Лев Толстой в зеркале психологии

– Скажем так: не стремится способствовать. Например, моя дружба с Дмитрием Дьяковым открыла мне новый взгляд на жизнь, ее цель и отношения. Сущность этого взгляда состояла в убеждении, что назначение человека есть стремление к нравственному усовершенствованию и что усовершенствование это легко, возможно и вечно. Я наслаждался открытием новых мыслей, вытекающих из этого убеждения, и составлением блестящих планов нравственной, деятельной будущности. Но жизнь моя шла все тем же мелочным, запутанным и праздным порядком.

– Может быть, поправки эти имеют кратковременный характер?

– Безусловно. Но они влияют на человека. Затем он может вновь измениться, и опять происходит нечто, что возвращает его к исходным позициям, но уже на другом уровне. Иногда это воздействие бывает настолько сильным, что человек, не выдержав нагрузки, погибает, как это произошло с Анной Карениной.

– Можно сказать, что человеческая жизнь – это колебание человека от решения личностных проблем до осознанного участия в развитии общества, которое происходит на фоне его физиологических, психологических и социальных изменений?

– Это колебание идет по синусоиде, когда на первый план выступает то целостность личности и ее индивидуальные проблемы, то отречение от единичных проблем во имя решения общественных. На самом деле жизнь человеческая человеку не принадлежит, а проявляется через него. Индивидуальную жизнь нельзя выделить из жизни общей. Например, Пьер Безухов из романа «Война и мир» вспоминает о глобусе и каплях на нем как модели человеческой жизни. Одни капли-люди расширяются, а другие сжимаются, но вместе они составляют единое целое, не смешиваясь.

Позднее об этом писал Пьер Тейяр де Шарден: «Как порошок, крупинки которого, как бы их ни сжимали, не вступают в молекулярный контакт, люди всем своим существом, изо всех сил отстраняют и отталкивают друг друга».

– И оно, это целое, бессмертно?

– Человек поверит в свое бессмертие только тогда, когда он поймет, что его жизнь не есть волна, а есть то вечное движение, которое в этой жизни проявляется только волною.

– Как это – волна?

– Неверующие люди думают, что из мертвого вещества выделяется личность, из личности разумное сознание – вершина волны. Поднявшись на вершину, волна (разумное сознание и личность) спускаются туда, откуда они вышли, и уничтожаются. Человек вырос, созрел, умер, и после смерти для него ничего уже быть не может. То, что после него и от него осталось: или потомство, или даже его дела, – не может удовлетворять его. Он жалеет себя, боится прекращения своей жизни. В то же, что эта его жизнь, которая началась здесь на земле, в его теле, и здесь же кончилась, что эта жизнь его самого опять воскреснет, он не может верить.

И вновь созвучие мысли Толстого с Пьером Тейяром де Шарденом: «Мы чувствуем, что через нас проходит волна, которая образовалась не в нас самих. Она пришла к нам издалека, одновременно со светом первых звезд. Она добралась до нас, сотворив все на своем пути. Дух поисков и завоеваний — это постоянная душа эволюции».

– Жизнь человека неотделима от жизни Вселенной?

– Жизнь мгновения и жизнь тысячи лет, жизнь человека и жизни всех, видимых и невидимых, существ мира равны. Мир движется, совершенствуется; задача человека участвовать в этом движении и подчиняться и содействовать ему.

– Это соответствие означает самопожертвование?

– Есть два предела: один тот, чтобы отдать свою жизнь за других людей; второй тот, чтобы жить, не изменяя условий своей жизни. Между этими пределами находятся все люди: одни на степени учеников Христа, оставивших все и пошедших за ним, другие на степени богатого юноши, тотчас же отвернувшегося и ушедшего, когда ему было сказано об изменении жизни.

– Существует ли обратный процесс – не включать себя в человечество, а распространять свое «я» на других?

– Человек склонен распространять свое «я» на окружающих, с которыми он связан теми или иными связями. Например, Василий Позднышев рассказывал: «Ведь ужасно было то, что я признавал за собой несомненное, полное право над ее телом, как будто это было мое тело, и вместе с тем чувствовал, что владеть я этим телом не могу, что оно не мое, и что она может распоряжаться им как хочет, а хочет распорядиться им не так, как я хочу».

Трагедия отторжения чужой личности, воспринимаемой как часть своей, сопровождалась бурной эмоциональной реакцией, приведшей Позднышева к убийству жены. Кстати, нигде в повести Позднышев не называет жену по имени. Даже слуга имеет имя, все имеют: дети, знакомые. Но имени жены нет. Она — часть Позднышева, причем, часть худшая, с его точки зрения, от которой он хотел бы избавиться.

– Так ведет себя животная часть личности?

– Да. Человек имеет свойство не видеть страданий, которые он не хочет видеть. А он не хочет видеть страданий, причиняемых им самим. Его настроение колеблется от удовлетворения потребностей. Например, есть в человеке послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями.

– Животная часть личности ориентируется на себя?

– Безусловно. Часто бывало, говоришь с человеком, и вдруг у него делается ласковое, радостное лицо, и он начинает говорить с вами так, что кажется, он сообщит вам нечто самое радостное для вас: оказывается, он говорит о себе.

– То есть, животная часть личности воспринимает мир не совсем адекватно?

– Она и ведет себя так: проявляется в состоянии гнева, алкогольного опьянения и тому подобное. Эти чувства иногда даже приносят удовольствие.

В рассказе «Люцерн» Толстой так описывает состояние гнева, которое изменяет осознание себя в конкретной ситуации: «Я совсем озлился той кипящей злобой негодования, которую я люблю в себе, возбуждаю даже, когда на меня находит, потому что она успокоительно действует на меня и дает мне хоть на короткое время какую-то необыкновенную гибкость, энергию и силу всех физических и моральных способностей».

В исповеди Позднышева Толстой утверждает, что даже если осознание имеется, рассудок может быть отключен: «Когда люди говорят, что они в припадке бешенства не помнят того, что они делают, — это вздор, неправда. Я все помнил и ни на секунду не переставал помнить. Чем сильнее я разводил сам в себе пары своего бешенства, тем ярче разгорался во мне свет сознания, при котором я знал, что я делаю».

– Для животной части личности нет сложных переживаний?

– Она действует, исходя из представления о собственном благе, чем бы ни заканчивались ее действия. Человеку кажется, что он хочет добра другому, но на самом деле им движет неосознанное стремление причинить боль.

– Может быть, он боится принять себя таким, каков он есть?

– Страх, вызванный невозможностью и нежеланием брать ответственность за свои действия, заставляет человека прятаться за стеной различных ухищрений. Например, Иван Ильич Головин сначала надеялся освободиться от неприятности семейного положения тем самым легким и приличным отношением к жизни, которое выручало его прежде. Он пробовал игнорировать расположение духа жены, продолжал жить по-прежнему легко и приятно: приглашал к себе друзей составлять партию, иногда сам уезжал в клуб или к приятелям. Но жена начала ругать его грубыми словами и упорно продолжала ругать всякий раз, когда он не исполнял ее требований. Очевидно, она твердо решила не переставать до тех пор, пока он не покорится, то есть не будет сидеть дома и не будет так же, как и она, тосковать. Иван Ильич ужаснулся. Он понял, что супружеская жизнь – по крайней мере, с его женой – не содействует всегда приятностям и приличию жизни, а, напротив, часто нарушает их, и что поэтому необходимо оградить себя от этих нарушений. И Иван Ильич стал отыскивать средства для этого. Служба было одно, что импонировало Прасковье Федоровне, и Иван Ильич посредством службы и вытекающих из нее обязанностей стал бороться с женой, выгораживая свой независимый мир.

– Он жил по инерции?

– Инерция – явление негативное, потому что она не дает возможности для развития личности. Например, Никита Серпуховский промотал в жизни состояние в два миллиона и остался должен сто двадцать тысяч. От такого куска всегда остается размах жизни, дающий кредит и возможность почти роскошно прожить еще лет десять. Лет десять прошли, размах кончался, и Никите стало грустно жить. Он начинал уже попивать, то есть хмелеть от вина, чего прежде с ним не бывало. Пить же, собственно, он никогда не начинал и не кончал. Более всего его падение было заметно в беспокойстве взгляда (глаза его начинали бегать) и нетвердости интонаций и движений. Это беспокойство поражало тем, что оно недавно пришло к нему. Он привык всю жизнь никого не бояться, и теперь дошел тяжелыми страданиями до этого страха, столь несвойственного его натуре.

Анализируя причудливость восприятия людьми своей и чужой жизни, Толстой обращается к словам американского экономиста и публициста Генри Джорджа: «В почве и солнечном свете, в растительном и животном царствах, в рудных месторождениях и силах природы, которыми мы только еще начинаем пользоваться, заключаются неисчерпаемые богатства, из которых люди, руководимые разумом, могли бы удовлетворять все свои материальные потребности. В природе нет причин для бедности — даже для бедности горбатого или дряхлого. Ибо человек по природе своей — общественное животное, и если бы не было оскотинивающего влияния хронической нищеты, то семейная любовь и общественное сострадание доставляли бы все необходимое для тех, которые сами не в силах содержать себя».

Беседа 3. Зло делается легко и незаметно

– Каждому человеку в определенные моменты своей жизни приходится принимать очень важные решения. И чем более важно решение, тем более трудным является процесс его принятия. Как тут не ошибиться?

– Все люди живут и действуют отчасти по своим мыслям, отчасти по мыслям других людей. В том, насколько люди живут по своим мыслям и насколько по мыслям других людей, состоит одно из главных различий людей между собою. Одни люди в большинстве случаев пользуются своими мыслями, как умственной игрой, обращаются со своим разумом, как с маховым колесом, с которого снят передаточный ремень, а в поступках своих подчиняются чужим мыслям – обычаю, преданию, закону. Другие же, считая свои мысли главными двигателями всей своей деятельности, почти всегда прислушиваются к требованиям своего разума и подчиняются ему, только изредка, и то после критической оценки, следуя тому, что решено другими.

– Как освободиться от злых мыслей?

– Нет борьбы добра со злом. Зло не борется, оно исподволь забирает. Описание борьбы добра со злом в человеке, покушающемся или только что сделавшем дурной поступок, всегда казалось мне неестественным. Зло делается легко и незаметно, и только гораздо позже человек ужасается и удивляется тому, что он сделал. А чтобы было добро, необходимо самоотречение.

– Но ведь нельзя же быть одному хорошему среди плохих?

– Почему одному? Люди разные, но все должны иметь один нравственный ориентир – Бога. Просто не нужно делать того, что сделал тот же Валаам, когда, соблазнившись дарами, пошел к царю противно повелению Бога, что было ясно даже ослице, на которой он ехал, но не видно было ему, когда корысть и тщеславие ослепили его.

– Бог хранит человека от зла?

– Без Бога сохранить себя от зла невозможно. Трудно человеку развить из самого себя хорошее под влиянием одного только дурного. Пускай не было бы хорошего влияния, но если бы не было и дурного, то тогда бы в каждом существе дух взял бы верх над материей. Но дух развивается различно. С одной стороны, развитие его в каждом существе отдельно составляет часть всеобщего развития. С другой стороны, упадок его в отдельных существах усиливает его развитие.

Возможно, как добро, так и зло, сообщаясь другому человеку, имеет тенденцию либо усиливаться в зависимости от того, что преобладает в человеке: созидание или разрушение. Получив дополнительное «вливание», человек испытывает потребность действовать в соответствии с ним. Действие, в свою очередь, не ослабляет напряжения, а прокладывает дорожку к аналогичным поступкам, особенно если какой-либо из них ранее был подкреплен или разрешен (например, Степан из рассказа «Фальшивый купон» вначале расстрелял солдата, а потом стал грабителем и убийцей).

– Какую роль играет честность в очищении души от зла?

– Должно быть неукоснительное соблюдение честности. Это сложно. Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость.

Зло направлено на сжатие индивида до единичного уровня, добро направлено на расширение — до уровня всеобщего. В зависимости от того, сжатие или расширение преобладает — забирает зло или побеждает добро. Говорят, с темнотой нельзя бороться, но достаточно включить свет. Толстой идет в противоположном направлении, призывая очистить свет от темноты.

Отчего идут эти тенденции сжатия или расширения? Здесь играют роль окружающая среда, которая оттягивает изменение индивидуальной структуры, и индивид, изменяющий структуру окружающей среды. Это направление движения определяется силой. Сила дается верой. Веру укрепляет Бог.

В каждой структуре есть свой индивидуальный цикл сжатия-расширения. Маятник одних раскачивается сильно, маятник других — слабо, или практически уравновешен в соответствии с их представлениями о жизни и уровнем страстности, который увеличивается по мере усиления жизни личностной и отхода от жизни разумной.

Когда человек попадает в группу, ритм жизни или условия которой не совпадают с теми, к которым он привык, он испытывает удивление, граничащее с шоком. Это удивление вызывает разбалансировку его индивидуальной системы, и какое-то время организм живет, не управляясь рассудком, в результате чего наступает просветление как состояние отчетливого знания, озарения, освещающего перспективы развития человека. Затем налаживается новый ритм жизни, который, как правило, отличается от прежнего. Что-то в индивиде отмирает, а оставшееся быстро заполняет пустоту и интенсивно развивается далее.

– Понятно, что предназначение человека – жить честно и нести людям добро. Как он сможет реализовать это предназначение?

– Вопрос о сущности человека и его назначении является центральным и в философии, и в обыденной жизни. Исходное положение: человек существует в той мере, в которой он обладает желанием.

– То есть, потребностями?

– То, что называют потребностями, есть условия животного существования человека, которые можно сравнить с бесчисленными раздувающимися шариками, из которых бы было составлено какое-нибудь тело. Все шарики равны одни с другими и имеют себе место и не стеснены, пока они не раздуваются. Все потребности равны и не ощущаются болезненно, пока они не сознаны.

Но стоит начать раздувать шарик, и он может быть раздут так, что займет больше места, чем все остальные, стеснит другие, и сам будет стеснен.

– Изучив потребности человека, мы можем подсказать ему правильное направление его развития?

– Нельзя верить в то, чтобы посредством внешнего изучения потребностей можно было решить главный и единственный вопрос о жизни. К тому же прежде чем говорить о благе удовлетворения потребностей, надо решить, какие потребности составляют благо. Это очень важно.

– Психология пытается ответить на этот вопрос.

– Я не удовлетворен подходом психологии к определению потребностей. Если спросишь: «Что называется потребностью и где пределы потребностей?» – то на это также просто отвечают: «Наука – на то наука, чтобы распределять потребности на физические, умственные, эстетические, даже нравственные, и ясно определить, какие потребности и в какой мере законны, и какие и в какой мере незаконны. Она со временем определит это». Если же спросить: «Чем руководствоваться в определении законности и незаконности потребностей?» – то на это смело отвечают: «Изучением потребностей». Но слово потребность имеет только два значения. Во-первых, это условие существования, а условий существования каждого предмета бесчисленное количество, и потому все условия не могут быть изучены. Во-вторых, требование блага живым существам, познаваемое и определяемое только сознанием, и потому еще менее могущее быть изученным опытной наукой.

Часто человек пытается рационализировать свои эгоистические потребности, например, потребность во власти, придавая им значимый в обществе смысл и подчеркивая свою скромность в выполнении этой важнейшей, с их точки зрения, индивидуальной миссии. В романе «Воскресение» Толстой писал: «На всех присяжных был, — несмотря на то, что многих это оторвало от дела, и что они говорили, что тяготятся этим, — на всех был отпечаток некоторого удовольствия от сознания совершения общественного важного дела».

– Вы говорили, что только Бог знает основную задачу развития человека и человечества. Но у всех ли людей есть потребность в вере?

– Есть у всех, но кто-то ее осознает, а кто-то – нет. Например, Иван Петрович, герой повести «Декабристы», стоя в алтаре, где он обыкновенно стаивал, более размышлял, чем молился, и был за то недоволен собою. Он, как и многие люди того времени, да и всех времен, чувствовал себя в неясности относительно веры. Ему было уже за пятьдесят два года, он никогда не пропускал исполнения обрядов, посещения церкви и говения раз в году; он, говоря со своей единственной дочерью, наставлял ее в правилах веры; но если бы его спросили, точно ли он верит, он бы не знал, что ответить.

– Как развить правильные потребности у подрастающего поколения?

– Потребности необходимо воспитывать. Чем моложе человек, тем меньше он верит в добро, несмотря на то, что он легковернее на зло. Например, есть два средства не чувствовать материальной нужды: одно – умерять свои потребности, другое – увеличивать доход. Первое само по себе всегда нравственно, второе само по себе всегда безнравственно: от трудов праведных не наживешь палат каменных.

– Что бы вы посоветовали воспитывающим взрослым?

– Помнить, что одна из настоятельнейших потребностей человека, равная, даже более настоятельная, чем еда, питье, похоть, и про существование которой мы часто забываем, это потребность проявить себя – знать, что это сделал я. Много поступков объясняется этой потребностью. Надо помнить ее и при воспитании, и имея дело с людьми. Главное, надо стараться, чтобы это была деятельность, а не хвастовство.

– Когда можно считать потребность сформированной?

– Когда она превратится в привычку.

Своего сына Мишу Толстой предостерегал: «Опасность эта состоит в том, что в том возрасте, когда складываются привычки, которые останутся навсегда, как складки на бумаге, вы живете без всякой, без всякой нравственной, религиозной узды, не видя ничего, кроме тех неприятностей учения, к которому вас принуждают, и от которого вы стараетесь так или иначе избавиться, и тех всех самых разнообразных удовлетворений похоти, которые вас привлекают со всех сторон, и которые вы имеете возможность удовлетворять. Такое положение вам кажется совершенно естественным и не может казаться иным, и вы никак не виновны, что оно кажется вам таковым, потому что в нем выросли, и в таком же положении находятся ваши товарищи, — но положение это совершенно исключительно и ужасно опасно. Ужасно опасно оно потому, что если поставить всю цель жизни, как она у вас, у молодых людей, когда похоти эти внове и особенно сильны, то непременно, по очень известному и несомненному закону, — выйдет то, что для того, чтобы получать то удовольствие, которое привык получать от удовлетворения похоти: сладкой еды, катанья, игры, нарядов, музыки, надо будет все прибавлять и прибавлять предметы похоти, потому что похоть, раз уже удовлетворенная, в другой и третий раз не доставляет уже того наслаждения, и надо удовлетворять новые — более сильные. (Существует даже закон, по которому известно, что наслаждение увеличивается в арифметической прогрессии, тогда как средства для произведения этого наслаждения должны быть увеличены в квадратах)».

– Но привычки бывают разными, например, у многих есть привычка ждать чего-то от будущего.

– Ничто столько не препятствует истинному счастью (состоящему в добродетельной жизни), как привычка ждать чего-то от будущего. Для истинного счастья будущее ничего не может дать, а все дает прошедшее.

Жизнь индивида — последовательность изменений, которая осознается в каждый отдельный момент. И в этот момент человеком что-то движет, причем, это движение направляется извне и изнутри. Но и это извне и изнутри бывает разное, в зависимости от того, каким типом жизни живет человек. Если он живет жизнью личностной, то внешний ориентир и контроль — общество, в котором он живет, а внутренний — потребности, значительную долю из которых занимают страсти, стремление к наслаждению и избеганию страданий. Человек, ориентирующийся на такой способ жизни, и ведущий такую жизнь, в принципе несчастен. Счастье посещает его в короткие промежутки наслаждения, когда он удовлетворяет потребности, как материальные, так и социальные. Но он сам ставит себе препятствия к своему развитию, ибо оно дискретно: от наслаждения к страданию. Это проявляется в тоске о наслаждении былом и мечте о наслаждении будущем. Что же касается настоящей жизни, жизни «здесь и теперь», то человек иногда осознанно (как Стива Облонский), иногда неосознанно (как Алексей Каренин) «глушит» себя каким-либо видом деятельности, чтобы избежать беспокойства от неудовлетворенных экзистенциальных потребностей.

– Что такое счастье?

– Нельзя определить однозначно. Счастье человека, живущего разумной жизнью, отличается от счастья человека, живущего жизнью общественной или животной. Есть счастье людей добродетельных и счастье людей тщеславных. Первое происходит от добродетели, второе от судьбы. Нужно, чтобы добродетель глубоко пустила корни, чтобы второе не имело вредное влияние на первое. Счастье, основанное на тщеславии, разрушается им же: слава – злоречием, богатство – обманом, но основанное на добродетели счастье не разрушается ничем. Человек, живущий для себя и для своих страстей, какая бы у него ни была красавица жена, и как бы он ни был знатен, богат, не может быть счастлив, потому что счастье и раскаяние несовместимы. Впрочем, иногда счастье – это отсутствие двух действительных несчастий – болезни и угрызений совести.

– Как стать счастливым?

– Мы стремимся к счастью как к благу. Говорим себе: я только в таком случае мог бы достигнуть блага, быть счастливым, если бы все другие существа любили меня более, чем они любят самих себя. Это вещь невозможная. Но, несмотря на это, вся наша деятельность, наше стремление к богатству, к славе, к власти, есть не что иное, как попытка заставить других полюбить нас больше, чем они любят самих себя. Богатство, слава, власть дают нам подобие такого порядка вещей, и мы почти довольны. Но это только подобие, а не действительность. Все существа любят самих себя больше, чем они любят нас, и тогда счастье невозможно. Есть люди (и число их увеличивается со дня на день), которые, не будучи в состоянии разрешить это затруднение, застреливаются, говоря, что жизнь есть только один обман. И, однако, решение задачи более чем просто и навязывается само собой. Я только тогда могу быть счастлив, когда в этом мире будет существовать такое устройство, что все существа будут любить других больше, чем самих себя. Весь мир был бы счастлив, если бы все существа не любили бы самих себя, а любили бы других. Я существо человеческое, и разум открывает мне закон счастья всех существ: я должен любить других более чем я люблю самого себя.

– Как найти свое счастье?

– Когда я искал счастья, я впадал в пороки. Когда я понял, что достаточно в этой жизни быть только не несчастным, то меньше стало порочных искушений на моем пути. Я убежден, что можно быть добродетельным и не несчастливым… Когда я искал удовольствия, оно бежало от меня, а я впадал в тяжелое положение скуки – состояние, из которого можно перейти ко всему – хорошему и дурному. Скорее к последнему. Теперь, когда я только стараюсь избегать скуки, я во всем нахожу удовольствие.

– От чего зависит счастье?

– Раз мне пришла мысль, что счастье зависит не от внешних причин, а от нашего отношения к ним. Человек, привыкший переносить страдания, не может быть несчастлив. Я попытался приучить себя к труду, а также, несмотря на страшную боль, держал по пять минут в вытянутых руках лексиконы Татищева или уходил в чулан и веревкой стегал себя по голой спине так больно, что слезы невольно выступали на глазах.