Полная версия
Бунт пупсиков
Дмитрий Емец
Бунт пупсиков
© Емец Д., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
* * *Светлой памяти моего папы
Александра Ивановича
Глава первая
Все начинается
Двое детей – это уже много, а трое – это еще мало.
Общеизвестный фактВ городе Москве в двухкомнатной квартире жила-была семья Гавриловых. Семья состояла из папы, мамы и семерых детей.
Папу звали Николай. Он писал фантастику и боялся даже ненадолго отойти от компьютера, чтобы мелкие дети не впечатали в текст какие-нибудь посторонние буквы. Но буквы еще ладно. Много хуже, когда дети случайно ухитрялись удалить кусок текста, а папа обнаруживал это только месяц спустя, когда начинал править книгу.
И еще папу все время дергали, потому что он работал дома, а когда человек работает дома, всем кажется, что он всегда свободен. Поэтому папа вставал в четыре утра, прокрадывался с ноутбуком на кухню и замирал, когда слышал, что в соседней комнате по полу начинают стучать детские пятки. Это означало, что ему не удалось выбраться из комнаты незаметно и сейчас на нем повиснут один-два ноющих ребенка.
Маму звали Анна. Она работала в библиотечном центре главной умелой рукой в кружке «Умелые руки». Правда, чаще она сидела дома, потому что у нее рождался очередной малыш. И еще у мамы одно время был интернет-магазин развивающих игр и учебных пособий. Интернет-магазин находился на застекленном балконе. Там он обитал на множестве полок, которые папа сколотил, попадая молотком себе по пальцам. Детям очень нравилось, что у них есть свой магазин. А еще больше нравилось, когда мама в большой комнате собирает заказы, раскладывая на ковре десятки разных интересных игр.
Они тогда сидели и говорили друг другу: «Главное – ничего не трогать!» При этом старшие на всякий случай держали младших за руки. Младшие же или кусались, потому что не очень приятно, когда тебя держат, или проникались чувством ответственности и тоже поучали друг друга: «Главное – положить все на место!» и «Главное – если открыл пакетик, потом его аккуратно закрыть!»
Но все равно, если мама ненадолго отлучалась, чтобы выключить молоко или ответить по телефону, бандероли покупателям уходили с неправильно рассортированными кубиками, выгрызенной мозаикой или совсем без фишек. А один заказчик получил в коробке папину тапку и был недоволен примерно в той же степени, что и папа. Они оба потом долго созванивались, договариваясь, где им встретиться, чтобы вернуть тапку, но так и не встретились. Около полугода папа Гаврилов утаскивал вторую тапку у кого-нибудь из детей или у мамы, а они его все хором разоблачали.
Кроме детей, умелых рук и игр на маме была работа семейного доедалы. Как только у нее появлялось свободное время, она сразу доедала все с детских тарелок и шла спать.
– Меня не кантовать! – заявляла она.
Пете, самому старшему из гавриловских детей, было пятнадцать. Он целыми днями с кем-то таинственно разговаривал по телефону, выскочив на лестничную площадку, где его могли слышать только пять этажей соседей, уроки делал глубокой ночью и дома отгораживался от братьев и сестер мебелью, на которую вешал таблички «Не входить!». В школьных анкетах Петя писал, что он единственный ребенок в семье, а на улице шел в стороне от всех, чтобы не подумали, что вся эта толпа – его родственники.
При этом, когда младшие дети иногда на неделю уезжали к бабушке, Петя явно скучал. Ходил по пустой квартире, заглядывал под кровати и задумчиво говорил: «Чего-то тихо как-то! А эти-то когда приедут? Скоро уже?»
Его сестре Вике было тринадцать. Она не могла сесть за стол, пока на нем была хотя бы одна крошка. И не могла лечь в кровать, пока не разгладит простыню так, что исчезнет последняя складочка. Еще Вика постоянно танцевала сама с собой и принципиально читала только те книги, в которых действуют или хотя бы просто попадаются лошади. Например, в «Войне и мире» лошади встречаются – значит, «Войну и мир» она читала. А в «Горе от ума» лошадей нет – значит, «Горе…» оставалось навеки непрочитанным, хоть бы учительница даже повесилась на шторах. И не важно, что «Горе…» в семь раз короче и в пять раз проще.
Домашнее задание Вика всегда выполняла с огромной тщательностью и по полчаса страдала, когда строчка подходила к полям, а у нее оставалось еще три буквы или цифры. На новую строчку переносить глупо, а если закончить на этой, то придется залезть за поля!
Мама и папа не уставали удивляться, как Вика ухитряется совмещать в себе романтика, любящего лошадей, и все эти складочки на простынях, страдание из-за залезания на поля и крошек на столе.
Кате недавно исполнилось одиннадцать. У нее было прозвище Екатерина Великая. Она единственная из всех детей знала пароль от «большого компьютера», и братьям и сестрам приходилось умолять ее, чтобы она его включила. «Зачем? А ты уроки сделала? Ты руки помыла? Ты вещи свои убрал? Зубы когда ты последний раз чистил?» – строго спрашивала Катя, после чего обличаемый с воплем «у-у-у» и слезами нетерпения на глазах мчался торопливо давиться кашей или чистить зубы.
Однажды папе это надоело, и он вообще удалил с компьютера пароль. Но от этого всем стало только хуже. Дети ссорились – каждый хотел смотреть или делать на компьютере что-то свое, а малыши сидели перед монитором столько времени, что падали со стульев. Поэтому пришлось вернуться к системе Катиного самовластия, и опять все стало спокойно.
В свободное от активного руководства время Катя ходила по квартире и расклеивала желтые бумажки с объявлениями: «Стулья не красть! Они поставлены окончательно!» или «Поигранные игрушки должны быть убраны до 19.00!».
Алене было восемь. Она постоянно влюблялась, и это удивляло ее сестер, потому что Катя и Вика, хотя и были старше, влюблялись крайне редко. У Алены было прозвище Девочка Нет. Попросишь ее что-нибудь сделать – она сразу крикнет: «Нет! Ни за что! Фигушки!» И сразу сделает. А другие ответят: «Да-да, сейчас!» – а потом три часа надо ждать. И поэтому получалось, что Девочка Нет помогала с малышами больше всех.
Шестилетний Саша был великий химик. Он смешивал все подряд с чем попало и смотрел, что из этого выйдет. Например, смешает обувной крем с яблочным соком, пшикнет туда дезодорантом из туалета и проверяет, взорвется это или не взорвется. Больше всего от Сашиных опытов страдали продукты, особенно мука и яйца, и жидкости с верхних полок в ванной. Однажды он случайно открыл, что укус и сода, если все правильно смешать, могут устроить большой бабах, и с тех пор уксус и соду приходилось чуть ли не скотчем приклеивать к потолку, потому что Саша их вечно похищал. Свои таланты Саша скромно характеризовал так: «Теперь меня зовут Сверхспособность! Теперь меня зовут Мегамозг! Теперь меня зовут Летающая Тряпка!»
У четырехлетнего Кости плохо работала левая рука, и он немного хромал. Но хромота не мешала ему даже бегать, а вот руку приходилось постоянно разрабатывать, что было причиной вечного маминого беспокойства. Зная, что на левую руку он положиться не может, Костя все время ходил с деревянной саблей и мастерски умел бодаться. Саша и Костя могли сосуществовать мирно не больше пяти минут в сутки. Даже в машине их нельзя было сажать рядом, а только еще через какого-нибудь ребенка. Зная твердость Костиной головы, Саша драться с ним боялся и предпочитал взрывать брата издали или обстреливать из катапульт. Заканчивалось все обычно тем, что Саша подбивал Косте глаз кубиком и прятался от его ярости под диваном, а Костя колотил по дивану саблей и кричал: «А-а! Убейте его по попе!»
Рите недавно исполнилось два. Разговаривала она еще плохо, но была очень круглая и вечно ела. Первый завтрак, второй завтрак, третий завтрак, а там уже и время обеда придет. Если же еду от нее прятали, Рита похищала из ванной мыло и обгрызала края. И еще Рита постоянно хотела заполучить именно те вещи, которые находятся в руках у ее братьев и сестер. Пеналы, рюкзаки, учебники – не важно что. Чтобы добиться своего, она устраивала дикие концерты. Поэтому другие дети вечно придумывали варианты, как ее обхитрить. Возьмут какой-нибудь носок или никому не нужную голову от куклы и притворятся, что ни за что не дадут их Рите. Рита устроит концерт, получит голову куклы и побежит ее прятать. И все уже могут спокойно делать уроки.
Когда такая большая семья гуляла, то все охали. К ним часто подходили разные люди, особенно пожилые, и спрашивали:
– Это все ваши?
– Ну да, наши, – осторожно отвечали папа и мама.
Дома дети спали на двухэтажных кроватях, стоявших буквой П, а у младших, кроме того, были еще детские кроватки с вынутыми рейками боковой решетки. Потому что когда боковые рейки не мешают, кровать можно поставить вплотную к родительской и вкатывать-выкатывать туда детей как колобков.
Но, несмотря на все ухищрения, в двухкомнатной квартире Гавриловы уже помещались плохо, ванная была вечно занята, дверь туалета то и дело сносили с петель, а отношения с соседями по подъезду были прохладными. Видимо, из-за внутренних перегородок дома, которые были очень тонкими и легко пропускали звуки. Большинство соседей входили в положение, но на втором этаже обитала одинокая старушка, которую вечно терзали подозрения, что детей ночами пилят тупой пилой.
– Почему они у вас так орали в час ночи?
– Потому что Рита хотела пойти в магазин, а другие дети ее успокаивали, – терпеливо объясняла мама.
– Вы родители! Объясните ей, что в час ночи магазины не работают!
– Мы объясняли, но она поверила, только когда мы отвезли ее в магазин на машине и показали, что он правда закрыт!
– Мне это все не нравится! Я буду бдеть! – бледнея, говорила бабушка.
– Ну и бдите себе! – разрешала ей мама, но настроение у нее портилось.
Мама ходила из комнаты в комнату и умоляла детей говорить шепотом. Старшие дети ее еще более или менее слушались, но младшие совершенно не умели шептать.
– МАМ, Я ЖЕ ВЧЕРА ПРАВИЛЬНО ШЕПТАЛ, ДА? – вопили они из ванной через закрытую дверь.
Мама хваталась за голову, а папа говорил:
– Знаешь, мне кажется, я понял значение слова «орава»!
– И какое?
– Ты уверена, что нужно уточнять?
Бдительная бабушка очень портила жизнь, не подозревая, что под разными именами и с разной внешностью уже стала популярным персонажем современной литературы. Папа, не зная, как ей еще отомстить, расправлялся с ней в романах. Три раза бдительную бабушку сожгли огнем драконы. Два раза ее съели голодные гоблины, а один раз убийство совершилось в лифте и преступник ухитрился бесследно спрятать тело, пока лифт ехал с пятого этажа на третий.
Как-то, когда дети в очередной раз расшумелись, бдительная бабушка вызвала полицию по поводу «подпольного производства на дому». Разоблачать производство приехали трое полицейских в бронежилетах и с автоматами. Поначалу они натолкались в коридор все разом и стали что-то выяснять, но мама заявила, что ничего с ними выяснять не будет, потому что один ребенок сидит на горшке, а другой сейчас проснется. Потом заявился Саша и стал просить у полицейского автомат. Он сказал, что стрелять не будет, а только посмотрит на пули. Полицейский автомат не дал, но, пока он спасал свое оружие от Саши, прицел автомата запутался в висевшей на вешалке сетчатой кофте, а выпутать его оказалось непросто, потому что в коридоре была жуткая теснота. Пока полицейские втроем выпутывали один автомат, явился Костя, победно неся перед собой горшок с результатами труда, потом проснулась Рита, и полицейские стали мало-помалу вытесняться на лестницу.
– А что вы тут хотя бы производите? – безнадежно спросил один, самый молодой.
– Ты еще не понял? Иди давай, иди! – сказал полицейский постарше и стал подталкивать его в спину вниз по лестнице.
Но все же отсутствие в квартире подпольной фабрики не улучшило отношений с бдительной бабушкой. Петя даже нарисовал на нее очень похожую карикатуру, под которой жирными буквами было написано: «Я БДИЛА, БДЮ И БУДУ БДИТЬ!»
Бдительная бабушка продолжала надоедать, хотя все и так уже ходили на цыпочках. Однажды мама села в коридоре на пол, заплакала и сказала:
– Я так больше не могу!
– Как «так»? – озадачился папа, выглядывая с ноутбуком из кухни, где он в очередной раз разбирался с бдительной соседкой, отправляя ей в банке с огурцами живых пираний.
– Нам здесь слишком тесно! Мы как сельди в бочке! Этот город меня съел! – объяснила мама и заплакала еще громче.
Тогда папа и мама стали мечтать, что переедут жить на море, в отдельный дом, где не будет соседей, а квартиру в большом городе сдадут. Прикинули, посчитали и решили рискнуть.
– Как хорошо, что тебе не надо работать! – сказала мама.
– Мне?! Я с утра до ночи работаю, а дети меня все время отрывают! – возмутился папа.
– Вот и хорошо! В доме у тебя будет свой кабинет! Мы будем ходить на цыпочках и тебе не мешать!
– Да! – воодушевился папа Гаврилов. – Настоящий кабинет с настоящим столом! Я обкручу дверь колючей проволокой под током, а возле нее поставлю волчьи капканы. Кроме того, в двери будут дырочки, через которые можно будет плеваться отравленными иглами.
Глава вторая
Папа ищет дом
– Пап, ты червяков купил? А еду для червяков купил? А что они будут есть?
СашаВ марте папа Гаврилов поехал на море и стал искать дом, который можно было снять на долгий срок. Приморский город был малоэтажный, очень живописный, с крышами, выложенными красной глиняной черепицей. Листва появилась еще не везде, но многие деревья уже цвели, и их мягкие цветы розово расплывались в глазах, так что отдельных цветов было не разглядеть. Чудилось, дерево окутано светящимся облаком.
У папы с собой имелся список адресов, но, увы, оказалось, что в Интернете все описано совсем не так, как на самом деле, и то, что выставлялось как «отдельный дом с множеством комнат», оказывалось тесной времянкой в хозяйском дворе, разделенной фанерными перегородками и с окнами, выходящими на воющую собаку на цепи. То же, что действительно более или менее походило на дом, стоило столько, что папе никак не подходило.
Пробродив по городу до вечера, папа отчаялся. Он решил сесть на поезд и уехать. Но до поезда была еще куча времени, и он сел отдохнуть на запутанной улочке, похожей на цифру 8. В эту улочку вело два входа, но они были очень узкие, и, если их не знать, можно было бесконечно ходить по «восьмерке», которая никогда не заканчивалась.
Папа сел на бровку под почтовыми ящиками, на которой лежала доска и стояла банка с окурками, и стал есть колбасу. Вскоре к нему подошла большая лохматая собака, старательно отлаялась и спокойно уселась рядом. Еще через минуту прибежала средняя собака грязно-белого цвета, тоже облаяла папу и с чувством выполненного долга села. Последней, поджимая переднюю ногу, причапала мелкая, но очень длинная собачонка с лысой спиной, тоже погавкала и разместилась рядом с двумя первыми. Ощущалось, что все три собаки давно между собой знакомы, а вот папу не знают, и он им интересен. Папа покормил собак колбасой и стал ждать четвертую собаку, потому что поблизости еще кто-то лаял.
Однако четвертая собака не появилась, а вместо нее из ворот вышел сухонький дедушка лет восьмидесяти. Он остановился рядом и стал молча смотреть на папу. Папа вначале не понял, почему он стоит, а потом догадался, что дедушка стоит здесь потому, что это его доска и его банка с окурками. Папа, извинившись, подвинулся, и дедушка сел рядом. Они разговорились, и папа рассказал, что он ищет дом, но ничего не может найти и поэтому идет на вокзал. Дедушка что-то буркнул, и дальше они беседовали уже о чем-то другом.
Папа Гаврилов доел колбасу и отправился на вокзал. Станция была тихая. Прямые поезда ходили сюда только летом, когда ехали курортники, а в остальные месяцы – только шесть вагонов, которые на узловой станции прицеплялись к более длинному поезду.
До поезда было еще много времени, двери вагонов не открывали, и папа бродил по перрону. Внезапно он услышал, как его кто-то окликнул. Он оглянулся и увидел худенького дедушку. Дедушка направлялся к нему, очень спешил и задыхался.
– Я тут подумал! А давайте я вам сдам свой дом! – сказал дедушка.
– А вы? – спросил папа.
– Я давно собирался уехать к внучке. Но она живет далеко, в Екатеринбурге. Я не смогу сюда приезжать, а дом бросать не хочу, потому что это ведь дом, с ним надо что-то постоянно делать. Мне нужен был приличный человек, которому я мог бы доверять. Вы же приличный человек?
Папа сказал, что он не знает, приличный он человек или неприличный.
– Но ведь кухонный стол вы не продадите? Розетки откручивать не будете?
Папа пообещал, что стол он точно не продаст, а вот розетки вполне может открутить кто-нибудь из мелких. Или засунуть в них пластилин или скрепки. Но упоминать об этом папа не стал, и они пошли к дедушке смотреть дом.
Дом папе очень понравился, хотя это оказался не целый дом, а только половина. Но зато половина двухэтажная, с большим чердаком. При доме был свой отдельный участок, по форме напоминавший букву Г. Длинная палочка от «Г» была размером с три легковые машины, а короткая палочка – с одну. На участке имелось даже свое дерево – огромный старый грецкий орех.
На первом этаже находились одна большая комната, одна маленькая и кухня. А на втором – три маленькие комнаты и одна средняя. Моря из окна видно не было, зато виднелся маяк, стоявший на морском берегу.
– Он работает? – спросил папа.
– Конечно! Ночью вращается прожектор. Я прожил здесь сорок два года с женой, а теперь вот семь лет без нее. Работал в военном оркестре, играл на трубе. А дом мы здесь купили, когда жене сказали, что у нее неважные легкие и ей нужны теплые зимы, – сказал дедушка и погладил подоконник, точно тот был живой.
– Тогда, может, вам не стоит… – начал папа, но старичок торопливо повторил, что уже давно все решил, одному ему жить опасно, потому что сердце пошаливает, и он очень рад, что все наконец сложилось.
Дедушка с папой договорились, сколько платить и как пересылать деньги, и старичок стал показывать, где лежат книжки оплаты за электричество, где счетчики, как в доме перекрывается вода и какие вредные привычки имеются у газового котла.
– Он хороший, этот котел, лучше любых новых, но немного упрямый. Его нужно прочувствовать. А зажигается он спичками, вот тут… Только когда зажигаете – держите лицо подальше!
Папа с подозрением покосился на котел. Тот походил на огромный пушечный снаряд, в который входили трубы разного диаметра. В котле что-то бурлило и пыхтело.
– А инструкция на него есть? – робко уточнил папа.
– Какие инструкции? Он почти мой ровесник! Главное – с ним просто дружить, – вздохнув, сказал старичок и стал крутить большой вентиль. – Вот я его выключаю! А теперь зажигаю! Берегите глаза! Осторожно!
Старичок поднес к котлу спичку, и – ПЫХ!
Это был самый большой «пых» в мире. Папа даже присел на всякий случай, спасая голову, но котел уже мирно подогревал воду, а рядом стоял крайне довольный старичок.
– Ну вот! Кажется, я все показал! А теперь бегите на поезд! – поторопил он, и папа поехал к маме и детям.
Апрель и май прошли в ужасной суете. Московскую квартиру выставили через агентство и сдали ее семье с двумя детьми, которая должна была заселиться с июня. Дети в этой семье были такими бесшумными, что папа не сомневался: бдительной соседке они понравятся. Хотя, возможно, теперь она решит, что дети квартирантов сидят тихо, потому что во рту у них кляп или родители привязывают их к стульям.
– За час ни единого звука! Сидели и рисовали фломастерами! Ну не могут дети быть такими послушными! – завистливо сказала мама.
– Это наши не могут, а другие могут. Мне кажется, наши дети – итальянские шпионы, – отозвался папа.
– Мы сами с тобой итальянские шпионы! Только итальянцы об этом пока не знают, – добавила мама.
В последние недели она почти не спала. Никто не понимал, когда она отдыхает. С начала мая мама паковала вещи, которые они забирали с собой, и раздавала то, что с собой было никак не взять.
За эти два месяца сухонький дедушка трижды передумывал ехать к внучке, а потом опять собирался. Это сбивало папу с толку, но мама все равно продолжала упорно упаковываться, заявив, что она уже настроилась, а раз настроилась, то отступать поздно. Будь что будет – они просто приедут и сядут на вокзале на сумках, а там уж как-нибудь само все устроится.
Потом дедушка немножко поднял цену и все-таки уехал к внучке. Это произошло за несколько дней до окончания последней школьной четверти. Новый учебный год дети должны были начинать уже в новом городе и в новой школе. И тут все поняли, что переезд действительно состоится, и стали паковаться вчетверо быстрее.
Дети собирали вещи каждый в свой рюкзак. У самого маленького был самый маленький рюкзак, у самого большого – самый большой, за исключением Риты, которая была такой мелкой, что рюкзак ей заменяла лягушка, рот которой закрывался на молнию.
Саша набрал себе полный рюкзак игрушек, а когда они в него не поместились, стал колотить по рюкзаку молотком, уминая его, чтобы влезло все остальное. При этом в порядке бескорыстной помощи он «умял» молотком и ту большую сумку, в которую мама собрала посуду, после чего оказалось, что вся уцелевшая посуда легко может поместиться в одном пакете.
– Ну ничего! – сказала мама, утешая себя. – Ведь мы же могли перебить ее и в дороге, и тогда это было бы гораздо обиднее!
Катя набила полный рюкзак клетками с животными. На дно рюкзака поставила клетку с морской свинкой, на нее клетку с крысами и на самый верх пирамиды – красноухую черепаху Мафию. Мафией черепаху назвали потому, что когда она жила в аквариуме, то съела тритона, рака и телескопа. Причем лопала она всех ночью и абсолютно бесследно, а днем лежала на дне как добропорядочная личность, так что ее стали подозревать потому только, что не могли же тритон, рак и телескоп просто взять и уйти куда-то по делам. Потом Катя спохватилась, что ехать еще не скоро, и вытащила все клетки обратно, чтобы животные не задохнулись. Но вытащив клетки, Катя опять поддалась настроению всеобщих сборов и запрятала всех обратно. И снова подумала, что они задохнутся, и опять вытащила. Алена ныла и не хотела никуда ехать. Она влюбилась в Вадика из соседнего класса, который на физкультуре все время бросал ей в спину тяжелым медицинболом, а другим девочкам не бросал. И хотя от мяча на спине были синяки, все равно пренебрегать Вадиком не стоило.
Катя, как старшая сестра, устроила Алене допрос:
– Вадик! Ха! Как звали мальчика, в которого ты влюбилась на прошлой неделе? Дима?
– Кирилл. Он залепил мне волосы жвачкой.
– А Дима не залеплял?
– Кирилл Диме тоже залепил волосы жвачкой.
Катя покрутила пальцем у виска:
– Тьфу! Тут такая драма! Кирилл с Димой залепляют друг другу волосы жвачкой, а она влюбляется в какого-то несчастного Вадика! Все, топай собирай рюкзак!
Алена взяла веник, смела в совок свое разбитое сердце и отправилась собираться.
