Социология уголовного права. Сборник статей. Том I

Остается еще ряд вопросов. Каков предмет социологии уголовного права? Каково место теории уголовно-правовых запретов в рамках социологии уголовного права?

А. А. Герцензон прямо указывал, что социология права представляет собой отрасль социологии и правоведения, исследующую социальные преломления правовых институтов в реальной действительности.[33] А. М. Яковлев писал, что если для правовой науки в собственном смысле этого слова главную роль играет изучение соответствующей отрасли права, воплощенной в системе законодательства, то для социологии права главное заключается в изучении закономерностей в деятельности лиц: (а) принимающих законы, (б) применяющих законы, а также (в) деятельности всех тех лиц, на поведение которых воздействуют нормы права.[34] Схожим образом определял предмет социологии права В. Н. Кудрявцев, полагая, что социальные исследования в праве имеют своим предметом общественные отношения в сфере создания и применения правовых норм; они направлены на изучение социальной обусловленности и социальной эффективности права и его интересов.[35]

Определяя понятие и предмет социологии уголовного права, Л. И. Спиридонов писал, что в системе правоведения социология уголовного права есть направление (аспект, сторона) науки уголовного права, которое рассматривает уголовно-правовые институты и нормы в их социально-экономической обусловленности, в процессе их функционирования в обществе и в связи с их социальной эффективностью.[36] В. В. Орехов рассматривает социологию уголовного права как неотъемлемый сквозной элемент науки уголовного права, который представляет собой совокупность научных взглядов и представлений об институтах и понятиях уголовного права на основе конкретно-социологического исследования их содержания, выяснения их социальной обусловленности, анализа результатов применения уголовного закона и взаимосвязи уголовно-правовых и смежных с ними понятий и институтов.[37] Схожих позиций по данному вопросу придерживались Б. В. Здравомыслов, Г. А. Кригер и некоторые другие ученые.

Итак, в наиболее общем виде можно определить социологию уголовного права как самостоятельную часть (подсистему) науки уголовного права, представляющую собой систему теоретических взглядов, представлений, гипотез о социальной обусловленности, восприятия и реализации «в реальной жизни» отдельных уголовно-правовых институтов и норм, а также в целом уголовного законодательства и уголовного права. В целом, соглашаясь в вопросе определения предмета социологии уголовного права с вышеназванными учеными, считаем, что в настоящее время наиболее актуальными для исследования в этой сфере являются вопросы уголовно-правового мышления, проблемы спроса на уголовное права, стоимости уголовного права, уголовно-правовых рисков, оценки роли и значения уголовного закона и права для общества, социальной обусловленности и обоснованности отдельных норм и институтов уголовного права, эффективности положений уголовного закона и в целом – уголовно-правового воздействия. Эти и некоторые другие вопросы следует отнести к предмету уголовно-правовой социологии.

Теория уголовно-правовых запретов должна занять базовое место в предмете социологии уголовного права, что обусловлено интегральным характером самой категории «уголовно-правовой запрет».

Во-первых, полагаем, исследование категории уголовно-правовых запретов необходимо в контексте социальной обусловленности и обоснованности конкретных уголовно-правовых запретов. В этом смысле уголовно-правовой запрет можно рассматривать как базовое (основное) нормативно-правовое предписание, ядро запрещающей уголовно-правовой нормы, представляющее собой законодательную конструкцию, т. е. систему нормативно закрепленных признаков, описывающих различные варианты (модели) потенциального преступного поведения. Структурными элементами уголовно-правового запрета, как нормативно-правового предписания, можно признать многообразие нормативно закрепленных признаков, составляющих различные варианты (модели) потенциального преступного поведения. В основу систематизации указанных признаков, во-первых, можно положить модель преступного поведения (каждый уголовно-правовой запрет содержит несколько таких моделей), во-вторых, в контексте конкретных моделей преступленного поведения указанные признаки можно систематизировать по элементам состава преступления (возможно, за исключением, элемента объекта преступления, так как его признаки напрямую не содержатся в тексте уголовно-правового запрета как нормативного предписания). Охранительная функция уголовного права, как известно, реализуется через уголовно-правовой запрет на совершение определенного рода деяний или через уголовно-правовой запрет на совершение любого деяния, являющегося причиной «запрещенного» последствия.[38]

Во-вторых, полагаем, необходимость исследования уголовно-правового запрета связана с изучением механизма действия уголовного права. В рамках правового воздействия можно выделить два основных уровня действия права: 1) уровень существования; 2) уровень социально-правовых действий (реального функционирования). Если второй уровень функционирования (реализации) права изучен достаточно детально, то уровень существования права – нет. Уровень существования отражает главным образом информативное и ценностно-ориентационное действие права, хотя полностью к нему и не сводится. Представляется, что уголовно-правовое воздействие в этом смысле представляет собой уголовно-правовое регулирование плюс «действие» или «влияние» уголовного закона. На наш взгляд, именно на уровне существования, когда уголовно-правовая норма еще не действует, уже начинают действовать уголовно-правовые запреты. В этом смысле уголовно-правовой запрет первичен по отношению к норме-запрету Особенной части УК РФ. Уголовно-правовой запрет в этом смысле – это не только формальное государственно-властное веление нормативного характера, но и интерпретация общественных отношений (социального контекста) сквозь призму целей и задач, символов уголовного права. В контексте такого механизма действия уголовно-правовой запрет, быть может, даже ближе к категории субъективного права, чем к категории объективного права.[39] Следует констатировать, так же как и субъективное право первично по отношению к объективному праву, так и уголовно-правовой запрет первичен по отношению к норме Особенной части УК РФ.

В-третьих, полагаем, что необходимость выделения уголовно-правового запрета в качестве самостоятельного понятия связана с наиболее оптимальной возможностью оценки качества действия уголовного закона (права) с позиций его эффективности, справедливости и т. д. Необходимо отметить сложность и даже практическую невозможность определения эффективности отрасли уголовного права, связанную не только с большим количеством критериев оценки эффективности, но и с тем, что реализация норм Особенной части УК РФ всегда опосредуется через применение норм Общей части УК РФ и достаточно часто – через нормы других отраслей права.[40] Эффективность нормы Особенной части УК РФ осложняется также «опосредованным» механизмом их реализации, она содержит в себе фактически два правила поведения: первое из них – собственно, уголовно-правовой запрет совершать деяния, содержащие признаки состава преступления (то есть обязанность воздерживаться от совершения вышеназванного деяния), и второе – обязанность применить меры государственного принуждения в случае совершения этого деяния. В контексте определения эффективности нормы Особенной части УК РФ можно отдельно оценивать эффективность действия санкции соответствующей нормы. Вследствие этого, полагаем, юридически обоснованным и наиболее оптимальным в контексте проблемы эффективности правовых предписаний в рамках науки уголовного права является определение эффективности конкретного уголовно-правового запрета как основного вида уголовно-правовых предписаний.

Уголовно-правовой запрет – это первичная ячейка в контексте социологии уголовного права как специфической части науки уголовного права. Уголовно-правовой запрет, являясь первичной ячейкой уголовного права, отражает в себе как специфику содержания уголовно-правовой нормы, так и особенности метода уголовно-правового регулирования. Таким образом, уголовно-правовой запрет – сквозное понятие для социологии уголовного права, а теория уголовно-правовых запретов должна стать ее базовой концепцией.

Зюков А. М., Корчагина В. А. Этносоциология уголовного права

Зюков А. М. – к.ю.н., доцент, доцент кафедры уголовного права и криминологии Владимирского юридического института ФСИН России; Корчагина В. А. – соискатель кафедры уголовного права и криминологии Владимирского юридического института ФСИН России

Социологическая школа уголовного права, направление в науке уголовного права, возникло в кон. XIX – нач. XX вв. Представители школы – Ф. Лист (Австрия), Ч. Ломброзо, Э. Ферри (Италия), российские ученые И. Я. Фойницкий, С. В. Познышев, признавая социальную обусловленность преступного поведения человека, в то же время считали, что на него влияют и биологические (в т. ч. наследственность), физические (время года, климат, время суток и т. п.) и иные факторы. Современные сторонники социологической школы уголовного права выдвигают теорию множественности факторов преступности как биологических, так и социальных (напр., связанных с урбанизацией).

В современном общественном сознании вычленяются различные его подструктуры: теоретически систематизированное (идеология и наука) и теоретически несистематизированное (обыденное) (традиции, формирующие нравственные, правовые и иные воззрения и т. п., которые в свою очередь формируют обычаи). Таким образом, обыденное сознание в обществе формируется под влиянием и теоретических элементов сознания, и реальной общественной практики людей, а также передаваемых от поколения к поколению и поддерживаемых определенными социальными группами обычаев, традиций.[41]

В учебниках по правоведению мы можем встретить определение, закрепляющее положение, что Право – один из регуляторов общественных отношений. Воздействуя на волю и сознание людей, оно самым авторитетным образом склоняет их к определенному поведению.

В систему нормативного регулирования общественных отношений входят следующие виды норм: – обычаи (в форме традиций, ритуалов, обрядов и т. д.); – религиозные нормы; – нормы общественных объединений (корпоративные нормы); – нормы морали. Право является таким социальным регулятором, который может включать любые из перечисленных норм.

Может ли в современных традиционных этногруппах уголовное право выступать регулятором общественных отношений, если в ответ на публикацию рисунков или фильмов с религиозной тематикой, мир охватывают протестные выступления, осуществляются призывы к убийству авторов произведений, возникают этнические (межкультурные) конфликты, ряд участников конфликтов убивается, значительная часть получает телесные повреждения, а сами рисунки и фильмы именуются провокацией и «богохульством»?

Сегодня большинство зарубежных и отчасти российских исследователей согласны с тем, что процедура разрешения конфликта может быть как государственной (судебной), так и негосударственной (альтернативной).

При описании процессов разрешения конфликтов долгое время доминирующее положение занимала эволюционная теория, в соответствии с которой в традиционных (коллективных) обществах индивиды связаны между собой близкими связями, стараются сохранить общность, поэтому предпочтение отдается договорным процедурам. Принято считать, что в современных обществах тенденция прямо противоположна – доминирует обращение в суд.[42]

Однако анализ большинства современных конфликтов показывает, что их участники находятся во внеправовом поле и не желают обращаться в суд, что подтверждает характер их действий (призывы, действия, применение насилия и т. п.).

Так, в протестах против карикатурных изображений пророка Мухаммеда во французском сатирическом еженедельнике и против скандального фильма «Невинность мусульман» участвует мусульманское население в Пакистане, Нигерии, Франции, Швейцарии, Австрии, Германии, Бангладеш, Египте, Сирии, Судане, Тунисе, Ливии, Йемене. Автор фильма публично заявил, что умышленно сделал провокационный шаг со съемкой фильма.

Карикатурный скандал – межкультурный конфликт между мусульманами арабского мира и современной западной культурной традицией, базирующейся на свободе слова, вспыхнувший в конце 2005 – начале 2006 годов и охвативший практически все страны Европы и мусульманского Востока, а также политический конфликт внутри европейских государств. Причиной конфликта послужили карикатуры на исламского пророка Мухаммеда, напечатанные в 2005 году в одной из датских газет. Руководство газеты Jyllands-Posten утверждает, что опубликованные рисунки являются лишь демонстрацией осуществления на практике свободы слова, однако многие мусульмане в самой Дании, как и приверженцы ислама за её пределами, рассматривают их как сознательную провокацию и «богохульство».

Термин «провокация» встречается не во всех уголовных законах стран, в которых проходят протестные выступления.

Например, уголовный закон Франции предусматривает ответственность за провокационные действия, выразившееся в провоцировании самовооружения против государственной власти или части населения (ст. 412–8); если провокация достигла результатов (там же); и если провокация совершена с использованием печатных или аудиовизуальных средств массовой информации, специальные положения законов, регулирующих деятельность средств массовой информации, применяются для определения лиц, подлежащих ответственности; за прямое провоцирование вооруженного сборища, выраженное либо в публичных выступлениях или криках, либо в расклеенных или распространенных листовках, либо совершенное любым другим способом передачи текста, речи или изображения (ст. 431–6).

Уголовный кодекс Франции в данном случае представляется нам более универсальным, чем законы иных государств, так как кроме термина «провокация» уголовный закон Франции включает нормы об ответственности за непубличную диффамацию, направленную против какого-либо лица или группы лиц в силу их происхождения либо реальной или предполагаемой принадлежности или непринадлежности к определенной этнической группе, нации, расе или религии, и непубличное оскорбление, направленное против какого-либо лица или группы лиц в силу их происхождения либо реальной или предполагаемой принадлежности или непринадлежности к определенной этнической группе, нации, расе или религии;[43]

Уголовный кодекс Германии в § 35 (Оправданное вынужденное положение) указывает на провокацию, действия лица, совершившего деяние и спровоцировавшего опасность. В данном случае законодатель указывает, что такие действия нельзя считать совершенными невиновно.[44]

И даже в этих странах (Франция, Германия) мусульманское население не прибегает к правовому способу разрешения конфликтов, а в традиционных исламских государствах, в которых отсутствует термин «провокация», действия их жителей носят явно и подчеркнуто внеправовой характер. Так, в Кабуле женщина с «жилетом смертника» из-за фильма совершила теракт против иностранцев. Взрыв произошел, когда микроавтобус с рабочими следовал в кабульский международный аэропорт. Погибли 10 человек, среди них – 9 иностранцев. Ответственность взяла на себя группировка «Хезб-и-ислами».[45]

Смысловым содержанием провокации признается подстрекательство кого-либо к заведомо вредным для него действиям.[46]

По определению Н. С. Таганцева, провокатор – «тот, кто возбуждал к преступлению с целью предать совершителя правосудию и подвергнуть его ответственности».[47] Так же понимали деятельность провокатора и другие видные русские ученые.[48]

Общественная опасность провокации преступлений очевидна. Примером в данном случае выступают этнические конфликты, провоцируемые действиями лиц, подобных действиям авторов фильма «Невинность мусульман» и карикатур на пророка Мухаммеда.

За введение уголовной ответственности за провокацию преступления сегодня выступают А. А. Арутюнов,[49] Н. В. Артеменко и А. М. Минькова.[50]

В частности Н. В. Артеменко и А. М. Минькова отмечают, что в действующем уголовном законе в качестве специального вида исполнительской деятельности криминализирована провокация двух преступлений – взятки и коммерческого подкупа (ст. 304 УК РФ). Однако провоцировать можно на совершение фактически любого преступления, и в этом случае возникает вопрос о правовой оценке провокаторской деятельности. В свое время он поднимался еще дореволюционными криминалистами для оценки действий агентов-провокаторов, которые предлагалось признавать уголовно наказуемыми и оценивать как подстрекательство.[51] Подобная точка зрения на природу провокации превалировала и в доктрине советского уголовного права.[52] В настоящее время эта проблема вновь активно обсуждается на страницах печати.[53]

Полагаем, что, соглашаясь с Н. В. Артеменко и А. М. Миньковой, можно отметить главную опасность провокации – противоправное создание обстановки и условий, побуждающих совершить преступление. Провокация преступлений в современном обществе достигла той степени выраженной опасности, что требует закрепления ответственности за провокацию преступлений в уголовном кодексе.

Пример событий, произошедших после выхода фильма «Невинность мусульман», показывает, что подрывается духовная безопасность общества – состояние защищенности духовных ценностей человека и общества, являющихся частью общечеловеческих ценностей и соответствующих интересам данного сообщества.[54]

Авторы анализируемого нами фильма и подобных фильмов пытаются воздействовать на потенциального зрителя через духовные корни народа, так как духовность – важнейший фактор развития цивилизации, открытия новых форм общественной жизни, соответствующих изменившимся условиям существования; преобладание в человеке духовных, нравственных, интеллектуальных качеств (ценностей) над материальными запросами.

Духовность нации складывается не сиюминутно, необходимы годы и столетия. И вот, что по этому поводу писал в конце XIX в. выдающийся историк и политический деятель П. Н. Милюков: «Разграничительной особенностью для национального сознания является вероисповедная форма. Вера в социологии – совсем не то, что в богословии: не совокупность откровенных истин, обыкновенно мало известных и даже мало доступных массам, а всем известное, доступное и понятное знамя, вокруг которого сосредоточивается борьба за национальные особенности… Тот, кто стоял «за веру», тем самым стоял за национальность».[55]

Показательна общественная реакция в некоторых странах на попытки художников-творцов вовлечь в свое «искусство» искаженные образы и символы христианства. Так, в Великобритании жесткому остракизму была подвергнута кинолента Уингроу «Видение Экстаза», издевательски изображающая жизнь святой католической церкви – Терезы Авильской. Британское управление классификации фильмов не выдало Уингроу сертификат, позволяющий ему демонстрировать свой фильм на публике. Более того, Европейский суд по правам человека, опираясь на положения Европейской конвенции о защите прав человека, дважды признал правоту Британского управления. В своем решении Европейский суд указал, что свобода слова и вдохновения не освобождает от обязанности избегать общественной демонстрации того, что представляется другим людям необоснованно оскорбительным и даже оскверняющим религиозные ценности.[56]

Термин «богохульство» как характеристика событий связанных с демонстрацией указанных фильмов и распространением карикатур на пророка и именуемых так религиозными деятелями ислама, также требует своего раскрытия. Термин «богохульство» встречается в уголовном законодательстве отдельных исламских государств.

В настоящее время в Пакистане нарушение закона о богохульстве влечёт за собой немедленный арест. Принято считать, что само понятие «богохульство

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Статья написана в рамках проекта фундаментальных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». При написании статьи использовалась Справочная Правовая Система КонсультантПлюс.

2

Законодательная социология / Отв. ред. В. П. Казимирчук, С. В. Поленина. – М., 2010. С. 37–38.

3

Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. – М., 2011.

4

См.: Баринова Л. В., Мартыненко Н. Э., Ревин В. П. Словарь терминов и схем по курсам: «Уголовная политика и ее реализация в деятельности органов внутренних дел» и «Организация профилактической деятельности органов внутренних дел». – М., 2000. С. 23.

5

В научной литературе такие отождествления встречаются, в частности, в работах: Лопашенко Н. А. Уголовная политика. – М., 2009. С. 25–26; Пермяков Ю. Е. Введение в основы уголовной политики. – Самара, 1993. С. 7; Побегайло Э. Ф. Уголовная политика современной России: концептуальный подход // Противодействие преступности: уголовно-правовые, криминологические и уголовно-исполнительные аспекты. Материалы III Российского Конгресса уголовного права, состоявшегося 29–30 мая 2008 г. – М., 2008. С. 466.

6

Лопашенко Н. А. Указ. соч. С. 36–37.

7

Тихонова Н. Е. Социокультурная модернизации в России (Опыт эмпирического анализа) // Общественные науки и современность. 2008. № 2; Тихонова Н. Е. Россияне на современном этапе социокультурной модернизации/ Общественные науки и современность. 2006. № 1; Тихонова Н. Е. Россияне: нормативная модель взаимоотношений личности, общества и государства // Общественные науки и современность. 2005. № 6; Тихонова Н. Е. Личность, общество, власть в российской социокультурной модели // Общественные науки и современность. 2001. № 3.

8

Готово ли российское общество к модернизации. Аналитический доклад. Российская Академия Наук. Институт социологии. – М., 2010. С. 25.

9

Там же. С. 31–33.

10

Готово ли российское общество к модернизации. Аналитический доклад. Российская Академия Наук. Институт социологии. – М., 2010. С. 179.

11

Готово ли российское общество к модернизации. Аналитический доклад. Российская Академия Наук. Институт социологии. – М., 2010. С. 135.

12

В перспективе, наряду с уже существующим уголовным правом и криминологией, желательно оформление в качестве самостоятельных наук социологии уголовного права и уголовной политики. См.: Милюков С. Ф. Проблемы криминологической обоснованности российского уголовного законодательства: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. – СПб., 2000. С. 6.

13

Криминология: учеб. пособие для студентов вузов / Под ред. С. Я. Лебедева, М. А. Кочубей. – М., 2007. С. 34.

14

Криминология: учебник / М. П. Клейменов – М., 2008. С. 14.

15

Криминология: Учебник / Под ред. В. Н. Кудрявцева, В. Е. Эминова. – М., 1997. С. 8.

16

Криминология: учебник / Под общ. ред. А. И. Долговой – М., 2010. С. 42.

17

Криминология: Учебник / Под ред. В. Д. Малкова. – М., 2004. С. 5.

18

Криминология: учебник / М. П. Клейменов – М., 2008. С. 13.

19

Криминология: учеб. пособие / Г. И. Богуш, О. Н. Ведерникова, М. Н. Голоднюк и др.; науч. ред. Н. Ф. Кузнецова. – М., 2010. С. 34.

20

Криминология: Учебник / Под ред. В. Д. Малкова. – М., 2004. С. 5.

21

Там же. С. 6.

22

Подробнее об этом см.: Маркунцов С. А. О соотношении криминологии и уголовно-правовой социологии в контексте теории уголовно-правовых запретов // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2012. № 3. С. 22–27.

23

Туляков В. А. Тенденции развития современной криминологии и уголовно-правовая доктрина // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2010. № 2. С. 6.