На флоте бабочек не ловят. Морские рассказы

Дневальная – девушка, которая обслуживает рядовой состав в столовой команды.

Клотик – самая макушка мачты.

Ревизор – так иногда называют 2-го помощника капитана.

Чиф (от англ. chief mate) – старший помощник капитана.

Тесный контакт

1. Барыга

Однажды меня вызвал к себе старший помощник Лев Иванович Зотов. Чиф сидел в своём кресле и прихлёбывал чай из керамической кружки с отбитой ручкой. « I’m the BOSS» – прочёл я надпись на ее круглом боку. Зотов был после сауны и одет по-домашнему – в старую застиранную тельняшку и фетровые тапочки. От его красных щёк можно было прикуривать.

– Звали, Лев Иванович? – спросил я, переступив комингс его жилища.

– Входи, входи, Андрей Степанович, – приветливо сказал Зотов и утвердил кружку на собственном колене, – присаживайся, есть серьёзный разговор.

Старпом никогда не называл меня по имени и тем более – по отчеству. «Не к добру это», – подумал я.

– Быть тебе завпродом, Андрей! – душевно произнёс чиф, скрестил руки на груди и откинулся в кресле.

Поза Наполеона после Аустерлица.

– Увольте-с, Лев Иванович, – говорю, – у меня к этому нет способностей.

– Не будь ребёнком, Абинский, – обиженно протянул старпом. – Матрос должен уметь всё! Как говорится, не можешь – научим, не хочешь – заставим!

Я не был ребёнком, мне было восемнадцать лет.

– Шутки у вас… говорят, это дело добровольное…

– А кто будет?! – моментально вскипел старпом. – Вязов уже неделю не просыхает, повариха бастует, раскладку на камбуз кто, Пушкин выдавать должен?

У меня не хватило воображения, чтобы представить любимого поэта, черпающего квашеную капусту из вонючей бочки.

– Зачем Пушкин? – говорю. – У нас десять матросов, есть более достойные…

– Нету, Абинский, нету! – горячился старпом. – Валяй, найди мне хоть одного трезвого пьяницу!

Лев Иванович знал, что говорил. Мы грузили танки и боеприпасы у причала порта Ванино. Рядом отдыхал длинный железнодорожный состав из солнечного Азербайджана. В любое время можно было постучать в дверь товарного вагона, протянуть в щель три рубля и стеклянную банку. Через минуту тара возвращалась, наполненная густым красным вином. «На здоровье, дорогой», – говорил смуглый небритый человек, сопровождающий ценный груз.

«К нему не зарастет народная тропа», – говорил пьющий артельщик Вязов.

– Лев Иванович, – взмолился я, – когда мне заниматься артелкой? Я в «бурсу» хочу поступить. После вахты, грызу науки, интегралы, дифференциалы, и эти, как их… биномы.

– И что, получаются интегралы?

– Получаются… если рисую с натуры. Из головы они выходят задом наперед…

Старпом озадаченно посмотрел на меня. Наверное, он начал сомневаться в моих умственных способностях.

– Не придуривайся, Абинский, – наконец сказал он, – бином Ньютона тебе без надобности, а складывать в столбик ты умеешь. К тому же, в артелке есть канцелярские счеты.

Я понял, что влип и мне не отвертеться. Старпом зубы стесал на работе с нашим братом и умел убеждать:

– Сплошные бонусы тебе, Абинский, – сказал чиф и начал загибать пальцы, – автоматически становишься матросом первого класса – раз! Переселяешься из четырехместки в одноместную каюту – два! Почёт и уважение коллектива – три! Тесный контакт с поварихой (хи-хи) – четыре! Опять же, характеристику тебе дам, как на героя Советского союза. Тебя в училище без экзаменов примут!

– У нас уже есть один герой, – упирался я, намекая на старшего механика Догонашева.

Дело прошлое – для деда токарь выточил звезду героя с надписью «За отвагу на пожаре» и в ресторане презентовал её храброму лейтенанту с острова Даманский. А того замела милиция и к делу подключили КГБ. Всё обошлось, но вспомнить было чего…

– Тебя сам ПАПА рекомендовал, Абинский. Поэтому, считаем вопрос решённым, – официальным тоном закончил старпом и брякнул на стол тяжёлую связку ключей.

Мне послышался стук судейского молотка. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

– Кто везёт, на того и грузят, – обиженно сказал я и нехотя взял ключи со стола.

– Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи! – выдал чиф свою любимую присказку.

Так я стал артельщиком, а также барыгой, ворюгой и лавочником.

2. Тесный контакт

Теоретически, артельщиком может стать любой матрос. Но для этого нужно иметь некоторые знания и опыт. Мясо, оказывается, вымерзает и при выдаче, его нужно отвешивать меньше, сахар и соль впитывают влагу и становятся тяжелее, редкие дефицитные продукты надо «шхерить» подальше и выдавать в особых случаях.

И, хотя мое комсомольское сердце глухо протестовало против недовесов и недочетов, через месяц в провизионке образовалась небольшая экономия и чиф списал мой личный долг за съеденную закуску. Не скажу, что это мне не понравилось.

Скоро, я уже мог прикинуть на руке килограмм гречки и ошибиться при этом граммов на тридцать, не больше. Естественно, в свою пользу.

Обещанного «тесного контакта» с поварихой, однако, не получилось. И, признаюсь, здесь я сам виноват.

Однажды, мы с доктором сражались в шахматы в столовой команды. Док, несмотря на свою простодушную улыбку, рассеянность и любовь к Бахусу, в шахматах был дока. Бывало, он играл на четырёх досках одновременно и выигрывал у всех. Эскулап бродил по судну с шахматной доской и приставал к прохожим. Все знали, что играть с ним – зряшное дело. Я соглашался на партейку-другую исключительно из-за слабости характера.

Я отчаянно морщил лоб и выстраивал на доске Сицилианскую защиту, когда мимо прошла наша повариха, Мария Толоконникова. Румяная, крепкая, как болгарский помидор, Маша была в розовом пушистом халате и с полотенцем на шее.

– Чик-чик-чик, – доктор посмотрел на девушку и передразнил ее легкую походку.

– С легким паром, наша Маша! – сказал я и в шутку добавил: – Стели постельку, закончу партейку и загляну к тебе на огонёк.

Маша рассмеялась: «Много вас таких! Ты, Андрюха, последний в очереди!» И, обдав нас ароматом земляничного мыла, уплыла к себе домой.

На неё приятно было посмотреть даже сзади.

– Вам шах и мат, сударь, – ехидно заявил доктор и щелчком свалил моего короля.

– Придется наказать тебя в теннис, – невозмутимо ответил я.

Язык мой – враг мой. Что называется, ляпнул девушке про свидание и начисто забыл. На следующее утро я принёс кульки с макаронами на камбуз и встретил там сердитую Машу.

– Ну и гад же ты, Абинский! – вместо приветствия прошипела красавца и повернулась ко мне спиной.

Её спина, острые лопатки и даже тонкая шея выражали крайнюю степень презрения.

– Маша, ты чего? – не понял я. – Что я такого натворил?

– Сам обещал вчера, а сам не пришёл…

– Боже мой! – искренне застонал я и грохнулся на колени. – Совсем забыл… Не отвергай меня, прости бедного лавочника! Свою вину искуплю кровью! Могу даже шампанским!

– Даже не надейся на это, жалкий барыга, – холодно сказала девушка. – Моя любовь к тебе погасла, ботинки жмут и нам не по пути!

Через неделю Маша Толоконникова полюбила нового штурмана, Муфтахова Рашида Закеича. Рашид был славный парень и обещал на ней жениться.

May Day in Russian Bay – 1 мая в Русской бухте

Я болтался за кормой на подвеске и белой краской выводил название нашего лайнера. Боцман Варенников часто поручал мне работу, которая требует терпения, аккуратности и художественного вкуса. К тому же, у меня не кружилась голова и не было страха свалиться в воду. В корни моего генеалогического древа наверняка вплелись предки из племени ирокезов, которые строили Эмпайр-Билдинг в Штатах и генетически не боялись высоты. Конечно, в детстве, лазая за шишками на столетние кедры, я об этом ещё не знал.

ЯРОС – старательно рисовал я четвёртую букву, когда на планшире повисла Маша Толоконникова, наша красивая повариха.

– Андрейка-а-а, – ласково запела она, – навагу забыла выписать по раскладке, сам вылезешь или ключ от артелки дашь?

Ещё чего! Первая заповедь лавочника – не доверяй ключи никому. Поэтому, я начал торговаться:

– Чем порадуешь за это?

– Будет тебе спасибо…

– Только-то? – куражился я, любуясь снизу её стройными ножками. – Пообещай чего-нибудь хорошего. Хотя бы для приличия.

– Ладно, – засмеялась покладистая Маша, – будет всё, чего пожелаешь!

– Это другое дело, – самодовольно сказал я и начал карабкаться вверх по шторм-трапу.

После шаткой подвески твёрдая палуба давила на подошвы ботинок. За бортом, в густом ультрамариновом небе, зеленели кудрявые сопки острова Шикотан.

Навстречу шел боцман Варенников:

– Куда ты её, такую молодую?

– В закрома, – говорю, – будем рыбу жарить.

– Это сейчас так называется? – пошутил боцман и добавил: – Зайди потом к чифу. Срочное дело есть.

– Абинский нарасхват, – говорю, – там еще ЛАВЛЬ дописать надо. Так я до обеда не управлюсь.

– Интеллигента туда налажу, – сказал дракон, – принайтую покрепче, пусть обвыкает помалу…

Интеллигентом боцман называл Сашу Будиша, совершенно случайного человека на флоте. Будиш мог свистнуть на палубе, сесть на кнехт или назвать гак крючком, а компАс кОмпасом.

– Прогуляешься, Абинский, на берег, – сказал старший помощник, едва я вошёл. – Держи сто двадцать тугриков. Возьмёшь на все спирта – дюжину бутылок. Мешок прихвати, куда складывать. В «Сельпо» спросишь Нетребу Ивана, без него не дадут. Обратно на плашкоуте. Подойдешь к «курятнику», тебя посадят. Смотри, чтобы наши ухари не перехватили по дороге, до праздника еще целая неделя.

Я почувствовал себя разведчиком, которого засылают в стан врага. Правда, имя резидента я запомнил крепко – Нетреба Иван.

– Тяжеловесы будем выгружать? – спросил я.

– Пути военных неисповедимы, – развел руками старпом. – Если и будем, то при свете звезд. Чтобы враг не заметил. Успеешь…

Во втором трюме ждали выгрузки два средних танка. У бортов располагались ящики со снарядами, патронами и ручными гранатами. В третьем трюме, по обеим сторонам гребного туннеля, были уложены ракеты в круглых зелёных футлярах. С таким арсеналом мы запросто могли бы объявить войну Японии и захватить у нее пару северных островов.

Перевозить военные грузы – дело неблагодарное. Самовыгрузка оплачивалась через бухгалтерию и контора забирала себе приличный кус за амортизацию лебёдок. Еще хуже было то, что нами командовали военные. Они вдруг устраивали учения, десантировали технику на берег, потом снова грузились на судно и ехали покорять другой остров. Десантники менялись, а экипажу приходилось работать и днём, и ночью, выгружая танки и самоходки тяжеловесными стрелами.

– Прощай, турыст! – сказал чиф голосом Анатолия Папанова, смахнул воображаемую слезу и добавил: – Ключи от артелки оставь. Мало ли что…

В прошлом году мы потеряли на Шикотане старшину самоходной баржи. Парень уехал на берег к девушкам и пропал навсегда. С баржевиками нам не везло. Другого шкипера, Аркадия Веселова, зарезали в пьяной драке в тихом кафе «Оазис» в порту Корсаков.

Через час катер ткнулся в железный пирс посёлка Крабозаводское. Мир сузился полукругом зелёных сопок, поросших молодой травкой и колючим стлаником. Пахло солёным морем, прелыми водорослями и свежей рыбой. Слева выгружался рыболовный сейнер. Над ним метались горластые чайки. Рядом из воды выступал ржавый остов затонувшего корабля. У его дырявых бортов толкались и всхлипывали мелкие волны.

– Где тут «Сельпо»? – спросил я у бородатого шкипера, когда он бросил чалку на швартовый кнехт.

– А вон, желтый лабаз на сопке, – махнул он рукавицей, – ступай по дороге, мимо не пройдешь.

«Асфальт здесь не в моде», – подумал я и зашагал вверх по каменистой тропинке. Каждая досточка, каждый кирпич – всё здесь привозное. Население, в основном, сезонное – люди приезжают со всех концов Союза на заработки, «шкерить» рыбу.

Над окном магазина была прибита фанерная доска с надписью «СЕЛЬПО». На двери в кованых железных петлях висел солидный замок. Вокруг – ни души. Я присел на каменные ступеньки, закурил и стал ждать резидента. Из-за угла появилась большая рыжая собака.

– Привет, Трезор, – сказал я. – Как поживаешь?

– Терпимо, – дружелюбно взмахнул он хвостом и растянулся у моих ног.

Я давно заметил, что рыжие собаки обладают весёлым нравом и добрым характером.

Следом подошёл древний дедок в брезентовой штормовке и высоких резиновых сапогах. Нечёсаная борода висела у него сосульками.

– Добрый день вам, – сказал старик и присел рядом на ступеньку. – С какой лайбы будете?

– С «Ярославля».

– Большой корабль, – уважительно сказал дед. – Штурманишь или как?

– Или как… Я там матросом.

– Матросов уважаю… Революцию делал кто? Народ? Хрен в нюх – матросы! – сказал дедок и мелко захихикал.

– Я Нетребу жду, не знаете, скоро он будет?

– Тю, – присвистнул дед. – Магазин откроют аккурат вечером, в пересменок, а если трэба Нетребу, шукай его у веселой Таськи.

– Где это?

– Вон, аккурат, за фабрикой, – ответил дед, – в первом доме. Там еще берёза стоит. Войдёшь и сразу налево. Только от-тель выйти труднее, чем зайти.

– Почему так? – насторожился я.

– Так это… здесь бабье царство, – засмеялся опять старик, – и все честные, и все девушки. За вечер пять раз тебя оженят. Вербота, она и есть вербота…

Я поблагодарил деда и зашагал в сторону рыбозавода.

– Ивану не гри, что это я тебя спровадил, – сказал мне в спину абориген. Его Трезор промолчал.

Возле двухэтажного барака росла одинокая манчжурская берёзка. Молодая листва еще не закрывала корявых веток.

Я вошел в тёмный коридор и постучал в первую дверь.

– Не заперто! – послышался женский голос.

– Добрый день вам, – поздоровался я словами аборигена.

Это была небольшая кухня с железной печью и столом у окна. За столом сидела фигуристая женщина лет тридцати в голубом прозрачном пеньюаре. Я стеснялся смотреть на её грудь. Напротив, в глубоком кресле, раскинулся крепкий мужик купеческой внешности, с рыжей, аккуратно подстриженной бородкой. «Третий бородач за полчаса», – отметил я.

– Я с «Ярославля», – говорю, – мне бы Нетребу Ивана…

– Кому Иван, а для кого – Иван Силантьевич! – заявил купец густым басом. – Ты как меня нашёл?

– У меня хороший нюх.

– А-ха! – произнёс резидент. – Пить, однако, будешь?

– Да мне бы…

– С утра выпил – весь день свободный! – сказал Иван Силантьевич и плеснул в стакан из прозрачной бутылки. – Держи, моряк, и оцени нашу рыбацкую закуску.

На столе, в глубокой тарелке, высилась горка хлеба. Рядом стоял эмалированный таз. В этой посудине можно было легко искупать младенца. В густой коричневой жидкости среди луковых колец плавали жирные куски красной рыбы.

– Пятиминутка, – пояснила женщина, протягивая мне кривую алюминиевую вилку. – Горчица, лук, лаврушка и свежая гарбушка.

– Под её можно запросто литру принять, – сказал купец Нетреба. – За встречу, значит. Тебя как величать?

– Андрей.

– Вздрогнем, Андрюха.

– Буде здравы! – сказал я и мы выпили.

В стакане оказался чистый спирт. Пока я хватал ртом воздух и судорожно ловил в тазике шмат рыбы, мои собутыльники радостно ржали.

– Ха-ха-ха! – трубил Нетреба.

– Хи-хи-хи, – вторила ему хозяйка.

Ее пышная грудь взлетала до подбородка. Наконец, я справился с дыханием, вытер слёзы и попытался сказать по-мужски, сиплым басом: «Ух ты! Крепкий, зараза!»

Вышло не очень убедительно.

– Ха-ха-ха!

– Хи-хи-хи!

– Закусывай, зажуй скорее и не дыши пока, – сказал Нетреба. – Спирт надо пить умеючи. По второй?

– Погоди, Ваня, не гони баркас, – сказала Таисья отсмеявшись. – Дай парню покушать.

Закуска и вправду оказалась сочной, вкусной и таяла во рту.

– Можно и по второй, – согласился я. – Может, разбодяжить?

– Ни-ни! – возмутился Иван Силантьевич. – Тёплая будет и кураж не тот.

– Будем живы, здоровы и богу милы, – скороговоркой произнесла Таська, – а людям – сам чёрт не угодит!

– Будем! – сказал Нетреба и выпил.

Спирт действовал быстро, мне стало хорошо.

– Вторая пошла веселее, – говорю.

– Первая колом, вторая соколом, остальные – мелкими пташечками, – засмеялся Нетреба. – Было бы что выпить, а повод мы всегда найдем!

– Было дело, – продолжал он, – на «Баргузине» затралили мы вместе с селёдкой железную бочку… литров на двести пятьдесят. Тара свежая, даже надпись еще осталась. Я запомнил – эс два, эн пять, ОH. Открыли, значит, понюхали – вроде как спирт, только шибко солёный. Думали, гадали он или не он. Боцман говорит: «Видишь, русским языком написано – ОН!» А в команде грамотный человек был, Фазиль Сапожников. То ли химик, то ли фармацевт в прошлом. На химии много не заработаешь, вот он и подался в рыбаки. Дразнили Фазиля по-французски – Де Финил. Наш химик и придумал эту шнягу перегонять в самогонном аппарате. Полезный продукт выпаривается, а соль – в остатке. Короче, три дня сейнер лежал в дрейфе и мы в лёжку. Потом, правда, пофартило, косяк за косяком пошел, взяли втрое…

– У тебя этих баек – не переслушаешь, – сказала Таисья. – Человек по делу пришел, иди уже…

– Успеем, до вечера далеко… а года три назад довелось мне работать под Якутском, на телестанции «Орбита». И была там…

– Бочка спирта, – вставил я.

– А-ха! Угадал! – кивнул Нетреба. – Только вот закавыка – в эту бочку загодя добавили ацетона, чтобы пить нельзя было. До холодов мы сидели, как бакланы, тверёзые. Потом применили научный метод. Наливаешь, значит, жидкость в обыкновенный чайник и струйкой цедишь на железный уголок. Морозы там под пятьдесят и вся гадость прилипает к железу, а чистое «шило» идет в бутыль. К весне приехало начальство:

– Куда спирт дели?

– Контакты протирали, – говорим.

«Фух!», – Иван Силантьич дунул на вилку и потёр ее ладонью.

– Хи-хи-хи!

– Ха-ха-ха!

– «Шило», это спирт? – спросил я.

– Ну да, только технический, – ответил Нетреба. – Водку, думаю, тоже из него гонят. У вас на кораблях «шило» есть?

– Мне случалось пить из компаса, – говорю.

Резидент уважительно поднял брови.

За разговорами время летело незаметно. Наконец, Нетреба поднялся из-за стола и сказал женщине:

– Красивая, не убирай пока. Жди меня и я вернусь!

– Шампанского захвати, – сказала весёлая Таська на прощание.

По знакомой дороге мы пришли в магазин. Нетреба двумя ключами отомкнул склад и выдал мне дюжину бутылок с голубыми этикетками.

Он взболтал одну из них и пояснил: «Видишь, пузырей нет – чистый, значит. Как слеза младенца!»

Я бережно уложил покупку в рюкзак, душевно попрощался с купчиной и двинулся к морю.

У рыболовного сейнера летали голодные чайки. На сваях возвышался «курятник» – большой ящик с окнами, обшитый рваным кровельным железом. В нем располагался диспетчерский пункт с радиостанцией и антенной на крыше.

«Ярославля» на рейде не было! В синей вечерней дымке мой лайнер густо коптил небо и взбирался на размытую кромку горизонта.

– Ни фига себе! – сказал я себе. – С дуба сыплются листья ясеня! Прогулялся ты, Андрюха, на берег!

По железному трапу я взобрался в диспетчерскую. За спиной, в туристическом рюкзаке, позвякивала хрустальная тара. В тесной будке едва помещался узкий диван и стол с радиостанцией «Акация». У окна стоял лысый дядя в водолазном свитере с морским биноклем на шее. В левой руке командир держал микрофон, правой отчаянно жестикулировал.

– «Селенга»! – хрипло кричал он в трубку. – Тебе говорю! Пять минут на всё, про всё! Не заведешь свою керосинку, привяжу «Эгершельд», а ты будешь ещё неделю здесь чалиться!

У рыбаков свои заботы – нужно быстрее скинуть улов и вперёд, на промысел. Время – деньги.

– Моряки, что дети! – сказал диспетчер уже в мою сторону. – Абинский? Мухой грузись на «Топаз», он уже отходит. Пойдёшь в Северо-Курильск. Еще и обгонишь свое корыто. Благодари своего чифа, он мне все уши провертел!

Всё понятно, пока я бражничал с Нетребой, «Ярославль» срочно направили к северному острову Курильской гряды. Пути военных неисповедимы…

– Бегом, бегом! – торопил меня диспетчер и тут же закричал в микрофон. – «Топаз»! Борис Васильевич, будь ласка, забрось хлопца в Северо-Курильск. Бедолага от парохода отстал.

– Да за ради бога, Макарыч, – догнал меня жестяной голос «Топаза», когда я гремел ботинками по железному трапу.

На пирсе сейнер уже отвязал нос и травил кормовые концы. За подзором вспенились буруны потревоженной воды.

– Эй, моряк! Скинь чалку! – крикнули мне с мостика.

Я сбросил шпринг, потом продольный и перевалился через низкий фальшборт. Матросы койлали швартовы и скатывали палубу из пожарного шланга. «Топаз» медленно развернулся и взял курс в открытое море.

На сейнере всё было непривычно тесным и пропахло рыбой. Я поднялся на мостик, по пути здороваясь со всеми встречными. Капитан, маленький круглый человек, суетливо бегал по рулевой рубке и ругался со старшим механиком. Оба при этом не стеснялись в выражениях. Из разговора я понял, что вся машина на судне плохая, а грузовая лебедка, подвергнутая насилию в извращённой форме, накрылась женским половым органом, а какие-то ферадо и прочие плохие запчасти отсутствуют вовсе.

– Куда ты на хрен денешься с подводной лодки?! – закончил кэп свою гневную речь. – Ты дед или хвостик поросячий? Чем новый трал грузить будем? Кровь с носу, чтобы к приходу всё крутилось и вертелось!

Расстроенный стармех промокнул ветошкой вспотевший лоб и загремел в «яму» налаживать свои плохие механизмы.

Я ожидал чего-нибудь подобного и в свой адрес, однако ошибся.

– Пойдем ко мне, – сказал мастер будничным голосом и направился к себе в каюту.

Капитанские апартаменты тоже были весьма скромными. Фанерные переборки окрашены под слоновую кость. Стол и потёртый диван требовали ремонта. Над столом из-за вороха пришпиленных графиков и таблиц сиротливо глядела неподвижная картушка гирокомпаса.

– Документ какой есть? – спросил меня кэп и кивнул в сторону дивана.

– Нет ничего, – говорю, – не думал, что понадобится.

– Всегда так, – проворчал он, – дядя за вас думать должен. Как звать-величать?

– Андрей Степанович Абинский, матрос с парохода «Ярославль».

Борис Васильевич записал мои данные в школьную тетрадку, в раздумье постучал карандашом по столу и спросил:

– Лет сколько?

– Девятнадцать. Почти.

– Рулить умеешь?

– Конечно. Могу.

– Пойдешь вахтенным к третьему. Насчёт жилья – спроси чифа, он тебя определит.

– Понял, спасибо, Борис Васильевич.

Свой рюкзак я сдал на хранение капитану. «У нас сухой закон», – коротко пояснил он.

Старший помощник снабдил меня подушкой и вытертым солдатским одеялом.

– Свободных коек нет, – сказал чиф, оправдываясь. – Перекантуешься на диване, в каюте матросов. Уж не обессудь…

– Нормально, – говорю, – однажды я ночевал в бассейне.

– Как это? – удивился старпом.