bannerbanner
Берцик. Новая жизнь
Берцик. Новая жизнь

Полная версия

Берцик. Новая жизнь

Язык: Русский
Год издания: 2016
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 6

Берцик. Новая жизнь

Татьяна Доброхотова

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далеком отголоске,

Что случится на моем веку

Борис Пастернак. Гамлет.

© Татьяна Доброхотова, 2016

© Дарья Кагарлицкая, дизайн обложки, 2016


Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Без себя

Глава 1

Сознание возвращалось медленно, капля за каплей, просачиваясь сквозь окружающую безразмерную, бескрайнюю пустоту. Вернее, не сознание, а только ощущение, представление о себе самом. Он человек, ему больно, неприятно и неудобно. Где-то лежит. Под ним мокрая неровная жесткая поверхность. Слышны какие-то равномерные звуки. Похоже, это плещется вода. Вроде, совсем рядом, близко.

Так постепенно внутри оформлялся, всплывал на поверхность первый вопрос, только он еще не знал, кому его задать. Где я? Ответа не было. Он явно не знал его. Наверное, с ним что-то случилось, непонятное, необычное, только не удается вспомнить, что именно. Откуда он здесь взялся?

Мерное течение мыслей было нарушено внезапно. Ужасом, нахлынувшим, затопившим все клеточки мозга. Кто я? Порывшись внутри, дойдя до самых дальних границ себя, ответа человек не обнаружил. Он не знает. Неприятное открытие ошеломило, тут же отозвалось страхом, паническим, с которым трудно справится. Так не бывает. Не может быть! Себя помнишь всегда.

Он попытался отвлечься от темного, вязкого, страшного, не позволяющего пробиться сквозь собственную структуру, прогнать страх. Усилием воли переключился на первый, очень важный сейчас вопрос. Где? Чтобы узнать, надо обязательно что-то сделать, немедленно, сейчас.

С трудом открыл глаза, сразу заломившие от яркого дневного света, но почти ничего не увидел. Среди густо-зеленых травинок лазил почему-то показавшийся огромным, как в мультфильме, муравей. Он где-то лежит. Где-то, где есть земля, трава и муравьи. Это хорошо. Значит, жив. И уже что-то узнал о себе.

Еще пара минут ушли, чтобы сообразить, какое движение должно стать следующим. Наконец, собрал в одно все имеющиеся силы, сел. Тело пронзило такой острой болью, что он чуть опять не потерял сознание. Болело везде, он сам стал болью, сквозь которую уже не ощущал своего собственного тела. Он подождал, немного передохнул. Боль не ушла, но сделалась уже не такой пронзительной, немного отступила. Можно стало оглядеться по сторонам. Аккуратно, стараясь почти не двигаться, он посмотрел вокруг.

Прямо перед ним была река. Совсем не широкая, мутная. Вода серо-бежевая, непрозрачная, но с бурным, местами закручивающимся в воронкообразные водовороты, течением. По берегам виднелись узкие полоски травы с чахлым, низкорослым кустарником, сухим, почти без листьев. С ярко-синего неба светило неправдоподобно огромное солнце, быстро высушивая изорванную мокрую одежду на нем.

А вокруг: впереди, справа и слева, высились угрюмые, цвета земли или песка, горы. Они были везде, местами почти вплотную подступая к реке. Кроме них вокруг ничего не было. Горы? Почему он тут? Открывшийся суровый вид ничего не сказал его сердцу. Он ничего не знает о горах. Или тоже не помнит? Как не помнит почти ничего. По-прежнему не понимал он, где и как очутился, и какие действия надо совершать дальше.

Под самым боком плещется речная вода. Это не дело. Он такой слабый сейчас, если потеряет сознание – может захлебнуться. Попробовал отползти подальше, выбраться из воды. Но вернулась боль, и он оставил свои попытки. Просто опять лег и стал ждать, что будет с ним дальше. Сам он сейчас ничем не мог помочь себе.

Лежал он долго, несколько раз засыпая и просыпаясь опять. Или так ему только казалось, среди того непонятного, чужого, что обступало его. Но вот что-то изменилось. Позади него явно появились люди. Он слышал, как они разговаривают между собой, но не понимал о чем. Речь отрывистая, гортанная, слова звучали непривычно для него: резко и жестко, словно кто-то кидал камни, и они сталкивались друг с другом, перекатывались, с громкими, щелкающими звуками. Но вот темп разговора ускорился. Он уловил в чужих голосах удивление, непонимание. Наверное, они увидели его. Может, помогут.

К нему подбежали двое мужчин. Оба бородаты, одеты в странную одежду. Головы замотаны платками, халаты. Он явно где-то на Востоке. Но как оказался здесь, почему и зачем? Отчаянно жестикулируя, незнакомцы, видимо, обратились с вопросами. Но он только отрицательно покачал головой, не понял ни слова. Догадались об этом и его собеседники. Посовещавшись между собой, подошли к нему с двух сторон, аккуратно поддерживая, попытались вытащить из воды. Но даже их бережных усилий оказалось достаточно, чтобы боль опять утащила его туда, откуда он так недавно вернулся. Все померкло вокруг, и он снова провалился в забытье.

В себя он вернулся уже в другом месте. Опять лежал, но теперь уже на кровати, правда узкой и неудобной, заправленной стареньким, но чистым постельным бельем. Комната оказалась большая, но какая-то странная. Стены, похоже, были сделаны из камня, а вместо пола – просто хорошо утоптанная земля. Легкие занавеси прикрывали оконный проем без рамы. Койка его стояла у окна, и он опять увидел горы, до которых, казалось, можно дотянуться, так близко.

Он попытался повернуться, чтобы лучше рассмотреть помещение. Что-то мешало ему, сковывая движения. Правая нога оказалась загипсованной, грудную клетку стягивала жесткая повязка. В комнате стояли еще шесть кроватей. Три из них пустовали, там не было даже матрасов, только голые металлические сетки с пружинами. Остальные были заняты. Напротив него кто-то шумно храпел, плотно завернувшись в легкое покрывало. Рядом кровать была разобрана, но там никого не было, вероятно, хозяин куда-то отошел.

Похоже на больницу. Что же все-таки случилось, почему он чувствует себя так, будто только что недавно родился, там, у реки, ничего не зная о том, каким был до этого? Он видел перед собою бедную внутренность больничной палаты, но не мог бы сказать это словами, он узнавал каждый предмет и откуда-то знал, что он собой представляет, но внутри отсутствовало что-то важное, основополагающее, что и делает человека человеком – он словно был нем там, внутри, не зная названий того, что его окружает, а только видя и ощущая все, что находилось рядом с ним. И себя самого он чувствовал словно как-то опосредованно, человеком, телом, физиологической конструкцией, но не личностью, индивидуальностью, как, он догадывался, было раньше, или должно было быть. Впечатление от дискомфорта, вызванного таким непривычным самоощущением, а точнее, его отсутствием, так напугало его, что он чуть в голос не закричал, в слабой надежде на то, что хотя бы криком ему удастся вернуть то непонятное, что, он точно чувствовал, сейчас утрачено внутри него.

Сидящий на соседней с ним койке старик в странных полотняных брюках и свободной без воротника рубашке ниже колен, заметив, что он открыл глаза и заворочался, мигом подскочил к нему и стал о чем-то спрашивать все на том же, совершенно чужом языке. Убедившись, что его не понимают, сосед выскользнул за дверь, скоро вернувшись в сопровождении молодого мужчины в белом халате. Лицо у того было красивое, смуглое, доброжелательное. Доктор тоже попытался задать какие-то вопросы. По тому, как менялась его артикуляция и произношение, он понял, что врач обращается к нему на разных языках. Но ни одного из них, увы, не понял. Страшная мысль о том, что он немой, или просто не знает человеческой речи, продолжала парализовать сознание, но он пытался отгонять ее, утешая себя тем, что, вроде, кроме слов, понимает и оценивает все вокруг себя правильно, просто с ним что-то произошло, случилось, пока еще неизвестное ему.

В основном при помощи жестов, доктор объяснил, что у него сломана правая нога и несколько ребер, но все это не так уж страшно, скоро выздоровеет. После ухода врача он сразу заснул, утомленный общением.

В следующий раз проснулся вечером. Солнце в окне уже закатывалось, не светило так ярко как днем, горы казались более угрюмыми и молчаливыми, от них тянулись длинные тени, воздух чуть посвежел. Повернувшись в сторону комнаты, он увидел, что его соседи по больнице, расстелив на полу коврики, тихо молятся. Мусульмане, понял он. Интересно, вот факт откуда-то понятный. Это знание пришло как-то спокойно и естественно. Похоже, он знает это давно. Обрадовавшись, попытался заглянуть вглубь себя, чтобы также легко вспомнить что-нибудь еще. Но нет, эта дверь по-прежнему оказалась запертой. Ничего внутри него не изменилось, там также, вместо знаний о себе, царила полная и беспросветная пустота. Отчего, почему он ничего не может вспомнить? Но ответа по-прежнему не было. Оставалось только смириться.

На ужин соседи принесли ему что-то вроде каши, но непривычную по вкусу, острую и соленую, сваренную с обилием специй, еще простоквашу и хлеб. Только увидев еду, он понял, что голоден и с удовольствием съел все. Его соседи относились к нему дружелюбно, пытались помочь и развлечь, но чувствовал он в их поведении какое-то любопытство и отстраненность, как к существу чужому и непонятному. Да, он явно находится не там, где всегда, и не среди тех, кто близок ему. Но где же то место, которое положено ему? И как получилось так, что он оказался здесь, ничего не зная о том, что все люди знают о себе?

Следующие три дня он уже не спал днем. Силы постепенно возвращались. Ежедневно заходил доктор, давая понять, что выздоровление идет успешно. Однако в голове ничего не прояснялось. Он все также не знал кто он, откуда и как его зовут. В зеркале на него глядел мужчина лет сорока, с совсем темными волосами и щетиной, почти такого же цвета, как и у всех мужчин, виденных им тут. Но глаза были яркие, зеленые, а кожа бледная, совсем светлая, еще не тронутая загаром. Рост у него оказался высокий, он был значительно выше и доктора, и его соседей по палате. Этим он тоже отличался от них. Его все время волновал вопрос о том, что именно он знает, в противовес тому, что не знает о себе. Мысленно он часто устраивал себе экзамены и тесты, стараясь хотя бы в чем-то докопаться до себя. Так вот, он точно знал, что землю населяют разные люди, различающиеся не только языками, но и внешностью. Раз он не похож на тех, кто сейчас здесь, рядом с ним, значит, он родился где-то в другом месте, среди людей, похожих на него внешне и внутренне. Только где находится то место – об этом он не имел ни малейшего представления.

Сначала жестами, а потом даже заучив некоторые слова, у своих соседей он выяснил, что пребывает в больнице маленькой, спрятанной среди гор деревушки. Но ему так и не удалось понять самого главного, что это за страна. Соседи называли ее по-своему, на своем языке, и название ничего не сказало ему. Он подумал, что может, вообще не знает такой страны, или забыл. Мысленно погоняв себя по географии, убедился, что приблизительные представления о мире имеет. Правда, и это упражнение ничуть не помогло ему приблизиться к ответу, откуда родом он сам.

Часто он теперь думал о том, что будет делать дальше, когда переломы срастутся, но ничего толкового ему в мысли не приходило. В голову лезли всякие, видимо слышанные когда-то или прочитанные в книгах, истории про тех, кто, выйдя из дома, пропал и никогда не вернулся, про существующее, якобы, еще на Востоке рабство, куда угоняют сильных работоспособных мужчин. Умом он понимал, что эти сказки, скорее всего, к его нынешнему положению никакого отношения не имеют. Но расшатанные непонятной ситуацией нервы давали себя почувствовать. Чем он займется, когда выздоровеет? Куда направится и как? При нем не было ни одного документа. Даже одежда, в которой он был одет сейчас – не его, дали в больнице. Эти мысли тревожили, мучили, не давали спать по ночам.


Шел четвертый день его пребывания в деревне. Он уже приноровился к графику жизни в их комнате и с нетерпением ждал прихода врача, чтобы спросить у него, когда можно будет снять давящую, мешающую дышать повязку. Наконец, кто-то отодвинул полог, прикрывающий вход. Но это оказался не доктор. Все, кого он уже видел здесь, были одеты по-восточному: в странных головных уборах, длинных полотняных рубашках-халатах, свободных брюках.

Мужчина, вошедший в комнату, выглядел по-другому. Высокого роста и очень плотный, со светлыми кудрявыми волосами, чисто выбритым лицом. Одет он был в джинсы с кроссовками и яркую майку. Остановившись в проходе между кроватями, сложил руки в традиционном жесте восточного приветствия. Трое больных ответили ему и что-то быстро заговорили, указывая на койку возле окна.

Визитер устроился в ногах кровати. Какое-то время они внимательно рассматривали друг друга. Наконец, гость протянул для пожатия руку, представился:

– Штефан.

Что-то на мгновение искрой промелькнуло в голове и растаяло. Имя оказалось знакомым, в отличие от имен других больных и врача, которые он с трудом заучивал.

– Понимаешь меня? – опять обратился к нему Штефан.

Он понимал, и это показалось счастьем. И даже смог ответить.

– Да, но это не мой родной язык, я знаю, чувствую. На каком мы говорим?

– Это английский. Расскажи мне о себе. Как тебя зовут, откуда ты? Как оказался тут?

– Я не могу. Ничего не помню о себе. Ничего.

– Да, история. А ты не выдумываешь? Может, не хочешь говорить, скрываешься?

– Нет, я не вру. Пожалуйста, поверь мне. Я ничего не знаю. Мне и самому страшно. Помню только, как пришел в себя на берегу реки.

– Кто же ты такой? По-английски говоришь с акцентом. Но вроде европеец. Внешне похож на грека или испанца. Что же нам с тобой делать?

– А где я?

– В смысле?

– Что это за страна?

– Ты и этого до сих пор не знаешь? Мы в Афганистане. Тебя нашли на берегу и притащили сюда, в больницу. Вся деревня только о тебе и говорит, ты теперь у них первая местная достопримечательность.

Афганистан… Это слово совсем ничего не напомнило ему. Нет, конечно, он знал, что есть такая страна. Но что делает здесь он сам, как оказался, и откуда, этого понять все еще никак не получалось.

– А ты сам кто? Откуда? Твое имя кажется мне знакомым.

– Я из Польши, – и дальше Штефан перешел на свой родной язык.

– Я понимаю тебя!!! Ты рассказываешь, что вы снимаете документальный фильм недалеко отсюда, вас четверо. Вчера кто-то из местных рассказал тебе обо мне, что меня нашли у реки, и никто в деревне не может понять, кто я такой. Тебе стало интересно, и ты приехал посмотреть и проведать.

– Понимаешь? Ты понимаешь меня? Значит, мы с тобой соотечественники? Ты это хочешь сказать? Но отвечаешь-то ты мне по-английски. Попробуй тогда перейти на польский.

– Знаешь, я не могу, не получается.

– Странно. Я не врач, и вообще не специалист. Но на родном языке, думаю, заговорить ты бы смог. Ты вон и на английском нормально чешешь. Может, твой родной язык просто похож на польский? Значит, возможно, ты тоже из Восточной Европы, раз понимаешь. Серб? Русский? Украинец?

– Не знаю. Ничего не получается.

– Ладно, я хочу сказать, мы поможем тебе. Здесь глушь, европейцев нет, одному тебе будет трудно. Выздоравливай. Мы тут, недалеко, в двухстах километрах от тебя, будем навещать. Пробудем здесь еще два месяца, попробуем что-нибудь сделать, чтобы ты мог улететь с нами. Ну, поправляйся, еще увидимся. Поехал я, пока светло.

Встреча со Штефаном ободрила и взволновала его. В голове постоянно крутилась какая-то мысль, какое-то никак не уловимое воспоминание. Что-то одновременно притягивало и отталкивало. Почему он все понимал, но ответить не мог? В этом крылась какая-то тайна. Впрочем, все его теперешнее существование и являлось одной большой загадкой. По крайней мере, для него.

Шли дни. Он чувствовал себя все лучше и лучше. Повязку с ребер сняли, но двигался еще аккуратно, стараясь ничем не повредить недавние травмы. Насидевшись внутри помещения, теперь он радовался возможности при помощи костылей выходить на улицу. Удивительные, явно невиданные никогда прежде картины открывались перед ним, чтобы навечно врезаться в память.

Деревня представляла собой несколько коротких рядов безликих, однотонных домиков из глиняных кирпичей с оконными проемами без стекол. Место, где располагалась больница, было чем-то вроде площади, правда крошечной, с кляксами вытоптанной почти травы. Потом уже, когда он начал отходить дальше, он увидел еще несколько лачуг. Сложены из камней были только одна или две стены, другими служили скалы или огромные валуны. Вдоль строений выкопаны арыки, на дне плещется желтоватая, мутная вода.

Везде по улицам, между домами бродят лохматые пыльные овцы, спокойно гуляющие сами без всякого присмотра. Вдали, на склонах гор, видны пасущиеся большие отары.

Палящее, иссушившее все вокруг солнце. От такой жары все краски вокруг выцветают, кажутся тусклыми и линялыми. Сухая, потрескавшаяся от зноя, земля. Нога по щиколотку утопает в пыли. Редкие машины, проносящиеся по дороге, издали похожи на огромный, сам собой движущийся столб пыли. В обычные дни еле заметный ветерок появляется только вечером. Многие жители деревни спят на своих крышах, чтобы воспользоваться относительной ночной прохладой. Еще хуже становится, когда начинает с гор дуть ветер. Свежесть он не приносит, но пыль тогда поднимается в воздух, и целыми днями она повсюду, от нее некуда деться, противным хрустом скрипит на зубах.

Восточные мужчины, красивые какой-то мрачной, демонической красотой, в экзотических одеждах, с замедленными, плавными движениями. Женщины, закутанные в платки или покрывала, скромно прикрывающие лица от любопытных взглядов. Очаровательные, словно с картин, дети с огромными, темными как ночь глазами. Все эти пейзажи вызывали впечатление ирреальности, сказки. Деревня была окружена виноградниками и гранатовыми деревьями, больше вокруг ничего не было, кроме мрачных коричневых гор. Казалось, он остался один на самом краю земли, оторванным не только от собственной жизни, но и вообще ото всего.

Совсем скоро он уже знал полдеревни по именам и даже мог перекинуться вежливыми приветствиями, а потом и поговорить на простые темы. Вечером, когда темнело, и легкий ветерок делал жару более-менее переносимой, к больнице подтягивались старики с трубками в руках, обутые в разномастную – от тапочек до сапог – обувь. Рассаживались на кусках парусины и звали его пить чай с большими крошащимися кусками чего-то, похожего по вкусу на сухое печенье. Как могли, расспрашивали его, или рассказывали о себе и своих родных. С каждым днем он все больше понимал их.

Иногда он ходил к реке на то место, где его нашли. Опустившись на землю, подолгу сидел там, думая о своем. На валунах рядом с ним грелись большие серые ящерицы. Вся земля вокруг истыкана норами, по которым снуют какие-то рыжие мохнатые зверюшки. Горы со всех сторон до горизонта. Каменные, покрытые темным мхом завалы, подступающие к самой воде. Откуда он взялся здесь? Что с ним произошло? Пару раз, когда он засиживался до вечера, случилось наблюдать ему фантастичный, нереальный, как все вокруг, закат.

Свет постепенно мерк, уходил, краски вокруг меняли тона. Тени, до этого прячущиеся в расщелинах и ущельях, выбирались наружу, окутывали, начиная с подножий, горы. Последними пропадали гордые, устремленные вверх, снежные пики. Небо темнело, и на нем проступали крупные, яркие как электрические фонари, звезды. Их было столько и так близко, что это было похоже просто на вышитое блестящими нитками бархатное покрывало. Темнота становилась полной и такой глубокой, что, казалось, вокруг уже никогда не будет света. Тогда он поднимался и отправлялся в деревню, почти ощупью, по знакомой тропинке. Благо, идти было совсем недалеко.

Пару раз в гости к нему наведывались поляки, чаще всего это был Штефан, иногда с ним приезжал кто-нибудь еще. По всему было видно, что им жалко его, они уговаривали ничего не бояться и обещали помочь. Он привык к ним и испытывал глубокое, ни с чем не сравнимое чувство благодарности к этим незнакомым людям, которые почему-то взялись опекать его.

И наконец, наступил такой день, когда гипс сняли. Пока на ногу было еще больно наступать, но доктор заверил, что скоро все восстановится и станет не хуже, чем было. Ребра срослись еще раньше и никаких неприятностей больше не доставляли. Он был готов отправиться в дорогу, хотя грядущие перемены несколько смущали. Он уже привык к неторопливости местной жизни и ко всему, что эту жизнь составляло.


Штефан явился через два дня. Огромный прокатный джип, за рулем которого он сидел, выглядел как океанский корабль, готовый унести в кругосветное путешествие. Провожали их всей деревней, обступив машину и улыбаясь на прощание. Усевшись рядом со Штефаном, он почувствовал себя так, будто какая-то часть жизни закончилась, закрывается, а за поворотом ожидает нечто новое и неведомое.

Грунтовая узкая дорога, похожая на бесконечную, сложенную замысловатым узором ленту, вилась от долины к долине. Тяжелую машину постоянно подбрасывало на камнях и выбоинах, вокруг нее висело густое облако пыли. Непонятно было, как Штефан видит хоть что-нибудь через плотную серую завесу, сквозь которую все предметы размывались в неустойчивые, искаженные формы. В машине было удушающе жарко, не смотря на работающий кондиционер.

Внезапно сбоку, на обочине, промелькнул полузанесенный землей и пылью остов какой-то непривычно-странной машины, дальше еще и еще один, похожие на первый.

– Что это? – спросил он у Штефана, причем пришлось почти прокричать свой вопрос.

– Остатки БТРов. Здесь шли бои.

– Бои?

– Ты что не знаешь, или тоже не помнишь?

Нет, он конечно знал. Война в Афганистане, БТРы, что-то было в этом такое, знакомое что ли. Опять что-то мелькнуло в глубине памяти и тут же ускользнуло, спряталось от него.

– Здесь вообще много чего еще осталось, – между тем продолжал рассказывать Штефан, работающий в Афганистане уже не в первый раз, – почему-то не убирают совсем. Раньше на полях и в огородах еще мины и снаряды лежали. Да и сейчас все железки просто сдвинуты к краям, никто не знает, что там можно найти.

На обед остановились в каком-то маленьком кафе прямо на дороге, состоящем из нескольких кривобоких столиков под полотняным тентом. Кроме них там оказались еще только четверо местных мужчин, что-то бурно обсуждающих в углу. Пока они ждали еду, Штефан рассказывал о фильме, который они снимали здесь.

– И еще знаешь, я хотел поговорить с тобой. Смотри, мы все также говорим как в самом начале – я по-польски, ты по-английски. Как я понимаю, ты так ничего и не вспомнил. Чтобы выбраться отсюда, тебе в первую очередь нужны документы. Единственный способ получить их – через наше посольство. Но там тебе придется доказать, что ты тоже из Польши. А значит – как минимум, разговаривать на этом языке. И времени у тебя мало. Давай, старайся, пробуй. Это пока твой единственный шанс. Я не знаю, что с тобой случилось и откуда ты, но хочешь улететь с нами, давай, говори.

– Да, я знаю, постараюсь.

– Начинай стараться прямо сейчас. Иначе у нас ничего не выйдет. Мы в чужой стране, это все осложняет.

Наконец, им принесли тарелки с рисом, ломти баранины и глубокую миску с жирной острой подливкой, в которую полагалось крошить куски лепешки. Перекусив, отправились дальше.

В городок, где жила съемочная группа, они приехали почти ночью, вокруг не светилось ни одного фонаря, потому что их не было, только неяркий свет сквозь окна домов. Гостиница, в городе она считалась лучшей, оказалась похожа на одноэтажный барак, с длинным коридором внутри. По обе стороны от коридора располагались комнатушки с кроватью и диваном, шкафом. В туалете в конце коридора водопровода не было, только большой пластиковый бак, наполненный ржавой водой. Воду в старый, тоже насквозь проржавевший душ, а также электричество, давали по вечерам, с восьми до часу ночи.

Штефан, просидевший за рулем почти целый день, указал ему на диван в своей комнате, а сам почти сразу заснул, только добравшись до кровати.

Диван оказался комковатый и неудобный. В окнах были стекла, не пропускающие в комнату ночную прохладу. Лопасти вентилятора под самым потолком еле крутились, не в силах разогнать духоту, но при этом шумели. Мысли в голову лезли тревожные и мрачные. Он должен сделать все, чтобы улететь с поляками. Остаться никому не нужным, одному, здесь – ничего не может быть хуже. Это чужая страна и чужая судьба. Он не помнит о своих, но отсюда обязательно надо выбираться.

Глава 2

Утро пришло, как всегда здесь, ярким и знойным, бесцеремонно вторгнувшись в комнату светом и звуками.

Польская съемочная группа состояла всего из четырех человек. Троих мужчин и одной женщины: Анджея, режиссера, его жены, пани Беаты – сценариста, оператора Михала и его помощника Штефана, одновременно исполняющего функции водителя джипа киношников.

На страницу:
1 из 6