– Насчет пирогов – это ты в самую точку угодила. Люблю пироги… Горяченькие… С румяной и пышной корочкой… Чтобы с сырой картошкой внутри и много-много репчатого лука.

– У, обжора, – жена легонько стукнула мужа по широченной спине.

Фомин нажал на кнопку звонка. Дверь сразу же отворилась. Хозяева, выходит, уже заждались. Там стоял Чайковский, а из-за спины выглядывало раскрасневшееся и мило улыбающееся лицо жены.

Чайковский, ухмыляясь, сказал:

– По вам часы можно проверять.

– Точность, господин генерал, – вежливость королей, – поспешно отреагировал Фомин.

Чайковский и его жена отступили назад, вглубь узкого коридорчика.

– Не стойте там. Проходите.

Гости вошли. Хозяин стал услужливо помогать раздеться даме. Фомин, пригладив прическу, напыщенно, а потому неестественно сказал:

– Мир дому сему, господа!

Фомин подошел к супруге генерала.

– Разрешите вашу ручку, сударыня?

Поцеловав руку хозяйке, он обратил взор в сторону «Его Превосходительства».

– Здравия желаю, господин генерал.

Чайковский насупился.

– А, ну, без этих!..

– Слушаюсь! Я ведь что? Привык исполнять чужие приказания.

Галина, жена Фомина, приблизилась к хозяйке, легонько обняла.

– Здравствуй, Танюша, – потом, наклонившись к уху, шепотом спросила. – И как?

Хозяйка правильно поняла вопрос и поэтому подняла вверх большой палец. Галина кивнула, сказав:

– Мы – на кухню. Пусть мужики побудут одни.

Хозяйка с грустинкой усмехнулась:

– И правда: бабья дорога – от печи до порога.

– Идите-идите, – шутливо сказал Фомин и добавил. – Уж постарайтесь там.

Хозяин, а следом за ним и Фомин, проследовал в небольшую скромно обставленную гостиную. Фомин, как дома, тотчас же плюхнулся в старенькое кресло и с удовольствием вытянул ноги, отвалившись назад. Хозяин устроился в другом кресле, напротив.

Чайковский, кивнув в сторону небольшого столика, на котором стояла тонко нарезанная ветчина, конфеты и ломтики лимона, а также крохотные (по оценке Фомина, конечно) из зеленого хрусталя рюмки и штоф с водкой, предложил:

– Давай, а, по одной? Для затравки.

– А Танюша, как? Не будет сердиться? – осторожничая, спросил Фомин.

– Что ты, как маленький, как в первый раз!

– Наливай! – Фомин решительно махнул рукой.

Они выпили и чуть-чуть закусили. Фомин спросил:

– Что в управлении? Я-то, как ты сам понимаешь, в отгулах.

– В норме.

– Начальство как?

– Твое или… вообще?

– Вообще.

– С начальством все в порядке. Краснов, сам слышал, доволен тобой. Тут же забрюзжали завистники.

Фомин усмехнулся:

– Без этого не бывает.

– Насколько мне известно, Краснов поручил кадрам подготовить представление в министерство.

– На предмет?..

– Вот, этого-то я тебе и не скажу.

– А еще друг…

– Дружба дружбой, служба службой, – Чайковский, по примеру Фомина, положил на крохотный ломтик хлеба пластик ветчины и, отправив в рот, стал медленно пережёвывать. Он спросил, постучав пальцем по штофу. – Еще?

– У матросов нет вопросов.

Они снова выпили и закусили в полной тишине. Чайковский, кивнув в сторону музыкального центра, предложил:

– Может, музыку?

– Не стоит… Не стоит пока, – потом спросил. – Как слухи?

– Насчет Краснова? – уточнил Чайковский. Фомин кивнул. – Слухи все упорнее. Я попытался заговорить с самим, но он уклонился от разговора на эту тему.

– Чехарда какая-то, – недовольно пробурчал Фомин. – Надоело! Настоящий проходной двор.

– Самое интересное не это.

– А что же?

– То, кого метят.

– Не тебя ли, Паша?

Чайковский заразительно рассмеялся.

– Сморозил!

Фомин обиделся.

– Почему бы и нет?

– Дурацкий вопрос.

– Почему?

– Потому что ответ ты хорошо знаешь.

– Ну, извини… Так кого же нам ждать?

– Из министерства…

– Вот! Опять варяга! – Фомин недовольно фыркнул.

Чайковский возразил:

– Нет, не варяга.

– Продолжай. Это что-то новенькое. Не Радченко ли… из УБОПа?

– Нет.

– Тогда и не знаю, на кого подумать.

– Кандидат – генерал-лейтенант Воротов.

– Владимир Александрович?! – Фомин рассмеялся. – Вот умора.

– Совсем несмешно.

– Скажешь тоже, – Фомин продолжал смеяться. – Они, что, там решили по второму кругу пойти?

– Кандидатура неплохая, – сказал Чайковский.

– Не спорю. Однако до сих пор еще не было случая в истории управления, чтобы прежний возвращался.

– Все происходит когда-то впервые, – резонно заметил Чайковский, и наполнил снова рюмочки. – Выпьем за то, чтобы хуже не было.

Фомин покачал головой.

– Это я так ведь… Меня, если по правде, мало вся эта чехарда волнует. Завязываю я. Послужил Родине и будет. Опротивело все. И «референт» мой, то есть Галчонок, обеими руками – за.

Чайковский внимательно смотрел в лицо Фомина, стараясь понять, правду тот говорит или ёрничает.

– Ты серьезно решил?

– Чему ты-то удивляешься? Не говорил, что ли, раньше? Что мне еще надо, а? Стаж выработал… Имею право на покой.

– Дело, понятно, твое, – Чайковский покачал головой, – но, боюсь, ничего не выйдет.

– Что значит «не выйдет»!? – раздраженно спросил Фомин. – Что или кто может помешать?

– Не хочу огорчать, но…

– Прошу, без твоих этих длиннот. Говори, в чем дело?

– Саш, только сугубо между нами, хорошо? Сделай завтра вид, что слышишь о предложении впервые.

– Обижаешь! Это когда я тебя подводил?

– Собственно, и не буду от тебя скрывать, лично я вижу резон в словах генерала Краснова.

– Что еще-то он хочет от меня, что?! Дался всем им Фомин. Свет клином на нем сошелся?

– Краснов полагает, что в составе оперативно-следственной бригады по делу, известному тебе, от областной уголовки…

– Надо же! – сердясь, воскликнул Фомин и сильно ударил кулачищем по подлокотнику кресла. Фомин уже догадался, в чем дело. – Значит, снова Тагил? – Чайковский утвердительно кивнул. Фомин раздраженно и вовсе непритворно воскликнул – Сколько же можно!? И ты… на их стороне? Поддержал?

– Подумай, Сашок, разве не прав Краснов, а? Новичку надо сколько вникать? По сути, начинать с нуля. Ты же… Не дитя… Понимаешь.

– С какого «нуля»? Все наши доследственные мероприятия документально оформлены и готовы для приобщения к уголовному делу. Бери – и работай.

– Сашок, о чем ты говоришь? Документы – одно, а живой человек – другое. Хотя… Чего это я тебе, матерому сыщику, объясняю подобные прописные истины?

– Объективно говоря, ты прав, – Фомин обреченно вздохнул. – Как тут ни крути, а все правы. Но мне что делать, а? Так никогда и не распрощаться с тагильчанами? К тому же… не мальчишка слоняться по гостиницам. Пусть теперь другие… И дома… Парнишка в таком возрасте, когда отцовский глаз, ой, как нужен.

Чайковский грустно усмехнулся.

– Я тебя понимаю. Я и сам ведь решил.

– Ты? Решил? Что ты мог решить?

– Решил, что тоже пора уходить в отставку.

Фомин пристально посмотрел другу в глаза.

– Выживают?

– Не в этом дело.

– А в чем?

– Танюша… Ну… Вот-вот подарит сына…

– Кстати, все подтверждается?

– Да! – воскликнул Чайковский. – Нет никаких теперь сомнений, что сын. Будет сын! Мой сын! Мой, понимаешь?!

– Как не понять. У самого… Как беременность? Нормально? Нет осложнений? По-моему, уже скоро.

– Меньше месяца осталось. По словам врачей, сынуля развивается нормально. Танюша – молодец! Хорошо вынашивает. Даже на сохранение ей не пришлось ложиться… Я нервничаю…

– Говоришь, что все нормально, а сам дергаешься. Зачем?

– Все равно же, Сашок, волнительно.

– Успокойся, дружище! И приглашай на крестины. Да… Имя парнишке подобрали?

– Да.

– Какое же?

– Егором решили назвать, – Чайковский вздохнул. – В честь моего деда… Умирая, очень просил, чтобы… Я пообещал… Сам Господь помогает мне держать слово…

– Замечательное, наше имя! Но не будем об этом…

– Чайковский рассердился.

– Как это «не будем»?! А ты хоть догадываешься, кто будет крестным?

– Ну… Наверное, брат твой… Или еще кто… Родня у тебя большая…

– Ошибаешься, голубчик! – Чайковский торжествующе смотрел на друга. – Танюша предложила, а я с восторгом её поддержал, тебе стать крестным отцом. Как? Что скажешь?

Фомина это привело в полное смятение. Чего-чего, а этого он не ожидал от Чайковского. Да, друзья-коллеги с давних пор, но чтобы… Это – уж слишком. Как говорится, не по чину честь. Чайковский молчание Фомина воспринял по-своему. Он настороженно спросил:

– Ты… это… что молчишь? Не по душе, что ли, наше предложение?

Фомин встал. Подошел к другу, обнял за плечи.

– Ну, спасибо тебе!.. – у него запершило в горле. – Обещаю: я буду отличным крестным твоему сыну, – он вернулся на свое место. – А кто будет крестной матерью?..

– Женщины на кухне сейчас этот вопрос решают.

– Не понял.

– А что тут непонятного? Крестной станет твоя жена, если, конечно, наше предложение примет.

– Она? Примет, обязательно примет! Ей да не принять? Еще чего…

– Давай, Сашок, договоримся: ты свои «хвосты» дочищаешь, я – тоже и в конце года вместе подаем рапорты. Ну, как?

– Ты, в самом деле, решил уходить? – спросил Фомин.

– Почему нет? Ты собираешься уходить, а я чем хуже?

– Со мной – совсем другое дело, – возразил Фомин, – я всем уже глаза измозолил. Мечтают, чтобы ушел.

– Преувеличиваешь… как всегда.

– Ничуть. Тебе же еще служить да служить… генерал как-никак.

– Плевать я хотел на генеральские лампасы! – в сердцах воскликнул Чайковский.

– О-го-го. Если всяк станет плевать на генеральство, то… Что же будет?

– Я решил… Твердо решил… Егорушку воспитывать с пеленок… Сам воспитывать… Ради этого… Нет и не может быть у меня ничего дороже на всем белом свете. И остатки моей жизни будут отданы ему, Егору моему.

Фомин решил пошутить.

– А Танюша – рыжая, что ли?

– И ей, конечно, – серьезно сказал Чайковский, но…

В этот момент открылась дверь гостиной, и вошли жены. Они несли на руках подносы с выпечкой. Фомин потянул носом.

– Неужели мой… любимый?! – искренне радуясь, воскликнул он. – Запах… С ума сойти!..

Поставив на стол подносы, жена Фомина взяла нож, и стала разрезать пирог на части.

– Заскучали без нас? – спросила она мужчин.

За мужчин ответила Танюша:

– Вряд ли, – сказала она, осторожно, устраиваясь в кресле, потом, кивнув в сторону наполовину опустошенного штофа, добавила. – За «причастием» – какой мужик заскучает?

Все рассмеялись.

Глава 2. Обвинение

Тагильцев, приехавший в Екатеринбург первой электричкой, сначала чуть-чуть перекусил в вокзальном буфете, а уж только потом поехал трамваем в прокуратуру. Он, конечно же, не беден. Он не работает под обездоленного. Он имеет «БМВ», довольно приличную машинешку, и может себе позволить прошвырнуться и на ней до областного центра: сто двадцать километров – не расстояние. Однако из-за благоразумия не делает этого никогда, а пользуется общественным транспортом. Он считает, что удобнее и безопаснее. Удобнее, потому что не надо искать всякий раз автостоянку. Оставлять же на несколько часов без присмотра (даже у крыльца областной прокуратуры) не решается: зачем ему эта головная боль? А безопаснее, так как на автостраде пошаливают разбойнички: надо ли лишний раз рисковать, если можно обойтись и без этого? Да, он никогда с собой большие бабки не возит, однако откуда об этом знать лихим людям?

Он поднялся на третий этаж и в крохотном «предбанничке» нос к носу столкнулся с тем, кто ему нужен, – следователем по особо важным делам Коротаевым: тот тяжело дышал, и лицо багровело от натуги. Как считает Тагильцев, следователю трудно даются лестничные марши. Тагильцев знает следователя в лицо, хотя прямых контактов пока не было. Ему положено знать все сколько-нибудь значительные фигуры. Он знает многое о Коротаеве. Он наслышан, например, о том, что следователь обладает жестким и непреклонным характером. К тому же страшно упрям и не сговорчив. Хорошему адвокату (даже из провинции) полагается знать (и он, Тагильцев, конечно же, знает!) и такое крайне важное обстоятельство, как полная невозможность «подъезда» с подношением, то есть с взяткой. Находились отчаянные и пробовали подмазать, но им это обходилось довольно дорого. Дорого не в смысле затребованной суммы, а в смысле того, что не оставлял сии поползновения безнаказанными. Самое малое, на что способен, – это направить официальное представление в Свердловскую областную коллегию адвокатов. Был, говорят, случай, когда Коротаев за попытку дать взятку ему, следователю, добился возбуждения уголовного дела и доведения его до суда, где был постановлен обвинительный приговор. Конечно, взяткодатель получил небольшой срок – три года условно, однако решением суда он был лишен права заниматься адвокатской деятельностью на пять лет, а это уже чрезвычайно серьезно. Упущенная-то выгода выразилась в весьма кругленькую сумму. Так что отбил охоту у многих. И теперь этого следователя оставили в покое.

Адвокаты, практически, считают свою миссию абсолютно безнадежной, если дело, по которому проходят в качестве защиты, оказывается в руках Коротаева. Никаких перспектив добиться послаблений для подзащитного или как-то повлиять на ход следствия. Единственная надежда – это на суд. Поэтому адвокаты не любят браться за дела, находящиеся в производстве у Коротаева. Приходится, конечно, но без охоты. При этом заламывают с подзащитного такие гонорары, что глаза на лоб лезут. Адвокаты считают, что это не что иное, как компенсация за особые условия труда, так сказать, за вредность. Но, даже получив двойной гонорар, адвокаты не тешат подзащитных особыми иллюзиями.

– Доброе утро, Иван Емельянович, – мягко поприветствовал Тагильцев, приподняв на совершенно лысой яйцевидной голове кожаную фуражку.

– Доброе-доброе, – мрачно пробурчал тот, возясь с замком, который почему-то не хотел открываться. Наконец, в замке что-то щелкнуло, и дверь подалась. Взявшись за ручку, он спросил. – Ко мне?

– Именно, Иван Емельянович. Вы звонили… Тагильцев я… Адвокат… По поводу подозреваемого Шилова…

Коротаев, смерив хмурым взглядом с головы до пят адвоката, ничего не выражающим голосом сказал:

– Заходите.

Вошел Коротаев, а следом – Тагильцев. Коротаев рукой показал на одиноко стоящий стул, а сам прошел к окну, отодвинул шпингалеты и приоткрыл створки. В крохотный кабинетик хлынул прохладный воздух, смешанный с влагой: только что прошел дождь, освеживший воздух. Сюда же просочился терпкий запах тополиной листвы.

Коротаев уселся за столом, за которым, судя по всему, сидело не одно поколение следователей. Кивнув в сторону полуоткрытого окна, спросил:

– Не боитесь?

Тагильцев не понял, поэтому уточнил:

– Чего именно, Иван Емельянович?

– Сквозняка… – он усмехнулся, и многочисленные и глубокие складки хмурого лица чуть-чуть разгладились. – Пока всего лишь сквозняка.

– Ну, что вы! – воскликнул адвокат. – Наоборот, приятно.

Тагильцев самым бессовестным образом солгал. Потому что именно сквозняков-то он и боится пуще огня. Но… Не у себя ведь, чтобы устанавливать свои порядки. Придется терпеть: зачем злить зверя в его же собственной берлоге?

– Документы у вас в порядке? – спросил следователь, одновременно роясь в среднем ящике стола.

– Да… конечно… – поспешно ответил адвокат, положив перед следователем документы.

Коротаев взял лишь удостоверение личности, внимательно изучил и лишь после этого спросил:

– Тагильцев, значит, Афанасий Петрович? – адвокат кивнул. Коротаев спросил. – Вопросы?

– Их, Иван Емельянович, как вы сами понимаете, несколько.

– Начинайте с самого первого. И если у меня будет возможность, то удовлетворю ваше любопытство.

– Первый вопрос: на каком основании задержан мой подзащитный?

– На основании мною вынесенного постановления и утвержденного прокурором области. Ещё?

– Второй вопрос: почему не было испрошено разрешение на задержание от Нижнетагильской городской думы, членом которой является мой подзащитный? – Тагильцев отлично знает, каков будет ответ, но он формально обязан спросить.

– Гражданин Шилов пользуется иммунитетом лишь в пределах Нижнего Тагила. Задержали же его в пределах Екатеринбурга, точнее – неподалеку от ДК Лаврова, то есть на проспекте Космонавтов.

– Третий вопрос: что вменяется в вину моему подзащитному?

– Пока ничего, Афанасий Петрович.

– Поясните, пожалуйста.

– Обвинение, как вы сами понимаете, ему пока не предъявлено. А задержан он по подозрению в совершении тяжкого преступления, то есть убийства, имеющего отягчающие вину обстоятельства.

– А нельзя поконкретнее?

– Нет, нельзя. Сегодня в шестнадцать ноль-ноль местного времени мы едем в Орджоникидзевский районный суд, где я буду испрашивать разрешение на арест гражданина Шилова и содержание под стражей. К этому времени будет готово, надо думать, предварительное обвинительное заключение. До суда вы и ваш подзащитный будут ознакомлены.

– Значит ли это, что допроса еще не было?

– Нет, не было. Правда, я встречался с задержанным. Но меня больше всего интересовало, какие вопросы имеются и какие претензии у задержанного к условиям содержания. Короче говоря, мы познакомились… Всего лишь познакомились.

– Когда и где вы намерены допросить задержанного?

– В одиннадцать. Сегодня. В изоляторе временного содержания. Это заведение, надеюсь, вам знакомо.

– На улице Фрунзе?

– Да. Рядом с городским управлением внутренних дел.

– Надеюсь, я буду допущен на процедуру допроса?

– Разумеется.

– И, пожалуй, последнее: до начала допроса остается слишком мало времени, а мне необходимо встретиться с подзащитным… Обговорить детали. Иван Емельянович, разрешите?

– Разрешу, – Коротаев взял лист писчей бумаги, лежавший слева от него, и протянул адвокату. – Возьмите письменное разрешение на встречу.

Адвокат зачем-то спросил:

– С печатью?

– Не без этого, – с легкой иронией в голосе ответил следователь и добавил. – Поспешите. Времени, действительно, в обрез.

Встретили мужика на службе довольно бурно. Коллеги, судя по всему, соскучились и стали подступать с расспросами. Фомин же хмурился, скорее всего, притворялся. Он сел за свой стол и потянул носом.

– Курили? – сердито спросил он.

Майор Савичев первым вскочил со своего места, дотянулся до окна и распахнул его.

– Извини, Сергеич. Мы тут повольничали. Думали, что сегодня тебя еще не будет.

– Не хотел, – Фомин театрально развел руками, – однако генерал назначил аудиенцию. Никуда не денешься. С генералом, господа, не поспоришь. А если и поспоришь, то… Сами ведь знаете…

Савичев сочувственно кивнул.

– Да уж… А ты, Сергеич, устал, гляжу.

Фомин огорченно вздохнул.

– Не на курорте как-никак был. По правде-то говоря, рассчитывал, что побольше дадут отдохнуть, но… – он обвел коллег взглядом. – А, кстати, вы тут не слышали, зачем генерал вызывает? Вздрючить собирается или как?

Савичев ухмыльнулся.

– Мы ничего не знаем, но взяли на себя смелость предположить, что для тебя проблем не будет.

– Почему, парни, так решили?

– Интуиция, – ответил Савичев.

Все почему-то рассмеялись. Яснее ясного: мужики знают, но молчат. Как партизаны на допросев гестапо. Фомин шумно вздохнул.

– Нехорошо, конечно, с товарищем поступаете, да ничего не поделаешь, – он встал и вышел из-за стола. – Пойду в приемную.

– Посиди еще, – предложил Савичев, – время есть.

Фомин ухмыльнулся.

– Нет уж… Лучше чуть-чуть раньше, чем чуть-чуть позже… Посижу лучше в приемной. Может, там что-то разведаю.

Он вышел. Спустился на второй этаж. Зашел в приемную. На своем месте оказался лишь помощник начальника. Он, оторвав на минуту взгляд от бумаг, сказал:

– А, Сергеич… Привет… Присаживайся, – он посмотрел на настенные часы. – Еще пять минут.

Удобно устраиваясь неподалеку от генеральской двери, Фомин ответил:

– Здравия желаю, господин майор.

– Всё ёрничаешь? – ухмыльнувшись и не поднимая глаз, спросил тот. И предупредил. – Ты с генералом поосторожнее: не в настроении он сегодня. Ненароком можно и схлопотать.

– Эт-то верно, майор. Чего хорошего – не дождешься, а…

Тут Фомин замолчал, потому что боковым зрением заметил, что замигала сигнальная лампочка у одного из телефонов помощника. Тот поспешно снял трубку, из чего можно было сделать вывод: САМ!

– Так точно… Сидит в приемной… Слушаюсь, – он положил трубку. Обращаясь к Фомину, полушепотом сказал. – Иди. Уже ждет.

В тесную и полутемную комнатуху ввели Шилова. Выглядел он неважно. Это про себя отметил с первого взгляда Тагильцев. Шилов сел на табурет, напротив Тагильцева. Надзиратель остался стоять у дверей. Адвокат сказал:

– Любезный, оставьте нас наедине.

– Но…

– Пожалуйста, выйдите, – настойчиво повторил Тагильцев.

Надзиратель вышел. Как только за ним закрылась дверь, Шилов, обрадовано ухмыльнувшись, сказал:

– Афонь, привет… вишь ты.

По лицу адвоката пробежала тень. Не по нутру, видимо, пришлось обращение клиента, не понравилась фамильярность. Он, сдерживая себя, суховато заметил:

– Не брат я вам… И не сват… И, тем более, не друг любезный… Поэтому обращайтесь, соблюдая приличия…

– Что ты, Афонь, в самом деле?! – Шилов с подозрением посмотрел на адвоката. – Столько лет, вишь ты, знаем друг друга; столько раз с руки кормился, – он поднял ладонь и показал. – С этой самой руки, вишь ты… скурвился, получается?

– Знать-то, да, знаем дуг друга, но не до такой степени, чтобы… Короче, Евгений Дмитриевич: вы попросили, я приехал…

Шилов, почесав отросшую черную щетину на щеках, прервал.

– Вот как? Сразу и на «вы»? Это что-то новенькое, – он покачал головой и смачно сплюнул на пол. – Как изменился, а? Ну, и народец! Не народ, вишь ты, а кобылка.

Адвокат терпеливо продолжил:

– Приехал, чтобы оказать юридическую помощь. Отсюда: отношения между нами должны быть соответствующие – отношения клиента и его адвоката. Короче, сугубо деловые отношения. Если вас не устраивает что-то, то… Я охотно уеду назад.

С минуту Шилов смотрел на Тагильцева, не мигая. Смотрел так, как смотрел бы удав на свою очередную жертву. Слишком мало прошло времени, чтобы свыкнуться ему с мыслью, что он хоть и удав все еще, однако несколько не в форме; не на столько опасен для жертвы, чтобы трепетать при каждом движении. Ситуация изменилась. Изменилась не вчера. А ему по-прежнему казалось, что всемогущ, что в силах сделать со всяким все, что захочет. Не знаю, понял ли Шилов что-то в течение этой паузы, однако факт: сменил форму разговора.

– Извини, – прилагая большие усилия, выдавил он из себя. – Я ведь что… Я ведь думал, что все по-прежнему…

– И не все… И не по-прежнему… И вы это, Евгений Дмитриевич, отлично знаете… Я здесь больше представляю интересы НТПС «Высокогорье», чем ваши, поскольку насчет вас – полная неопределенность… Неудобно напоминать, что вы с недавних пор всего лишь рядовой (с авторитетом, но рядовой) член сообщества.

– Не хочешь ли сказать, Афанасий Петрович, что меня кинули? Не верю! У нас другие правила. Постой, – Шилов пристально посмотрел в глаза адвоката, – а ты сообщил?.. Они знают?..

– Проинформировал. Руководство разрешило мне выехать, однако четких инструкций не дало, из чего я делаю вывод: ваша судьба – в ваших и только в ваших руках. Поймите эту простую вещь, и все будет в порядке. Привыкайте к новому положению: ничто не вечно под Луной. Даже самый лихой наездник может оказаться вышибленным из седла.

– Но если так, то зачем ты здесь?

– Профессиональный долг: вы обратились, как я понимаю, за юридической помощью, я и приехал. И если мы найдем общий язык, то… Я, пожалуй, возьмусь осуществлять вашу защиту.

– Во что это мне обойдется? – спросил Шилов, в уме уже прикидывая некую сумму расходов.

– Все будет зависеть от обстоятельств дела, от продолжительности следствия и потом судебного процесса, от тяжести содеянного вами.

– Содеянного? Мной?! – воскликнул Шилов в изумлении.

– Ну, не мной же. Я – законопослушный гражданин, никогда с законом не конфликтовал и тем горжусь.

– А я?!

– Не знаю. Если судить по тому, что мне известно на этот час, то вас не ждет ничего хорошего.

<1 2 3 4...8 >

На страницу:

Перейти

2 из 8