Плод воображения

Поэтому он постарался не удивиться, когда услышал музыку, доносившуюся из-за двери номера (его номера!), которую оккупанты даже не потрудились плотно закрыть. Впрочем, тут он их понимал – от кого закрываться в пустом городе? Розовский заглянул в щель. Увидев, что в ближней комнате никого нет, осмелел и вошел.

Здесь тоже ничего не изменилось, но появились три новых предмета: дорожная сумка, рюкзак и мини-система, которая легко могла поместиться хоть в сумке, хоть в рюкзаке. Система была включена, и какой-то страстотерпец выдувал из своего саксофона любовные трели. Розовский посмотрел в направлении спальни (дверь которой, само собой, была открыта) и понял, что старания дудочника не пропадают впустую.

Судя по всему, Розовский подгадал к самому началу первого акта и при желании мог бы, наверное, вести себя тихо и досмотреть спектакль до конца, а потом неслышно удалиться. Но его уже подташнивало от волнения и тревоги за сохранность тайника. Кроме того, он разглядел, с кем имеет дело.

Молодцы, детки, быстро снюхались. Такая нынче молодежь. А себе он сделал замечание: теряешь нюх, скотина, как же это ты ничего не заметил своим наметанным глазом… Значит, Каплин и Оксана Не-помню-дальше… Его книги он знал неплохо (кое-что ему даже нравилось), а вот с девочкой был знаком похуже, хотя, конечно, имел понятие о ее творениях. Как же, как же – «Девственница», наделавшая столько шума. Насколько он успел заметить, здесь юное дарование вело себя вполне раскованно; об этом Розовский мог судить компетентно. Ну Каплин и везунчик, мать его! Смотри какой лакомый кусок отхватил…

Он колебался ровно минуту – обладание любой информацией могло иметь значение и сыграть свою роль в дальнейшем, – но беспокойство все-таки пересилило. Розовский отступил на пару шагов, постучал в дверь с внутренней стороны и громко спросил:

– Эй, кто здесь?

Судорожная возня и шепот были ему наградой. Кому понравится, когда тебя застают с голой задницей в таком месте, где голые задницы не предусмотрены правилами. Не то чтобы напрямую запрещены, но не приветствуются. Как сказал Генеральный, «мы платим не за то, чтобы они там на халяву отдохнули и перетрахались». Абсолютно справедливо. Розовский считал, что за всякое удовольствие надо платить. Мальчик и девочка тоже заплатят – в свое время. А сейчас он хотел только поскорее от них избавиться и добраться, наконец, до сейфа, который подмигивал ему со стены «люкса» лимбом из нержавеющей стали.

Но детки вели себя совсем не так, как ему хотелось бы. Особенно этот золотой мальчик от литературы. Да и, как оказалось, не сильно Розовский его смутил. Помешал, конечно, снял с девушки, однако всё это не смертельно. Каплин был из тех, кто своего не упустит – ни сейчас, ни потом.

Он вышел из спальни в одних джинсах, и Розовский мог вдоволь любоваться его загорелым мускулистым торсом и благородным отливом платиновой, эдак примерно двадцатиграммовой, побрякушки, напоминавшей перевернутую букву «Т». Если Розовскому не изменяли его несистематические, но всесторонние познания, это был так называемый Молот Тора – амулет, отвечавший за противодействие врагам, завистникам и насылателям бед, а заодно и за мужскую силу.

– Прошу прощения, – сказал Розовский. – Мне чертовски неудобно. Похоже, все дороги ведут в Европу, а?

Каплин только пожал плечами, глядя на него с доброжелательной улыбкой. Выжидал, сука. Оксана осталась в спальне, и теперь Розовский ее не видел. Его бросило в жар, когда он с опозданием заметил возле кровати откупоренную бутылку вина и бокал, которые заготовил для себя. Итак, кое-что они уже нашли. Хорошо, что самое важное лежало в сейфе и, похоже, кодовый замок пока цел.

«Неужели кто-то навел?! – Мысли Розовского метались по углам. – Не дури, успокойся. Черт бы побрал обоих гаденышей… Нет, но все-таки, как они оказались здесь раньше меня?!»

Ситуация была нелепейшей. Качать права – глупее не придумаешь. Рассказывать, что – какое совпадение! – в этом самом номере двадцать лет назад умерла его бабушка и с тех пор он ежегодно приезжает сюда поплакать, – вариант, конечно, но Каплин, наверное, сдохнет от смеха. И дальше делать вид, что попал сюда случайно, извиниться и уйти – невыносимо… однако придется.

Розовский с трудом выдавил на лицо улыбку, да и та, скорее всего, больше напоминала оскал.

– Это же надо! – сделал он еще одну попытку. – Про гостиницу-то я первым делом подумал, а внизу наткнулся на чьи-то следы. Показалось, старые, но всё равно интересно. Кого, думаю, сюда занесло…

– Бывает, – согласился Каплин с непрошибаемым равнодушием. Он явно никуда не спешил и знал, что является хозяином положения. Ему даже не требовалось принимать соответствующий вид – всё получалось естественно, само собой.

Розовский вдруг понял, почему щенку так везет в этой сраной жизни.

– Еще раз прошу извинить. Увидимся.

– Всего хорошего.

Безукоризненно вежливый тон. Даже при желании не обнаружишь и намека на иронию. Каплин по-прежнему улыбался, провожая гостя до двери, и Розовский, несмотря на свое чутье опытного интригана, не мог понять, что скрывается за этой улыбкой. Хер догадаешься, что известно человеку, который так улыбается…

Выйдя из номера, он едва сдержался, чтобы не отхлестать себя по щекам. Его мутило от осознания того, как жалко он выглядел пару минут назад. Cтоль же сильные мучения он испытывал от того, что вынужден отложить на неопределенный срок то, что могло быть сделано уже сегодня.

Дошаркав до наружных дверей отеля, Розовский хоть и с трудом, но взял себя в руки. Разве он впервые в жизни оказался в глупом положении? От него не убудет. Это всего лишь эпизод, а значит, наименьшее из зол, потому что очень скоро расклад может радикально измениться. В чем-то теряешь, в чем-то приобретаешь; главное – выиграть партию.

План действий был ему ясен. Надо подождать и проследить. Эти двое до полуночи должны разбежаться. Кто бы из них ни остался в отеле, рано или поздно ему или ей всё равно придется выйти. Лучше рано – ибо Розовский не был уверен в том, что у него хватит терпения ждать долго.

Тут его осенило: вовсе не обязательно следить лично. И не нужно ничего выдумывать: у него появилось первое задание для «креатуры».

17. Оксана и Каплин пьют вино

После вторжения скандального журналюги у Оксаны начисто пропало настроение делать любовь. Когда Каплин вернулся в спальню, она уже оделась, налила себе еще вина и теперь цедила его микроскопическими глоточками. Он всё понял правильно, набросил рубашку, взял бутылку и, забравшись на кровать, отхлебнул прямо из горлышка. Заточенный в мини-системе Гроувер Вашингтон-младший выкладывал очередную дорожку поверх четкого пунктира ударных Льюиса Нэша.

– Как думаешь, это он оставил? – Она постучала ногтем по бокалу.

– Похоже, что да.

– Он следил за нами.

– Вряд ли. Всех запускали с разных концов и в разное время.

В самом деле, Оксана и Каплин встретились час назад только потому, что заранее договорились найти друг друга. Ей пришлось изрядно пошататься по незнакомому городу, ориентируясь при помощи солнца и здравого смысла, прежде чем она вышла к условленному месту. Каплину, как всегда, повезло: от КПП, через который его «запустили», к центру города вел прямой, как стрела, проспект Героев Чего-то-там.

– Тогда что ему здесь нужно?

– Возможно, присмотрел себе хату заранее, а мы его обломали.

– Вообще-то, это он нас обломал… А если присмотрел, то почему не признался?

– Вот это действительно интересно. Что бы ты сделала, если бы попала сюда до того, как выставили охрану на Периметре?

– Что бы сделала блондинка… Сейчас прикину. Припрятала бы в разных местах пару мобильников – на всякий случай. А еще взяла бы ящик вина, три альбома «Ночных снайперов», нет – четыре… Что у нас дальше… косметику, лекарства, прокладки, презервативы… – Она перечисляла, загибая пальцы.

– Ладно, я серьезно. Всё это, кроме мобильников, ты и сейчас могла захватить с собой. Без проблем.

– Кое-что захватила, хочешь посмотреть?.. Короче, если серьезно, то оружие.

– У тебя было оружие? Я имею в виду – там?

– Да нет. Но здесь, может, и пригодилось бы.

– Но ты не думала об этом заранее, верно ведь?

– Потому что знала, что без вариантов.

– Видишь, а он подумал.

– Он мне с самого начала не понравился.

– Женская интуиция – великая вещь.

Она бросила на него подозрительный взгляд:

– Издеваешься?

– Ни в коем случае, правду говорю. Насчет меня ты не ошиблась.

– Это мы еще проверим.

– В любое время. Кстати, о времени. До темноты нам придется разбежаться. Если хочешь, оставайся здесь.

– Вот они, мужчины. Значит, бросаешь девушку?

– Ни в коем случае. Но мы же не собираемся нарушать правила, по крайней мере сразу?

– Ладно, шучу. Не нравится мне этот отель. Одной мне тут было бы не по себе, особенно ночью. Еще этот заявится…

– Да, этот может, хотя как раз ночью – вряд ли. Надо будет спуститься, выяснить, что с ключами…

– Ты все-таки решил остаться здесь?

– Не вижу причин уступать «люкс» новому другу семьи.

После паузы он спросил:

– А ты где думаешь остановиться?

– По-моему, с этим проблем нет – выбирай любую хату. Ну почти любую…

– Утром придешь?

– Приглашаешь? – Она прищурилась и соблазнительно потянулась.

– Конечно.

– Тогда приду. Только рано не жди, хочу хорошо выспаться.

– У меня это вряд ли получится на новом месте.

– Есть швейцарское снотворное, могу поделиться.

– Спасибо, пока не надо.

Они помолчали. Потом она спросила:

– Ты сейф видел?

– Конечно. Думаешь?..

– Заперт, я сразу проверила. Пустые не запирают.

– Разве что для порядка… А может, просто завалялись бумаги, которые уже никому не нужны.

– Ага, например, деньги. Старые.

– Деньги?.. Хм. Кстати, ты не вспомнила о деньгах, когда перечисляла свой эм-дэ-эн.

– Что еще за «эм-дэ-эн»?

– Малый дамский набор. Прокладки, презервативы, «Ночные снайперы», что там еще?..

– А на фига тут деньги?

– Ну, мало ли. Охрану подкупить.

– Чтобы выпустили на волю?

– Всякое может случиться.

– Не пугай слабую женщину… В общем, сейф самое подходящее место. Если этот, как его…

– Розовский.

– …туда что-то положил, он вернется, чтобы взять.

– Значит, тем более стóит за ним присмотреть. Я имею в виду, за сейфом.

– И как думаешь присматривать? Будешь сидеть тут безвылазно?

– Ближайшую ночь, по крайней мере. Кстати, невредно было бы узнать, где этот Розовский теперь остановится…

Она покачала пустым бокалом, давая ему знак налить. Вино показалось ей слишком слабым.

– Еще и дня не прошло, а уже какая-то херня начинается.

– Иначе это было бы никому не интересно. И ничего бы не стоило.

– Эх, почему я не какая-нибудь Джоан Роулинг…

18. Нестор в «Эпицентре»

Он второй час, как завороженный, бродил по супермаркету, охреневая при виде открывающихся возможностей. Поначалу он даже не поверил своим глазам. Думал, тут какая-то подстава. Ну не могло такого быть – всего этого добра не оставишь на полках без присмотра, если отвечаешь за безопасность и при этом хоть что-нибудь смыслишь в химии. Потом он сказал себе: стоп, а с чего ты взял, что их интересует безопасность вообще и, в частности, безопасность каких-то там «креатур»? И всё сразу стало на свои места. Нестор осознал, где он находится. В некотором смысле это был Дикий Запад, место беззакония, в том числе Божьего. Мечта анархиста, сладкий сон бомбиста.

Было бы глупо и нерационально покидать… склад, назовем это так. Хотя название супермаркета – «Эпицентр» – тоже казалось ему вполне подходящим. Нестор осмотрел подсобные помещения – всё обстояло даже лучше, чем он ожидал. И все-таки стоило призадуматься, почему интересующий его товар лежал нетронутым. Правда, с точки зрения обывателя, тут осталось мало полезного и ничего ценного. Возможно, тот случай, когда транспортировка обошлась бы дороже самого барахла. Продуктов не было совсем, если не считать консервированного собачьего и кошачьего корма в соответствующем отделе. Ни мебели, ни компьютеров, ни кассовых аппаратов. В торговом зале не сохранилось даже лампочек, а в подсобках лишь кое-где включались тусклые зарешеченные светильники.

Случайному человеку всё это могло показаться картиной убожества и разрушения. По мнению Нестора, убожеством был весь мир и поэтому не следовало обращать внимания на несущественные мелочи. Все составные части сложного механизма износились до крайности, требовали срочной замены… или уничтожения, ибо свихнувшаяся машина, которая пошла вразнос, куда опаснее сломанной и мертвой.

Такова была теория, а к практике Нестор не переходил только потому, что он не был сумасшедшим. Он понимал, среди кого он живет: среди ослепленных, обманутых, перепрограммированных, инфицированных рабов тотально искаженной «реальности». А кроме того, он знал и помнил уроки истории: как и сотни лет назад, тех, кто слишком рьяно брался насаждать истину, ожидало заточение в тюрьме или в психушке или даже смерть. Государство со всей своей структурой подавления и было той свихнувшейся машиной, которая продолжала впустую лязгать, но при этом и тупо дробить в пыль всё живое, а особенно то, что угрожало в перспективе нарождением прекрасного и свободного нового мира.

Однако Нестор отдавал себе отчет: никакая замкнутая система не может до такой степени изуродовать самое себя – и мало-помалу для него становилось очевидным наличие негативного внешнего фактора, поначалу совершенно загадочного. И хотя львиная доля причин покоилась под многослойными отложениями следствий, он не только интуитивно чувствовал присутствие, но и находил этому веские подтверждения.

Вскоре он проникся полнейшей уверенностью, что земные беды не случайны и кем-то инспирированы. Правда, в отличие от большинства озадаченных теми же проблемами, Нестор не искал виноватых среди, например, жидомасонов – подобные ссылки, апеллирующие к примитивным инстинктам, всегда вызывали у него тихий смех: всё равно как если бы крысы назначили виноватым в наводнении самого умного, хитрого и жирного собрата.

Ведь тысячелетиями ничего не менялось по большому счету, несмотря на колоссальный прогресс технологий. Империи создавались и гибли, города превращались в пепел, поколения проживали свой краткий век в корчах и муках, и не было видно конца истреблению себе подобных, ненависти, чудовищным пыткам и миллионам голодных смертей. Да, человечество определенно было проклято, но уж точно не ветхозаветным старцем и не за то, что у некой особы в райском саду некстати проявился авитаминоз. Проклятие так многолико: им может стать невидимый и неощутимый «червь» в голове, паразит информационных полей, «черная дыра», перекачивающая мыслящую материю из этой вселенной на тот свет…

Однажды Нестору приснился глаз в небе. Нечеловеческое око взирало на Землю с бесконечным, неописуемым превосходством. Но по отношению к собственно Нестору это не было даже превосходством: глаз просто не давал себе труда заметить его смехотворное существование. Это был, если угодно, взгляд «третьего рода». Именно тогда, во сне, Нестор понял окончательно и бесповоротно, откуда взялись эти «золотые миллиарды», октябрьские перевороты, «естественные отборы», нацистские зверства, теория «вертикального прогресса»…

И оставалось только проснуться, чтобы сделать окончательный вывод, что называется, наяву. Нестор пробудился и сказал себе: тут не обошлось без вмешательства инопланетного разума.

19. Барский дышит свежим воздухом

Он не любил занимать чье-либо место – даже то, которое, согласно поговорке, пусто не бывает, но в результате исхода вдруг освободилось.

В кабинете директора Музея природы он оказался случайно, если считать случайными действия, совершаемые по наитию и лишь косвенно вызванные давлением обстоятельств. Поначалу он ничем себя не удивил – его выбор был до отвращения стандартным, как предписание командировочного: лучший в городе отель «Европейский». Однако Барский не стал вторгаться на территорию, уже помеченную следами в холле, и тем более не стал выяснять, кто его опередил, а отправился гулять по улицам, доверившись интуиции и положившись на тот самый «случай».

Вскоре он приметил большое и когда-то, возможно, даже красивое здание, которое до национализации явно успело побыть чьим-то дворцом, но уцелевшие таблички на двух языках по обе стороны от главного входа заклеймили его в печальном качестве хранилища останков матери-природы.

Надо сказать, музеи всегда нагоняли на Барского тоску. Что могло служить лучшей иллюстрацией тщеты человеческой, если не развалы всевозможного барахла, сохранившегося до наших дней, в то время как от людей, его сотворивших, не осталось даже горсточки пыли и, за редким исключением, имен в памяти потомков.

Но тут дело обстояло иначе. Он понял это сразу же, как только прошел между двумя рядами почерневших деревянных идолов, распахнул незапертые двери и заглянул внутрь – сперва из чистого любопытства. Он увидел только беспорядочно разбросанные «вторичные материалы»: бумагу, пластик, дерево, папье-маше – в общем, бутафорию. Подлинные экспонаты то ли были вывезены, то ли их успели растащить на сувениры. Барский вряд ли получал бы удовольствие, имея дома, например, банку с заспиртованным зародышем обезьяны, но знал тех, кто получал бы. Кроме того, ему были ведомы и более предосудительные странности.

Большие зарешеченные окна музея заросли диким виноградом, и внутри царил зеленоватый сумрак. В залах, где были выбиты стекла, гуляли сквозняки, шуршала бумага и сухие листья, которые накапливались годами.

Барский поднялся на второй этаж и направился в крыло, охраняемое табличкой «Посторонним вход воспрещен» и отведенное под служебные помещения. Теперь тут не осталось «своих», а значит, не было и «посторонних» – таким образом преодолевалась одна из самых острых экзистенциальных проблем. Барский отметил это и расценил как хороший знак для него лично.

С первого взгляда было ясно, что директор отхватил себе недурной кабинет. Чего стоил один только огромный камин, который напоминал разинутую пасть мегалодона. Барский надеялся, что согреваться летними ночами не придется (хотя как знать – погода в городе, по некоторым сообщениям, отличалась необъяснимыми внесезонными колебаниями с удивительно четкой локализацией). Камин являлся частью антуража, который ему всегда нравился и в который он всегда стремился вписать свою повседневную жизнь. Старый письменный стол, очевидно, оказался настолько неподъемным, что его бросили, лишь чуть-чуть сдвинув с продавленных отметин. Сохранился даже диван с валиками и деревянной спинкой – совсем уж анахронизм. Из надорванной диванной туши торчали лохмотья чего-то рыжего, но Барский решил, что, поскольку это ложе находилось не в спальне и не в алькове, а также вряд ли служило смертным одром, оно ему подойдет. Обзор из окон кабинета был достаточно широким, а сам городской пейзаж не лишен приятности: просматривались аллеи большого парка на юге и уходящий вдаль проспект на западе.

Барский поздравил свою интуицию с находкой. Всё к лучшему – здесь ему нравилось больше, чем в отеле «Европейский». Оставалось дождаться мордастых ребят, называвшихся «командой» и напускавших на себя до смешного серьезный вид, из-за чего они смахивали на заигравшихся агентов какой-нибудь спецслужбы. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: эти вычислят его с помощью браслета. Барскому не слишком нравилось находиться под постоянным контролем, но не может же всё в этой жизни оставаться безоблачным.

Дожидаться он предпочел снаружи. Некоторое время он провел в парке, посиживая на скамейках, прогуливаясь между соснами и дыша целительно чистым воздухом. Но памяти воздух не исцелял. Барского посещали разные мысли, в том числе ненужные. Например, он подумал, что в таком месте можно и умереть спокойно. Если избавиться от браслета, труп найдут не скоро, если вообще найдут. Кстати, можно всё подготовить заранее и обставить как исчезновение. Тогда, вероятно, обойдется без ямы в земле или урны с прахом. Без переоблачений, посмертного прихорашивания, перетаскивания тела, похорон, катафалков, прощаний, венков, свечек, панихид, лицемерных надгробных речей и запоздалых признаний в вечном уважении и дружбе, о которых при жизни даже не подозреваешь. А может, попросту вскрыть себе вены в кабинете? Но тогда эта гнида Розовский прибежит первым и займется некрофилией. Такому только дай дорваться до покойника с историей, и потом можешь сколько угодно кувыркаться в гробу – будет поздно. Нет, этого допустить нельзя. Только бесследное и окончательное исчезновение…

Барский вдруг поймал себя на том, что обдумывает всё это вполне серьезно, как программу действий, а не загул воображения, склонного к черному юмору. Хуже всего, что он ничего не почувствовал – ни страха, ни сожаления. Только гипнотизирующее притяжение последней тишины. Нельзя ему поддаваться. Оказывается, искушать можно и так. Тут дело в обрамлении: одно дело пустыня и Диавол с его штучками, другое – сосны, уходящие верхушками в глубокое синее небо, и мигание в вышине первых звезд, как маяков, обещающих безболезненный путь к гаваням вечного покоя…

Он с трудом стряхнул с себя наваждение. За этим не нужно было ехать сюда. Он мог найти сотни подобных мест, не ввязываясь в крысиные гонки с молодняком. А раз уж ввязался, придется пройти всю дистанцию до конца. И посмотрим, у кого крепче дыхалка.

* * *

Получив в свое распоряжение компьютер, он без внешних признаков нетерпения дождался, пока оба курьера свалят. Проводив взглядом красные задние огни микроавтобуса, умчавшегося по проспекту, Барский направился к столу и несколько минут сидел, стараясь до капли исчерпать предвкушение. Это был знаковый для него момент. Еще никто такого не делал. Всё, что было раньше – обкатка на условных персонажах, – не шло ни в какое сравнение с открывшимися здесь возможностями.

Он медленно вытащил из кармана кисет с табаком и принялся набивать трубку. Первое ароматное облако всплыло к потолку уже в почти полной темноте. Свет падал только от звезд снаружи и с экрана ноутбука. Барский достал флэш-накопитель и вставил его в порт. Среди приличного количества маскирующего материала он нашел самораскрывающийся файл под именем devil_junior и нажал клавишу «Enter».

Пока шла установка, он сидел и думал, что делал бы без компьютера. Или что будет делать, если эти пастухи из «команды» обнаружат софт и сочтут его недозволенным. А какого, собственно, хрена? Тогда и посмотрим.

Когда установка завершилась, он начал вводить исходные данные.

* * *

Программа была адаптирована одним старым приятелем Барского по его просьбе и для его же, Барского, специфических целей. Этот хороший приятель лет пятнадцать прожил в Кремниевой долине, где занимался разработкой программного обеспечения для аналитических подразделений ФБР и некоторых контролируемых этой конторой исследовательских организаций, но потерял работу, как он утверждал, в результате экономического кризиса и, как подозревал Барский, из-за ряда очень личных проблем.

Понятное дело, на родину этот незаменимый человек вернулся не пустым и, что самое приятное, умудрился не нарушить при этом ни одной статьи федерального законодательства. Если бы Барский знал, сколь многое можно спрятать в Сети, он бы сильно удивился. Но он был далек от этих игрищ, целиком поглощенный собственными – как ему казалось, гораздо более «человеческими».

В объяснения добросовестного приятеля он даже не пытался вникнуть – вся эта галиматья насчет «многофакторного анализа» и «нелинейных алгоритмов высокого уровня» была для него китайской грамотой. Его интересовал результат, который и впрямь оказался впечатляющим. К тому времени Барский уже осознавал, что вскоре превратится в анахронизм и останется без работы со своими безнадежно устаревшими методами «творчества», а после демонстрации возможностей программы его подозрения превратились в уверенность.

Эта не иначе как дьявольская штука творила иллюзорные реальности с бешеной продуктивностью и связностью, которые Барскому с его сгущавшимся на горизонте сознания маразмом даже не снились. Кроме того, готовый саморазвивающийся продукт идеально соответствовал запросам и требованиям нынешнего потребителя и без малейших проблем вписывался в любой контекст – от суперсовременного до ретроспективного или псевдо-исторического.

* * *

Он закончил ввод данных и активировал опцию «параллельная работа».

Теперь ему оставалось только ждать выработки первых «мотивирующих импульсов» для «креатур». И надеяться, что всё сопутствующее нейролингвистическое дерьмо проплывет мимо него, не затронув мозги. И ничего в них не сдвинув.