Лев Толстой в зеркале психологии

– А другие, в свою очередь, корректируют его поведение?

– Большинство других людей, не имея также разумного объяснения жизни, находятся совершенно в том же положении, как и он. Они делают эти дела только потому, что им кажется, что еще кто-то, имея объяснение этих дел, требует их выполнения. И так, невольно обманывая друг друга, люди все больше и больше не только привыкают делать дела, не имеющие разумного объяснения, но привыкают приписывать этим делам какой-то таинственный, непонятный для них самих смысл. Люди живут, стараясь уверить себя, что если они сами не знают, зачем они живут, то это знают другие – те самые, которые точно так же мало знают это.

– Может быть, им просто страшно сознавать свою смертность? Как люди пытаются защититься от мысли о смерти?

– Чтобы скрыть от себя приближение смерти, люди увеличивают наслаждения. Но это увеличение не беспредельно. Наслаждения переходят в страдания, а ужас перед смертью увеличивается. Человек ищет другие наслаждения и увеличивает их интенсивность. Потом он начинает искать наслаждение в забытьи, в котором тоже доходит до известного предела. И получается ложный круг: одно – причина другого, и одно усиливает другое. Но самое страшное то, что наслаждения подобного рода не могут быть равномерно распределены между людьми. Если кто-то усиливает их, то в другом месте, у другого человека эти наслаждения отнимаются. Так что, чем сильнее, напряженнее деятельность для достижения наслаждений, тем невозможнее становится единственно доступное человеку благо – любовь.

– То есть, любовь есть цель нашей жизни?

– Любовь – не цель, а состояние. А вот вопрос «зачем жить?» – очень важный. Если нет цели никакой, если жизнь для жизни нам дана, то незачем жить. И если так, то Шопенгауэры и Гартманы, да и все буддисты совершенно правы. Ну, а если есть цель жизни, то ясно, что жизнь должна прекратиться, когда достигается цель. Вы заметьте: если цель человечества – благо, добро, любовь, как хотите; если цель человечества есть то, что сказано в пророчествах, что все люди соединятся воедино любовью, что раскуют копья на серпы и так далее, то ведь достижению этой цели мешает что? Мешают страсти. Из страстей самая сильная, и злая, и упорная – половая, плотская любовь, и потому если уничтожатся страсти и последняя, самая сильная из них, плотская любовь, то пророчество исполнится. Люди соединятся воедино, цель человечества будет достигнута, и ему незачем будет жить. Пока же человечество живет, перед ним стоит идеал и, разумеется, идеал не кроликов или свиней, чтобы расплодиться как можно больше, и не парижан, чтобы как можно утонченнее пользоваться удовольствиями половой страсти, а идеал добра, достигаемый воздержанием и чистотою.

– Но ведь именно к любви стремились и стремятся люди.

– Да. И посмотрите, что выходит. Выходит, что плотская любовь – это спасительный клапан. Если не достигло теперь живущее поколение человечества цели, то не достигло оно только потому, что в нем есть страсти, и сильнейшая из них – половая. А если есть половая страсть и есть новое поколение, стало быть, и есть возможность достижения цели в следующем поколении. Не достигло и то, опять следующее, и так до тех пор, пока не соединятся люди воедино.

– Значит, если бы люди были вечными, то страсть не была бы нужна?

– Если допустить, что Бог сотворил людей для достижения известной цели, то сотворил бы их или смертными, без половой страсти, или вечными. Если бы они были смертны, но без половой страсти, то вышло бы что? То, что они пожили бы и, не достигнув цели, умерли бы. А чтобы достигнуть цели, Богу надо было бы сотворять новых людей. Если бы они были вечны, то положим, они бы достигли после многих тысяч лет цели, но тогда зачем же они? Куда ж их деть? Именно так, как есть, лучше всего.

– В процессе эволюции люди, как вид, не совершенствуются?

– Высшая порода животных – людская. Для того чтобы удержаться в борьбе с другими животными, она должна сомкнуться воедино, как рой пчел, а не бесконечно плодиться. Она должна так же, как пчелы, воспитывать бесполых, то есть опять должна стремиться к воздержанию, а никак не к разжиганию похоти, к чему направлен весь строй нашей жизни.

– Но тогда род человеческий прекратит существование?

– Да неужели кто-нибудь, как бы он ни смотрел на мир, может сомневаться в этом? Ведь это так же несомненно, как смерть. Ведь по всем учениям церковным придет конец мира, и по всем учениям научным неизбежно то же самое. Так что же странного, что и по учению нравственному выходит то же самое?

– Значит, жизнь – несовершенная структура, которая стремится к совершенству? И когда она замкнется на самой себе, то самоуничтожится. Либо разрушится, либо перейдет в другое качество. Что ожидает человечество?

– Я ратую за плюс.

– Что же тогда движение жизни?

– Энергия, которую можно рассматривать как движение, есть нечто действительное, а не кажущееся. Это не только средство представления моего единства со всем миром. И потому положение о том, что движение есть только то, что соединяет человека со всем миром, – неверно. Движение есть сама жизнь.

– Сознание сопровождает движение жизни?

– В противовес процессу жизни, сознание – статичное явление. Сознание стоит, события жизни движутся через него, а нам кажется, что движется сознание, как облака, бегущие мимо луны.

– Почему человек не может себе представить подобное?

– Потому что для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого-то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.

– Что нужно для того, чтобы достаточно адекватно судить о законах движения?

– Необходимо допустить бесконечно малую единицу для наблюдения – «дифференциал истории», а также достичь искусства интегрировать, то есть брать сумму этих бесконечно малых единиц. Историческая наука постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем старается приблизиться к истине. Но, как ни мелки эти единицы, каждая из них имеет начало, а его выделить практически невозможно. Например, главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого-нибудь события, в которых всегда рассматривается событие. Главнокомандующий всегда находится в середине движущегося ряда событий. Никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение. В каждый момент этого последовательного, непрерывного проявления события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов. Он находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество вопросов, зачастую противоречащих друг другу.

– Чем же определяется ценность человеческой жизни?

– Жизнь обнаруживается во времени и пространстве, но определяется не временными и пространственными условиями, а только степенью подчинения животной личности разуму. Определять жизнь временными и пространственными условиями, – это все равно, что определять высоту предмета его длиной и шириной.

– Но ведь именно условия жизни и есть видимый критерий прогресса.

– Прогресс! Сколько бы ни уверяли людей суеверия религиозные и научные о таком будущем золотом веке, в котором всего будет довольно, разумный человек видит и знает, что закон его временного и пространственного существования есть борьба против каждого, каждого против каждого и против всех. Именно это порождает неудобство и страх.

– Как его преодолеть?

– Когда человек начинает жить истинной жизнью, то есть поднимается на некоторую высоту над жизнью животной и с этой высоты видит призрачность своего животного существования, неизбежно кончающегося смертью, он видит, что существование его в плоскости обрывается со всех сторон пропастями. Не признавая, что этот подъем в высоту и есть сама жизнь, он ужасается перед тем, что увидел с высоты. Вместо того чтобы, признав силу, поднимающую его на высоту, и идти по открывшемуся ему направлению, он ужасается и нарочно спускается вниз, ложится как можно ниже, чтобы не видеть обрывов, открывающихся ему. Но сила разумного сознания опять поднимает его, опять он видит, опять ужасается и, чтоб не видеть, опять припадает к земле.

– И так – бесконечное число раз?

– Это продолжается до тех пор, пока он не признает, наконец, что для того, чтобы спастись от ужаса перед увлекающим его движением погибельной жизни, ему надо понять, что его движение в плоскости – его пространственное и временное существование – не есть его жизнь. Жизнь его только в движении в высоту. Только в подчинении его личности закону разума и заключается возможность блага и жизни. Ему надо понять, что у него есть крылья, поднимающие его над бездной. Если бы не было этих крыльев, он никогда не поднимался бы в высоту и не видал бы бездны. Ему надо поверить в свои крылья и лететь туда, куда они влекут его.

– Вероятно, для этого нужно определиться: что же такое «Я»?

– Это тоже непросто. Ведь мое сознание говорит мне только: я есмь. Я есмь с тем моим отношением к миру, в котором я нахожусь теперь. О своем рождении, о своем детстве, о многих периодах юности, о средних годах, даже об очень недавнем времени человек часто ничего не помнит.

– Человек в своем определении «Я» манипулирует двумя категориями: «Я-постоянное» и «Я-меняющееся». Все это находится в одном месте – в человеческом теле. Что же тогда «действительное Я»?

– Тело мое одно только потому, что есть что-то невещественное, которое признает переменяющееся тело одним и своим. Это то, что мы называем сознанием: оно одно держит все тело вместе и признает его одним и своим. Но и это не все. Сознание тоже различно. Как нет ничего общего в веществе моего тела, каким оно было десять лет назад и теперешним, как не было одного тела, так и не было во мне одного сознания. Мое сознание трехлетним ребенком и теперешнее сознание так же различны, как и вещество моего тела теперь и тридцать лет тому назад. Сознания нет одного, а есть ряд последовательных сознаний, которые можно дробить до бесконечности.

– Что же связывает в одно целое все последовательные во времени сознания?

– Отношение к миру. Именно оно, внепространственное и вневременное, исключительное отношение к миру, – есть настоящее и действительное «Я». Наше особенное отношение к миру установилось не в этой жизни, и началось не с этим телом, и не с рядом последовательных во времени сознаний. Оно уже существовало до нашего рождения. Это отношение, в свою очередь, тоже развивается, и развивается в трех основных плоскостях: отношение разумного сознания человека к миру; отношение его животного сознания к миру; отношение его тела к миру.

– Что же определяет окончание плотского существования человека и начало его перехода в новое качество?

– Нам кажется, что человек умирает, когда этого ему не нужно, но это не так. Умирает человек только тогда, когда это необходимо для его блага, точно так же, как растет, мужает человек только тогда, когда ему это нужно для его блага. Человек умирает только оттого, что в этом мире благо его истинной жизни не может уже увеличиваться, а не оттого, что у него болят легкие, или у него рак, или в него выстрелили или бросили бомбу.

– И тогда он перестает беречь себя?

– Если мы живем, то это происходит вовсе не оттого, что мы бережем себя, а оттого, что в нас совершается дело жизни, подчиняющее себе все эти условия. Мы живы не потому, что бережем себя, а потому, что делаем дело жизни. Кончается дело жизни, и ничто уже не может остановить неперестающую гибель человеческой животной жизни.

– Значит, чтобы сохранить свою жизнь, нужно отречься от животной ее составляющей?

– Да, для блага моей истинной жизни мне нужнее всего знать то, чему я должен подчинить здесь и теперь свою животную личность. И разум открывает мне в этой жизни тот единственный путь, на котором я не вижу прекращение этого блага.

– Тогда изменяется отношение к страданиям?

– Люди в глубине души знают, что всякие страдания нужны, необходимы для блага их жизни. Страдание есть болезненное ощущение, вызывающее деятельность, устраняющую его и вызывающую состояние наслаждения.

– Как страдание может являться источником активности личности, и почему оно способствует развитию человека?

– Существует разница в страданиях животного и человека. Если животное страдает в настоящем, то деятельность для прекращения страдания, направленная на самого себя в настоящем, вполне удовлетворяет его. Человек же страдает не в одном настоящем, но страдает и в прошедшем, и в будущем.

Поэтому деятельность, вызываемая страданиями человека, если она направлена только на настоящее человека, не может удовлетворить его. Только деятельность, направленная и на причину, и на последствия страдания, и на прошедшее, и на будущее, удовлетворяет страдающего человека. В этом случае у человека два выбора: или считать страдания бессмысленными, а потому усиливать их, или, считая себя частью человечества, отстрадать и за себя и за других, и таким образом приблизиться к высотам разумной жизни. Вследствие этого, страдания лишаются своей моральной мучительности, так как поддерживаются любовью.

«Жизнь одна во всем, и ты проявляешь в себе только часть этой одной жизни. И только в этой одной части жизни, в себе, ты можешь улучшить или ухудшить, увеличить или уменьшить жизнь. Улучшить жизнь в себе ты можешь только тем, что будешь разрушать пределы, отделяющие твою жизнь от других существ, будешь считать другие существа собою — любить их. Уничтожить же жизнь в других существах не в твоей власти. Жизнь убитых тобою существ исчезла из твоих глаз, но не уничтожилась. Ты думал удлинить свою жизнь и укоротить жизнь других, но ты не можешь этого сделать. Для жизни нет ни времени, ни места. Жизнь мгновения и жизнь тысячи лет, и жизнь твоя и жизни всех видимых и невидимых существ мира равны. Жизнь уничтожить и изменить нельзя, потому что она одна только и есть. Все остальное нам только кажется».

– Получается, что человек призван преодолеть свои телесные потребности?

– В нас две природы – духовная и плотская. Есть люди, живущие одной плотью и не понимающие того, как можно свой центр тяжести переносить в духовную жизнь, чтобы вся деятельность руководилась духовными целями. Есть люди, живущие плотью и понимающие – только понимающие – духовную жизнь. Есть люди счастливые – наш народ и еще буддисты, которые до пятидесяти лет живут полной плотской жизнью и потом вдруг переступают на другую ногу, духовную, и стоят на ней. Есть еще более счастливые, для которых творить волю отца – это истинный хлеб и истинное питье, и которые смолоду стали на ногу духовную. Но есть и такие несчастные, как мы с вами, у которых центр тяжести в середине и они разучились ходить и стоять.

– Разве легко отделить духовное от плотского?

– Все в этом мире перепутано. Все плотское так одето в духовный наряд, все духовное так облеплено плотским, что трудно разобрать. Да что же хорошо, что дурно? В учении Христа я нашел одну особенную черту, отличающую его от всех учений. Он учит, толкует, почему смысл жизни тот, который он дает ей. Но притом всегда говорит, что надо исполнять то, что он говорит, и тогда увидишь, правда ли то, что он говорит.

– В повседневной жизни много хлопот. Разве легко постоянно контролировать свое поведение в соответствии и заповедями Бога?

– Многие люди озабочены только призраками, отражениями, а не самой жизнью в ее подлинной сути. Верьте, переносите центр тяжести в мир духовный, чтобы все цели вашей жизни, все желания выходили бы из него, и тогда вы найдете покой в жизни. Делайте дела божии, исполняйте волю отца, и тогда вы увидите свет и поймете. Мужик верит так, как верили и верят величайшие мудрецы, до которых он может подняться, отцы и святители, то есть верит в самое высшее, что еле-еле может понять. Мужик может, а мы не можем.

– Что есть религия?

– Под религией мы с вами понимаем различные сущности: вы понимаете общее миросозерцание, согретое чувствами, я – выражение простых непререкаемых нравственных истин, которые неизбежно изменяют жизнь, – как, например, истины единобрачия или непротивления злу.

Беседа 2.

Не волна, а вечное движение

– Смысл жизни является внешней целью?

– Он определяется верой. Я верю в учение Христа, и вот в чем моя вера. Я верю, что благо мое возможно на земле только тогда, когда все люди будут исполнять учение Христа. Я верю, что исполнение этого учения возможно легко и радостно.

– Но сделать это чрезвычайно трудно, если нет четкого понимания последствий своих поступков?

– Несчастное, жалкое создание человек со своей потребностью положительных решений, брошенный в этот вечно движущийся, бесконечный океан добра и зла, фактов, соображений и противоречий! Веками бьются и трудятся люди, чтобы отодвинуть к одной стороне благо, к другой неблаго. Проходят века, и где бы, что бы ни прикинул беспристрастный ум на весы доброго и злого, весы не колеблются. На каждой стороне столько же блага, сколько и неблага.

– Что есть «благо» и «неблаго»?

– Если бы только человек выучился не судить и не мыслить резко и положительно и не давать ответы на вопросы, данные ему только для того, чтобы они вечно оставались вопросами! Если бы только он понял, что всякая мысль и ложна, и справедлива! Ложна односторонностью, по невозможности человека обнять всей истины, и справедлива по выражению одной стороны человеческих стремлений.

Люди сделали себе подразделения в этом вечном движущемся, бесконечном, бесконечно-перемешанном хаосе добра и зла, провели воображаемые черты по этому морю и ждут, что море так и разделится. Точно нет миллионов других подразделений совсем другой точки зрения, в другой плоскости! Правда, вырабатываются эти новые подразделения веками, но и веков прошли и пройдут миллионы.

«Цивилизация – благо; варварство – зло; свобода – благо; неволя – зло». Вот это-то воображаемое знание и уничтожает инстинктивные, блаженнейшие первобытные потребности добра в человеческой натуре.

– Кто определит – что свобода, что деспотизм, что цивилизация, что варварство? И где границы одного и другого? И кто видел такое состояние, в котором бы не было добра и зла вместе?

– Один, только один есть у нас непогрешимый руководитель, Всемирный Дух, проникающий в нас всех вместе и в каждого. Тот самый дух, который в дереве велит расти к солнцу, в цветке велит бросить себя к осени и в нас велит бессознательно жаться друг к другу. И этот-то один непогрешимый блаженный голос заглушает шумное, торопливое развитие цивилизации.

– Каждый человек движется в совершенно определенном направлении и отличается индивидуальным стилем жизни, который придает неповторимость человеческой личности. Волен ли он выбирать этот путь?

– Не совсем. У развивающегося, или просто достаточно быстро продвигающегося по социальной лестнице человека, очень мало знакомых равнодушных. Как правило, сфера знакомств разделяется на два противоположных лагеря. У того, кто быстро идет вперед по избранной дороге, имеются враги и страстные поклонники. Многое зависит от их точки зрения.

– И какая же точка зрения правильная?

– Стиль жизни определяется, прежде всего, отношением любой человеческой судьбы к общей истории народов. Важно понять суть этих отношений и их связь с пониманием жизни. Я серьезно интересовался декабристами. Они представлялись мне людьми обнаженной, предельно чуткой совести. Именно веления совести, нравственный поиск вели их одновременно и к социальному протесту, и к потребности личного совершенствования, и к стремлению к общественному благу.

– Поиск – очень сложный процесс, зависящий от многих факторов. Может ли он привести к единому для всех результату?

– Он всегда единый, но проявляться может по-разному. Например, описывая войну, я старался описать поведение человека, а не результаты того или иного сражения. Меня интересовало, что чувствует и как ведет он себя и в бою, и в моменты мирной передышки. Но ничьи поступки не являются единичными, человек всегда опутан сложной сетью связей, формальных и неформальных, реальных и воображаемых. Например, надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора.

– Как соотносятся социальные связи и связь с Богом?

– Связь с обществом противопоставляется связи с Богом. Общество побеждает количеством, Бог – внутренней силой.

– Человек – не отдельная единица в толпе, а звено системы. Для того чтобы система была жизнеспособной, она должна быть сбалансирована. Ваших героев можно разместить на четырех уровнях уравновешивания: индивидуальном (Платон Каратаев), групповом (Анна Каренина – Алексей Вронский), общественном (Наполеон Бонапарт) и экзистенциальном (Бог). Все ли люди включены в систему взаимовлияний?

– Все. Иногда подобному уравновешиванию способствуют общественные катаклизмы, локальные войны и т. п. Например, выжить после самоубийства Анны Карениной Вронскому помогли военные действия на Балканском полуострове, куда он отправился защищать интересы славян.

Толстой говорил и о политическом равновесии: «Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо, заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею.

– Средство — европейское равновесие и droit des gens2, — говорил аббат. — Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, — и оно спасет мир!

– Как же вы найдете такое равновесие? — начал было Пьер, но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат».

Через некоторое время Пьер поделился с князем Андреем пришедшей к нему мыслью: «По-моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием».

– Если я правильно поняла, ни одно действие какого-либо лица не остается без реакции кого-либо из взаимодействующих с ним индивидов или групп. То есть одни люди заставляют других действовать, и сами подвергаются такому же давлению?

– Нужно различать уравновешивание и насилие. Насилие – это совершение вынужденных поступков. Но если человек стремится исполнять открытую им в любви волю Бога, то нет насилия, а есть уравновешивание.

– Значит, противоречий между человеком, уравновешенным на индивидуальном уровне и на экзистенциальном уровне, нет? Или человек в первом случае действует бессознательно, а во втором – осознанно?

– Редко кто может сознательно выбирать свой путь. Кажется, что он скован условиями существования. На самом деле эти условия не принципиальны, они лишь в малой степени могут определять движение жизни. Другое дело – воспитание и влияние общества. Человек, живя в обществе, старается следовать общественным нормам, даже если они не вполне соответствуют истинному его призванию.

Василий Позднышев рассказывал своему попутчику: «Жил я до женитьбы, как живут все, то есть в нашем кругу. Я помещик и кандидат университета и был предводителем. Жил до женитьбы, как все живут, то есть развратно, и, как все люди нашего круга, живя развратно, был уверен, что живу, как надо. Про себя я думал, что я милашка, что я вполне нравственный человек».

– Жизнь отдельного человека неотрывна от социальной среды (исключение – отшельники – только подтверждают правило). И на индивидуальную жизнь наслаиваются, в нее активно внедряются другие жизни, со своими проблемами. Разве в системе норм человека нет места сомнениям?

– Человек не может быть односторонне плохим или хорошим. Все люди – пегие.

– Понятия «общество» и «человечество» идентичны?

– Общество входит в человечество, но для того, чтобы этот вход был эффективным, необходимо перейти от общественных норм к общечеловеческим. А они не только не всегда совпадают, но и часто противоречат друг другу.

Каждый из героев Толстого решал эту проблемы по-своему, и из этого возникала его индивидуальная жизненная драма. «В первую минуту я не узнал его, но как только он заговорил, я тотчас же вспомнил работящего, хорошего мужика, который, как часто бывает, как бы на подбор, подпадал под одно несчастье после другого: то лошадей двух увели, то сгорел, то жена померла».

– Известно, что природа не терпит насилия над собой. Она стремится поправить движение объекта в положительную или отрицательную сторону?