Таких не убивают

Она попросила, чтобы Нина Абрамовна, как вернется с урока, срочно позвонила ей, и оставила свой телефон. Она знает. Лидия Кирилловна, вот именно.

Конечно, за пятнадцать минут, пока кончится урок, можно было бы позвонить и Лизе Корф, но Лидочка предпочла все же пойти на кухню, сварить себе кофе, сделать бутерброд… Было уже не так жарко. Шел шестой час, солнце ушло за крыши высоких домов напротив, душ освежил Лидочку. Впрочем, она сейчас даже не ощущала жары – ее колотила мелкая нервная дрожь.

Вдруг она вспомнила, что надо сделать еще звонок – Марине Котовой. Он по крайней мере не грозил быть таким внутренне трагическим – для Марины смерть Сергея будет горем, большим, но, дай бог, не личным. Ее горе сравнимо с горем Лидочки: исчезновение из жизни собеседника, товарища, будучи утратой, не изменяет кардинально твою собственную жизнь. Для Нины или Лизы Корф потеря Сергея означала потерю части самой себя.

Но Лидочка зря убаюкивала себя, полагая, что Марина воспримет смерть своего автора просто как печальную новость. Поэтому она не стала готовить Марину к известию – ведь нельзя подготовить к вести о смерти так, чтобы она стала менее печальна.

– Марина, – сказала Лидочка, – ты прости, пожалуйста, что я тебя беспокою, но Сергея сегодня ночью убили.

Марина поверила сразу. Как будто она ждала такой новости.

– Боже, – сказала она упавшим голосом, – это слишком ужасно. – И повесила трубку. А может быть, выронила ее. И тут же телефон затрещал.

– Нас разъединили, – автоматически сказала Лидочка, полагая, что это Марина.

Звонила, однако, Нина Абрамовна.

– Здравствуйте, – сказала она. – Что случилось? Только, пожалуйста, не рассусоливайте, я тороплюсь.

Лидочке захотелось огрызнуться – бывает же такая безапелляционность, которая вызывает ответную агрессию.

Но Лидочка взяла себя в руки.

– Нина Абрамовна, простите…

– Лидия Кирилловна, – оборвала ее Нина, – у меня считанные минуты. Я должна подготовиться к следующему уроку.

– Убили Сергея Романовича, – послушно сказала Лидочка.

– Чепуха, – ответила Нина Абрамовна. – Таких, как он, не убивают. Это сердечный приступ. Сережа всегда страдал аритмией.

– Господи, – вскрикнула Лидочка. – Я же вам правду говорю! Какой-то бандит забрался в дом к Сергею и убил его.

– Куда его повезли? – спросила после паузы Нины, опустив приличествующие случаю слова. – В какой морг?

– Не знаю, – сказала Лидочка, понимая, какую глупость она совершила, не спросив об этом у Толика. – Но у меня есть телефон милиции, которая расследует это дело.

– Вы будете у себя? – спросила Нина Абрамовна.

– Да.

– Тогда будьте любезны, узнайте, в какой морг повезли Сережу. А я должна идти на урок. Какими бы ни были мои переживания, окружающие не должны страдать.

– Я буду дома, – повторила Лидочка.

Снова зазвучали короткие гудки.

Получалось как-то неладно. Никто не собирался снять с Лидочки груз. Обе знавшие Сергея женщины разговаривать не стали.

Оставалась Лиза Корф.

Сколько же они не виделись? Кажется, года три – тогда они встретились в Ялте. И встречались ежедневно в течение недели. Все было мило и ни к чему не обязывало. Лиза ездила туда каждый год, у нее был как бы свой дом в Гурзуфе, где с тебя берут денег больше, чем со случайного постояльца, и к тому же зимой присылают к тебе в Москву переночевать проезжающего через Москву дальнего родственника с двумя детьми. Сергей был там на конференции, Лидочка вырвалась из института на две недельки отдохнуть, а Андрей Берестов копал неподалеку. Сергей ходил за кумысом, вечером все вместе отправлялись в открытый кинотеатр в парке. Даша была длинноногой, нескладной, рыжей, конопатой девочкой, которая никак не могла превратиться в женщину, отчего была капризна, излишне смешлива и склонна к домашнему хамству.

– Лиза? – спросила Лидочка и, не дождавшись ответа, сказала: – Это Лидия Кирилловна! Лиза, вы должны помнить меня, мы вместе отдыхали в Гурзуфе. Вы помните?

– Да, – ответил женский голос, – я помню. Только я Даша.

Даша не успела, не сообразила сказать, что мамы нет дома. Она только собралась это сказать, как Лидочка, продолжая уже готовый текст, быстро произнесла:

– Я звоню, чтобы сказать, что убили Сергея, Сергея Романовича, ты его должна знать… – Ну что же я несу? Дашка называла его Сережей, они были с ним дружнее, чем с прочими взрослыми, вместе уплывали далеко в море. А Лиза оставалась на гальке и все тянула шею, стараясь угадать их в волнах.

– Даша, ты меня слышишь, ты сможешь передать маме? Я там случайно оказалась.

Даша молчала, не переспрашивала и не прерывала Лидочку.

В трубке было тихо. Только замолчав, потому что не знала, что сказать далее, Лидочка поняла, что Даша плачет. Плачет беззвучно, даже не всхлипывая, и Лидочка сразу вспомнила, как Даша плакала в Ялте: лицо ее бледнело, становилось неподвижным, на нем выступали веснушки, дрожали губы, и большие слезы скатывались по щекам.

– Даша, прости, – сказала Лидочка. – Наверное, я не так сказала… Опять я виновата? Лучше бы я вчера не ездила туда!

Даша молчала.

Потом повесила трубку.

Такая вот была у всех манера – выслушать сообщение и повесить трубку.

«Лидочка, не сердись, – сказала она себе. – У людей шок, они не могут осознать смерть Сергея: особенно смерть насильственную… только не говори, что таких не убивают».

Лидочка пошла на кухню, налила себе еще кофе, хотелось закурить, но ведь мы бросили курить окончательно? Телефон зазвонил снова.

– Простите, Лидия Кирилловна, – сказала Даша. – Я просто ничего не соображаю. И мамы нет. Я буквально в оцепенении…

– Не надо, – сказала Лидочка. – Я все понимаю. Ты хочешь знать, как это случилось?

– Это правда, да? Может, вам неправильно сказали?

– К сожалению, правда.

Голос у Даши был другим, низким, словно вовсе не с ней Лидочка говорила несколько минут назад. Даша покорно вздохнула.

– Это случилось ночью, – сказала Лидочка. – Мы вечером были у Сергея в гостях, а сегодня собирались пойти купаться. Ждали, ждали, его нет, мы с Глущенками пошли к нему. А там милиция…

Даша хмыкала, как бы соглашаясь со словами Лидочки.

Потом откашлялась.

Лидочка продолжила:

– Кто-то застрелил его. Наверное, из пистолета. Говорят, что грабитель.

– Из пистолета? – Даша была поражена. – Этого быть не может!

– Да, конечно, это странно, так бывает с банкирами, но милиция считает, что грабитель лез за видео, а Сергей его спугнул.

– Лез с пистолетом?

Даша перестала слушать ее, всегда чувствуешь, когда человек перестает тебя слушать.

– Пистолет пока не нашли, – сказала Лидочка и осеклась.

– Большое спасибо, – сказала Даша, – только мне нехорошо, я вам потом позвоню, хорошо? Или мама позвонит. Она скоро придет. Я ей сама расскажу. И потом мы вам позвоним.

Лидочка ненавидела телефон. Сейчас телефон зазвонит снова, и снова придется обжигаться о чужое горе. О горе Даши… Но помимо горя было и другое – какое-то дополнительное знание, понимание причин и обстоятельств смерти, понятное только самой Даше.

Телефон заверещал.

Это была Марина Котова.

– Ты извини, – сказала она, – что я трубку кинула. Это от неожиданности. Понимаешь, для меня Сергей – это нечто постоянное, почти вечное. Другие люди могут умирать, уходить, болеть, а с ним ничего не случалось. Я прямо оторопела от твоих слов. Это ничего, что я тебе звоню?

– Ничего, – сказала Лидочка.

– У меня ведь его рукопись. Он всю жизнь писал только популярные книжки, ты же знаешь. И вот почувствовал себя созревшим для прозы. Это редко бывает с популяризаторами. Они не могут вырваться из своей шкуры. А вот Сергей смог. Честное слово, он написал неожиданную вещь! И я добьюсь, что она увидит свет. Знаешь, как бывает – нет человека, нет проблем. Но я обязательно добьюсь, чтобы роман вышел. Это дело чести.

«Каждый кулик хвалит свое болото, – подумала Лидочка. – И Марина, хоть и опечалена смертью Сергея, видит его и понимает сквозь призму романа, который уже не имеет смысла для Сергея, если сам он погиб. Теперь роман остался реальностью лишь для его редактора, для Марины. Вот этим она и обеспокоена. А потому сама смерть Сергея – это вторично, это не так важно, если есть Произведение… Может, я несправедлива к ней, может, она действительно взволнована смертью Сергея…»

– А как это случилось? – спросила Марина. – Мне страшно спрашивать. Ведь, кажется, только-только попрощались, правда?

– Правда. Его убили из пистолета. Грабитель забрался в дом, окно было открыто, он видео…

«Я уже твержу заученный текст, как нищенка в метро».

– Господи! – воскликнула Марина. – Из-за жалкого видео убить такого человека! Ты не представляешь, какая это была светлая голова! Ты не представляешь… – Марина всхлипнула.

Лидочка ждала, пока она заговорит снова.

– Ты продолжай, – произнесла наконец Марина. – Забрался в дом и выстрелил. А что, разве никто не слышал, не видел?

– Это было в два часа ночи, – сказала Лидочка. – Соседка говорит, что проснулась от выстрела, но не догадалась в тот момент, что это был выстрел. Ты знаешь, участок угловой – с двух сторон улица, а сад Ольги отделен сараями и деревьями.

– Может, он потом испугался и кинул пистолет? – с надеждой спросила Марина Олеговна. – Пистолет найдут и убийцу поймают.

– Ничего он не испугался! – возразила Лидочка. – Ведь он потом все-таки забрал видео и ушел. Спокойно ушел. Ольга говорит, что там горел свет. Она видела после того, как проснулась от выстрела.

– Ты только что уверяла, что с Ольгиного участка дом не виден, – упрекнула Лидочку Марина.

– Зачем ей врать?

– Мало ли кто и почему забрался к Сергею. А они, местные, друг друга все знают. И если твоя Ольга…

– Она не моя! – воскликнула Лидочка.

– Ну, не твоя… Если твоя Ольга видела кого-то знакомого, она в жизни никому не признается. Ей же в поселке жить. А там каждый второй бандит, а остальные бывшие бандиты.

– Ты преувеличиваешь, Марина.

– Как? Убивают человека. Интеллигентного, милого, совершенно безобидного, губят талантливого писателя – ты, по-моему, еще не осознаешь, что же произошло! Это же продолжение беспредела! Беспредела во всем! В политике, в экономике, в армии! Знаешь, я иногда просыпаюсь ночью и думаю: боже, пошли нам генерала Лебедя! Пускай он скрутит железной рукой всех преступников, жуликов, паразитов! Мне так надоело существовать на нищенскую зарплату, бояться выйти на улицу в темноте, бояться, что тебя могут избить… И это кончается смертью хорошего человека.

– Я не верю в панацеи, – сказала Лидочка. – В лекарства, о которых все кричат, что они вылечат от всех болезней. Чаще всего они оказываются смертельными для большинства больных. Особенно для тех, кто так горячо в них уверовал. Я не знаю, кого в первую очередь положено скручивать генералам, но исторический опыт не вселяет в меня оптимизма.

– Исторический опыт – чепуха собачья! Прости, Лидия, но сначала в истории бывает первый раз. А от него и начинается опыт… Что я несу чепуху… над Сережиным гробом… прости меня, Лидочка. Я просто очень устала от нашей неладной жизни. Лучше скажи мне, что еще известно? Он сильно мучился перед смертью?

– Не знаю, но мне кажется, что его убили сразу, в голову.

– Ты права, если было несколько выстрелов, соседи бы проснулись и всполошились.

– Там ни у кого нет телефона. Если нужно позвонить, бегут на почту, а ночью – в милицию. Благо недалеко, – сказала Лидочка.

– Я не могу поверить в то, что ты говоришь, я не могу, понимаешь?

– Нам некуда от этого деться.

– Мы же с ним договорились на неделе, чтобы обсудить замечания рецензентов.

Марина сказала последнюю фразу с напором, словно ей обязательно нужно было донести до сознания Лидочки важность их общей с Сергеем работы.

Лидочка, как бы признавая внутреннюю правоту Марины, сообщила:

– В машинку была вставлена страница. Наверное, после нашего отъезда он сел работать.

– Сережа говорил, что любит работать ночами, когда никто не мешает. А где он сейчас? Куда его повезли?

– Наверное, в морг.

– В какой?

– А ты собиралась туда поехать?

– Ой, что ты, я боюсь мертвых!

Как будто граница проходила именно у порога морга – до этого Сергей оставался для Марины живым человеком. С этого момента он стал чужим, страшным мертвецом.

– Извини, Марина, – сказала Лидочка, – я жду звонка от Нины Абрамовны.

– От кого?

– От жены Сергея. Ты видела ее вчера на даче.

– А, от Нины! Конечно. Она заберет его из морга?

– Нина Абрамовна еще ничего толком не знает. Она сказала, что позвонит мне, когда кончится урок.

– Конечно! Делу время – потехе час. Я ее немного знаю, и мне порой кажется, что Господь Бог обделил ее человеческими чувствами. В ней есть только расчетливость, свойственная этой нации.

– Я с ней совсем мало знакома, – ответила Лидочка.

– Твое счастье.

– Я позвонила Лизе Корф, – призналась Лидочка.

– Вот это – зря, – сказала Марина. – Ты впутываешься в скандал, до которого нам с тобой дела нет. Они же ненавидят друг дружку – Лиза и Нина.

– Кто-то же должен его похоронить.

– У Нины больше формальных оснований, – отрезала Марина.

– Может быть.

– Я тебе позвоню вечерком, если чего еще узнаешь, сообщи.

Лидочке оставалось дождаться еще одного звонка, прежде чем можно будет уйти из дома.

И телефон, подчиняясь мыслям Лидочки, тут же ожил.

– К тебе невозможно дозвониться, – сердито начала Лиза Корф. – Я полчаса звоню.

– Здравствуй, Лиза. Я рассказала о смерти Сергея только Нине Абрамовне и Марине Олеговне.

– Это кто еще такая – Марина Олеговна?

«Господи, о чем мы говорим!» – подумала Лидочка. И ответила:

– Марина – редактор Сергея.

– Это та, из «Московского рабочего»?

– Та самая. Ты позвонила мне из-за Сергея?

– Теперь это уже не играет роли, – резко произнесла Лиза.

– Почему?

– Потому что ты дозвонилась до Нинки. Какого черта ты ей дозванивалась?

– Во-первых, потому что она его бывшая жена. Во-вторых, потому что я разговаривала с Дашей, а тебя не было дома.

– Могла бы обойтись без нее, – сказала Лиза.

«Господи, – подумала Лидочка, – таких не убивают, но из-за таких случаются бесконечные скандалы и совсем уж бесконечные выяснения отношений. Даже смерть вызвала последнюю вспышку перетягивания давно уже растрепавшегося каната. Вернее всего, Сергей не был нужен обеим этим женщинам, но инерция поддерживалась соперничеством, хоть и обветшалым, традиционным, но вспыхивающим в моменты перемен. Смерть – самая основная из перемен. Теперь это соперничество перейдет в область воспоминаний и останется ревностью к памяти о нем».

– Меня даже на могилу не пустят, – сказала Лиза. – Но мне-то, честно говоря, плевать на это, Дашку жалко, она его любила.

– Я дам телефон капитана милиции, который ведет это дело.

– Нет, – отрезала Лиза, – я лучше тебе позвоню. Завтра. А то мне этот капитан милиции ничего не скажет. Только заподозрит, что я Сергея застрелила.

– Зачем тебе его стрелять?

– Не знаю зачем. Его хоть ограбили?

– Взяли видео, что еще – не знаю.

– В следующий раз будет закрывать окна! – сердито сказала Лиза.

И только тут Лидочка с чувством внезапно нахлынувшей вины поняла, что Лизе Корф этот разговор ужасен и что, может быть, из всех людей на Земле именно эта женщина потеряла больше всех.

– Это не шутка, – сказала Лиза, – это нечаянно получилось. Я оговорилась, прости.

Лиза, не прощаясь, повесила трубку, и тут Лидочка подумала: Лиза не задавала вопросов из породы тех, что принято задавать. Потом она спохватилась – ну конечно же, все уже рассказала Даша.

«Ну вот, – сказала сама себе Лидочка, – смерть человека из разряда людей, которых не убивают, вызвала соответствующую волну тревоги, теперь волнение расширяющимися кругами побежит по озеру, куда как более обеспокоенному политическими проблемами и тревогами наступающей осени, где-то вскоре после похорон волнение исчезнет». Лидочка допускала, что из чувства ревности в последнем действии своего соперничества две считающие себя самыми близкими к нему женщины устроят соперничающие поминки, между которыми разделятся немногочисленные друзья и знакомые, а вот на девятый день собираться будет негде. От Сергея вроде бы осталась однокомнатная квартира – кому же она достанется? Нина с ним разведена, а Лиза так и не вышла за него замуж… Эти мысли преследовали Лидочку в течение часа. Все время звонил телефон – к ней стекались ручейки любопытства…

– Лидочка, это правда, что Сергея Романовича убили?

– Лидушка, немедленно расскажи, что случилось с Сережей!

– Лидия Кирилловна, вас беспокоит знакомый Сергея Романовича…

Наконец Лидочка вытащила шнур из розетки. Телефон молчал, но она внутренним слухом ощущала, как он надрывается от звона, стараясь преодолеть навязанную ему немоту. Нет, так больше продолжаться не может, надо уходить… И тут она, на счастье, вспомнила, что уже вторую неделю обещала навестить Инну Генриховну, мать подруги, уехавшей в какую-то дико отдаленную страну.

Лидочка позвонила Инне Генриховне, и та сначала отказывалась от визита, потому что не хотела отнимать драгоценное Лидочкино время, а потом еще минут пять не хотела сказать, чего Лидочке купить по дороге к ней. Пока длилось это единоборство, закончившееся победой, Лидочка носила телефон по квартире, стараясь вспомнить, что еще следует захватить с собой: счет за междугородные разговоры – забегу по дороге на почту. Неотправленное письмо Исмаилу Ахметовичу – сколько ему лежать у зеркала в прихожей? Проволочную авоську для яиц – надо купить хотя бы десяток… Наконец Инна Генриховна призналась в том, что ей хотелось бы чего-нибудь сладенького, а дома нет масла. Ну вот, можно идти.

Но едва Лидочка отворила дверь на площадку, она тут же испуганно отшатнулась – прямо перед ней стояла высокая, бледная девушка.

Лидочке потребовалось несколько секунд, чтобы, отпрянув в прихожую, прийти в себя. А девушка между тем вошла за ней, не прикасаясь к Лидочке, но в то же время как бы отталкивая ее.

– Здравствуйте, – сказала девушка, и Лидочка тут же узнала ее по голосу. И первое ее чувство было разочарованием. Ну вот, вырваться из дома она не успела, ее поймали.

– Здравствуйте, Даша, – сказала Лидочка. – Проходите.

– Я ненадолго, – сказала Даша.

Лидочка забыла, что Даша – рыжая. Настоящая рыжая, с веснушками на белом, никогда не загорающем лице и глубокими кошачьими зелеными глазами. Лидочка вспомнила, что когда-то очень давно они с Андреем жили в коммуналке, и там обитала рыжая девочка, которая более всего любила часами прыгать так, что вздрагивал весь дом, – соседи чертыхались, но не пойдешь же в милицию жаловаться, что тебя выводит из себя пятилетний ребенок.

А пятилетний ребенок получал, таким образом, все, что желал, – взрослые подлизывались к этой девочке, только бы она перестала прыгать.

На Даше были джинсы, в меру вытертые и в меру дорогие, и легкая белая блузка с глубоким разрезом, которая и не пыталась скрыть небольшую грудь.

Даша остановилась в прихожей и двинулась к кухне, как бы подчеркивая, что ее визит вызван необходимостью.

На кухне она села за стол и положила на него полные белые руки с длинными пальцами и коротко стриженными, как у медика, ногтями.

– Надо поставить кондиционер, – сказала Даша. – У вас помереть можно.

– Второй этаж, – извиняющимся голосом произнесла Лидочка. – Но обычно получается сквозняк.

Она показала в сторону спальни.

– Водички не найдется? Вы меня извините, что нагрянула, но это особый случай… Спасибо. Мать уже звонила?

– Звонила.

Дашенька вытянула сильные прямые ноги.

– В джинсах, наверное, жарко, – мелко отомстила Лидочка.

– Ничего, они из коттона. А мать рыдает. Она боится, что ее не пустят на похороны.

– Кто ее может не пустить? – удивилась Лидочка.

– Нина, конечно. Нина Абрамовна. Она-то, наверное, уже торжествует. Квартира ей достанется.

– Это еще неизвестно. – Лидочка старалась говорить так, чтобы сохранять дистанцию между собой, женщиной средних лет, и этим юным переростком. – Если Сергей Романович не оставил завещания…

– Он хотел оставить, – сказала Даша. – Честное слово, хотел. Он говорил. Но у нас как-то неудобно оставлять завещание. Не принято, правда?

Лидочка кивнула.

– И знаете, кому он хотел оставить квартиру? – спросила Даша.

– Наверное, вам, – догадалась Лидочка.

– Разумеется, – сказала Даша. – Он думал хоть что-то оставить мне. Если у человека нет миллионов, если его работа позволяет лишь сводить концы с концами, остается совковое имущество – однокомнатная нора в трущобе. Все, что человек нажил за жизнь! И это теперь уйдет к Нине Абрамовне.

– Даша, вы знали об этом всегда.

– Как вы думаете, может, имеет смысл пригласить юриста?

– Не имею представления, – сказала Лидочка. – Но боюсь, что если завещания не было, то все благополучно отойдет государству.

– Но это же несправедливо! Я маме так и сказала, а она говорит – пускай квартирой пользуются Лужков и его чиновники. Мы ничего не брали от Сергея, ничего не брали и обойдемся без его подарков!

Даша замолчала. У нее были чудесные рыжие волосы.

«Желательно понять, – подумала Лидочка, – зачем мы пожаловали к тете Лиде. Что нам нужно узнать?»

– Он любил нас… и я его любила, – сказала Даша. – Для меня он был больше, чем дядя Сергей, а может, больше, чем отец. Знаете почему? Я всю жизнь панически боялась, что он нас бросит, и тогда мы с мамой останемся совсем одни. Папа – это от природы. Я моего папу уже лет десять как не видела. А Сергей – это настоящее… Ну, зачем я так говорю – вы все равно не поймете!

Даша резко поднялась из-за стола, звякнула о стол стаканом, отошла к окну.

– У вас курят? – спросила она.

– Курите, – сказала Лидочка.

Даша вернулась к столу, взяла со стула свою сумочку, достала сигареты, закурила.

– Сегодня дикая жара, – сказала она. – Наверное, гроза будет. Интересно, сколько градусов?

– Вон там градусник, – автоматически ответила Лидочка, но Даша не стала смотреть на градусник, и Лидочка сама отправилась к окну. Окно было распахнуто внутрь, и Лидочке, чтобы увидеть градусник, пришлось прикрыть одну из створок.

– Двадцать восемь, – сказала она.

Окна кухни выходили в переулок. Переулок был пуст – день, жара.

На той стороне, скрываясь в тени тополей, окружавших детский садик, стоял молодой человек в майке, широких коротких шароварах и сандалиях, еле налезших на громадные, слоновьи ступни. Сам он был грузен, большие черные очки закрывали глаза, а волосы, длинные, грязные, были связаны резинкой сзади. Это был неприятный человек. И знакомый человек. Лидочка встретила его вчера на Школьной улице.

– Вы кого-нибудь увидели? – спросила Даша, подходя сзади и пуская сигаретный дым на улицу.

Лидочке показалось, что молодой человек смотрит на нее, она отпрянула от окна в спасительную глубину кухни. Ей вдруг стало страшно, как будто она, королева, открыла заговор против себя, убийцы уже близко, и никто не спасет от кинжала.

Сказать ли?

– На той стороне стоит парень, – произнесла она, освобождаясь от тягостной тайны, – очень толстый. Вы его видели?

– Видела, – сказала Даша, тоже отходя от окна. – И что?

– Вы его знаете?

– Первый раз вижу.

– Странный парень, – сказала Лидочка. – Я встретила его вчера, он спрашивал Школьную улицу, потом он остановился у Сережиной калитки… но пошел дальше.

– Ой, что вы говорите! – испугалась Даша. – Если это тот человек, я никогда не выйду от вас! Давайте вызовем милицию!

– Погоди, может быть, это простое совпадение…

Лидочка возвратилась к окну и выглянула, прижимаясь к стене, таясь за створками.

Толстяка на старом месте не было. Он уходил по улице в сторону Тишинского рынка.

Лидочка высунулась в окно, чтобы лучше его разглядеть.

– Ну и что? – спросила Даша. – Ложная тревога? Можно я тоже погляжу?

Лидочка пропустила Дашу к окну.

– Жалко, я толком его не разглядела, – сказала Даша. – Но вы, Лидия Кирилловна, будьте осторожнее. В наши дни это так опасно. У нас одна девочка на курсе, Семенова Галина, нечаянно увидела, как машину угоняли. Совершенно случайно. Ее в милицию вызвали и сделали свидетельницей. Вдруг ей звонят по телефону и предупреждают: молчи! Она, глупенькая, не поверила. В общем, вышла с собакой погулять – и с концами: нашли в Москва-реке. Так что лучше молчать.

Глаза у Даши были зеленые, отчаянные, кошачьи, будто того и гляди прыгнет. Лидочка почувствовала себя мышью.

– А впрочем, что вы можете сказать… На ваше счастье, вы не знаете, что это за парень, откуда пришел, зачем пришел.

– Я бы на твоем месте тоже была бы осторожной, – сказала Лидочка. – Если я не ошиблась…