Полная версия
День ожидания. Телероман
Раздался оглушительный взрыв. Большая часть премьерской дачи разлетелась на куски. Со всех сторон слышались отчаянные крики раненых и стоны умирающих. Огонь охватил деревянные части постройки. Террористы, генерал Замятин и швейцар-старик были разорваны в клочья. На месте погибло более тридцати человек. Еще несколько умерли в ближайшие дни от ран. В саду, на газонах и дорожках, лежали раненые, валялись трупы и части тел – ноги, пальцы, уши. Обходя раненых, старшая дочь премьера Мария заметила в глубине сада часового, стоявшего у трупа мальчика двух-трех лет. На вопрос, чей это ребенок, часовой с болью в голосе отвечал: «Сын его Высокопревосходительства, Председателя Совета Министров». Оказалось, что это ошибка: один из посетителей пришел на прием с маленьким ребенком. Погибли оба. У Ади, сына Столыпина, были маленькие раны на голове и перелом ноги. Мальчишка страдал скорее от нервного потрясения, чем от ран. Серьезно пострадала семнадцатилетняя Наташа, одна из дочерей Столыпина: у нее были раздроблены обе ноги.
Единственной комнатой, не пострадавшей во время взрыва, был кабинет премьер-министра. В момент взрыва Столыпин сидел за письменным столом. От взрывной волны, прошедшей через две закрытые двери в приемную, громадная бронзовая чернильница поднялась со стола в воздух, перелетела через голову премьера, залив его лицо и костюм чернилами, и врезалась в стенку. Столыпин остался цел и невредим…
Мы уже никогда не узнаем, о чем думал Петр Аркадьевич Столыпин, 1-го сентября 1911 года в киевском театре, глядя на приближающуюся к нему фигуру в черном фраке. Через секунду раздались два выстрела в упор. На белой ткани премьерского сюртука расцвело алое пятно. Несколько мгновений он еще держался на ногах. Медленно, с натугой повернулся к царской ложе, успел осенить ее большим крестным знамением и без чувств рухнул в ближайшее кресло. Толпа кинулась за пытавшимся бежать убийцей. Офицеры с саблями наголо намеривались растерзать его. Полиции пришлось стрелять в воздух, чтобы спасти террориста. Премьера прямо на кресле понесли к выходу из театра. Взвился занавес и со сцены послышались аккорды «Боже, царя храни». Плакали все, в том числе и государь. Прослушав гимн, император уехал из театра…
Глава вторая. Экскурсы в будущее и прошлое
Панорама столицы. Набережная Москвы-реки. Кремль. Красная площадь. Из Боровицких ворот деловито выныривают правительственные машины. Камера следит за одной из автомашин, которая мчится по московским улицам к Останкино. На заднем сиденье моложавая женщина лет сорока с небольшим в строгом сером костюме.
– Господи, ничего не успеваю с этой гонкой. Надо закончить книгу о Столыпине. Но когда? – разговаривает она то ли сама с собой, то ли обращаясь к помощнику, сидящему впереди.
На фоне этих кадров звучит голос диктора:
– Не пытайтесь угадать подлинное имя героя этой истории. Не ищите похожего в биографиях Владислава Листьева, Эдуарда Тополя, Владимира Молчанова, Александра Любимого, Владимира Познера, Сергея Доренко и многих других телевизионщиков и писателей. Главный герой нашего фильма Виктор Градов – собирательный образ, вымышленный персонаж, плод фантазии автора сценария. Вся его жизнь, которая сейчас пройдет перед вами, все, что с ним происходило и могло произойти, – это история нашей страны, наше с вами недавнее прошлое и недалекое будущее. Вот почему вы увидите на экране так много знакомых лиц.
Машина тем временем подъезжает к телерадиокомплексу в Останкино. Женщина выходит и в сопровождении помощника – молодого человека с характерной спортивной фигурой идет по коридорам студии. У одной из дверей с табличкой «Откровения» они останавливаются.
– Нам, кажется, сюда, Сергей? – женщина вопросительно смотрит на сопровождающего. Парень молча кивает и почтительно открывает дверь, пропуская женщину вперед. Их встречает журналист, усаживает женщину за столик.
Ассистентки прикалывают к отвороту ее пиджака микрофон, поправляют прическу. Помощник садится в кресло позади телекамер.
Зажигается ослепительно яркий свет. На мониторах идет реклама. Тревожно-красно замигало табло: «Тихо! Микрофон включен!» На мониторах заставка передачи. Ведущий, глядя в глазок работающей камеры, здоровывается со зрителями:
– Добрый вечер! Я рад, что из множества каналов вы вновь выбрали Общественное Российское Телевидение. В эфире очередные «Откровения». У нас сюрприз для вас: откровенничать с нами будет первая в российской истории женщина – кандидат в президенты страны – Надежда Викторовна Градова.
Режиссер переключает изображение на гостью студии. Градова, улыбаясь, приветствует зрителей.
– Первый вопрос, Надежда Викторовна. В одном из своих интервью Вы отмечали огромную роль отца в вашем становлении как личности. Если позволите, начнем с рассказа о нем. Хорошо?
Крупным планом лицо женщины. Затем оно размывается, изображение переходит на черно-белый вариант, хотя титры названия картины идут алым цветом: «День ожидания».
Старый одноэтажный родильный дом. Роженица, мучающаяся на больничной койке. Провоз ее в операционную. Трудные роды. Врач:
– У ребенка родовая травма, может не выжить, нужна срочная операция!
Хирург, склонившийся со скальпелем над тельцем новорожденного. Голос врача:
– Молодец, выжил, победил! Виктором надо назвать, победителем! Мамаше скажите, профессор Гаспарян просил сына Виктором назвать!..
Документальные кадры ХХ съезда КПСС. На трибуне Никита Сергеевич Хрущев, оживленно жестикулирующий.
Маленькая квартира с обстановкой скорее тридцатых-сороковых, чем пятидесятых годов. Железные кровати, этажерка, комод, огромный платяной шкаф, радиоприемник «Рекорд», швейная машинка «Зингер» начала ХХ века. В комнате двое – пятилетний малыш, играющий на полу и его мать, проверяющая тетради за столом у настольной лампы с белым стеклянным абажуром. Входит мужчина в тогдашней форме старшего лейтенанта Советской Армии. Он пьян. Офицер пытается поиграть с ребенком, но тот испуганно прижимается к матери. Отец тянет его к себе. Ребенок ревет все громче и громче. Мать урезонивает отца:
– Иди, проспись, глаза б мои на тебя не глядели.
Он не уходит. Вновь тянется к сыну. Мать отталкивает его руку. Отец бьет мать профессиональным ударом боксера. Ребенок истошно кричит. Мать гонит отца:
– Уходи, ради сына уходи, оставь нас в покое!
Возле памятника героям Октябрьской революции 1917 года с пламенеющим Вечным огнем идет церемония приема в пионеры третьеклассников. Звучат слова Торжественного обещания пионера Советского Союза. Камера выделяет из общей шеренги десятилетнего мальчишку. Черные брюки, белая рубашка. Звонким голосом:
– Перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, всегда выполнять Законы пионеров Советского Союза.
Ветераны повязывают галстуки всем, в том числе и ему. Пионерский салют в исполнении нескольких десятков мальчишек и девчонок.
Обычный школьный класс. Перемена. Шум, гвалт, жующие лица детей, в руках которых яблоки, конфеты. На передней стене кабинета, над доской – портрет Ленина. Кто-то из мальчишек достает резинки, одевает на пальцы, начинает стрелять скобками – сначала по доске, потом по портрету вождя мирового пролетариата. Несколько минут почти весь класс стреляет в изображение В. И. Ленина. Портрет рвется.
Звучит звонок. Класс постепенно успокаивается. Входит учительница русского языка, она же – классный руководитель, молодая женщина лет тридцати.
– Здравствуйте, ребята, садитесь! Кого нет в классе?
Все? Отлично. Начнем урок. Записываем в тетрадях сегодняшнее число – 10 октября, классная работа.
Девочка с первой парты у окна тянет руку.
– Что тебе, Маша?
– Нина Ивановна, а мальчишки Ленина расстреляли…
Учительница замирает. Непонимающе озирается, потом поднимает глаза, видит разорванный портрет. Садится на свой стул. Стискивает голову руками:
– Маша, сходи вниз, в приемную, позови Георгия Степановича…
В классе стоит тишина, которую принято называть гробовой.
Входит директор школы, моложавый, подтянутый мужчина лет сорока со спортивной фигурой. Класс четко, по-солдатски встает.
– Здравствуйте, 5 «Б»! Садитесь! Нина Ивановна, что произошло? – спокойно интересуется директор.
Учительница молча поднимает глаза к портрету Ленина. Крупным планом лицо директора. Его глаза сузились, веки задергались, на лбу выступили капельки пота. Несколько раз, словно в судорогах, забился кадык.
– Кто это сделал? – тихо, но очень строго спрашивает директор школы.
Тишина. Пауза. Испуганные лица ребят. Директор зачем-то смотрит на часы:
– Сегодня до вечера в классе должен висеть новый портрет Ленина. Достать его – ваша забота. Утром я зайду к вам на первый урок. Если нового портрета не будет, весь класс мы исключим из школы и пионеров, – решает директор.
Кабинет директора школы. Кроме хозяина – еще одна женщина, – парторг школы. У краешка стола в виноватой позе – Нина Ивановна. Парторг выговаривает классному руководителю:
– Вы совсем недавно вступили в партию. И такой дикий случай! В классе нездоровая морально-политическая обстановка. Надо разобраться, выявить зачинщиков…
Директор перебивает:
– Разбираться не станем. Вы что, хотите шума на всю республику? Бюро райкома, три партбилета на стол – ее, ваш и мой? Будет так, как я объявил детям.
Класс. Мальчишки и девчонки, собирающие мелочь – медные и серебряные монеты. Трое школьников – двое мальчишек и одна девчонка – ходят по книжным магазинам. Один магазин, второй, третий. В отделах изобразительной продукции портреты только одного вождя – Никиты Сергеевича Хрущева. В последнем магазине уже собрались закрывать. Ребята стоят в нерешительности.
Девчонка шепчет:
– Что будем делать? Витя, ты у нас политинформатор, решай!
Продавщица провожает их к выходу:
– Закрываем, ребятки, закрываем!
– Тетенька, нам портрет Хрущева дайте…
Продавщица считает мелочь, а пятиклассники бегут с портретом по городу к школе. В классе выстраивают пирамиду: два стола, сверху стул. Снимают изуродованный портрет Ленина, вешают новенький Хрущева. Портрет Ленина прячут в шкаф.
Утро. В класс входит директор. Смотрит на портрет. Улыбается кончиками губ. Выходит. Конец дня. Тот же класс. Контрольная работа. Вновь входит директор. Класс дружно встает.
– Садитесь. Продолжайте работать.
Директор что-то шепчет на ухо учительнице. Та встает, уступая директору стул. Директор ставит стул у доски, разувается, встает на стул, снимает портрет Хрущева со стены. Мальчишеский голос из класса:
– Георгий Степанович, вы зачем Никиту Сергеевича снимаете? Ну, не было Ленина в магазине, взяли Хрущева, какая разница?
Директор поворачивается к классу, спускаясь со стула с портретом Хрущева в руках:
– А разница, Градов, в том, что Хрущева сегодня в Москве сняли. Совсем. По состоянию здоровья. Понятно? А вот Ленина снять никто уже не может.
Та же двухкомнатная старая квартира. Обстановка почти не изменилась с середины пятидесятых годов. Более современная деталь – телевизор «Рекорд» на книжной тумбочке. Миловидная женщина 35—37 лет собирается куда-то. На ней выходное платье, она примеряет бусы, красит губы перед зеркалом, стоящим на комоде.
Наш герой, уже подросток лет 14—15-ти, – готовит уроки на другом конце большого стола. Поднимает голову от тетрадей:
– Мама, ты куда собираешься?
– Гулять, – отвечает женщина.
– А если серьезно? – допытывается подросток.
– Вполне серьезно. А по-честному, мы вчера с тетей Аней на трамвайной остановке у оперного театра познакомились с двумя военными. Они командированные, города не знают. Показали им, как добраться до гостиницы КЭЧ, погуляли заодно, – объясняет мать.
– А сегодня с ними на свидание? – догадывается сын.
Мать подходит к сыну, прижимает его голову к своей груди. Шепчет:
– Витя, я уже скоро десять лет как одна. Ты вот уже девчонкам стихи начал писать. А я, по-твоему, влюбиться не могу?
Мальчишка серьезно смотрит на мать.
– Можешь, мам. Ты только не задерживайся допоздна, хорошо? И вообще, у тебя был уже один офицер. Помнишь?
– Не забыла. Меня проводят. А ты не засиживайся, спать ложись, только дверь не запирай изнутри на крючок, ладно? – просит мать.
– Я без тебя все равно не лягу, – обещает сын.
Мать уходит. Подросток читает, пьет чай, снова читает. По традициям фильмов пятидесятых-шестидесятых годов бег времени показывают будильником: 9, 10, 11, 12, 1 час ночи. В начале второго – стук в окно. Мальчишка закрывает книгу. Лает собака во дворе. Открывается дверь. На пороге появляются мать и незнакомый офицер. Мать улыбается:
– Не спишь? Знакомьтесь.
Военный протягивает руку, представляется:
– Майор Васильев Геннадий Григорьевич.
– Виктор. – Они крепко пожимают друг другу руки.
– Вы уж извините, Виктор, что задержались, поэтому я вашу маму лично вам передаю, – оправдывается майор.
– Ладно, бывает, чего уж там, – улыбается мальчишка.
– Разрешите идти? – спрашивает гость.
Мать с сыном переглядываются. Одновременно:
– Идите, товарищ майор!
Офицер, взяв под козырек, уходит.
– Ну, что, ложимся? – спрашивает мать. Они расходятся по своим комнатам, гасят свет. Затемнение. Зарево. Гул. Треск. Падает штукатурка. Крик мальчишки:
– Мама, бежим, землетрясение!
В общий двор выскакивают из многих квартир соседи, кто в чем – ночные рубашки, пижамы, мужчины в одних трусах. Мать с сыном идут по утренним улицам. Разрушенные дома, пыль, испуганные люди.
– Витя, заглянем в гостиницу? – предлагает мать.
– К майору что ли? Небось уже подняли по тревоге, – скептически произносит сын.
Они подходят к двухэтажному зданию военной гостиницы. На посту старушка-дежурная.
– Майор Васильев? На втором этаже, пятый номер. Вы родственники?
Они утвердительно кивают головой.
– Поднимайтесь, там все двери открыты, – поясняет дежурная.
Градовы проходят на второй этаж. Номер с пятью кроватями в комнате. На всех кроватях богатырским сном спят мужики. На простынях их кроватей пыль и штукатурка. Мать с сыном качают головой, смеются.
– Какой у майора род войск? – спрашивает паренек.
– Десантник, – уважительно произносит мать.
Документальные кадры. Леонид Ильич Брежнев, Генеральный секретарь ЦК КПСС и Алексей Николаевич Косыгин, Председатель Правительства СССР, сходящие с трапа Ил-18-го в нонкентском аэропорту. Панорама разрушенного города. Бульдозеры. Новостройки.
Зал дворца культуры. В нем юноши и девушки в парадной школьной форме тех лет – у девочек коричневые платья и белые фартуки, юноши в белых рубашках и черных брюках. Почти все с комсомольскими значками на левой стороне груди. На сцене президиум, много взрослых – секретари райкома партии и комсомола, директора школ, заводов, вузов. Среди них в первом ряду двое школьников – юноша и девушка. По ходу выступления взрослых они переписываются, передвигая друг другу листок бумаги. Крупным планом:
«Вас как зовут? Лида. А вас? Виктор. Вы из какой школы? Из 521-ой. А вы? Из 641-ой. Выступаете? Нет, просто для количества посадили. А вы? Выступаю…»
Председательствующая – секретарь райкома партии по идеологии Ирина Ивановна Мельникова, объявляет:
– Перед нами сегодня выступали директора заводов и фабрик, ректор транспортного института. Теперь, думаю, время послушать самих выпускников. От их имени слово предоставляется Виктору Градову, ученику 10 «Б» класса 641-ой школы нашего Заводского района.
Виктор выходит к трибуне.
– Перед смертью не надышишься, говорили древние философы. И, хотя у нас впереди вовсе не смерть, а всего лишь восемь выпускных экзаменов, я действительно в последние дни не могу надышаться воздухом родной школы. Сейчас нас здесь уговаривали идти работать на заводы, стройки. Дело нужное. Лично я для себя выбор сделал – надо идти работать, а вечером – учиться. Работать – потому что я единственный сын у матери и хватит сидеть на ее шее. Учиться – человек, мне кажется, всю жизнь должен учиться. Поступать думаю в университет, на исторический факультет…
Районное собрание выпускников закончилось. Расходились. Виктор подошел к Лиде.
– А вы куда собираетесь поступать, Лида?
– На факультет журналистики, в университет, – просто отвечает девушка.
– Но на дневное отделение на журфак, по-моему, не берут после школы. Нужен двухгодичный стаж практической работы, – удивляется Виктор.
– Знаю. Придется, как и вам, на вечерний, – нисколько не расстраиваясь, говорит Лида.
– Тогда еще увидимся? – надеется Градов.
– Если поступим, – обещает Лида.
Выпускной вечер в школе. Знакомый нам уже директор вручает аттестаты.
– Золотая медаль и аттестат особого образца вручаются Градову Виктору Евгеньевичу! Вскоре мы надеемся увидеть Виктора своим коллегой, учителем истории.
Пожимает руку, отдает медаль, аттестат, обнимает, целует.
Виктор проходит в зал, садится рядом с матерью и тем самым военным, но уже с погонами подполковника. Он тоже жмет Виктору руку:
– Молодец! Вот по этому поводу мы сегодня выпьем!
Мать толкает его в плечо:
– Гена, не порть мне сына!
– Не испорчу, не испорчу! А кто его пить научит, если не я? Ты что ли?
Университетский городок, вечер. Остановка маршрутного такси. Очередь – студенты, преподаватели. Виктор, помахивая кожаной папочкой, подходит к остановке.
– За кем буду? – обращается он к стайке девушек, стоящих в хвосте очереди. Одна из них оборачивается:
– За мной…
Они внимательно смотрят друг на друга.
– Лида…
– Виктор…
Подъезжает маршрутка – тогда это были «Рафики» – единственные в СССР микроавтобусы производства Рижского автомобильного завода, сокращенно «РАФ», отсюда и ласковое название в народе. Получается так, что все подружки Лиды садятся, только ей не хватает места. Девушки машут ей руками, готовые потесниться, но она остается ждать следующую машину. Сидя рядышком в маршрутке, они с Виктором едут по ночному городу.
Идут пешком по центральным улицам. Виктор несет довольно объемистый портфель Лиды.
– Что там у Вас, камни? – осторожно спрашивает Виктор.
– Нет, Толстой Лев Николаевич, «Война и мир» вместе с «Анной Карениной», – объясняет Лида.
– Вам нравится Толстой, Лида? – удивляется Градов.
– Очень. Правда, когда в школе первый раз читала «Войну и мир», то пропускала военные страницы. А теперь перечитываю, вижу – интересно! – восторгается Лида.
– Жаль, «Анну Каренину» в школьной программе не проходят, – вздыхает Виктор.
– Вы разве читали только программные произведения? – глаза у Лиды расширены от удивления.
– Нет, Лида, у меня мама литератор, да и классная отличная литераторша была, так что, как звали лошадь Вронского – Фру-фру – я помню, – спорит Градов.
– Боже мой! Из всей «Анны Карениной» запомнить только имя кобылы Вронского! – изумляется Лида.
– Лида, вы меня обижаете. Но «Война и мир» мне все-таки понравилась больше, – стоит на своем Виктор.
– Конечно, вы же будущий историк. Кутузов, Наполеон, Аустерлиц, Бородино… Интересно. А что в «Карениной»? Сплошные чувства, – скептически замечает Лида.
– Ну, чувства чувствам рознь. Эпиграф к «Анне Карениной» помните? «Мне отмщенье и аз воздам». У него много толкований. Мне кажется, подлинный его смысл в том, что мы сами себя за все в жизни казним. За все надо платить, даже за счастье. Вот и Анна заплатила любовью за любовь. Хотя с ее версией любви я и не согласен, – замечает юноша.
– А почему, Виктор? – удивляется Лида.
– Анна поглощена в любовь. Кроме любви у нее нет ничего. А так ведь нельзя… – объясняет Градов свою позицию.
Лида смеется.
– Витя, а вы любили кого-нибудь?
Он задумывается.
– По-серьезному, помните, как у князя Андрея, чтобы мир раскололся на две части – она и все остальное – еще нет.
Они доходят до ее дома на такой же, как у Виктора, старой одноэтажной улице.
– Вот я уже и дома. Спасибо, что проводили, – благодарит девушка.
– Пожалуйста. – Виктор протягивает Лиде ее портфель. Они оба с двух сторон держатся за портфель.
– Лида, можно… Я хоть иногда стану ждать вас на остановке маршрутки? – шепчет он.
– Почему хоть иногда? Можно и чаще, – улыбается Лида.
Нонкент в сугробах. Такое бывает не часто в этом южном городе. Виктор и Лида вновь гуляют по ночному городу. Городской стадион. Заснеженные ступеньки. Лида скользит, падает. Виктор валится вслед за ней. Хохочут оба. Он помогает ей встать, отряхивает снег с шубы, шапки. Сбрасывает перчатки, осторожно, нежно, по снежинкам, снимает снег с ее волос, выбившихся из-под шапки, с щек. У нее мокрые варежки. Виктор прячет их в свой карман, берет ее ладошки в свои руки, дышит на них, согревает. Целует ее пальчики. Потом притягивает ее к себе, целует глаза, лоб, щеки, губы…
Квартира Виктора и его матери. За столом трое – Виктор, мать, Васильев. Завтракают.
– Гена, знаешь, что Виктор задумал? – спрашивает мать.
– Пока не знаю, – откликается Геннадий Григорьевич, намазывая сливочным маслом кусок батона.
– Жениться! – возмущенно сообщает мать, отставляя в сторону чашку с недопитым кофе.
– Одобряю. Быстрота и натиск, как говорил Суворов, главные условия победы над противником. А над женщиной – тем более… – спокойно реагирует на новость подполковник.
– Нет, Гена, ты в своем уме? Куда ему жениться? Молоко на губах только обсохло, девятнадцати еще нет! – жалуется Градова.
– А тебе сколько было, когда замуж за своего благоверного пошла? – спрашивает Васильев.
– Девятнадцать, – уже спокойней произносит мать.
– Супруг, если не ошибаюсь, был на полгода моложе? – продолжает наступать подполковник.
– Не ошибаешься… – она всплескивает руками. – Ну, какой прок от ранних браков? Я ведь его отца выгнала. Пятнадцать лет одна. И потом, элементарные проблемы… Витя, вы где жить собираетесь?
Виктор, все это время молча поглощавший завтрак, поднимает голову от тарелки.
– Если ты нас не примешь, уйду к Лиде, у нее отдельная комната, – сообщает он.
– Посмотри, они уже все решили! – опять возмущается мать.
– Кажется, на правах старшего по возрасту и званию я должен вмешаться! – решительно произносит Васильев, отставив шутливый тон. – Виктор, когда хотите свадьбу играть?
– В конце августа. В мае жениться – плохая примета, всю жизнь маяться будем. Летом мне ехать в лагерь на все три смены. Вот в конце августа и сыграем, – рассуждает Градов.
– Очень хорошо. Теперь Виктор Евгеньевич, будь внимателен. Судьба нас троих, вернее, четверых, считая Лиду, в твоих руках…
– Не понял, Геннадий Григорьевич… – перебивает его Градов.
– Что ж тут не понять? Я предлагаю в конце августа сыграть две свадьбы сразу, твою с Лидой и нашу с Натальей Михайловной.
На несколько секунд немая сцена. Потом голос матери:
– Оригинальная форма предложения…
– Почему же оригинальная? Все по старинным русским обычаям. Я прошу твоей руки у единственного мужчины в семье, твоего сына. Прекрасно понимаю, что Виктор взрослый и никогда не назовет меня отцом, но друзьями мы с ним ведь уже стали. Не так ли? – подполковник вопросительно смотрит на Градова.
Виктор кивает головой в знак согласия.
– А раз так, нам тоже пора кончать с этой неопределенностью. Три года видеться раз в неделю – срок достаточный, чтобы проверить наши чувства. Тем более, что с нашей женитьбой у Виктора с Лидой решается хотя бы жилищная проблема, – объясняет Васильев.
– Ты хочешь взять меня к себе в гарнизон? В казарму? – мать остолбенела.
– Дальше. В Москву, – как всегда спокоен Васильев.
– Куда? – переспрашивает Наталья Михайловна.
– Я поступил еще в одну академию – Генерального штаба. В сентябре – начало занятий. Для семейных там есть общежитие, – рассказывает подполковник.
– Да, с моими мужиками не соскучишься… – мать встает между ними, гладит обоих руками по голове. – Что, Витя, соглашаться на предложение подполковника?
– Соглашайся, мама! Дядя Гена хороший, он тебя любит…
Горная дорога. Рекламный плакат на обочине: «Детство начинается с «Радости»!» Дорожный указатель: «Пионерский лагерь «Радость». Панорама лагеря – коттеджи, столовая, эстрада, линейка, танцплощадка, бассейн. Кругом – дети разного возраста в пионерской форме. Среди них юноша в офицерской рубашке без погон, с красным галстуком. Голос диктора по лагерному радио:
