Правовые проблемы формирования межгосударственных объединений (на примере зоны свободной торговли и таможенного союза ЕврАзЭС)

Под зоной свободной торговли принято понимать такую форму соглашений, при которой ее участники договариваются о снятии таможенных тарифов и квот в отношениях друг с другом. Вместе с тем в отношении третьих стран каждый участник зоны свободной торговли имеет право проводить свою собственную внешнеторговую политику. Подобная форма интеграции реализуется в ЕАСТ, НАФТА, АСЕАН.

Основное отличие таможенного союза от зоны свободной торговли заключается в том, что участники таможенного союза не только устраняют тарифы и квоты в торговле между собой, но и проводят единую внешнеторговую политику в отношении третьих стран. Таможенный союз предполагает замену нескольких таможенных территорий одной. При этом таможенные службы на внутренних территориях упраздняются, а их функции передаются соответствующим службам на внешних границах единой таможенной территории. Примером такого образования является Европейское экономическое сообщество (переросшее позже в Европейский союз), а также МЕРКОСУР.

В добавление к тому, что предусматривают рамки таможенного союза, общий рынок предполагает устранение препятствий для свободного перемещения между странами-участницами всех факторов производства. Сказанное предполагает сближение национальных законодательств, стандартов, а также развития институциональных основ интеграции, формирование общих органов управления объединительными процессами.

Свободному движению товаров препятствуют различия в экономической политике, проводимой государствами, входящими в общий рынок. Поэтому форма экономического союза предполагает снятие отмеченного выше противоречия путем согласования экономической политики, проводимой странами-участницами. Такая ситуация была характерна, в частности, для Совета Экономической Взаимопомощи (1949–1991 гг.), где главным средством формирования устойчивых экономических связей между странами выступала координация народнохозяйственных планов.[49]

Более сложная форма интеграционного объединения – валютный союз, предполагающий создание единой региональной валютной системы (создание единого центрального банка и введение единой валюты). Обеспечивается согласование и становление единой валютно-кредитной скоординированной макроэкономической политики.

Полная экономическая и политическая интеграция предполагает превращение единого рыночного пространства в целостное экономическое и политическое образование, что означает не просто согласование, но и проведение унифицированной, фактически единой, экономической политики, полную унификацию законодательной базы. На этом этапе вызревает необходимость и постепенно формируется новый многонациональный субъект международных экономических и политических отношений, происходит движение к созданию единого федеративного или конфедеративного государства.[50]

Стоит заметить, что приведенная выше классификация, в основу которой положено движение от «простых» к «сложным» формам интеграции, является лишь одним из вариантов теоретического обобщения. Действительность такова, что в рамках одного географического региона возможно «сосуществование» сразу нескольких типов интеграционных соглашений. С развитием общественных отношений появляются и новые, более сложные формы межгосударственных объединений (учрежденные на базе не только экономического сотрудничества, но и взаимодействия в социальной, культурной сферах, организованные на новых принципах распределения властных полномочий).

Теория и практика интеграционного взаимодействия государств предполагают три основные модели социального интегрирования: функционализм, федерализм, транснационализм (плюралистическая модель).

Функицоналисты (Д. Митрани, Э. Хасс, Л. Линдберг, С. С. Джорж, Я. Тинберген и др.) объединение политических институтов государственной власти рассматривают как следствие сближения отдельных лиц, социальных групп и государств по экономическим интересам. Причем, по их мнению, в ходе межгосударственной экономической интеграции произойдет естественный эволюционный переход от государственной власти к межрегиональной, а затем и к всемирной. В результате должна появиться некая «всемирная социально-психологическая общность» при постепенном отмирании суверенитетов государств.[51]

Представители федералистской теории (Ж. Моне, Р. Шуман, А. Этциони, А. Спинелли, К. Фридрих и др.), напротив, выступают не за экономическую интеграцию, а за интеграцию посредством сближения политических институтов государств при договорном отказе от централизма и при распределении полномочий между центром и субъектами федерации.[52]

Суть транснационализма (К. Дойч, Д. Пучала и др.) заключается в предложении воспринять «объединительную идею» в принципе и не предъявлять при этом к субъектам интеграции жестких требований по поводу того, как себя вести при той или иной форме сближения. Главное, как отмечает К. Дойч, чтобы основные интересы государств, как политические, так и социокультурные, не противоречили друг другу, а наиболее общие интересы были бы предсказуемы и прогнозируемы.[53]

Таким образом, теории интегрирования предлагают разные способы интеграции государств. Но при этом ни одна из данных теорий не отрицает того, что целью международной интеграции является развитие основных общественных ценностей, достижение экономического процветания и обеспечение безопасности, поскольку отдельно взятое государство в современных условиях объективно не способно качественно обеспечить названные приоритеты.

2.2. Взаимосвязь правовой и экономической интеграции

Осуществление экономической интеграции на региональном и международном уровнях тесно связано с правовой интеграцией стран-участников, поскольку оно требует создания единого (целостного) правового поля для развития интеграционных процессов и взаимодействия субъектов интеграции. «Когда речь идет об экономической интеграции политически независимых государств, неизбежно возникает потребность в унификации и гармонизации законодательства», – констатирует Н. Г. Доронина.[54] Это означает, что осуществление интеграции в экономике и осуществление интеграции в праве представляют собой взаимосвязанные и взаимообусловленные явления. Осуществление экономической интеграции невозможно без сближения правовых систем государств – участников интеграционного взаимодействия.

Под воздействием интеграции меняется и структура международного права. Международное право, кроме системы норм общего международного права, включает в себя множество макро- и микронормативных систем, каждая из которых действительна только для ограниченного круга его субъектов. В силу универсализма общего международного права все нормативные системы ограниченного действия оказываются связанными с общим международным правом и между собой в единую систему международного права как правовой формы организации и регулирования мирового интеграционного процесса.[55]

Правовыми формами интеграционных взаимосвязей государств являются как традиционные (и притом универсальные) формы международного права – международный договор и международный обычай, так и новейшие (преимущественно организационные) формы международно-правовых объединений государств – международные организации и иные международные институции (комиссии, бюро и т. п.).

Естественно, что потребности расширения и углубления процесса международной интеграции существенным образом сказались также на развитии традиционных форм международного права. Получили широкое и все возрастающее распространение многосторонние договоры, среди них – групповые, региональные и универсальные.[56]

Однако наиболее наглядно современные тенденции интеграционного процесса проявились в рожденных ими новых международно-правовых формах общения государств – международных организациях и иных международно-правовых институциях.

Что же касается региональных и субрегиональных интеграционных процессов, то они, как и глобальный процесс, все в большей мере институционализируются, приобретают формы многочисленных международных организаций и других международно-правовых объединений. Роль каждой из этих организаций в мировом интеграционном процессе, естественно, не равнозначна. Она зависит от предметной и пространственной сферы деятельности организации, степени зрелости и устойчивости объективных предпосылок ее деятельности, ее включенности в международную систему глобальных или групповых институционализированных взаимосвязей и многих других факторов, в том числе конъюнктурного и временного характера.

Неоднородны они и по своему правовому статусу. Большинство из них представляют собой межгосударственные организации координационного типа. Некоторые же, оставаясь в своей основе межгосударственными, наделены надгосударственными правомочиями («наднациональные организации»). И те, и другие суть различные формы институционализации международного интеграционного процесса, причем вторые, судя по тенденции развития европейских сообществ, представляют собой, видимо, некую переходную форму к новому типу интеграции. Но на современном этапе своего развития и такие переходные формы все еще остаются международно-правовыми институциями.[57]

Несмотря на сложность и многогранность вопросов, связанных с интеграцией, можно сказать, что интегративные процессы в современном мире приводят к созданию новых, самостоятельных образований, обладающих признаками целого, единого организма. В связи с этим возникают вопросы правовой природы интегративных образований, изменения суверенитета национальных государств, входящих в то или иное интегративное образование. Вопросы суверенитета государств в эпоху глобализации уже затрагивались в настоящем исследовании. Ниже рассмотрим еще несколько аспектов данной проблемы.

Исследователи отмечают, что в XX в. концепция государственного суверенитета приобрела новый смысловой оттенок, поскольку государства в рамках международного сотрудничества ограничивают свой суверенитет на взаимной и добровольной основе.[58] Особенно активно проблема суверенитета национальных государств, входящих в то или иное интеграционное сообщество, обсуждается в отношении государств – членов Европейского союза.[59] Ряд авторов рассматривают Европейский союз как некий аналог государственного союза федеративного типа. В пользу этой точки зрения приводят, в частности, факт существования автономного порядка сообществ, распространяющегося не только на государства-члены, но и на их граждан и основанного на их учредительных актах, рассматриваемых как своего рода конституции. То обстоятельство, что в рамках этого правопорядка существует примат права сообщества над национальным правом государств-членов, в целом признаваемым последними, является основанием для проведения параллели с принципом приоритета федерального права перед правом субъектов федерации. В «смягченном» варианте Европейский союз рассматривается как ассоциация суверенных государств с тенденцией развития к объединению федеративного типа.[60]

Если согласиться с этой точкой зрения, пишет Н. Б. Пастухова, то можно предположить, что состоящий из суверенных государств Европейский Союз в будущем в результате поэтапного отказа государств-членов от некоторых прав, присущих суверенитету, в пользу Союза может приобрести качества федеративного государства.

С другой стороны, Европейский союз может рассматриваться как международная организация с наднациональными полномочиями. В этом случае речь может идти об определенных добровольных ограничениях прав государств-членов в пользу организации или, точнее, добровольной передаче вытекающих из суверенитета определенных прав государств-членов органам Европейского союза.

Как подчеркивают многие исследователи, проблема суверенитета государства, входящего в то или иное интеграционное образование, так или иначе связана с наднациональностью. «Наднациональность» называется нередко отрицанием, умалением или обратной стороной государственного суверенитета.[61] Без сомнения, категории «суверенитета» и «наднациональности» связаны между собой. Однако важно установить между ними верное логическое соответствие, верную зависимость.

Суверенитет, отмечает М. А. Королев, явление, прежде всего, качественное. Возникающий с момента образования государства и исчезающий с его прекращением, суверенитет – это непременный спутник государства, это условие возможности существования государства как субъекта международного права. При рассмотрении вопроса о наднациональности следует исходить из единства и неделимости государства как неотъемлемого качества государства. Эту краеугольную, сущностную сторону понятия суверенитета следует отличать от того объема суверенных прав, которыми обладает государство. Этот объем суверенных прав, количественная производная суверенитета как качества и может быть объектом «передачи» (делегирования). Утверждения, связывающие возникновение наднациональности с неким «ограничением суверенитета», с тем, что государства могут «поступаться частью своего суверенитета», следует понимать в широком смысле слова, в свете широкого толкования суверенитета. Во избежание двусмысленности, полагает М. А. Королев, правильнее было бы говорить не об ограничениях и уступках суверенитета, а о делегировании государством части своих суверенных прерогатив, суверенных полномочий.

По мнению исследователя, такая передача суверенных прерогатив никоим образом не влечет за собой каких-либо отрицательных, угрожающих последствий для суверенитета как неизменного качественного свойства государства, в силу которого оно способно на все больший и больший объем последовательных уступок полномочий; напротив, она ведет к утверждению его приоритетного значения по отношению к иным проявлениям государственности. Посредством участия в организациях, наделенных наднациональными полномочиями, государства не только не претерпевают умаления своего суверенитета, но «приобретают право расширять сферу своих действий далеко за пределы территориального верховенства».[62]

Таким образом, «наднациональность» проявляется в том, что государства сознательно передают выполнение части своих суверенных компетенций «внешней и высшей власти, которая институционализируется в рамках интеграционного сообщества».[63]

Важно заметить, что государство, вступая в интеграционное объединение, не ограничивает, а реализует своей суверенитет, что было подтверждено решением Постоянной палаты международного правосудия (Permanent Court of International Justice) по делу Уимблдон еще в 1923 г. Суд постановил: «Суд отказывается усматривать в заключении какого-либо договора государством, по которому оно берет на себя обязательство исполнять или воздерживаться от исполнения, акт отказа от суверенитета. Не вызывает сомнения, что какая-либо Конвенция, создающая обязательства для государства, накладывает ограничения на реализацию суверенных прав государства, в том смысле, что требует их исполнения в определенном порядке. Но право на вступление в международные обязательства – это свойство, характерный признак суверенитета государства».

История понятия «наднациональность» начинается с европейской интеграции, оно вошло в обиход благодаря федералистскому направлению в политико-правовой мысли Запада, представленному, прежде всего, Жаном Монэ и Робером Шуманом. В официальные документы этот термин был включен во время разработки Договора об учреждении Европейского объединения угля и стали (ЕОУС), подписанного в 1951 г. В тексте Договора дефиниция понятия «наднациональность» не содержится, но сам термин используется (пп. 4, 6 ст. 9). Однако в 1967 г. ст. 9 Договора была отменена. А впоследствии и само европейское объединение угля и стали, с которого начиналось строительство Европейского союза, прекратило свое существование. В настоящее время нет международно-правового акта, в котором раскрывалось бы понятие «наднациональность». Не существует устоявшегося определения и в международно-правовой литературе.[64]

Однако несмотря на все вышесказанное, термин «наднациональность» прочно вошел в терминологический оборот. Анализируя различные подходы к пониманию наднациональности, можно сказать, что многие исследователи сходятся на том, что наднациональность возникает тогда, когда некое образование получает возможность обязывать своими конкретными действиями стоящие у его истоков государства, не заручаясь их согласием на это в каждом отдельно взятом случае, т. е. приобретает в отношении них определенный объем самостоятельных распорядительных полномочий и за счет этого как бы «возносится» над ними, ввиду чего в литературе иногда используется иной термин для обозначения рассматриваемого явления – «надгосударственность». То есть вне зависимости от употребляемых наименований суть наднациональности состоит в том, что нечто в порядке иерархических взаимосвязей подчинения-подчиненности располагается над государствами как суверенными единицами. Следовательно, наднациональность может существовать лишь в рамках тех международных образований, в которых составные элементы полностью не утратили своего суверенитета.[65]

Используя этимологический анализ слова «наднациональный» можно сказать, что уже в самом слове заключен элемент подчинения «национального» (национальных государств) чему-то над-, сверхстоящему, имеющему какую-то властную силу над «национальным».

Ранее отмечалось, что понятие «наднациональность» берет начало в федералистских идеях конца 40-х – начала 50-х гг. Однако с юридической точки зрения в федерации явления наднациональности быть вообще не может, поскольку субъекты таковой не обладают суверенитетом, своей суверенной государственностью. Термин «наднациональность» в данном случае допустимо употреблять лишь с политологическими целями, для подчеркивания того факта, что в новом едином образовании центральная власть управляет административными единицами, бывшими еще в недавнем прошлом территориями, которые существовали суверенно.[66]

В отличие от федерации, в конфедерации – договорном объединении суверенных государств, не имеющем собственной международной правосубъектности, – отчетливо просматриваются все признаки уже готового наднационального образования. Конфедерация – это особый союз (объединение) государств, сохраняющих свое качество суверенных образований, наделенных определенными наднациональными качествами, позволяющими ему выступать в этом наднациональном качестве субъектом международно-правовых отношений».[67]

В литературе явление «наднациональности» связывается прежде всего с международными организациями. Например, Е. А. Шибаева считает, что вопрос о наднациональности международной организации – это вопрос о соотношении суверенитета государств-членов с полномочиями созданного ими внутриорганизационного механизма. Вступление государств в международную организацию влечет за собой добровольное делегирование этой организации части своих суверенных прав.[68] М. А. Королев обосновывает присутствие наднациональных начал в международных организациях наличием неких конфедеративных тенденций, если не сущностных, то функциональных. По его мнению, наиболее важными признаками наднациональности являются: внутреннее право наднацинального объединения автоматически становится внутригосударственным правом его членов, оно творится органом, действующим юридически неподконтрольно государствам-членам и принимающим обязательные для государств решения вне зависимости от отрицательного к ним отношения со стороны одного или нескольких государств, при том что соответствующие вопросы полностью или частично (конкурирующая компетенция) изымаются из ведения таковых. Согласно автору, абсолютной наднациональности существовать не может. В чистом, сущностном виде наднациональность вообще невозможна, поскольку до тех пор, пока государства наднационального образования сохраняют суверенитет, они обладают способностью в любое время прекратить свое членство в нем, и отнять это право у суверенных государств нельзя, равно как и сами они от него отказаться не могут. Исходя из этого, ученый признает существование функциональной наднациональности, которая является способом единообразного регулирования определенной области жизни государств, заключивших между собой с этой целью соответствующее соглашение. Примером функциональной конфедерации может быть назван Европейский союз.

Высказываются и иные позиции касательно возникновения у того или иного интеграционного объединения самостоятельного суверенитета. Так, Ю. Н. Малеев пишет: «…государства – члены ЕС, оставаясь суверенными, вместе с тем уже сегодня обладают новым качеством совместного суверенитета, которое не может быть выражено ни одним из названных терминов. Представляется возможным для обозначения данного явления использовать термин «коммунитет», который возникает как слагаемое целого ряда однородных факторов социального развития стран региона: экономических, политических, культурных, военных, исторических и идеологических».[69]

Данная точка зрения представляется спорной. Право, складывающееся в рамках интеграционного сообщества (так называемое интеграционное право или коммунитарное право), отличается от международного права по объекту, субъектам, методам правового регулирования. Объектом международного права являются международные (межгосударственные) отношения. Сущностным признаком таких отношений является то, что их субъекты независимы от какой бы то ни было власти и обладают высшей, суверенной властью.[70] Механизм формирования и действия международного права носит межгосударственный, а не надгосударственный характер. Его нормы создаются путем соглашения субъектов.[71] В свою очередь объектом регулирования «интеграционного права» являются отношения, складывающиеся в рамках интеграционного сообщества. «Перераспределение» внутригосударственных полномочий в пользу наднациональной структуры, как уже ранее отмечалось, стало возможным благодаря развитию доктрины о государственном суверенитете. Латиноамериканский профессор А. Р. Васкес предлагает к традиционному свойству суверенитета «границы» от другого государства добавить свойство «ограничений», которые могут быть предусмотрены международным договором, по которому делаются уступки или передается компетенция в пользу наднациональных органов, что и обусловливает рождение «коммунитарного порядка».[72] Нормы интеграционного права создаются путем нормотворчества компетентных органов интеграционного объединения, контроль за их исполнением возлагается также на органы этого сообщества.

Основными целями правового регулирования международного права являются мир и сотрудничество государств. Целью интеграционного права является углубление и развитие процессов интеграции: «коммунитарное право стремится к тому, чтобы быть правопорядком, который служит функционированию экономической интеграции, и который ее контролирует, регулирует и ориентирует».[73] Цели интеграции, обозначенные в учредительных документах интеграционных объединений, это, прежде всего, повышение экономического и социального благосостояния населения, упрощение торгового и хозяйственного оборота между государствами в рамках единого интеграционного пространства. Правовое регулирование, осуществляемое в рамках сообщества, направлено, в первую очередь на формирование единого рынка, а потому касается как вопросов публичного, так и частного права.

Субъектами интеграционного права являются не только государства и другие субъекты международного права, но и частные лица, на которые распространяются права и обязанности, налагаемые законодательной властью их национальных государств, а также наднациональной властью. Интеграционное право превосходит классическое международное право в том смысле, что создает правопорядок, субъектами которого являются не только государства как таковые, но и физические и юридические лица, которые прямо применяют интеграционное право в пределах коммунитарной территории.[74]

Таким образом, право, складывающееся в рамках интеграционных объединений, является международно-правовым по своему происхождению, которое под воздействием процессов интеграции развилось в автономную правовую систему – коммунитарное (интеграционное) право.[75] Такая схема воплощена в Европейском союзе. Европейское право состоит из так называемого первичного права ЕС, к которому, прежде всего, относятся договоры о создании ЕЭС, а также договоры, их изменяющие и дополняющие (Амстердамский договор, вступивший в силу в 1999 г.), и вторичного права ЕС, которое создается органами этого Союза путем принятия регламентов, директив и иных актов (решений).[76]

Правовая интеграция, по мнению А. В. Егорова,[77] – это объективное проявление социально-психологической потребности сообществ к сближению, которая выражается в гармонизации национально-правовых интересов различными способами и методами, но не представляет собой процесса или результата полной идентификации данных «правопорядков». Правовая интеграция включает в себя: а) правовую сферу и нормативный объем интеграции; б) субъекты интеграции; в) юридический инструментарий интегрирования.

Исследователь полагает, что право, будучи нормативным инструментом регулирования общественных отношений, лишь обеспечивает экономические, политические, социально-культурные и иного вида интеграционные процессы. В частности, оно может способствовать развитию, усовершенствованию определенных интеграционных объединений или упреждать негативные проявления сближения общественных образований – нелегальную миграцию, транснациональную преступность и т. д. Но право само по себе не порождает ни экономической, ни политической, ни какой-либо другой интеграции. Интеграция – это самостоятельный объективный процесс взаимопроникновения элементов сферы человеческого бытия, где право является одним из формально-структурных образований, обеспечивающих интегрирование.[78]