Vox Humana. Собрание стихотворений

Когда на выспренные стены

Когда на выспренные стеныПрозрачная спадает тишь, —Ты – снова ты, мой город тленный,И раковиной ты шумишь.Дрожат твои пустые створки —Надломленный веками щит…Пускай витийствующий ГорькийО братстве вычурно кричит:Мы не приветим, не приемлем,Своими мы не ощутимНи их размеренные земли —В веках мертворожденный Рим, —Ни сон, который смутно снитсяСлепцам на скифском берегу,Где Русь – высокая волчица —Легла. И стынет на снегу.

1929, 1930

III

Лепным прибоем, пеной в просинь

Лепным прибоем, пеной в просиньНа площадь вылетел дворец —И дивной арки Карло РоссииНад нами тяжкий был венец.Под ветром выстывало тело.Нет, не по-прежнему, не так…И мостик Певческой КапеллыДвойной и гулкий принял шаг.… А по ночам, лицом в подушку,Мой друг, мне можно вспоминать:Здесь Блок бродил, здесь умер Пушкин,Здесь мы не встретимся опять.

1932

Еще не выбелен весной

Еще не выбелен веснойНаш вечер. Льды не тонут.Здесь всё воспето было мной.И только Петр – не тронут.Меня учила с детства мать.Тому назад, когда-то.В молчаньи подолгу стоятьПод аркою Сената.Да, здесь, где был, сквозь лед, огоньИ воду – век распорот,Поставлен миру на ладоньНаш неизбывный город…

1932

Отдай обратно мне мои слова

Отдай обратно мне мои слова.Зачем Тебе высокий строй и нежность? —Для нас двоих была тогда НеваТакой большой, прославленной и снежной.Со мною дни нещадно сводят счет.Всё тяжелей в висках биенье крови.Как дивно мне, что так очерчен ротИ так легки мальчишеские брови.Когда-нибудь, измучившись сперва,Когда в борьбе Твои ослабнут силы,Я с губ Твоих сниму все те слова,Которых я Тебе не говорила.

1932

Какое солнце встало, озарив

Какое солнце встало, озаривТвой город, теплый, словно стенки горна:Кроваво-красным кажется мне шрифтВ разлете книг, хотя он – просто черный.Смотри, чтоб то, что начато Невой,Не обернулось Зимнею Канавкой.Мне лучше быть не женщиной живой,А так, двухцветной книжною заставкой:Чтоб покрывался пылью легкий дом,Не стали дни ни лучше, ни тревожней,Чтоб наугад, когда-нибудь, потом,Меня открыл рассеянный художник —И удивился тихо, про себя,Что верен штрих и линия не смыта,Что, вчерчена, стою навеки яВ больших квадратах невского гранита.

1932

На берега Твоей Невы

На берега Твоей НевыЛожится снег, сухой и белый,И дрогнут каменные львы.Слегка распластывая тело.И сердце, в легкую игруВходя, как пар летит на иней,Как львиный камень на ветруОно, распластанное, стынет.

1933

Павловск

На белые ресницы маргаритокЛегла роса: цвет снега и колонн.Двенадцати аллей песчаный свитокРазверзнут вширь. Здесь правит Аполлон.И желтизна дворцовых стен – как осень,Как маргариток желтенький глазок.Нам отдых дан. Мы большего не просим.На солнечных часах нам – выйдет срок.Недвижен Павел, озирая службы,Где гонг сзывает граждан на обед.О, милый Павловск, храм нетленной дружбыС той родиной, которой больше нет.

1934

Сфинксы

Шпионы разных государств.Порой влюбленные в друг друга, —Что нам названья наших царств.Златого Рога или Буга…Национальности скрестив.Как меч, как редкую породу,О, дважды Сфинкс из древних Фив,Как ценим мы свою свободу!И, застывая над Невой,В глазах повторно повторимой,В Тебе я вижу облик свой,С Тобою несоединимый.

1934

Ты целуешь в губы жарко

Ты целуешь в губы жарко.Обещаешь даль и дом —Мне Нева, моя товарка.Машет синим рукавом.И других домов не надо:В ночь – скамьи гранитной кант.Над водой стоят громадыЗданий – каменных Орант.Что любых Европ закаты?От всего отженена.Мне Невы гранит покатый —Нерушимая стена.

1935

Блаженство темное мое

Блаженство темное мое.Последний кров мой, спутник милый.Нева, гранитный водоем,Река моя! Моя могила!Плащ богородицын – слегкаОт ветра складки – волны – чаще…Как назову тебя, река?Невою. Летой. Всех Скорбящих…Где книзу шире рукава,Бери – песков покаты плечи —Ты, троеручица – Нева,В объятья, крепче человечьих:От страшных истин бытия,Не к лучшим дням, не к ровной славе —Ты тихо вынесешь меняВ моря, которыми он правит…

1935

Но неужели, город, ты

Но неужели, город, тыОдним задуман человеком? —В цепях тяжелых спят мосты,К своим прикованные рекам.И много ль их (одна иль две!)Медуз, единственных на свете? —С Невой, Венеции в ответ,Разгуливает в паре ветер —И каждый невчик отдан в рост,Как паруса, надуты воды,С чугунным лаем сотый мостУпрямо охраняет входыТуда, где, меж гранитных стен —О, полных шелеста и звона! —С двояким Сфинксом у колен,Теченьем правит Персефона.

1935

Когда, в тумане розоватом

Когда, в тумане розоватомВстают такие города…Как Достоевского когда-то.Меня преследует вода.И я готова, вскрикнув резко,Бежать, стремглав, по всем мостам:Но та, на ощупь, с тихим плескомЗа мною ходит по пятам.Вода. Литая позолота.В зацветшей заводи, одна,Угрюмой аркой ДеламотаОна увенчана сполна.Не ветер – вкус воды летейской.Кто жажду странствий утолял? —Сменяет ров АдмиралтейскийЕкатерининский канал…Еще фонарь мерцает тускло,Но первый луч уже найдетРусалок, возвращенных в русла…По капелькам. Наперечет.

1935

Крюков канал

Джону Хант

Крюков, скользящий на сонмище звуков, —Декою зданья, где оперный шум,Подан – смычок, искривленный чуть, – Крюков,Отплеск лагунный – но что я пишу…Крыш отраженьем он в корне изглодан,Он облака отплеснет к облакам, —Или – по трубам – высокую нотуВетер берет, нараспев – по крюкам? —Глубью собор, точно галька, отточен:Волн о волну заколдованный круг,Купол о купол – так замысел зодчийСхвачен водою, чуть сделавшей крюк…Это – не к Замку: многооконнейЛег на ребро здесь кирпичный пенал, —Скачет, седея, литовской погоней,К скрюченным мостикам Крюков канал.

1935

Меньшиковский дворец

Покоритель ветреных сердец.Чуть поводит – не пройдет, шалишь —Меньшиковский розовый дворецНасурмленными бровями крыш.И глазастых окон пьян разбегСквозь тяжелый слой белил, румян…До чего же, в наш приличный век,Он наштукатурен, хулиган.Разве для таких зазорных делМудрый зодчий здесь его воздвиг? —Сахарный барашек. Воск в воде.Кавалер прекрасный. Озорник.И не писан про него закон,И с Невой они обручены —А в него, поди, со всех сторонВсе четыре ветра влюблены.

1935

Наводнение

Словно мед, наполняющий соты.Высочайшая входит вода.Всей Невою в полеты, в пролеты,В перелетные дуги моста.И сирены с буксиров тревожней,И на слитый – на пушечный – громЭто желтое зданье ТаможниОпадает осенним листом.И, подъемля в свинцовое небоКуполов своих ангельский хор,С белой чайки огромнейший слепок,Над водою метнулся собор…И, в подмогу, на Заячий островС двух колонн, от утра до утра,Выплывают недвижные рострыПод замолкшей командой Петра.

1935

Кунсткамера

Это – прозелень трав или ранних акаций… ФисташковойКунсткамера пагодой выше еще прорастет.Разветвляются Невы потоками белых барашков.Хворостинам-мостам любо стадо бегущее вод…С ветром. Сбоку. Вплотную. Фасад неестественно узок.И рогатую крышу ту вскользь повторяет река.Над точеною башенкой – обсерваторией Брюса —Как овчарки лохматые, мчатся вразброд облака.Сквозь прославленный камень трава прорастает нескоро.Мшистой зеленью стен мчится плющ, оголтелый, витой…И, булыжное пастбище, плавно раскинулся город,Где недвижен, на шпиле, летящий Пастух золотой.

1935

Песня

Ветер, спутник мой недобрый.Мы шатаемся вдвоем.Барок вспыхивают ребраСердцем – красным фонарем.Ветер, крутень, друже странный,Вихрь мой, Божья благодать, —Вон, на Ждановке, нежданныйДождик можно переждать.И, в молочных сгустках пара, —Им и солнце нипочем —Красноперые амбарыПонатерлись кирпичом.Прорвой струй булыжник содранИ, во весь свой чудный рост,Над водой, которой ведра,Коромыслом выгнут мост:Это Невка – вражья сила! —За ночь стала с океан,Проходила, выходилаЗа один Тучков Буян.

1935

Корабль

А. А. Линдбергу

В больших снегах – мне шалый шум листвыТот, городской, перебивает гомон, —Зеленый дом на берегу Невы,Наискосок от Пушкинского дома.Двухцветный – двух веков зацветший сплав —Ревенный рай, на землю он поставлен —В больших снегах окаменевший лавр,Зеленый лист в венке петровой славы.Огромный дом, чудовищный корабль,Слёт каменный петровского созыва,На берег вынесен зеленый крабНевой медлительной, волной отлива.Чудесный дом, зеленая звездаВ чуть выветренном, каменном созвездьи.Легка на стеклах льдистая слюда,Не сладить с дверью в угловом подъезде.А зодчий был, как Леопарди, слабИ мягко смыт пространств глухим теченьем.Зеленый дом, чудеснейший корабль —Нежнейшее нам кораблекрушенье…

1935

Дом Брандта

В гранитный бор чугунный врос плетень.Мосты врезались в парные двуречья —Кругом был город, где, изо дня в день,Я, может быть, Вам шла навстречу.И белый дом, как гладкий белый слон —На обжиг солнцу белая фигурка, —В игре с норд-остом, плавно нес балконНа шахматную доску Петербурга.А слева – самый длительный фасадОмыт был всей Невы раздельным хором,Где юность Вашу я верну назад,Спеша, вдогонку, тем же коридором…И, может быть, легчайший первый лед,Как первый луч на солнечном восходе,Мое плечо тихонько отведетОт Вашего… Мосты уже разводят.

1935

С тех пор, как я ушла по холоду и снегу

С тех пор, как я ушла по холоду и снегуВесь город мне сполна, как палуба, открыт.Под ветром он – корабль и вверен человеку:На вахте Крузенштерн и день и ночь стоит.Румян фасад дворца, где окна с поволокой.Царь-каменщик воздвиг высокий храм Петров.Трилистник фонаря сквозь снег пророс высокоИ тихо ждут мосты Твоих, моих шагов.Уходит нежный год, как в монастырь – подруга,Но много лет и дружб – кто знает? – впереди.Я вижу над Невой тупой, бессмертный угол —Тот дом, в который мне уже нельзя войти.Надолго мне постыл Васильевский твой остров.Но что я говорю: уже не Твой – ничей.А ты… Мне мерзок Петр – отрекшийся апостол:От града своего он не сберег ключей.

1935

Арка

В волнах пространств, неведомых земле.Бог – мореход, курильщик в снежном дыме…Весь город – карта на его столе —Исчерчен небывалыми прямыми.И перекрестки – тайный знак Его,Кресты на двери к тем, кто принял мукиЗа этот град. Пусть мертв он: оттогоИ улицы, как скрещенные руки.И вывески – как строки крупных книг,Пестрят, что крылья вспугнутых цесарок…Прохожие увенчаны на мигПараболами незабвенных арок.Как имя – в святцы, входит человекСюда, дворцы предпочитая долам…И движусь я, вдруг просияв навекОгромной арки желтым ореолом.

1937

Смольный: II

Пятикратный купол крова:Служкам-звездам аналой.Был богат о дни ПетровыГород, смолоду смолой.Синим льдом сверкнувший ледник.Стен обшарпанная голь.Служат шалые обедниГалки, черные как смоль.Вон, заливистой тальянкойВ нижний выманена круг,Колоколенка – смолянка —Тихо встала на ветру.Свейский плес, русея, фыркал:К флорентинцу шла река.Богородицына стирка —С синевою облака.Невских волн высокий гребень,Смольный – столпник, выше вех,Синий с белым, словно небоОпрокинулось на снег.

1935

Князь-Владимирский собор. II

О, каменное телоБез хора голосов.Пять голубей слетелось —Пять сизых куполов.Не колокольня – Боже! —Венера к нам сошла.И каждый купол сложенКак теплых два крыла.И, чтоб собор мой не былКак в небе легкий дым.Не смеет даже небоБыть темно-голубым:Но движется, меж лодок.Бесцветная Нева.Чтоб в небо или в водуВ пять крыльев, синева…И только туч нависшихРасходуя свинец,Дождь тупо метит в крыши —Бессмысленный стрелец.

1936

Бегут трамваи – стадо красных серн

Бегут трамваи – стадо красных серн —Мостов горбатых обтекая склоны.На вахтенном, чье имя – Крузенштерн.Срывает ветер снежные погоны.Не палуба – булыжный лег настил.И линиями, всех прямых прямее,Царь-мореход свой остров прочертил,Для нас с тобой отторгнутый у Свеи.У каждого фонарного столбаБольшой сугроб – осевший, сонный лебедь…Голландская кирпичная трубаПодъемлет ростры, флаги помнят: реятьЯ дохожу до дома твоегоУ самых вод – прозрачная застава —А Медный Шкипер с берега тогоНеумолимо указует вправо.

1937

Струится снег, как ровный белый стих

Струится снег, как ровный белый стих —Мне трагедийный холод плечи вяжет.И каждая из улиц городских —Уже не улица: канал лебяжий.В прозрачный хаос перистого льдаСлучайный луч с мостов высоких брызнет.Клянусь Петровым городом, я – та,Кому Твой шаг дороже целой жизни.И оттого, что здесь проходишь Ты(Еще Овидий пел о скифском снеге),Взошли, в снегах, альпийские цветы —Двенадцать нежно-розовых Коллегий.И в том, что я на это оглянусь —Пусть мертвая! – а небо пламенеет —Моим Петровым городом клянусьИ родинкой единственной твоею.

1937

Петропавловская крепость

I

Нам путь указывает вправоРука, но влево мы идем.Собор, как лев, склоняет главы,Сраженный золотым копьем.Пышны снега Петрова града,И льды сковали стык зыбей,И не доскачет ИмператорДо прежней крепости своей.

II

Разжав хладеющие пальцы,Он ждал, чтоб тяжесть отлегла…Но в те же каменные пяльцыЗлатая воткнута игла.Или навстречу белым льдинамНеся фасад бесцветный свой,Собор застыл в разбеге львином,Пробитый пикой золотой.Я знаю: схваченная стужей,Вон там, бессмертна и легка,Как бы метнувшая оружье.Еще протянута рука:И, видя остров заповедный.Минуя сводчатую гать.С гранитных круч Охотник МедныйК добыче тщится доскакать.

III

Матерь Божья втихомолкуУронила – славен Бог! —Золоченую иголкуВ каменный зеленый стог.И, блажен в Отце и Сыне.На кирпичный встал костерДивной ересью ТрезиниПетропавловский собор.

1937

Раскрыты губы Эвридики

Раскрыты губы Эвридики,Но голос, скошенный у губ.Прорвался в одичалом крикеО полдень пробужденных труб.Так, город мой. КолоколамиНе завершен Орфеев стих —И ты раскрыт лишь в пьяном гамеКирпичных глоток заводских.

1936

Снега легкую корону

Снега легкую коронуНад достроенной стенойПосрамит дворец БиронаМертвенной голубизной.Ах, с Галерной, ах, с Гулярной…Перед небом – всё одно.Всходит день звездой полярной —Благовещенье мое:От Любови мимолетной,От палящего винаВ город стройный и холодныйЭто я возвращена.

1937

Академия Наук

.. И ветер, вдруг, из-под рукиРазводит узел шарфа. —Здесь колоннада – у рекиПовешенная арфа:Меж рваных облачных кустов,Игрою светотениЛегли, у белых струн – столбов,Педалями ступени.И только струны – велики,И, неизбежно, слеваСирена врежется, с реки,В Эоловы напевы.

1937

Академия Наук

Здесь воздух мягко влит в оконные квадраты.И мелом, в восемь черт, набросан стройный план:У спуска, где Неве разбег широкий дан,Я вижу, за углом, колонны ствол покатый.Здесь каждая ступень – как сброшенные латы,И голубая кровь течет в просветы ран.Не зданье: здесь Амур Италии крылатойЗабыл на берегу свой каменный колчан.Булыжный говорок, асфальтов плавных речьИ цоканье торцов, глухое как th —Гваренги слышал все, с линейкой наготове…И начат был чертеж. И циркуль дивно лег —Быть может для того, чтоб некий Зодчий могВ столетии другом твои наметить брови.

1937

Лазаревское кладбище

В трофей и лавр здесь Лавра процвела.

ТредиаковскийВ который раз река ломает лед.В учебнике Петра порядок навран, —А для меня по-прежнему цвететОгромная, запутанная Лавра.На белом камне или на снегуГниют ветвей чернеющие сети,И в куполе – я слышать не могу! —Свистит впустую беспризорник-ветер.Здесь рыхлый мрамор солнце золотит,И воробьи, крича свежо и броско,Не знаю как – а Ломоносов спит —Занесены на мраморную доску.Живой себя прелестней и живей,Всё ждет – и плечи бронзовыми стали —Неторопливо едущих гостейГагарина на круглом пьедестале.Замерзший сток кладбищенской воды.Под аркой мост – хрустящих листьев короб,Свободных стен высокие ладыНе оборвет командою Суворов.Здесь с городом прощался Александр…

1937

Синеют Невы, плавно обтекая

Синеют Невы, плавно обтекаяПустой пролет чугунного звена.О Невки, Невский, Кронверкский, Морская,Галерная – какие имена!..Так дышат вольным воздухом, так дажеНе дышат вовсе, чтобы слух проник…И каждое из них мне льдинкой ляжетВ мой смертный час на косный мой язык.

1937

Петром, Петра и о Петре

Петром, Петра и о Петре —О, петербургские склоненьяДубов – к прудам и трав – к забвенью.И шпилей – к лиственной игре.Направо, от Петра к Петру(С Невы – до замка на Лебяжьем) —Костьми когда-нибудь мы ляжемЗа это всё: блаженный труд!О, правый город, мой, Петров,Не всё ль равно? о, город левый! —Как плащ с плеча Марии Девы,Спадают Невы с островов.Пока глаза мои горят —В последний схвачена простудой,Твоим петрографом я буду,Сквозь дождь и ветер, снег и град,Москвоотступник – Петроград!

1935

Памяти кн. В. Н. Голицына

На черном, на влажном, на гладком асфальтеВ параболе арки ты вычерчен – стой! —Еще не сказалось о Павле, о Мальте,О мире, прочерченном красной чертой.… А ночью, руками разбуженный грубо,Ты бился – как окунь о первый ледок!Какой табакеркой ударил твой ЗубовВ насквозь процелованный мною висок?Зубцами эпохи нещадно раздавлен…Послушай, ведь с детства – я помню о том! —Как щит, я вставала при мысли о Павле…Не Павлу: тебе не была я щитом.На площади ветру подарен на счастьеГранит, отделенный дворцом от реки.Опущены, как из невидимой пасти,Знамен темно-алые языки.И смутным предчувствием сковано тело,Но скреплена дружба, Любови сильней,Кирпичною кровью Мальтийской капеллы,Хладеющей кровью твоей и моей.

1934–1937

Ропша

Сонет

Рогожи нив разостланы убого.С лопатами идет рабочий люд.И елями затенена дорога.Как будто здесь покойника везут.Здесь ропшинцем забыт был шалый трудТого Петра, что был нам не от Бога.Как жесткий норд, та слава, та тревога:Азов, Орешек, Нарва и ГангутСей – неизменно был доволен малым:Слал крыс под суд, бил зеркала по залам,Из Пруссии войска отвел назад.Нас научил – недаром, может статься! —Сержантов прусских на Руси бояться,И сломан был, как пряничный солдат.

1937

Приорат

В милой Гатчине плывут туманы.Кровь окон, готической слюдой…Отряхают ивы над водойСеребристые свои сутаны.Режет воды каменною грудьюС лебединой шеей Приорат.Росной капли блещущий каратНа листе оставлен, на безлюдьи.Между коек, облачен, бесшумен,Щуря глаз, как Эрос, взявший лук,Бродит, отдыхающий от рук,Черный кот, как призрачный игумен.В млечном паре розовеют лица,По тарелкам серый суп разлит, —И за подавальщицей следитНеотступный взгляд Императрицы.

1936

Дача Бадмаева

Там, где заря стоит в сияньиИ в ореолах крыши все.Выходит каменное зданьеНа Парголовское шоссе.Ловя на окна свет багровый.Ловя фасадом пыль и грязь.Казарма с башенкой дворцовойВ глухие стены уперлась.Я вспоминаю, без улыбки,Кусты малины, лавр, чебрец,Ливадии дворец негибкийИ Александровский дворец.О, стиль второго НиколаяС его бескровной белизной! —Неопалимою сгораяВ лучах заката купиной,Под грубый окрик штукатуровСтал снежным кров – и глаз привыкК казарменной карикатуреНа Кремль, упершийся в тупик.

1937. Сосновка

Пряничный солдат

Сонеты

1937

Сонет-акростих

В распахнутую синь, в смятеньи голубиномСоборов и церквей взметнулись купола.Едва струится путь – о, Волхов из стекла.Ведущий, меж рябин, к высоким райским кринам.Озер былинный плеск… Татарская стрелаЛетит в других ли днях? за охтенским ли тыном?О, да! и ты рожден былой России сыном:Друг, меж тобой и мной вся родина легла.Придет ли, наконец, великий ледоход?Его мы оба ждем, по-разному, быть может…Ты – переждешь легко. Тебе – двадцатый год.Румяный встанет день, какой еще не прожит:Оставив всех дотла, и с сердцем на лету,Вернетесь вы к боям на Волховском мосту.

1931

1. Свиносовхоз

На холмике стоит Свиносовхоз.Я провела там целых три недели.Там свиньи – вы таких еще не ели!Там поросята – как бутоны роз.Кирпичный дом – мишень для майских гроз —Как часовые, обступают ели —Во все глаза глаза мои глядели:Там худший боров лошадь перерос.Ах, знает бойня Мясокомбината,В каком Йоркшире эти поросята:Уже консервы покупаю я.Там боров Митька – что, вам правды мало? —Отлично нес бы к Риму Ганнибала.А если лгу я – значит, я – свинья.

1935

2. Центрархив

Ошибки былого. Зачеркнутый быт.И только сотрудники – живы.Здесь – мертвая тишь Центрархива.Обломы – шкафы. Мышью время бежит.Архивчиком был он. Внушительный видС четвертого принял созыва.Веками он пух – и теперь он лежит.Тучнейший наш Архив Архивыч.Белее колчаковцев есть в нем листы.И дел полицейских мундиры чисты:Все в синие папки одеты.Меж венских двух стульев Тынянов сидит.Он нужные темы, как ус, теребит.А я – нумерую сонеты.

1935

3. Усыпальница

Купались в молоке громоздкие царицы.Чтоб снизился объем, чтоб побелела грудь.Но, «в Бозе опочив», должно быть, в Млечный ПутьУгодно им нырять… А может ангел мыться?Смолянки – далеко не красные девицы —Шептались меж собой – в чем их ошибок суть? —Что в город Бозу – рай, с дороги, завернуть:Что в Бозе сладкий сон всем трутням вечно снится.Огромный дортуар, где, сняв короны, спятЦари. И мирных снов не знавший каземат.Туристов табуны пасу я в этой «бозе».Приемля мой рассказ в весьма неполной дозе,Чуть слушают они, превозмогая сплин,Как заживо людей покоил равелин.

1935

4. Иоанн Антонович

Забытыми в глуши, опальными – что время? —Расстрелянными – им удел блаженный дан —Бездомными – их тьмы! – ты грозно правишь всеми.Прообраз всей Руси – несчастный Иоанн.Мы – узники, как ты. Мы свой гражданский санПятнали донельзя… вредительствами ль теми?На тучный чернозем зароненное семя,Мы Марксу предпочли порочный круг дворян.Пока фарфор шел в горн и Ломоносов пел —Один из всех ты был, царевич, не у дел:В глухой квадрат стены твои глаза смотрели.Мы можем говорить и думать о расстреле.Но, горше всех других, дана нам мысль одна:Что справится без нас огромная страна.

1935

5. Павел Петрович

Еще Суворов шел, походным будням рад.Был чист альпийский снег – листок для русских правил.Держался на воде, как лебедь, Приорат.Испанию кляня, иезуит лукавил. —Он – Первым был. И он, как вехи, троны ставилВ покоях. Вечный принц, он правил невпопад.Во сне он муштровал запоротых солдат, —Палач и мистик, царь и раб Господень – Павел.История на нем мальтийский ставит крест.Отверг он, петушась, свой гатчинский насест:Он зодчих торопил кирпичный гроб закончить.В короне набекрень, почти сдержав кинжалВрагов, не по себе ль он траур надевал,Позируя, в сердцах, для самоучки – Тончи?

1935

6. Анна Иоанновна

Упорна, в младших, к прошлому любовь.Перебираю имена былые:Екатерина, Анна, Анна вновь —Три Парки, прявшие судьбу России.По-царски средней бунтовала кровь:Шли конюхам все почести людские.В ярме опалы стерты бычьи выиКурляндцев: так заколосилась новь…Пал в тронном зале сумрак голубой.Здесь ночью встретилась сама с собойИ умерла Императрица Анна.Он явлен, двух эпох великий стык,Войной гражданской раздвоенный лик:И тучная Россия бездыханна.

1935

7. Три Алексея

Кровавым снегом мы занесены.И кровь избрала знаменем Расея.Тишайшему, должно быть, были сныО гибели второго Алексея.Как рябь отлива, отступала Свея.Был Петр велик, и горек хлеб страны,И в каземате, у сырой стены,Царевич слег, о прошлом сон лелея.Отечество! Где сыщем в мире целомЕще в утробе тронутых расстрелом,Абортом остановленных детей?Им дан в цари ребенок незабвенный,Что Дмитрию подобен, убиенный:Блаженный отрок, третий Алексей.

1935

8. Софья Алексеевна

Сестра в несчастьи, разве вместе с кровьюК тебе любовь изымут из меня!Стрелецкий бунт ревел в столбах огня.Но – Петр велик. И забывали Софью.Москва ль не соты черному злословью!Бразды правленья в нежный миг кляня.Литовский всадник к славе гнал коня:К Голицыну горела ты любовью.Разлуки русской необъятен снег.И монастырь тебе стал вдовий дом.И плачем выжжены глаза сухие.Могла б и я в тиши дожить свой век.Горюя о Голицыне моем:Но больше нет монастырей в России.

1935

9. Ледяной дом

С прозрачных стен уют последний сполот.И гаснет факел в Доме Ледяном.Как первый снег, был смех царицы молодИ сух, над коченеющим шутом.Из всех дверей повеял смертный холод —И вздрогнули, входившие с царем…Со всей России лед былого сколот.Ипатьевых давно проветрен дом.Прости, Господь, и немощь Иоанна,И Софьи скорбь, и гордый ум Петра,И Анны блажь, и Павла крест бесовский —За семь венцов, той мукой осиянных,За росный дым июльского утра,За глушь подвала, за костер Свердловска.

1935–1937