Варварино счастье. Том I

Ульяна теперь переживала не только за Гаврила. Ведь ее дочка Анна сейчас на территории, оккупированной фашистами. Ульяна ночами не могла заснуть, представляя самые страшные варианты развития событий. То ее дочку расстреляли, то она голодная, скрывается в лесу. Где сейчас ее Яков? Наверное, забрали на фронт. Как же Анюта там одна, ведь она еще совсем молоденькая!

А тут еще старшая дочка Антонина написала из Сталинска, что поступила на курсы медсестер. И как окончит их, а курсы будут продолжаться три месяца, ее отправят на фронт. К моменту отъезда на фронт дочка просила маму приехать, хоть попрощаются. Ведь не виделись уже почти два года.

Ульяна совсем расстроилась. Теперь, когда почти все деревенские мужчины ушли на фронт, работа не могла прекратиться, и делать ее приходилось женщинам. Непосильный труд, забирающий здоровье. Мужчин-трактористов, а в Лосихе таких набралось почти 30 человек, забрали в особую сибирскую дивизию, которую формировали в Оренбурге.

Деревня опустела. Еще не пришла ни одна похоронка, и почтальона теперь ждали, а боялись его появления еще сильней. Кто знает, с какой вестью он открывает калитку дома?

Бабы заглядывали в глаза почтальону, старались по взгляду понять, что несет он им. А почтальон, Еремей, инвалид с детства, был хромой, и без палочки ходить совсем не мог, он ковылял по деревне с опущенной головой и не поднимал ни на кого своих грустных глаз. Понимал чувства односельчан. Он и сам бы с великой радостью убежал на войну, да нога его больная, куда побежишь в бой, без палочки и с крылечка не спустишься…

С первой группой односельчан на фронт отправился и председатель колхоза Виктор Васильевич Юрин. На его место был назначен старший сын Степана Васильевича – Афанасий Степанович Пономарев. Вскоре пришла повестка Максиму, второму сыну Степана Васильевича. Максим был трактористом, его вместе со своим другом Никитой Мусатовым и другими парнями отправляли в Оренбург обучать вождению танков и хитростям военного дела. Самого Степана Васильевича не забрали на фронт по возрасту. Но он пришел в военкомат и попросился с сыном Максимом в танковую дивизию сибиряков. С Максимом вместе и проводила их Катерина Ивановна на фронт. Из ее семьи ушло на фронт сразу двое: муж и его младший сын. А осталась она с тремя малышами (рожденными в браке со Степаном) и с дочкой Степана – Августой. Ее дочка Настенька, ровесница Анны Дубравиной, уже не жила в Лосихе, уехала в Барнаул, где ей нравилось работать с детьми в детском садике. Катя не понимала, как теперь ей выживать с тремя подрастающими детками. На них нельзя еще было опереться.

Сестры поддерживали как могли друг друга, делить им теперь было нечего. О прошлом не поминали.

Кто старое помянет, тому глаз вон!

Жить было невыносимо тяжело. Первое – боль разлуки, страх за своих сыновей и мужей. А тут еще такая нагрузка. В деревне совсем не осталось трактористов. Новые трактора в колхоз уже не поступали. Снова лошадки начали использоваться во всех сельхозработах. Некоторые молодые женщины пошли на курсы трактористок. Обучал их там же, в деревне, Николай Павлович Берстенев, который на фронт уже не мог пойти, стар слишком, спина больная опять же, даже дома согнуться не дает. И решил он обучить женщин этой уж точно мужской профессии.

Вот так и жили. Все понимали, что на них в тылу ответственность не меньше, чем у их мужей и сыновей под огнем. В деревне хоть пули не свистят… Да и огороды у всех свои, картошки запасешь на зиму и уже нет голода. А надо ведь и для фронта выращивать продукцию.

Катя даже порадовалась, что их сына Афанасия назначили председателем колхоза «Путь к коммунизму». Думала, что хоть в какой-то степени ее семье будет легче пережить тяготы военного времени.

Борьба с голодом! Это не шутки. Люди готовы были делать все, что можно. На трудодни давалось все меньше пшеницы. Современному поколению будет даже непонятно, как можно сварить супчик из лебеды. А в деревне все умели это делать. У кого была корова, тот жил, не голодая. Но ведь женщине трудно даже сена заготовить для своей коровки. Поэтому были и такие семьи, где жили впроголодь. Тут надежда оставалась только на урожай со своего огорода.

Люди даже колоски после уборки пшеницы ходили на поля собирать.

Колоски оставались иногда на поле, в мирное время их склевывали птицы, а теперь людям это служило дополнительной пищей. Есть было нечего. Но попробуй пойти на поле и насобирать колосков. Если донесут в сельсовет или председателю колхоза, что кто-то собирал колоски, могли забрать из дома последнюю живность, могли даже в тюрьму посадить на несколько лет.

Поэтому люди даже по ночам по осенней стерне ходили полуобутые и наощупь искали на земле колоски. Иногда съедали пшеничку из колосков там же, на поле, чтобы если вдруг поймают на поле, то в карманах ничего нет. А желудок не проверишь! Часто народ уходил на поля далеко за деревню, за несколько километров, чтобы никто не увидел. У кого-то и обуви не было, приходилось ходить по жнивью босиком, так что ноги были в кровавых язвах.

Стоял прекрасный осенний денек, золотая осень. Еще не холодно, но солнце пригревает совсем слабо. Катя со своим старшеньким Васенькой в этот день решила сходить на дальние поля, за несколько километров от деревни, чтобы насобирать колосков. Дорога пустынна, идет бедная женщина задумавшись. Есть о чем думать, о чем горевать, о чем мечтать… Васятка отстал на несколько шагов, они не торопятся.

Вдруг Катя уловила какой-то шум, ей показалось, что их догоняет машина. И, хотя мать с сыном еще не ограбили «закрома» Родины, не успели насобирать колосков, Катя так испугалась и резко рванула в сторону от дороги и закричала:

– Сынок! Отойди в сторону! Машина!

– Какая машина, мам!

Катя оглянулась – никакой машины нет!

– Вася, а шум? Я же его слышала!

Мальчик глянул на маму, он нашел причину шума, расхохотался ужасно! Он даже свалился на придорожную, еще не увядшую, травку и так смеялся. Это было заразительно, Катя тоже расхохоталась… Она-то смеялась над тем, как сынишка смеялся… В конце концов она, вытирая слезы, все еще смеясь, спросила сына:

– А шум?

– Так это, мам, мои брезентовые брюки так громко шуршат. Когда я делаю маленький шаг, штанина об штанину задевает почти бесшумно. А тут я решил прибавить ходу, и брезент начал издавать звуки, как скрежет металла… Вот это штаны ты мне сшила!!

И они снова принялись хохотать!

Да уж… и смешно, и грустно! Голь на выдумку хитра! Нашла Катя куски брезента, которые до войны лежали на чердаке, и нашила штанов детям. Тепло хотя бы! Но тайно в таких штанах никуда не проберешься!

Пришли наши путешественники на самое дальнее от деревни поле, насобирали колосков, сложили их в мешочек и затемно пошли домой. Эта работа была настолько важна, от колосков зависела порой сама жизнь. Хлеб из колосков пекли с добавлением травы. Все, что не ядовито, то автоматически считается уже съедобным.

Было уже довольно поздно, в деревне в такой час все находятся дома, и чужие люди тем более здесь не должны быть. Потихоньку Катя с сыном, даже не переговариваясь, как шпионы крались к своему дому. Вдруг рядом с их калиткой к ним навстречу резко вышли из темноты двое мужчин.

– Стойте! Покажите, что в руках!

Один из мужчин выхватил из рук Кати мешочек, в котором было граммов 400 пшеницы, которую они уже отшелушили от колосьев. Легко двум здоровым мужчинам справляться со слабой женщиной, которая целый день с ребенком ходила по полю, собирая зерна пшенички, чтобы накормить своих детей. Привели Катю с сыном в сельский Совет, сходили за председателем, чтобы оформить воровство государственной собственности.

Оказалось это были люди незнакомые, из района. Их работа была на том и построена, чтобы не допускать сбора колосков на полях. Видно, опыт у этих молодчиков уже был богатый: вычислили, что люди шли с поля. Акт был составлен. Пшеница конфискована. И виновников отпустили домой.

Катерина Ивановна даже не могла представить, что это вызовет такой резонанс. А как же! Мать председателя колхоза и ворует на полях пшеницу! На следующий день утречком прибежал Афанасий Степанович – председатель колхоза и коротко сказал:

– Чтобы тебя, мама, не посадили в тюрьму, сегодня же сама, добровольно отведи свою корову Малышку на колхозную ферму! Если ты этого не сделаешь, посадить могут и тебя, и меня. А как вся семья без нас останется, они тогда совсем будут без защиты. Помрут с голоду…

Катя без чувств упала на пол. Придя в себя, она увидела Афанасия, стоящего перед ней на коленях. Она попыталась подняться, но сил не было.

– Мама, я тебя прошу, сделай так, как я сказал. Только так мы можем спасти свою семью. Закон войны не пощадит никого… – И ушел.

Какими словами описать то, Катя подоила последний раз свою Малышку, обвязала веревкой ее рога и повела на скотный двор. Корова упиралась, она не понимала, куда ее могут вести в этот период, когда уже и травы-то не было.

Слезы душили женщину, у которой дома было четверо детей, а ее муж-защитник Степанушка, ее любимый муж, с сыном были на фронте. И он не мог ей сейчас помочь.

Ее успокаивало лишь одно. У Ульяны еще была корова, и они поделятся, не дадут семьям голодать. Да и от Малышки осталась телочка, она уже на следующее лето может огуляться и меньше чем через пару лет у нее снова будет коровка. Но как выжить до своего молочка еще полтора года?!

Ее муж Степан Васильевич с Максимом служили в одной дивизии и даже были в одном экипаже.

Катя получила от них два письма всего, и вот уже месяц они молчали. Она понимала, что причин может быть только две: письмо в пути и она его получит, и – она никогда больше не получит письма от своих родных мужчин, но почтальон ее найдет с чужим конвертом, в котором горе. Во второй вариант она старалась не вникать, и отталкивала от себя эти мысли.

Бои шли под Москвой, шел самый страшный декабрь, когда решалась судьба всего советского народа.

Глава 20. Новая потеря Ульяны

Зима с 1941 на 1942 год была необычайно суровой. Морозы были ужасными. Ночью то и дело слышался на улице треск. Это было не что-то мистическое. Дома в деревне были у всех рубленые, из дерева. В самые сильные морозы, видно, трескались круглые бревна, из которых строили дома, поэтому и дома-то имели часто потрескавшиеся бревна.

Ульяна каждую минуту думала обо всех своих близких: как ее муженек, не виделись так давно! А от Анны с начала войны нет ни одного письма. Только сердцем верила, что дочка жива, но почтальон обходил ее дом стороной, пряча глаза.

Дочка Тонечка вот через месяц должна будет отправиться на фронт. Уже скоро закончится ее учеба на курсах медсестер. Мать должна проводить дочку на фронт, дать ей иконку – материнское благословение, только бы была жива!

От мужа она получила всего одно письмо. Его он написал еще по дороге на фронт. Уля обливает это письмо слезами каждый вечер. Химический карандаш растворился и от слез уже не мог сохранить буквы. Уля помнит в этом письме каждое слово. И вот она мысленно в сотый раз повторяет весь текст письма от первого и до последнего слова:

«Здравствуй, моя дорогая и любимая жена Уленька! Едем в теплушке вместе с нашими всеми лосихинцами. Все, кто со мной уходил из дома, все тут. Пока нас не разделили. Всего неделя прошла, как я расстался с тобой, а кажется, что ты провожала меня из дома уже несколько лет назад. Я очень скучаю по тебе.

Не знаю, что там случится дальше, ты только помни, что ты для меня – единственная и самая любимая женщина в мире. Уля, вернусь, буду любить тебя и беречь еще сильнее. Что бы ни случилось, я люблю тебя! Ты только дождись меня. Поцелуй за меня детей и Васильевну. Целую много-много раз! Твой муж Гаврил.

Да, и скажи маме, что письмо написал одно на вас двоих. Пусть не обижается, Я ее тоже очень люблю. Когда вернусь, соберу вас всех, моих любимых и ненаглядных, под одну крышу, в один дом»

Для Ули теперь это письмо, залитое ее слезами, в котором уже невозможно разобрать ни одно слово, было ценно уже тем, что Гаврил держал его в руках и касался этого листка бумаги. И она держала это письмо, свернутое в треугольничек, у себя под подушкой.

В самые холодные январские дни, когда без дела и на улицу-то выходить не хочется, Уля вдруг увидела почтальона Еремея, ковыляющего с палочкой к ее дому. Сердце ее замерло. Только не это! И тут же мысль, подожди, Ульяна, не паникуй, вдруг от Анютки письмо….

Почтальон молча, не поднимая глаз, достал из сумки письмо. Ульяна все поняла. Вместо обычных солдатских треугольников это было письмо в почтовом конверте и с каким-то штампом. Глаза ее остановились на конверте, она не могла ни пошевелиться, ни сказать какие-то слова. Почтальон прошел мимо нее вглубь комнаты, положил письмо на стол, подошел к Ульяне, прижал ее к себе, постоял так несколько секунд. Потом выскочил из дома настолько быстро, насколько мог. И поковылял дальше.

В письме было сказано, что ее муж Титов Гаврил Дементьевич считается без вести пропавшим.

Это случилось 13 декабря 1941 года под Москвой. И добавлена приписка, что в этих случаях люди не считаются погибшими. При появлении какой-либо информации о местонахождении Титова Г. Д. его семья будет извещена дополнительно.

В письмо была вложена информация одного из бойцов, который был в составе группы. Это была копия краткого отчета о выполнении задания на имя командира. Вот что там было написано:

Группа имела задание проследить получение фашистами трех железнодорожных составов с танками и зенитными орудиями для похода на Москву. В ходе операции произошло столкновение с вражескими силами, был ранено двое и убит один. А боец Титов исчез. Командир группы допускает возможность утечки информации, иначе как же фашисты их поджидали в том месте, где они должны были наблюдать за распределением военной техники. Ведь следующим этапом задания группы был взрыв эшелонов с танками, а фашисты уже находились в засаде в том месте, куда направлялась группа.

Ульяна просто как стояла с письмом в руке, так и упала на пол. Как сквозь сон она слышала, как хлопотали над ней, пытаясь привести ее в чувство Васильевна и мальчишки. Еще больнее ей стало от того, что Гаврил исчез бесследно как раз в день ее рождения. И она снова потеряла сознание.

Ульяна понимала, что исчезнуть на войне можно только по причине взятия в плен. Может, фашисты хотели взять «языка»….

Неделю ее оберегали дети и Васильевна, кто-то был рядом с ней постоянно. Ульяна была в горячке. Высокая температура, поднявшаяся непонятно по какой причине, отняла у Ульяны последние силы. Она даже с кровати встать не могла… Только на минутку забывшись, она открывала глаза и сразу в памяти всплывало письмо со штампом. Матери Гаврила передали такое же письмо, она тут же приползла к Ульяне и тоже не отходила от невестки ни на шаг. Бедная старушка понимала, что Ульяна – единственный человек, который после сына ей был близок. И она помнила, что сын писал в своем единственном письме Ульяне, что когда он вернется, они будут жить все вместе. Уля прочитывала письмо от Гаврила своей свекрови много-много раз… А теперь все, она потеряла единственного сына… Как это произошло, теперь Гаврил для всех исчез. Где же он теперь, ранен или уже погиб?

Старушка залилась горькими слезами и сказала Ульяне:

– Не придется нам, дочка, теперь никогда пожить вместе в одном доме. Умру в одиночестве. Больше у меня никого нет. Только ты и осталась.

Ульяна лежала неподвижно, как бы в забытьи, без сознания…. Но она хорошо услышала слова свекрови. Приподняла голову с подушки, протянула руку к свекрови и сказала: Татьяна Петровна, переходите к нам, места всем хватит. Мы – одна семья и не надо нам разлучаться. Гаврик не погиб. Он будет стремиться к нам.

С этого дня Уля стала понемногу вставать, словно заново училась ходить. За ней ухаживали все наперебой, старались лучший кусочек положить перед Ульяной. Она не могла ни есть, ни пить. Свекровь пришла к ним на следующий день после разговора с Ульяной. Так она и Васильевна прожили в доме Ульяны до конца жизни. Никто не был обижен. Все делили поровну: и радость, и горе….

Плохо только то, что радостных событий не поступало. А река горя разлилась как в половодье. Немного оправившись от болезни, Ульяна спрятала два письма за иконами на божничке. Первое и последнее – это все, что осталось от дорогого ей человека.

Хотя Ульяна в душе не соглашалась с письмом, она понимала, что с Гаврилом случилась беда, просто так подобные письма не рассылают. Значит, могла быть гибель любимого мужчины, но сердечко подсовывало ей мысли, не верь, он живой, живой… Что с этим делать, Ульяна не знала. И как бы ни было горько, она зажигала свечку не за упокой раба божьего Гаврила, а за здравие. Сердце, оно все чувствует…

Собралась Ульяна провожать дочку Антонину на фронт. Примерно в середине февраля заканчивалась учеба на курсах медицинских сестер. Надо успеть проводить дочку.

Каких трудов стоило ей только добраться до Сталинска! Ведь до станции надо идти пешком. Путь немалый – тридцать пять километров надо пройти пешком. Сил не было. Ульяна просто шла тихим прогулочным шагом, быстрее не могла… Одолела эту дорогу за два дня, на ночь остановилась у знакомых в промежуточном селе Каркавино.

В городе с большим трудом добралась до Сосновки – пригорода Сталинска, где жила ее сестра Марья Ивановна со своей семьей. Когда Ульяна вошла в дом к сестре, у той от удивления выпала чашка из рук.

– Уля, как ты быстро приехала… Кто тебе сказал? Еще даже телеграммы не отправляли никому.

Ну, где же взять силы, чтобы это пережить. Что-то с дочкой?… Какие телеграммы? И почему много телеграмм, что со всеми случилось?…

Уля упала в обморок. Тело не слушалось ее, она не могла пошевельнуть ни рукой, ни ногой… А мозг работал четко: что могло случиться, ведь курсы еще не закончены. Жива ли Тоня?

Ульяна смогла только спросить:

– Маня, она жива?

– Жива, жива, только в госпитале сейчас…

– Надо ехать туда.

Но сил уже не осталось ни на поездку, ни на что другое. Она еще не поняла, что произошло с дочерью. Вечером приехали все старшие дети Тимофей, Гаврил и Маша. Они и рассказали подробно, что произошло. Произошла диверсия на металлургическом комбинате, в столовой подавали отравленную еду. Это был натуральный теракт. А группа девушек с курсов медсестер питались в этой же столовой комбината. Отравлены были около тысячи человек. Антонина тоже получила ядовитую пищу.

Сотни людей скончались. Из группы девушек, где училась Антонина, остались в живых только трое.

Так уж устроены российские женщины. Когда наступает тяжелый момент в жизни, они как никто другой способны концентрировать свои усилия, помогать близким. Мозг мобилизует организм. Все внимание дочке. Ульяна не отходила от постели дочери. Все процедуры по очищению организма от ядов проведены, теперь дочка лежала как мертвая. Она не могла пошевелить даже пальцем. Питье в желудок подавали по трубочке. Ульяна и сама была почти в таком же состоянии как дочка, но сна она лишилась, не могла даже на минутку уснуть. Сидела на полу рядом с кроватью и держала дочку за руку.

Прошло пять дней… Антонина открыла глаза. Она даже не поняла, где она находится и почему рядом с ней мама. Тоня была очень сильной и здоровой девушкой, с хорошими генами во многих поколениях, только это и спасло ее. И фактор времени. Быстрая доставка в больницу и помощь начала оказываться в течение минут пятнадцати. Девушка выжила. А каковы будут последствия, покажет время.

Вышла Тоня из больницы, лицо синевато-зеленого цвета. Нос заострился. Похудевшая. Можно сказать, похожая на скелет, обтянутый кожей. Но хорошо уже то, что осталась жива.

О фронте уже не было речи. Работать осталась на прежней своей работе, в цехе связи комбината.

Питание должно быть лояльным, желудок подорван. А в военное время о каком диетическом питании можно было говорить? Кроме того, девушку огорошили врачи заявлением, что она никогда не сможет родить, таковы последствия отравления. Девушка не хотела умирать, цели ее жизни были светлыми и радостными. Она мечтала учиться, получить самое высокое образование, какое вообще возможно. И если не будет своих детей, она возьмет нескольких детей, осиротевших в эту войну. Она уже видела таких детей. Их эвакуировали с Украины и Белоруссии.

Через неделю Ульяна отправилась домой. Опустошение в душе, сил не хватало на работу. Наконец, к зиме 1942 года пришло письмо из Украины от Анны. Письмо в пути находилось почти четыре месяца. Но, слава Богу, дошло.

Глава 21. Жизнь Анны в оккупации

Анна уже больше года жила на родине своего мужа Якова – в селе Балты, недалеко от города Одесса, того самого города, о котором так мечтала ее сестра Антонина. Тонечка так и не увидела этот город, а Анна даже несколько раз с мужем выезжала туда, и он ей показался самым прекрасным из городов, которые она видела. А никаких других городов она по сути и не видела еще! Только те, что видела из окна вагона, когда ехала с мужем на его Родину, в Украину.

Природа Украины невероятно красива. В отличие от Сибири, где дома все были срублены из дерева, из круглых бревен, где не росли фруктовые деревья, украинские села были настолько живописны, избы побелены, разукрашены разноцветными ставнями, все утопает в садах. Столько фруктов! Анну мог понять только такой же человек, как и она сама, не видевший в своем саду яблони, никогда прежде не срывавший румяное яблочко с ветки. Не видела она и виноградников. Ей казалось, что по сравнению с сибирским климатом, холодным и суровым, украинские села были как игрушечные, домики беленькие, в зелени садов…

У Якова был свой маленький домик, оставшийся ему от его любимой бабушки. Она умерла в тот год, когда Яша работал в Сибири, откуда он привез самую красивую и добрую девушку на свете – свою Анюту. Яков жалел лишь об одном, что бабушка не успела пожить с ними, и, может быть, они смогли бы своей любовью и заботой продлить ей жизнь. Домик был маленький, там было две комнатки.

Трудолюбивая девушка сразу пришлась по душе всей родне Якова. Анюта так уютно обустроила свой домик, все там было сделано ее руками. Она сшила занавесочки на окна, связала кружевные цветочки и обрамила ими занавески. Кружевная скатерть лежала на столе, на котором не было дорогих и редких яств, а была простая сельская еда, но в доме была атмосфера нежности, бережного отношения друг к другу…. Любовь – такая вещь! Либо она есть, либо ее нет…

Она только тут и оценила, как это приятно, когда ты для мужа самая красивая, умная и вообще, Яков хвалил ее за все пустяки. Все, что бы только ни сделала Анюта, находило в его душе отклик.

Каждый вечер она ждала мужа, сердечко ее волновалось, как тогда, когда он принес ей букет полевых цветов и несколько васильков поднес к ее лицу, сравнив васильки с цветом ее глаз… Потом прочел стих, который посвятил ей. Она поняла, что слова подобранные в рифму, так много сказали о его чувствах, что она тогда смутилась и убежала.

Яша всегда ей говорил, обнимая ее:

– Анюта, моя любимая, ты меня не стесняйся! Разреши мне доказывать любовь каждым моим словом, делом! Мне нравится каждый твой жест, улыбка… Какая ты у меня!!Солнышко мое!

Летом Анна с мужем частенько ужинали и проводили весь вечер в своем саду, под вишней, которая росла почти рядом с крылечком.

Как принято в украинских селах, в саду, под деревьями ставили деревянный топчан, столик, лавки. Была небольшая печурка для того, чтобы приготовить на огне супчик или испечь на угольках картошку. И вот там Яков с Анютой любили проводить летние вечера, а иногда и оставались спать на топчане под вишневым деревом. Обнявшись, они смотрели на звезды, мечтали, им было необыкновенно хорошо вдвоем. Любовь пришла и поселилась в их доме!…

Постепенно они с мужем обзавелись хозяйством, и жизнь казалась им такой счастливой. В хозяйстве уже появилась корова, бегал поросеночек, по утрам их будил петух Маркел….От этого Маркела спасения не было. Если в кормушке у кур не было еды или водички, и его курочки нуждались хоть в чем-то, он запрыгивал с улицы на оконные отливы, долбил клювом оконное стекло, как бы напоминая хозяевам об их обязанностях. Мог клевать за ноги хозяев, когда они вместо того, чтобы принести корм, шли, например, чтобы собрать из гнездышек свеженькие яйца. Короче, руководителем в хозяйстве был Маркел, а не хозяева!

Их радости не было конца, когда Анна поняла, что беременна. Она даже и сама не понимала, что случилось, почему ей вдруг захотелось среди ночи соленого сала, потом меда. А утром она искала соленые огурчики в подвале. Яков смеялся… Он-то уже понял, что будет у них скоро первенец. Теперь Яков еще больше старался оберегать свою любимую жену от всякой тяжелой работы. К колодцу – сам, корову подоить – сам.

Было бы не совсем справедливым, если сказать, что война началась внезапно. Слухов было много, но никто реально не верил, что фашистская Германия могла напасть, ведь был заключен мирный договор между Советским Союзом и Германией. Ведь только сейчас начали люди жить более – менее благополучно. Радовались жизни, рожали детей…