Золотой треугольник

Порточки

Любил,в бытность в Мраморномещё музею Ленина,обойтивкруг пьедестальцаброневики всенепременно постукатьего тростью,чтоб он,отозвавшись внутриутробной глушью,ещё раз(не без удовольствия)меня бы удостоверил,что большевикичего-чего,а металлуи впрямь – на новоделыне жалели.Любил зайти и в колодец двора,чтобы, высмотреввитрину зимнего саду,понаходить и те самыя окошка,где когда-то быламавританского стилюмузыкальная гостиная,с самим Константином Константинычем,застывшимза виолончельюв куртуазно-истомной манере…В самой ленинской экспозициидневного света и вовсе не было —везде «таинственный полумрак»,а то и просто«темень преисподней»,где, попривыкнув,можно было только и разглядетьчто ильичовский кительс дыркой на плече,мастерски пробитойдрожливой ручкойабсолютно к тому времениослепшейФани Каплан…Где бы я только не бывал,за правило всегда считалпосещать музеи Ильича,нет-нет да и выискивая тамчто-нибудь сногсшибательное,приохотив к тому и сродников,и даже свою легендарнуютётушку-матерщинницу,показав ей как-то(кажется, в Саратове)развешанныя под стекломлукичовские,рыжеватого цвету,«исподния порточки»…

Ковыряться

Любилв Ленинском музеепотоптаться иу немецкой картыобстрела блокадного Ленинграда,где крестиками были помеченытолько окраинные заводыда госпитали.Потому и не порушено было имини одного дворца,ни храма,что понапрасну пороху онине палили,а если что и жгли,то уж навернякаи тютелька в тютельку.Одна из таких бомбсмела половину бывшей питерскойдуховной семинариивместе с тамошним медсанбатом,а другая – уже в тонну весом —попала в самый большой в городегоспиталь на Суворовском.И как потом вспоминалдорогой и близкий мне человек:«В этом месиве битого кирпича,оторванных рук и ноги мычаще-сдавленных телпришлось мне(тогда только шестнадцатилетней)„ковыряться“без сна и роздыхадобрых три недели»…

Дозор

Полночи опять промаявшись в бессоннице,норовлю выползти к Мраморномук часу уже четвёртому утраи, всматриваясь в окнавторого этажа,уже мысленно прошмыгиваюсквозь прутья затворённых врат,делаю кружочек вкругкургузого седалища Александра Третьягои, отворив тяжеленную входную дверь,визгливо ею же и вхлопываюсьв сумрак мраморной лестницы.Обход свой начинаю вдольпарадного портретувсё сплошьосьмнадцатого веку,затянутого в тугой корсет итяжеловесную парчу,мундирс наглухо застёгнутой шеей,золотом позументов,брульянтовым Андрееми Аннушкой на шее.И по традиции,приблизившись к величавоподбоченившемуся Павлу,каковой только этого словно и ожидает,кланяюсь этикетно,когда он нетерпеливоцокающим каблучком(как есть —в муаровой мантиии с мальтийским крестом)проворно вываливаетсяиз золочёной рамы,и, уже топоча в унисон,мы обходим дозоромдворец папенькиногоубивца и узурпатора.

Хрусть-хрусть

Павел Петровичуже по привычкевсматривается в мерцающиймертвеннымотсветгазовых фонарейза окнамии в брызжущия искрыиз-под копытнесущихся одиноко всадников.Медный Пётр поскакивает медленно,всё пытаясьнастигнуть и потоптатьсяпо тенималенького человечка…Другой Петр,так не любимый маменькойи у Михайловскогопоставленный ей назло,всё пробует пуститься в галоп,но бредет ещё неторопливей,словно на капустном полепинаячеловечьи главы…Николаша,потряхивая киверными перьямина иссиня-бледном Коне,точно на минном полевминаетторцы булыгис костным хрустом,как будто фосфоресцирующие черепа…И Александр Александрычхрустит грузноКонём Воронымуже только порассыпавшимся косточкам…«Хрусть-хрусть,хрусть-хрусть…» —хрустом наполняется и нашБелоколонный зал,а тень Русского Гамлетакашляитс колыхающимся нагруднымМальтийским крестом,кашляит,точно не может откашляться,пока в резонирующемот потолкаэхене проступает,звучащий дико,гомерическиймонарший хохот…

Шило на мыло

В сырость и неуюти хлюпающую грязь под ногами,по убийственной склизоте,когда на сердцевсё развидняющиеся потёмки ичертополосица мелкого,точно в крапинку,дождика,кое-как докандыбав до Мраморного,сразу же поднимаюсьна самый верхотурный(когда-то спальный)третий этажи уже чуть ли не на последнем вздохевваливаюсь в «коллекцию братьев Ржевских»и только тут оттаиваю и отхожу,и помаленьку начинаю отогреваться.Снова ностальгически знакомыйдух собирательствас этой привычной у антикваровзахламленностьюи всё какими-то кучамина антресолях, под ванной, в оттоманке,откуда тольконезнамо как ведающая рукаможет выудить дуэльный пистолетанглицкой работы,но без спускового курка,шведскую бисерную вышивкуначала девятнадцатогоили порыжелые голландские кружевасамого, может быть, Казановы.Уже лет двадцать,как сам бросил «собирать»и сюда прихожувсё равно что бывший заядлый курильщик,чтоб насладиться хотя бы ароматомэтой, затягивающей поройв истовое безумие,страсти.Конечно, в Мраморномуже нет ни хламу,ни тряпичности,но – соприсутствие всего этого,как и трясущихся собирательских рук,при виде какой-нибудь в твоих рукахновой штучки.Хотя и изображаетсобиратель полное равнодушие,а горящий мальчишеский поглядвсё равно выдаёт его с головой.И голова его вроде уже вся седая,а сто первый слышишь,как в предалёком детстве,с плохо скрываемойхитрецой и лукавством:«А давай-ка, брат, меняться!..»И я сам, будто мне толькочетвёртый годочек пошёл,отвечаю:«Ха, нашёл дурака… на четыре кулака!»Долго стою перед акварелькой Александра Бенуа,какую Ёся Ржевский выменял у меня когда-товроде как шило на мыло,и снова цепенею надвсё ускользающей призрачностьюстоль близко-далёкого мнесеребряного веку…

Муки адския

Прощаешься с «коллекцией братьев Ржевских»,всё ведь, в основном, русской живописи —Дубовским, Кустодиевым, Поленовым, Крамским,точно с вот-вотпрячущимся уже за горизонтоми без тогоблёклым солнышком,и уже по чувству долгаобходишь залы с очередной выставкой«нового искусства».В них, как всегда, пусто,как пустынно в музеяхсовременного искусстваи по всей Европе.Там – это переделанные в музейили вокзал, или заводские цехаглухие частенько вёрстыкубизма… некрореализма, некроромантизма,русского некро-реал-романтизма,вымороченные,вторичные по технике и форме,как запоздалая отрыжкадавно минувшей моды.Так и здесь в Мраморном:всё те же раскрашенные фотографии,еще и диссонирующие с дворцовым интерьером,побитые писсуары с помоек,фосфоресцирующие «инсталляции»с отрубленными головами на блюдахзнаменитых ныне «диджеев»и видео на стенкес мерцаниемчей-то бесконечной агонии,трупного разложенияили алчной скотобойни,какие и должны сказать «всю правду»о нашей энтропийной цивилизации.Все эти плевки и пощёчиныбуржуазному строю и обчеству,несмотря на художныестарания и изворотливость,уже давно скандалу или ажиотажувообще никакогоне вызывают,и обычно обрыдло бродишьпосреди этих гильотин иплах,залитыхклюквенными потоками крови,покачивающихся на верёвкахсекир и топорови пластмассового страдания,немилосердно зеваяи уже из последнихчто ни на есть сил,точно полдня так и протягалс баржи на пристаньтяжеленно-пыльныямешки с мукою.И только бабульке,сидящей посреди всего этогоужасус наполовину связаннымдля правнучка носочком,сочувственно протягиваешь:«Ну и достаётся же Вам, бедной!» —«И не говорите,и не говори, мил человек:пришла в Русский —думала у Шишкина в зале буду сидетьили у Васильева,а вот, можно сказать,на муки адскиеотправилисидеть сюда…»

Край бездны

Коридоры любой Академии,завешаны портретами Учителей:поначалу – дореволюционных,зачастую вальяжных и барственных,с окладистыми бородами,а потом уже и «красной» профессуры,стриженной и бритой,и, как выразился недавномой оксфордский приятель,больше «смахивающей на уголовников,чем на академиков»,как ни странно, и указуетна правду того же кубизмас его условно вычерченными гримасами.Он ведь и появилсяв ту самую трагическуюгодину серебряного векус его декадантской утончённостьюи, как это ни странно,ещё и жаждой,томным скучаниемпо новой войне и мировой смуте,когда ценность человеческой личностистала вдруг понижаться до беспределуи само лицо вдругзаменилось на личину.Меня всегда умилялаэта усталость от «мира»после долгой эпохи Александра Третьяго —жандармского «сдерживания»и, независимо от партийности и идеологиина заре двадцатого столетияв мысли русского Ренессанса,повально всеобщая жажда крови:«Пусть сильнее грянет буря!»И ведь менее всеготогда брат наш,художник,был похож на пророка или прорицателя,но «Чёрный квадрат» Малевича,пускай дажекак только хулиганство и провокацияи маленького рода эпатаж,появился именно в 1914-м,накануне первой всемирнойи уже всечеловеческой бойни.И только уже потомнародилась разрушающаятрадиционную гармониюатональностьв музыкеи безликий конструктивизмв архитектуре.Иногда я подолгу выстаиваюу этого самого первого «квадрата»и очевидно зелёным,голубым и красным,в трещинках и бороздах,за этим – окончательно чёрными посреди шума и гамаслоняющихся толпотчётливо слышу посвист«чёрной дыры» и воронки —той самойпредсмертнодержавинской«пропасти забвенья»,затягивающей в себя«народы, царства и царей»,и нужно подчас неимоверное усилиеостатков моего,давно уженемотствующего духа,чтоб самому удержатьсяна этом самом «краю»…

Из цикла «Чижик-пыжик»

Училися вместе

Даже если и не по пути,всегда стараюсь сделатькружочек по Фонтанкеради одного только Чижика-Пыжика:уже в часу пятом утратам всегда маячит старикс мастерски сработаннымкатушечным электромагнитом на верёвке.Я всегда с некоторым сердечным обмираниемподхожу к этому уголку,где из Фонтанки(кстати, вытекающей из Невы)берёт своё начало ещё и Мойка:как-то даже уже страшно становитсяза это сакрализовавшеесятворение Резо Габриадзе —французскую «пти» – с гулькин нос бронзовую мелочь,к какой тянутся мириады паломников,не зазря предпочитающих обходитьпочему-то стороноюцеретелевских колоссов.У отлучённого от Церквискандального Ойгена Древерманна,в книге про древний Египет,«пти» – это центр мира,как это ни странно, и его «душа»,его «Начало» и одновременно – его «Конец»,точно пророкливый свиток,где проставлены Альфа и Омеганашего бытования,какой сначала разворачивают,помечая знаками древний мир,указуя одной только закорюкойна средние века,и потом уже, в «новейшее время»,его снова сворачиваютогненныя языки самого Апокалипсиса,чтобы по окончании Божьейикономии (домостроительства)снова вернуться к изначальномупти-первообразу.Уже трижды сердце обмирало,когда, заглянув вниз,не обретал своего любимца.Всегда чувствую эонысвятотатственного похитителя,даже если сделал это он чужими руками,и иногда так и подмываетзаглянуть ненароком к нему в гостии из оттоманки – вороха книг и рукописей,дерюг и старых кож – выудитьприкровенное сокровище,но всегда что-то останавливает,ибо я и сам уже иногда пугаюсьсобственной «проницательности»…Подходя к старикус катушечно-сварганенным магнитом,спрашиваю про «улов»,на что он всегда недовольно хмыкает.И всегда добавляю:«Молодец, старина,видно по физике в школе пятёрка была…» —«Да, – отвечает он, —по литературе – трояк,а по физике – пятерик,а мы, что – училися вместе?!»…

Лествица

А чуть позже, к началу шестого утра,добычу из монеток-рублёвиков,а иногда и реденьких евриковдобирают двое мальчишек.Один – обязательно в болотныхне по размеру – вроде как наследственныхсапожищах,приспустив к Чижику-Пыжикуещё и разборную лестницу.«Лествицу, дайте мне лествицу!» —всполохнулся когда-то, под самый конецот предсмертного забытья,Николай Васильевич Гоголь.И это лестница,приставленная мальчишескими рукамик прасимволу «Начала и Конца»,иногда и мне грезитсятой самой,возводящей до Небес,Лествицей.В Летнем – матово отблескиваетгранит громадной вазы;тоненький серпикникем так и «не покраденной»луныпросвечивает сквозь крышу Мухи;посапывают охранники в стеклянных будках;а в окно Инженерноговсматривается на всю эту ко́медь иссиня —бледная тень Павланакануне той самой,роковой для него и всех нас,нощи…

Наше всё

У Чижика-Пыжика можно долго стоятьи наблюдать, как народные толпы —на «загадай желанье» —роняют в Фонтанку медныя денежки.Воистину Чижик незаметностал для всехтем самым нашим «всё»,потихонечку потеснив и Пушкина,и всех других,опробованных на этом местечкелитературных идолов.Если у раннего Пришвинарусский образованецвторую рюмку водки опрокидывал в себяпод непременное мурлыканье:«Выпил рюмку, выпил две…»,а после четвёртой или пятой

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.