ева и улыбнулась. – Какие мужчины умные, и какие, вместе с тем, глупые? Стоит женщине выказать вам интерес, как вы уже боитесь, как бы она не стала вам помехой, и стараетесь спасти положение. – Она говорила это с легкой усмешкой, продолжая твердо глядеть ему в глаза.

– Ты думаешь, что проявляешь большой дипломатический такт, – спокойно продолжала она. – А на самом деле все это очень прозрачно… Я бы поняла с первой фразы, – если бы не знала все это прежде, чем ты заговорил.

Лодер хотел ей возразить, но она не дала. – Нет, – сказала она, улыбаясь. – Нечего было затевать это. – И знаешь, почему? – Потому, – сказала она медленно, в ответ на изумленный взгляд Лодера, – что для женщины, которая питает интерес к человеку, его карьера важнее всех её чувств и эгоистических желаний.

Они на минуту встретились глазами, потом Лодер быстро отвернулся. Она поразила его своим пониманием, своей необычайной личной силой. Он поднял голову, и их взгляды встретились.

– Прости меня! – сказал он искренно и просто.

XXII.

После разговора с Евой, Лодер перешел в кабинет и всю остальную часть дня и вечера провел за работой. В час ночи он отпустил Грининга и прошел в спальню Чилькота. Он стал медленно раздеваться, вспоминая с чувством отрады о разговоре с Евой. На туалетном столе он увидел записную книжку Чилькота, взял ее и стал медленно читать страницу за страницей. Это ныряние в жизнь и дела другого человека все еще казалось ему какой-то лотереей, в которой можно вытянуть иди выигрышный, или пустой билет. Это чувство еще не ослабело в нем. Сначала он медленно переворачивал страницы, потом все быстрее. Он не знал, что его ждет в ближайшие дни. Чилькот так торопливо нагрянул в Клифордс-Инн днем, что некогда было предлагать лишние вопросы. Лодер поспешно перечитывал записи, потом вдруг остановился и улыбнулся.

«Ну, и крест, – точно могильный памятник!» – подумал он, увидав большую отметку синим карандашом. Он опять улыбнулся и поднес книжку к свету: «Обедать – 33, Кадоган-Гарденс, в 8 часов. Поговорить с Л.», прочел Лодер. Он задумался и опять обратил внимание на крест. «Очевидно, он хотел, чтобы я непременно заметил. Но почему он точнее не объяснил?» Потом вдруг лицо его осветилось пониманием. Он вспомнил просьбы Лэкли, чтобы он пришел к нему к обеду на Кадоган-Гарденс, для беседы о политических перспективах.

Очевидно, Лэкли написал ему во время его отсутствия, и Чилькот, сделав пометку в книжке, снял с себя дальнейшую ответственность. Но едва-ли такое приглашение могло быть сделано на словах; Чилькот был в очень угнетенном состоянии с тех пор, как вернулся домой, и не запомнил бы сказанное ему устно. Но Лодер, увлеченный другими мыслями, не подумал об этом. Утром, поглощенный работой, он не проверил, действительно ли на Кадоган-Гарденс живет Лэкли. К семи часам он оделся, занятый мыслями о предстоящем обеде и всех возможных результатах беседы с редактором «St.-George's Gazette». Ему льстило внимание Лэкли, верившего в него, и, уходя из дома Чилькота, он почувствовал прилив новых сил. Внизу он встретился с Евой, и когда сказал ей, что едет обедать к Лэкли она взглянула на него с доверием и гордостью; теплота тона, которым она выразила свое сочувствие, еще более подняла бодрость Лодера.

Когда Лодер нажал электрический звонок в доме на Кадоган-Гарденс, у него было какое-то мрачное предчувствие. Внешний вид дома, белая дверь и массивный серебряный молоток поразили его претенциозностью и показной роскошью, непонятной в таком человеке, как Лэкли. Он даже проверил, тот ли это нумер дома, но увидел, что не ошибся. Дверь отворилась, и Лодера все не покидало чувство несоответствия обстановки с хозяином. Прежде, чем он успел обратиться с каким-либо вопросом в слуге, тот предупредил его:

– Пожалуйте в белую гостиную, сэр. Позвольте снять пальто.

Уверенный и развязный тон лакея изумил его. Он молча поднялся за лакеем по лестнице. Наверху он опять хотел было назвать имя хозяина, но в это время лакей быстро и тихо прошел внеред и раскрыл дверь.

– Мистер Чилькот, – доложил он.

Первое впечатление Лодера было, что он очутился в необычайно роскошной комнате, погруженной в мягкий полусвет. Потом все внешнее исчезло для него: какая то фигура поднялась с кушетки, когда назвали имя Чилькота, – и Лодеру показалось, что все в комнате исчезло, и она одна стоит в пустоте. Но он сделал усилие над собой и, сам изумляясь своему спокойствию, медленно пошел ей навстречу. Может быть, лучше было бы немедленно отступить и предупредить этим много неприятностей; но Лодера привлекал риск, и он пошел навстречу опасности.

Лилиан подождала, пока он подошел к ней, и протянула ему руку.

– Джэк, – сказала она, – какой вы милый, что не забыли!

Голос и слова явственно дошли до его слуха и раз навсегда уничтожили всякие сомнения относительно характера отношений между Чилькотом и этой женщиной. Это открытие навело его сейчас же на мысль о Еве, и обида за нее придала суровое выражение его лицу. Лилиан не обратила на это внимании, нежно ему улыбалась и подозвала сесть ближе к камину. К счастью, сама она села на диване лицом в огню, так что Лодер оставался в тени, и это отдаляло непосредственную опасность обличения. Несколько минут они сидела молча. В комнате все странно возбуждало нервы; мягкий свет огня, запах роз, тихий и ласковый голось Лилиан. Лодеру становилось душно, и он сел выправившись, стараясь не поддаваться расслабляющей атмосфере.

– Почему вы не курите? – спросила Лилиан после короткого молчания. – Надеюсь, сегодня вы в хорошем настроении и не будете опять откладывать беседы? – Она взглянула на него и улыбнулась.

Лодер совершенно не знал, что сказать, и Лилиан, тщетно ожидая его ответа, наконец нахмурилась и поднялась с дивана. Со свойственным ей упрямством, она однако продолжала настаивать на том, чтобы он ее выслушал.

– Джэк, – нежно начала она, – со мной случилось нечто совершенно поразительное, и вы должны помочь мне разобраться в этой таинственной истории.

Она помолчала и медленно проводила рукой по толковой вышивке на платье. Потом она опять взглянула на него.

– Я вам рассказывала, – начала она, – о приключении, которое было в моей жизни, очень, очень давно, задолго до нашего знакомства, – в Италии?

Лодер ничего не сказал, но она не обратила внимания на его молчание.

– Аструп заболел лихорадкой, – продолжала она, – а я уехала, боясь тоже заболеть. Где-то около Пистории наш поезд сошел с рельсов. К счастью, мы были неподалеку от деревушки, где было крайне неудобно, но очень живописно. Я поселилась в маленькой гостинице с моей девушкой и с Коко – моим белым пуделем. Я в тот год увлекалась пуделями. – Она остановилась, задумчиво повернулась к огню, потом медленно поглядела снова на Лодера.

– Я возвращаюсь в моей истории, Джэк, – сказала она. – В игрушечной деревушке был игрушечный мальчик, – сказала она с мягким смехом. – Он был англичанин, и он спас меня. Он жил в одной гостинице со мной, и он… и мы… – Она замялась. – Почему вы молчите, Джэк? – спросила она недовольным голосом. – Вас это, кажется, не интересует? – прибавила она с упреком.

Лодер нагнулся несколько вперед на своем стуле.

– Вы ошибаетесь, – сказал он. – Ваша история меня сильно интересует.

Лилиан продолжала говорить, успокоенная его тоном, – но почему-то не его словами. Она не привыкла к решительному тону Чилькота; но, после некоторого колебания, она продолжала свой рассказ.

– Так вот, он первый явился мне на помощь, так как девушка моя билась в истерике где-то в другом вагоне, а Коко пропал. Прежде всего, я отправила англичанина искать собаку.

Лодер не мог не улыбнуться.

– Ну, и что же, нашел он ее? – тихо спросил он.

– Да, нашел, – сказала она, и тоже невольно улыбнулась. – Бедняжка Коко очутился под обломками багажного вагона. Англичанин, после многих усилий, вытащил его. Коко вышел совершенно невредим – и прогрыз англичанину палец. Коко прелесть, но зубы и нрав у него сердитые. – Она сама засмеялась при воспоминании.

– А вы перевязывали ему рану? – спросил Лодер саркастическим тоном Чилькота.

– Мы жили в той же гостинице, – сказала она, точно этого объяснения было достаточно. Затем она села ближе в Лодеру и коснулась его правой руки. Левая была скрыта в тени подушек.

– Джэк, – сказала она ласково, – я вас позвала, чтобы рассказывать не эту старую историю, а странное продолжение её. – Она погладила его руку. – Ну, так вот. Мы встретились – был роман, потом мы поссорились, и я уехала. Я долго помнила о нем. Он человек, которого трудно забыть. Но главным образом, он сохранился у меня в памяти – из-за вас. Я ведь говорила вам иногда, что вы и ваши глаза мне кого-то напоминают. Это именно его. Но не ревнуйте к нему: он противный. А вы – вы знаете мое мнение о вас. – Она сжала его руку. – Ну, так вот, я его больше никогда не видела с тех пор – и встретила на вечере у Бланш. – Она говорила медленно, выжидая эффекта своих слов, но Лодер ничего не сказал, и только быстро выдернул свою руку из её рук. – Вам эта встреча не кажется необычайной? – спросила она с легким упреком.

Он невольно вздрогнул, вспомнив тот вечер.

– Что же тут удивительного? – сказал он. – Мало ли кто бывает на больших вечерах! Он мог вернуться на родину. Чему тут удивляться?

Она откинулась на кресле.

– Это не так просто, дорогой мой, – сказала она мягко. – Произошло нечто непостижимое. Вот послушайте. Когда я сидела в моей палатке у Бланш, ко мне вошел человек, чтобы я прочла его судьбу в хрустальном шаре. Он пришел, как все другие, и положил руки на стол. У него были сильные тонкие пальцы – вот как у вас, и на среднем пальце левой руки он носил два кольца: тяжелое кольцо с печатью и простое золотое.

Лодер незаметно отодвинул руку, так что она закрылась подушкой. Он даже как-то не чувствовал ужаса от слов Лилиан, он точно давно ждал всего этого.

– Я его попросила снять кольца, – продолжала она. – Он на секунду колебался; я чувствовала, что он колеблется; потом он точно решился, снял их, – и представьте себе, на пальце его был шрам от зубов Коко. Этот человек был тот, которого я знала в Санта-Саларе. Шрам этот я хорошо знала – достаточно его перевязывала.

– Ну, а вы что же сделали, узнав его? – спросил Лодер, с трудом произнося каждое слово.

– В том-то и дело, что я сделала непростительную ошибку, не заговорив с ним сейчас. Потом я уже целый вечер не могла отыскать его. Тотчас же после его ухода, я тоже вышла из моей палатки, сказав, что я проголодалась, прошла по всем комнатам и нигде его не нашла. Одну минуту, – она остановилась и засмеялась, – мне показалось, что я вижу его, но это были вы, когда лицо ваше показалось над головой Леонарда Кэна. Правда, странное совпадение?

Наступило короткое молчание, и Лодер почувствовал, что необходимо его прервать.

– Причем же тут я? – спросил он отрывисто. – Чем я могу быть вам полезен в этой истории?

– Вы должны помочь мне разобраться, в чем дело. Я просматривала список приглашенных у Бланш, и знаю всех, – никто чужой никогда не попадает в дом Бланш. Я спрашивала Блесингтона, но он не помнит, кто приходил последний. Как вы это объясняете, Джэк? – спросила она. – Мне кажется, что вы проницательнее других и наверное можете помочь мне.

Лилиан умела очень убедительно просить и настаивать на своем желании. Она мягко и грациозно подсела в Лодеру, потом опустилась на колени и прислонилась к Лодеру, приподняв лицо; её нежный стан и светлые волосы представляли очаровательную картину при свете огня. Но тот, на которого она хотела произвести впечатление, глядел на огонь, не обращая внимания на нее. Он занят был только одним вопросом: как уйти из этого дома, прежде чем она откроет, кто он?

Лилиан внимательно глядела на него, и его озабоченность разбила её надежды. Потом она вспомнила, что Чилькот становится совсем другим, когда покурит, и стала настойчиво предлагать ему закурить папиросу. Но Лодер решительно отказался.

– Нет, – сказал он, – мне не хочется курить. Поговорим о деле, которое вас интересует. Мне оно тоже кажется любопытным. Так вы хотите узнать, как этот англичанин попал на вечер к вашей сестре и почему он исчез?

Но Лилиан хотела теперь только одного: заставить его курить. И поэтому, вместо ответа, она опустила руку в жилетный кармин Лодера и, нащупав его портсигар, вынула его. Он делал вид, что ничего не замечает.

– А вы думаете, что он узнал вас в палатке? – с упрямой настойчивостью продолжал он.

Лилиап протянула ему портсигар.

– Вот ваши папиросы. Давайте закурим.

Лодер решил сначала, что ему лучше всего подняться с дивана, так как тогда будет легче остаться в тени. Потом он быстро подумал о том, можно ли одной рукой вынуть две папиросы и зажечь их. В это время Лилиан, видя, что лицо его снова омрачилось, положила портсигар на диван и стала мягко гладить его левую руку. Она часто успокаивал Чилькота этим жестом. – Милый, милый Джэк! – говорила она, медленно гладя его руку, начиная с плеча. Лодер понял, что нужно что нибудь сделать, и быстро поднялся. Лилиан с удивлением откинулась назад, невольно ухватившись за его левую руку, чтобы не упасть. Его пальцы очутились в её руках, и он уже не пытался освободить их. Он понял, что судьба против него. Она долго стояла неподвижно и не отпускала его пальцев. Наконец, она заговорила:– Кольца, Джэк? – медленно спросила она, и в голосе её прозвучало недоверие.

Лодер засмеялся, и при этом звуке она опустила его руку и поднялась с колен. В чем заключались её сомнения, она бы не могла определить, но действия её были решительны. Она быстро подошла к камину, нажала кнопку от электричества, и комната наполнилась светом. Лодер растерялся от неожиданности, отступил на шаг назад и опустил руку. Лилиан быстро подошла к нему, взяла руку и стала разглядывать его два кольца.

Женщины делают иногда очень быстрые заключения, – и самое удивительное, что они при этом редко ошибаются. На основании тех данных, которые имелись у Лилиан, ни один мужчина не составил бы себе определенного мнения. Она же сразу припомнила все отдельные обстоятельства, подтверждавшие её подозрения. Она вспомнила свой разговор с Чилькотом о двойниках, вспомнила, как он заинтересовался книгой на эту тему, и как он проклинал свою жизнь с её тяжелыми обязанностями. Она вспомнила также, что сразу узнала глаза человека, глядевшего на нее на вечере у сестры, и наконец вспомнила, как Чилькот избегал говорить о возможности полного сходства двух людей накануне, в Гайд-Парке. Быстро сообразив все это, она подняла голову и медленно посмотрела за Лодера. Он ждал её взгляда и твердо встретил его, так что из них двоих она изменилась в лице, а он оставался спокоен. Но первой заговорила она.

– Вы тот, чьи руки я видела в палатке, – сказала она обычным мягким голосом, но с легкой дрожью возбуждения. Все её пудели, персидские кошки и даже хрустальные шары – все эти прежние забавы были сущим пустяком в сравнении с таким фантастическим происшествием.

– Вы не Джэк Чилькот, – медленно сказала она. – Вы носите его платье, говорите его голосом, но вы не он. – Она видимо стала волноваться. – Нечего молчать и глядеть на меня, – продолжала она. – Я знаю, что говорю, хотя не понимаю… не имею никаких доказательств. – Она остановилась, смущенная твердым взглядом Лодера, и в эту минуту произошло нечто неожиданное.

Лодер вдруг засмеялся полным, уверенным смехом. Сеть, опутывавшая его за последние полчаса и угрожавшая ему гибелью, вдруг порвалась. Он ясно знал теперь, как действовать: Лилиан сама же надоумила его.

Он глядел на нее и улыбался – спокойно и уверенно, как никогда в жизни не улыбался Чилькот, – и затем спокойно высвободил свою руку.

– Самое большое очарование в женщине – богатая фантазия, – спокойно сказал он. – Без неё не было бы красок в жизни – все сводилось бы в серой действительности. – Он остановился и засмеялся. – Я, как мужчина, преклоняюсь перед вашей фантазией, но, именно как мужчина, отказываюсь понимать ваше рассуждение.

Его слова и в особенности его тон – задели ее.

– Понимаете ли вы положение дел? – резко спросила она. – Ведь я могу разрушить все наши планы, какие бы они ни были.

Лодер спокойно глядел ей в глаза. – Я ничего не понимаю, – сказал он.

– Значит, вы сознаетесь, что вы не Джэк Чилькот?

– Я ничего не отрицаю и ни в чем не сознаюсь. Моя личность вполне удостоверена – в каждую минуту я могу найти двадцать человек, которые под присягой подтвердят, что я Чилькот, а не кто другой. А то, что я до сих пор не носил колец, им покажется совершенно несущественным.

– Но вы сознаетесь… мне… что вы не Джэк?

– Я ничего не отрицаю и ни в чем не сознаюсь. Но вас я поздравляю: у вас, действительно, очень пылкое воображение.

Лилиан топнула ногой от досады, но быстро овладела собой. – Докажите мне, что я ошибаюсь, – сказала она. – Снимите кольца и покажите руку.

Лодер заложил руку за спину.

– Я не буду потворствовать детскому любопытству, – сказал он с улыбкой. Она опять вся вспыхнула.

– Знаете, – сказала она, – говорить в таком тоне со мной… неосторожно.

Он снова засмеялся. – Ваши угрозы совершенно напрасны, – сказал он спокойно, глядя на нее.

– Очевидно, – продолжал он, помолчав, – вы грозите распространением этой дикой басни. Вы будете всех уверять, что Джон Чилькот, которого они видят перед собой, не Джон Чилькот, а кто-то другой. Уверяю вас, что это труднее, чем вы думаете. В наше время люди верят только очевидному, только фактам. От вас прежде всего потребуют доказательств. А вы можете только сказать, что Джон Чилькот, который прежде не любил украшений, стал теперь носить кольца. Вы будете затем утверждать, не опираясь ни на чьи свидетельства, что если я сниму кольца, то на пальце окажется шрам, который вы видели на руке другого человека. Уверяю вас, что это все совершенно шатко. – Он остановился, убежденный своей собственной логикой. Будущее, может быть, будет принадлежать Чилькоту, настоящее же принадлежит ему: он сумел предотвратить катастрофу.

– Подождите, пока у вас будут другие доказательства. Тогда мы снова поговорим. А пока…

– А пока? – она взглянула на него и остановилась. Открылась дверь, и слуга, который ввел Лодера, почтительно вошел в комнату.

– Обед подан! – доложил он.

XXIII.

И Лодер обедал у Лилиан Аструп. Такова была условность светской жизни. Он остался к обеду, потому что, очевидно, невозможно было уйти. Лилиан принадлежала к кругу общества, в котором избегают всякого рода скандалов. Лодер это сразу увидел и принял её тактику. Быть может, оба они ели без аппетита, и очень уж много говорили о совершенно безразличных предметах, но главное было сделано. Они обедали, и лакеи за столом не могли заметить ничего подозрительного. А если Лодер ушел тотчас же после обеда и, выйдя из подъезда на улицу, глубоко вздохнул с чувством облегчения, то это касалось только его одного и никому до этого не было дела.

Вернувшись в дом Чилькота, он прошел в кабинет и отпустил Грининга на весь вечер. Но едва только он уселся в кресло и закурил сигару, как в комнату поспешно вошел Ренвик с письмом в руках.

– Это принес человек от мистера Фрэда, сэр, – сказал он. – Велено передать вам в руки. Человек ждет ответа.

Лодер быстро распечатал письмо. Он знал, что во время его отсутствия никакой перемены не произошло, но знал, что Фрэд и его сторонники не доверяют бескорыстью России. Письмо Фрэда возбудило поэтому в Лодере честолюбивые надежды. Он придвинул лампу и стал читать письмо с непобедимым волнением. Фрэд начинал с дружеского упрека Лодеру за то, что он не показывается у них, а затем, со свойственной ему ясностью, он переходил к существу занимавшего их обоих политического положения. Лодер медленно и внимательно прочел письмо и потом, стараясь сохранить внешнюю маску спокойствия, подошел к столу, написал ответ и передал ожидавшему слуге. Когда слуга направился к двери, он его еще раз окликнул.

– Ренвик, – сказал он твердым голосом, – передайте это письмо человеку мистера Фрэда, а потом доложите м-сс Чилькот, что я желал бы видеть ее.