Повести и рассказы

– Вы сладили с ними?

– Сладил-с…

Барыня во все глаза посмотрела на Федора Петровича.

– Вы очень сильны? – спросила она.

– Хвастать не хочу, а, благодаря бога, езжу по ночам всегда один… про запас ничего не беру… Чего бояться? Его святая воля!

«Экой молодец!» – подумала барыня.

– Действительно, – заметил барин, – кто там что ни говори, а бог первая защита!..

– А что я так-то думаю, Захар Ильич, – начал Федор Петрович, – вы меня извините… Что бы вам выстроить здесь, в селе, торговую лавочку? Крестьян тут более девятисот душ, а им надо бывает купить то, другое… Город отсюда далече. Есть на постоялых дворах тут лавки, тоже не близко: верст шесть наберется. Опять, другое дело, касательно ежели что продать захочет мужичок, положим, хлеб, что ли… то он должен это везть вон куда, а то бы он продал здесь, у вас…

– Где же это выстроить?

– А вот у вас, напротив церкви, местечко-то; земелька ваша собственная, а местечко куда как хорошо! Теперь праздничное время, народ прямо от обедни в лавку: взял купил себе что надо и поехал себе с богом! Я не к тому, примерно, чтобы насчет обмана, как прочие торговцы… а бога боясь! Можно все пустить дешево супротив других, а барышок какой ни на есть будет: все вам очистится плохо-плохо триста рублей в год, а нет – и больше; вы и мужичкам пользу сделаете и себя не обидите. Да тут прямо можно выстроить постоялый двор, значит, на этом самом месте: тут проезд всегда хороший, даром что дорога проселочная. Я, как здешний житель, полагаю, что это будет хорошо; впрочем, советовать не смею… вы извините…

– Помилуйте, напротив, я вам очень благодарен. Но позвольте, точно здесь проезд хороший?

– Летом нельзя сказать, чтобы очень шибко ездили, а и летом тут ездят… Может, чай, изволите когда слышать колокольчики?

– Правда.

– А уж зимой здесь простору нет! обоз за обозом, возок за возком… отменное-с местечко!.. И весело будет жить. Даже если вы сумневаетесь, мы у вас тогда снимем эту самую лавочку, отдадим вам чистые денежки.

– Послушай, mon ami! – обратился Захар Ильич к жене, – какая у меня мысль! Представь, я думаю здесь выстроить гостиницу для проезжающих; устрою этакой небольшой, но чистенький трактир, нумера… Наконец, ведь в самом деле у нас в захолустье нигде не встретишь не говорю порядочной гостиницы, просто – порядочной избы, а между тем по этому захолустью нередко приходится проезжать и порядочным людям; да и, например, зимней порой вдруг кого-нибудь застигнет ночь, кто-нибудь, например, заблудится… вдруг – гостиница! Я вам, Федор Петрович, очень благодарен за. мысль! Annette, как ты думаешь?

– Я тоже думаю, что это будет хорошо. Вот если бы ты такими умными вещами занимался, это бы тебе делало честь, вместо того, чтобы ломать и строить какие-то амбары, риги…

– Превосходно, превосходно! не мешает купить небольшой орган… пусть мужики слушают… Это слегка развивает…

– Да можно наши фортепьяно туда поставить… ведь у меня будут другие…

– Пожалуй, пожалуй… Только кто же будет на них играть?

Федор Петрович взялся за фуражку.

– Что же вы? Посидите!

– Признаться, тороплюсь: в кабаке жена одна. А это вы, сударь, именно в самый раз тут выстроитесь.

– Я непременно выстрою гостиницу, конечно и лавочку также. Ну, а что мне будет стоить вся эта затея, как вы думаете, Федор Петрович?

– Да что она будет стоить? Вы полагаете одноэтажный домик выстроить?

– Мне хотелось бы двухэтажный; понимаете ли, наверху будет чистая гостиница для порядочных людей, а внизу лавочка.

– Да не дорого вам будет это стоить: лесок у вас благодаря бога свой; соломка, хворостик – тоже… работа одна да товар… товар дешевенький… Я полагаю, на триста с небольшим управитесь…

– Только?

– Да я еще, сударь, дорого кладу… по расчету меньше обойдется; а она, эта самая материя, в год окупится.

– Я вам, Федор Петрович, право, очень благодарен.

– За что же? Не стоит… Желаю вам всякого благополучия.

– Вы нас проведывайте.

– А что же книги-то? – сказала барыня.

– Уж книжечку позвольте… для меня это будет подлинно удовольствием, – проговорил Федор Петрович.

Хозяин и хозяйка хлопотали вокруг целого вороха книг.

– Гоголя положила?

– Но вот что: не дать ли им «Обломова»?

– Пожалуй! в самом деле, «Обломова»? вещь капитальная; пусть они там выберут себе по вкусу… Человек! завяжи книги… Что ты, друг мой, ищешь? Авдеева! Авдеева я положил… Вот вам, Федор Петрович! Читайте себе сколько душе угодно. Мне всегда нравятся люди, в которых есть какая-нибудь любознательность: в жизни, природе, науках, искусствах – все интересно! Поэтому именно – чтение, чтение… И вы читайте себе! Я вам буду доставлять книги.

– Вы прочтите «Подводный камень» или «Обломова», – сказала барыня, – после скажите мне ваше мнение…

– Очень хорошо-с.

– Где же ваша лошадь? – спросил хозяин.

– Она там у конюшни привязана.

– Вам сейчас подадут.

К балкону подъехала высокая серая лошадь, запряженная в купеческую тележку.

– Прощайте, Захар Ильич!

– Заезжайте же к нам.

Серый жеребец, загнув шею дугой, понесся мимо каменной ограды.

– Вот этакая беседа, – говорил Захар Ильич своей жене во время ужина, – с простым, умным человеком гораздо приятнее, нежели, например, с каким-нибудь помещиком, который потерял всякую энергию к жизни, обленился и ни о чем не в состоянии думать… В нашем так называемом образованном обществе чувствуешь какую-то нравственную тягость: какие-то предвзятые у каждого мысли! То ли дело простой русский человек! Все это просто, открыто, а между тем и умно! Говорит пословица: «Хоть шуба овечья, но душа человечья!»

– Однако какая скука! Нет! без гостей в деревне невозможно, – сказала Анна Григорьевна.

– Послезавтра, ma chere, день моего рождения; я думаю, вечеринку надо сделать.

– Да уж обед… к чему же вечеринку! Ну, конечно!

Анна Григорьевна села за фортепьяно, и в отворенные окна полились аккорды… Барыня запела: «Ты не пой, соловей». Захар Ильич начал подтягивать – и вдруг сказал:

– Давай пропоем дуэт! Я себя чувствую сегодня очень хорошо!

– Ты, кажется, всегда чувствуешь себя хорошо. Но у тебя, Захар Ильич, совсем нет уха… ведь это бог знает что выйдет.

– «В полдневный жар»? Или «Скажите ей»? У нас с тобой выходило недурно.

Супруги запели. Захар Ильич забрал совсем не в тон.

– Нет, я не могу! – И Анна Григорьевна закрыла фортепьяно.

– Ну, я вас прошу! к чему эта строгость?

– Оставьте меня… право, я не люблю ваших нежностей, – сказала Анна Григорьевна и отправилась в спальню. Супруг поплелся в кабинет.

На небе занималась заря; на селе пели петухи; по безлюдной улице к полю шли двое дворовых людей с сетьми – ловить для господ перепелов.

На большой дороге у кабака стояла лошадь: кто-то неугомонно стучался в дверь. А в воздухе уже пели жаворонки.

– Ступай отпрягай лошадь, – говорил целовальник работнику.

– Где это ты пропадал? – спрашивала целовальничиха.

– К куму ездил… насчет лошадей барину… да еще – одно дельце задержало.

Работник отпрягал лошадь и спросонья клевал носом. Жаворонки пели громке и громче…

III

Наступил день рождения Захара Ильича. Солнце только всходило; толпы баб отправлялись в поле с серпами, кувшинчиками и люльками, на барском дворе стучали топоры плотников, сидевших на стропилах; кровельщики гремели железными листами, вокруг сада каменщики клали стену, громко распевая песни; в кухне стучал поварской нож, горничные бегали по двору с накрахмаленными юбками в руках.

Захар Ильич уже пил чай в своем кабинете. У двери стояли повар, конторщик и староста со связкой ключей.

– Староста! Нынче опять поезжай в лес… остальные липы срубите и везите туда же к церкви… Мне хочется, чтобы гостиница была готова в две недели. Да найми сегодня же плотников – человек десять.

– Пора-то таперь рабочая… дорого возьмут.

– Хорошо-с! Я это знаю; ну, заплатите вдвое, только делайте, как вам приказывают.

– Слушаю-с.

– Повар! сегодня обед на десять персон… сделайте мороженое… да приготовьте шампанского. Что у вас будет к обеду?

– Суп… индейка, перепела… мороженое…

– Вот что: к завтраку пирог! я приглашу причт… Конторщик! сбегайте к священнику, скажите, что я сейчас приду в церковь слушать молебен. Повар! спросите у садовника дынь, а если не поспели, то арбузов нет ли… Я, право, по этой части ничего не понимаю, это дело барыни.

– Оне почивают.

– Ну, мне пора одеваться.

На пути к церкви Захар Ильич завернул в хлебный магазин, в котором стучали топоры плотников.

– Ну, что, – спросил барин, глядя вверх, – как ваши дела?

– К обеду, Захар Ильич, кончим, надо полагать, – только прикажите отпустить небольшой дубок – на закрома.

– Вы как же хотите тут сделать?

– В этом месте будет забираться досками, а тут мы оставим место для проходу; сохи упрут в матицу.

– Как кончите, ступайте начинайте гостиницу.

– Позвольте узнать: что же это, Захар Ильич, будет – трактир?

– Трактир, – усмехаясь, сказал барин.

– Тогда город-то, стало быть, к нам поближает, – заметил один плотник.

Прнчт ожидал барина в церкви. Барин принял благословение от священника и сказал:

– Батюшка! прошу отслужить молебен.

Причт облачился в ризы и запел: «Преподобие отче Заха-арие!..»

Барин пригласил духовных к себе в дом на закуску.

– Трактир строить хотите, Захар Ильич? – спрашивали гости, идя с барином по селу.

– Гостиницу. Это меня надоумил целовальник, Федор Петрович: открою здесь лавочку также.

– И кабачок, позвольте полюбопытствовать, будет?

– Не думаю. Мне этого не хотелось бы… Скажите: кажется, Федор Петрович хороший человек?

– Человек умный-с! человек угостительный.

– Именно умный! ваша правда. А ничего про него не слыхать дурного?

– Дурного ничего не слыхал… хлебосол! Навстречу барину бежал кучер.

– Пожалуйте, лошадей привели!

– Каких лошадей?

– Вы приказывали… рабочих…

У конюшни стояло стадо лошадей. Мещанин, пригнавший их, стоял без шапки.

– Здравствуй, почтенный! Дак ты пригнал?

– Пригнал, ваше высокоблагородие. Вы наказывали Федору Петровичу.

– Ну что же? как их выбирать?

– Да выбирать их почесть нечего! лошади все сносные, будьте покойны; я вам самых лучших представил…

– Ну-ка, покажи нам одну хоть.

Мещанин обратал лошадь и побежал с ней в сторону.

– Кажется, лошадка ничего, – сказал барин.

– Да будьте спокойны… мы этого не сделаем, чтобы… насчет обмана…

– Ленива только, – сказал дьякон.

– Ленива? – возразил мещанин, – а не знаете, отец, что в хозяйстве ленивая и нужна? Ну-ко, горячую-то запрягите в соху? Она вам ни одного зуба не оставит…

– Это справедливо, – сказал дьякон, попячиваясь назад.

– То-то! а еще небойсь хозяйством тоже занимаетесь… мы вам не указываем в церкви…

– Ну-ка, проведи другую… А что это у ней спина-то?

– Это, ваше высокородие, потерто: она, изволите видеть, у мужика была… а вы, чай, изволите знать этот народец! Железную, понимаете, седелку клали на спину-то… А какая лошадь-то!.. Эй! заснула!..

– Покажи нам… вон, в середке-то.

– Темно-гнеденького-то?.. Уж и конь! Сейчас умереть!

– Ногами попорчена, – заметил дьячок.

– Попорчена? Сидел бы на колокольне да трезвонил в колокола… – крикнул прасол. – Эта лошадь дороже тебя!

– Ну, как ты думаешь, Егор? – спросил барин своего кучера, – хороши лошади?

– Лошади справные. Как ценой-то, надо узнать.

– Мы за ценой не погонимся! А ежели вам по ндраву, Захар Ильич, прикажите гнать на двор. Об цене толковать нечего. Пятнадцать рублей штука!

– Это не дорого! так загоняй лошадей на двор и ступай к конторщику. Он тебе выдаст деньги.

Оставшись один на один с кучером, прасол сказал ему:

– Заверни к Федору Петрову!..

– Сочтемся! – отвечал кучер.

Часа в два начали съезжаться гости. В гостиной сидела барыня с холостыми помещиками, доказывая им, что мужчинам ни в чем нельзя верить.

В кабинете и зале толпились пожилые и семейные помещики.

– Ну, как, милый Петр Абрамыч, вы поживаете? – шел разговор.

– А вот так мы и поживаем, почтеннейший Егор Григорьич.

– Живите, живите.

– Хочу, батюшка, сделать себе новую терку для картофельного крахмала. Изволите видеть: будет ремень и две терки… и над барабаном будет сидеть мужик, чтобы наблюдать, не попало ли чего-нибудь… Например, вдруг камень… стой! мужик вынул камень, и пошла писать…

– А над мужиком устроить тоже какую-нибудь машину?..

– Хе, хе, хе!.. именно машину!

– Я хочу выписать из Москвы костяное удобрение, – говорил Захар Ильич, – за границей везде удобряют костями… одним словом, пора взяться за дело русским хозяевам!

– Нет, Захар Ильич, в России все эти машины да химические удобрения не годятся. По-моему, надо удобрять навозом, пахать матушкой-андреевной сохой, держать кляч, а не лошадей; потому что хороших лошадей у вас испортят, машину сломают! нам надо еще учиться, приноравливаться к мужику, к его лени и плутовству – особенно теперь, когда мы стали в зависимость от этого народа. С мужиком нельзя делать никаких договоров… Словом, настоящее разумное хозяйство у нас невозможно!

– Нет, нет! я с вами не согласен! я вам докажу, что всему виною мы…

– Захар Ильич! позвольте вам заметить: а климат наш? вы ни на что не можете смело рассчитывать, ни на какой затраченный капитал: зима без снега… засуха, град… одна надежда на милость божию.

– Позвольте, Захар Ильич, мне заметить, вам: как теперь обработывается земля? Прежде всевидящая палка надсматривала, а теперь мужичок пашет, как ему вздумается…

– Опять я с вами не согласен! – говорил хозяин.

– Конечно, – заметил один помещик, – Захар Ильич действует рационально… в этом мы должны признаться… В самом деле, спросить: какие мы хозяева? разве так-то ведут хозяйство?..

Лакей объявил, что обед готов. Гости начали садиться за стол.

– Нет, господа! – говорил Захар Ильич в конце обеда, – кто что ни говори, я остаюсь при своем и буду действовать, как начал! меня ничто не собьет с дороги! Жалуетесь на мужика? существует штраф и вычет из жалованья, – это надежней всякой палки! Я никому не поверю, чтобы у хозяина, который сам следит за своими интересами, дело могло идти дурно. Каким образом мне плохо вспашут землю, когда я сам слежу за работой? Как мужик смеет не исполнять своих обязанностей, когда нас охраняет закон? Что же? разве закон не имеет силы? Вспомните нашего мирового посредника, которому дворяне делают обеды и говорят спичи… За что, как не за то, что он наш верный оплот, охраняющий законами наши выгоды? Повторяю, как вы хотите, а я непоколебим и поведу новое хозяйство. Настало время проснуться каждому из нас! Где мы живем? в какой стране? Слава богу, мы не турки, у нас не существует ни произвола, ни права сильного, мы живем в благоустроенном государстве, где благие меры правительства чувствуются на каждом шагу.

Помещики молчали, чувствуя себя побежденными. Многих поражал высокий ум хозяина.

– Вы жалуетесь на климат, – продолжал хозяин, – позвольте спросить: разве не бывает засух, града и неблагоприятной зимы в Англии? А посмотрите, как там идет хозяйство! (Голос: «Правда!») И разве эти явления не случайные у нас? Ведь, несмотря на вражду с нами природы, мы, русские, не только кормимся сами, но даже кормим иностранцев: пшеница, рожь, пенька, сало, клевер – разве не отправляются нами за границу? (Знаки одобрения и голоса: «Правда! верно!») Разве Россия не считается хлебородной страной, по преимуществу страной земледельческой? Вот вам и климат! Нет, у меня явится все! Стоит только трудиться. Но я разумею труд по призванию: люди, не призванные к сельскому хозяйству, должны, по-моему, бросить его, иначе оно, кроме мучений, ничего не будет обещать. Я, господа, встаю в пять часов утра и целый день на ногах и, кроме удовольствия и хорошего расположения, ничего не чувствую! Вот вам пример. (Голоса: «Браво!»)

Подали шампанское.

– За ваше здоровье! – воскликнули гости.

– Господа! – сказал хозяин, – мне весьма приятно, что вы сделали мне честь вашим посещением.

– Со днем вашего рождения!

– Благодарю, господа.

Гости выпили. Лакей налил еще.

– Господа! позвольте провозгласить тост за процветание русского сельского хозяйства!

– Ур-р-ра!..

Хриплые голоса раздались в зале.

– Господа! За почтенное Петербургское вольное экономическое общество, а также за его «Труды»!

– Браво!..

– Господа! позвольте предложить тост за почтеннейшего и многоуважаемого нашего собрата, Захара Ильича! Его неутомимая деятельность, высокое просвещение, необоримое стремление к прогрессу должны заставить каждого из нас желать, чтобы таких людей было побольше среди нашего благородного дворянства!

– Благодарю, господа! Предлагаю тост за освобождение крестьян из крепостной зависимости. Да здравствует свобода, озарившая радостью не только чертоги вельмож, но и бедную хижину земледельца!

– Господа! – крикнул один пьяный, – ура!

– Ур-р-ра!..

В то время, когда в доме Захара Ильича провозглашались тосты, из деревни Яблоновой, стоявшей недалеко от Ямовки, выезжали беговые дрожки, на которых сидели два закадычные друга: яблоновский приказчик и целовальник Федор Петрович. Они уже напились чаю и ехали разгуляться на свой вместный клевер, оттуда на пасеку и кстати посмотреть своих калмыцких овец. Толстый приказчик правил лошадью, Федор Петрович сидел назади. Друзья проехали заливной луг, с бродившими на болотах цаплями и висевшими в воздухе стадами уток, и очутились в поле.

– Статья теперь вот какая, – говорил Федор Петрович, – я насчет ямовского барина… урожай у них у всех плохой, а у ямовского барина хуже всех, а у него и за ухом не чешется! он себе городит городушки… Так думаю я: ежели не в нынешнем, то в будущем году он беспременно продаст не только лес, а, пожалуй, что хочешь спустит, как денежки все размотает и начнет поплясывать… а народ этот горячий… вот тут-то мы с вами к нему и подъедем… словно между делом… а лесок – толковать нечего!..

– Да, теперь подходит самое настоящее время… Скоро и мой профинтится… Я, чуешь, тоже пишу свому барину, не продаст ли он свою, рощу?.. Дескать, я буду подыскивать покупателей… А каждую почту строчит мне: денег, говорит, денег, пожалуйста… Я уж ему прямо отвечаю, откуда же я их возьму?.. Теперь ведь я не крепостной, по мне хоть завтра с места долой…

– Да и лафа, Григорий Сидорыч, подходит! скоро, кажись, земли пойдут продаваться по десяти целковых за десятину…

– Время – говорить нечего! другого такого времени навряд дождаться… уму непостижимо, что делается!.. Ведь, слышь, примерно, над пропастью висят; а все свое: балы да белендрясы… А все что? Избаловались!..

– Набаловались – здорово!

Между тем сытый жеребец нес друзей через деревни с кланявшимися мужиками, через мостики, овраги и, наконец, привез их на клевер. Друзья сошли с дрожек и сорвали по пучку клевера.

– Слава богу!.. кажись, надежда есть…

– Ничего!.. А насчет овинов не беспокойтесь. Наум Васильев наш справит их в лучшем виде! И возьмет от силы тридцать рублей!.. опять же он свое дело знает…

– В Москве овинный клеверок щеголяет… Ну, как вы думаете, Федор Петрович, рассчитываю: плохо-плохо выйдет у нас триста пудов… класть по пяти даже рублей – вот полторы тысячи… а солома? она, пожалуй, окупит всю работу… Да я своих мужиков пошлю…

– Поедем взглянем на ямовский лесок-то, пока засветло… на пасеку, видно, не поспеем нонче…

Друзья поехали межкой в гору, и вскоре пред ними выглянул густой ямовский лес. Сидевший на дубу против заходившего солнца ворон поднялся вверх и закричал, как бы предвещая что-то недоброе. Целовальник и приказчик не отнесли этого предвещания к себе, но оно, по их мнению, скорее относилось к владельцу леса. Друзья объезжали лес кругом и остановились на рубеже.

– Дело вот какое: кореней тысячи три с прибавкой будет… рубль штука – тысяча рублей… да дрова… рублей пятьсот дать можно… да он, пожалуй, возьмет и меньше…

– Вот, Григорий Сидорыч, посмотрите, хлеб-то ямовского барина – какой!.. что это такое? Колос от колоса – не слыхать даже птичьего голоса!..

Приказчик улыбался и пожимал плечами.

– Не правду я вам говорил?.. Друзья поехали домой.

– Теперь, Григорий Сидорыч, ко мне, – говорил целовальник, когда пришла большая дорога.

– Ведь поздненько, кум!

– Вот еще, что вздумал! Я к нему езди, а он так шалишь!

– Да ведь у вас, право, забалуешься.

– На что баловаться? Надо выпить хорошенько, а баловаться нечего! Ну, я работника дам проводить… да теперь ночи лунные.

– Я не об том… Завтра чем свет вставать надо!.. Приказчик повернул лошадь к кабаку.

– Кума, здорово!..

– Ах, куманек, голубчик!.. Здравствуй, насилу-то ты к нам заехал!

Приказчик и целовальничиха крепко поцеловались. На стойке явилась белая скатерть, разные яства и несколько бутылок.

– Спесивый, право спесивый!.. Бог с тобой!..

– Эх, кума!.. кабы ты знала наши хлопоты!..

– Григорий Сидорыч, Григорий Сидорыч! посмотри-ко поди сюда, – сказал целовальник, глядя в отворенное окно.

По большой дороге катили экипажи с помещиками.

– Это бал был у ямовского барина, – заметила целовальничиха, тоже подбежавшая к окну…

– Гуляют себе!..

Ехавшие, размахивая руками, кричали: – Ур-р-ра!..

IV

Через неделю лакей доложил Захару Ильичу, сидевшему в кабинете:

– Целовальник приехал.

– Проси!

– Здравствуйте, сударь!

– Прошу садиться, почтеннейший Федор Петрович… Лошадей я у вашего приятеля купил, и целых двадцать штук; заплатил недорого: да вот беда, отчего-то они хворают? Некоторые из них, как говорит коновал, опоены, а иные очень стары. Но я вас вовсе не виню, ведь продали лошадей не вы…

– Захар Ильич! не только с лошадью, а с каждым человеком может случиться и болезнь и старость… все под богом ходим! Теперь время стоит жаркое, опять же работа, сами возьмите! надо бога бояться! А вот они как пообдержатся, и будут вам служить! Касательно же опоя, коновал этого дела не знает. Может ли опиться простая, рабочая лошадь? Какой же мужичок прямо от сохи гонит ее к речке, или извозчик прямо с перегону поит лошадь и задает корму? Коновал ничего не знает, Захар Ильич!

– Действительно, коновалам доверяться нельзя, это я знаю по опыту; один у меня уморил в двести рублей лошадь. Ну, да кроме того, я рассчитываю так: если бы даже околело из купленных лошадей штук пять, и тогда это не составило бы для меня почти никакого урона, потому я дешево заплатил за них; чего в самом деле требовать от лошади, за которую заплачено пятнадцать рублей! Кроме того, они ведь работают! приносят пользу!..

– Нет, мне все-таки неприятно, Захар Ильич.

– Вздор! Ну, что! вы видели, как гостиница-то строится?

– Как же-с! дай бог час, Захар Ильич!

– Каково? Я ведь не люблю откладывать! это не в моем характере.

– Важное, сударь, дело затеяли.

– Нет, каково в самом деле? вы видели лес?

– Липа-с! дух будет легкий.

– А? как вы думаете? какую мы с вами штуку-то удрали! А все-таки честь открытия принадлежит вам… вам… Да, Федор Петрович, вы мне открыли глаза! Я даже нахожу, что это событие следует напечатать в газетах, что настало, наконец, время, когда и в глуши, среди степей, цивилизация пробивает себе путь…

– Завтрак подан! – доложил лакей.

– Федор Петрович, пойдемте завтракать. Пожалуйста, без церемонии. Я с простыми людьми сам прост. Вчера были у меня помещики; вы не можете себе представить, что это за люди! ни малейшего стремленья к улучшению… никакого желания человеческого. Все, что я ни затеваю, им кажется диким… конечно, есть и между ними люди понимающие… Но вообще я ничьих советов не слушаю и знать их не хочу! Я сам себе господин!

Хозяин и гость вошли в столовую. За столом сидела барыня.

– Как же-с! я вам уж привез книги.

– Так скоро?

– Помилуйте, я продержал их более недели.

– Да что ж такое? разве мы вам дали на срок? Держите их у себя сколько угодно!

– Вы, Федор Петрович, не стесняйтесь, – подтвердил барин, – читайте себе да читайте! мне именно в вас нравится эта жажда любознательности… Если вспомнишь, как человеку много знать надо и как коротка человеческая жизнь…

– Ты всегда любишь пускаться в л-иризм, – заметила барыня.

– Но, мой друг! Жизнь… это что-то высокое… как тебе сказать, это такое явление, такой…

– Что же вы читали? – перебила барыня, обращаясь к целовальнику.

– Читал я, сударыня, как оно… забыл название…

– «Обломова»?

– Кажись, так…

– Ну, что? каково написано?

– Ничего-с, любопытно…

– Вот вам русский человек! – сказал Захар Ильич, чавкая, – лучше сказать, байбак! это какая-то египетская мумия, а не человек… вот вам тип русского человека!