Избранное (сборник)

Брови его удивленно приподнимались. Не спросила даже имени и фамилии! Вот так всегда девушки проходили мимо него, не узнав даже имени. Такова судьба! Но Владислав через три дня вечером отправился в клуб.

– Это вы! – сказала Ирина, увидев его. – Что же так поздно? Мы уже кончили.

Владислав улыбнулся и хотел сказать, что он специально и пришел поздно, чтобы проводить ее домой. Но ничего не сказал, и улыбка вышла кислой.

Высокий черноглазый парень с шелковым галстуком, раскрашенным анилиновыми красками, обратился к Ирине:

– Рина, пойдемте скорей! Мы запоздаем на трамвай.

«Какая безвкусица, – подумал Владислав, – галстук раскрашен полосами всех цветов». После этого случая он написал Ирине письмо. Носил его в кармане весь день и вечером пошел в клуб. Вечер был ветреный, и в клубе господствовали сквозняки. Ирину нашел в комнате духового оркестра. Там стоял шкаф для хранения театрального имущества. Ирина прятала парики в этот шкаф.

– Вот вам письмо, – сказал Владислав.

– От кого? – спросила она.

– А вот вы прочтете!

– Ладно.

Ирина протянула руку за письмом и уронила на пол рыжий парик. Тогда она положила письмо на подоконник и нагнулась за париком, но в это время распахнули дверь. Порыв ветра сбросил письмо в открытое окно. Владислав бросился за ним, но ветер уже унес письмо неизвестно куда.

– Вот видите, если бы вы были бы любезны, вы нагнулись бы и подняли бы парик, письмо бы и не улетело, – сказала Ирина, краснея и путаясь в словах.

– Я в этом виноват… один я, – Владислав готов был за все нести ответ.

– А что было в письме? – Ирина уже меняла гнев на милость.

– В письме? – Владислав теперь не сказал бы этого, если бы даже ему угрожала смерть. – А там я излагал свои некоторые взгляды… взгляды на театр.

– Вот как? Это очень интересно. Может быть вы расскажете на словах?

– Охотно.

Этот вечер они провели вместе. Владислав долго и пространно говорил о театре. Ирина слушала его. Потом они расстались. Владислав же готов был говорить с Ириной всю ночь до рассвета и еще день, и вторую ночь.

Они и другие вечера потом проводили вместе. Как-то раз осенью поехали за город собирать красные листья. Собрали листья в маленькие мешочки, вечером пришли на станцию. Поезд только что ушел, и на станции совсем не было народа. Владислав и Ирина сели на скамейку под деревом. Было тихо. Вдалеке светился электрический фонарь. Свет путался в ветвях и листьях дерева. Скамейка стояла в глубокой тени.

– Ночи теперь совсем стали темные, – сказал Владислав.

– Да, – вздохнула Ирина.

– Ты жалеешь?

– А мне-то что?

– Что же ты вздыхаешь?

– О другом.

– О чем же? – Владислав коснулся щекой головы Ирины.

– Мало собрали листьев.

– Вот тебе и раз! Пойдем тогда еще наберем?

– Нет. Ночи теперь стали темные.

Владислав засмеялся и поцеловал Ирину в волосы около уха. Она отдернула голову.

– Это нельзя, – сказала она.

– Почему? – спросил он.

– Ночи теперь темные; и я не вижу, с каким ты сердцем это делаешь.

– Вот привязалась к слову! Хочешь при свете поцелую?

– Нас оштрафуют, и мы не попадем на поезд.

Но он поцеловал ее опять в волосы, и в щеку, и в губы. Потом пришел электропоезд.

– А ты не взял билета! – ахнула Ирина.

– Верно. Забыл, – спохватился Владислав.

– Это ты нарочно.

– Да нет же!

– Удивительно, как быстро люди теряют голову.

Они остались дожидаться следующего поезда. Потом приехали в город. Через несколько дней красные листья засохли. А Владислава начали мучить сомнения. Проходила зима. Владислав и Ирина виделись часто. Но все еще ему казалось, что их знакомство так же легко разрушимо, как и отношения многих ребят и девушек, которых ему приходилось наблюдать в заводском клубе.

И вот снова весна. Опять на улицах все покупали фиалки. Владислав пригласил Ирину к себе.

Она бывала уже у него и всегда рылась в его объемистых папках, рассматривала рисунки, перебирала их и пыталась раскладывать по какому-то своему порядку. Но потом уставала, потому что акварелей было очень много, и оставляла все по-старому. Однажды Владислав отметил годовщину их встречи. Он купил несколько букетиков фиалок и набросал их в синюю фарфоровую чашу с водой. Цветы плавали в воде, и от них шел запах. Несколько фиалок утонуло. В комнате было открыто окно, и шум вечерней столицы долетал до пятого этажа. Они сидели на диване. На улице кто-то закричал. Владислав встал, подошел к окну и высунулся наружу.

– Ты упадешь! – сказала Ирина. – Иди сюда.

– Сейчас, – ответил он.

Потом подошел и сказал:

– В городе иногда возникают нелепые и суматошные крики.

– Они везде бывают. Садись!

Владислав сел. Они поцеловались. Ирина сказала:

– У тебя в комнате очень резкий свет.

– Я занавешу лампочку, – сказал Владислав и взял красную тряпку.

– Красным не надо.

– Тогда синим?

– И синим тоже.

Он потушил свет. Был ясно виден светлый прямоугольник окна. В нем мигало прозрачное ночное небо, освещенное огнями столицы. С дивана упал туфель Ирины. Они оба молчали.

Через некоторое время за стеной пробили часы. Владислав сказал:

– Может быть, закрыть окно? Стало свежо?

– Нет, я хочу слушать шум улицы.

– Ну, я тебя прикрою пледом.

– Как пахнут фиалки!

– Да, но они, наверное, уже все утонули.

– А много ли времени?

– Уже поздно.

– Ты проводи меня тогда.

– Может, останешься?

– Нет, будет ругаться тетка.

– Ну, хорошо!

Владислав проводил ее и возвращался по городу один. Все спали, а он шел счастливый и гордый.

Через некоторое время Ирина уехала отдыхать. А потом и он уехал. Трудно было даже переписываться. И его мучила неуверенность. Так чередовались приливы и отливы счастья. Наступила зима: они могли встречаться в клубе, Ирина несколько раз бывала у Владислава в гостях. А затем цеху, где Ирина работала обмотчицей, дали срочное задание. У Владислава тоже прибавилось дела. Они не виделись. Владиславу счастье тогда казалось мифической жар-птицей, которая бывает только в сказках.

Вот и в этот вечер. Придет или не придет? Владислав кладет на место зеркало. Что толку смотреть и видеть длинный нос, серые глаза и кустики бровей? Он некрасив! А таким счастье выпадает редко. Владислав раздражается и злится. Ведь позорно ходить по улицам грустным! Идет опять к окну, но раздается звонок. Он бежит отворять дверь. Входит Ирина, она запыхалась и раскраснелась.

– А я думал, ты не придешь, – говорит Владислав.

– Ты все думаешь! – Ирина смеется и заглядывает из-за его плеча на разрисованные цветы.

– Как красиво! И ты это специально для меня рисовал!

– Да.

– Как летом? Помнишь – летом? Как это ты догадался? Милый!

– А я уже хотел рисовать репейник.

– Ты сумасшедший. Я же сказала, что приду…

– Какие у тебя холодные локти! Тебе сильно надуло в рукава.

– Чепуха!

– Слушай: оставайся у меня! Совсем!

– Я об этом много думала. Это, пожалуй, самое верное. Когда любишь, надо, пожалуй, всегда жить вместе. Да? Как ты думаешь?

– Да.

Они садятся на диван. И через несколько минут Владиславу становится ясным. Нет больше сомнений. Они будут жить вместе! Теперь он уверен во всем, спокоен и счастлив.

Спальный мешок

Вечером в ресторане было шумно: играла музыка, звенела посуда и слышались возбужденные от вина голоса.

– А вы знаете, мне противно слушать!

Сказав это, сидевший напротив Дмитрия загорелый мужчина с голубыми глазами оглядел всю компанию. Он поглядел каждому в глаза, всем пятерым, сидящим за двумя составленными вместе столиками, в том числе и Дмитрию, который только что просил своего друга Андрея передать ему бутылку вина.

Есть что-то отличающее спортсменов от людей, не занимающихся физкультурой: выгоревшие волосы, особый цвет лица, и ширина плеч и загар на кистях рук, особенно выделяющийся, когда из-под рукавов пиджака выглядывают белые манжеты свежей сорочки. Все шестеро, сидящие за составленными столиками, были спортсмены. Это было заметно по их вольным и мужественным жестам. Дмитрий был чемпион по плаванию, Андрей – также пловец, трое были легкоатлеты, а визави Дмитрия был альпинист. Они собрались в ресторане после состязаний, на которых Дмитрий повторил свой всесоюзный рекорд. Друзья чествовали его, а потом разоткровенничались. Они говорили о женщинах, потому что где это видано, чтобы компания здоровых мужчин за бутылкой вина не заговорила о них? Произнесли десятки женских имен, рассказали десятки случаев, и каждый старался выцарапать из памяти что-нибудь особенное, чтобы доказать свою доблесть.

– Противно! – повторил альпинист.

– Я налью тебе, Петр, еще? – заботливо спросил его Андрей.

– Ладно! Но все равно противно.

– Что же, голуба?

– Да ваша трепня.

– Забавно!

– Пожалуй. Но сознайтесь, все истории сводятся к одному?

– Ясно.

– Не упускать удобных случаев?

– Сказано грубо, но есть доля правды, – вставил один из легкоатлетов.

– А мне хочется поговорить о целомудренности и честности, – продолжал Петр.

– Дима, может быть, ты скажешь что-либо об этом? Ты моложе, – спросил Дмитрия Андрей.

– Налей ему. Он сам расскажет! – ответил Дмитрий.

– Да, я сам, – согласился Петр.

Он закурил папиросу. Глаза его смотрели на тлеющую спичку.

– У меня есть друг, – начал он, выпуская дым из ноздрей. – Он-то меня и приучил лазить по горам. Он закоренелый бродяга!

Но Андрей остановил его рукой:

– Прежде выпьем?

– Можно.

Все выпили. В ресторане танцевали. Пары продвигались между столиками быстрыми мелкими шажками, а выходя на более свободные места, например к фонтану или к буфетной стойке, танцующие делали крутые повороты, и у мужчин правые ноги описывали широкие круги. Музыка играла все веселей и быстрей. У женщин заблестели глаза, а их партнеры стали ритмично притопывать каблуками.

Дмитрий любил танцевать, но в этот раз он сидел спокойно и только постукивал под столом ногой в такт музыки. Он хотел слушать рассказ Петра.

– Мой друг, – говорил тот, очень любит Сибирь. Он достаточно поколесил там. Два года назад он работал на одном из заводов Владивостока. В середине лета этот закоренелый бродяга ушел с завода и уехал на станцию Шмаковка, чтобы побродить месяцок по берегам рек в лесах Уссурийского края. Там хорошо путешествовать! Мне тоже приходилось бывать в этих краях, и я каждому из вас желал бы совершить такую прогулку. Друг, побывав в долине Питугэ, решил возвратиться обратно, потому что была уже глубокая осень, дожди кончились, пришли морозы. Особенно холодно было по ночам, к утру все покрывалось инеем. Но это не было уже так плохо. В холодную погоду, знаете, лучше себя чувствуешь. Друг был очень доволен. Морозные ночи ему были не страшны, от них он спасался в добротном спальном мешке.

В ресторане перестали танцевать, оркестр отдыхал, и дирижер незаметно вытирал платком пот с лица. Один из легкоатлетов сказал с улыбкой:

– Ну, а целомудренность?

– Не мешай, Сергей! Так он и шел вниз по реке Ситухе, приводящей к реке Даубихе, которая впадает в Уссури недалеко от маньчжурской границы. Может быть, вам неинтересно это слушать? Продолжать? Да? Ну, хорошо! Идти по берегам рек Уссурийского края – нелегкое дело. Лес вплотную подступает к воде, и другу приходилось продираться сквозь кустарник и ветви деревьев, спускаться в овраги и балки. В некоторых местах бурелом был настолько велик, что нужно было переходить на другой берег и там искать путь. Друг потерял даже счет своим переходам через реку, шел себе и шел, и для него стало просто забавным каждый раз находить все новые и новые способы переправы через реку. В одном месте можно было идти вброд, в другом – переправляться, цепляясь за ветки деревьев, упавших от бури, а в третьем необходимо было уже строить плот или выдумывать что-либо другое. Да, чтобы идти там, надо быть настоящим человеком! В одном месте он перебрался через реку при помощи веревки, которую петлей, как хороший циркач, перекинул и зацепил за сук тополя на противоположном берегу. И потом добрался по веревке на руках. Вступил на землю и уже стал дергать за веревку, чтобы сбросить ее с сучьев, но в это время его окликнули. Он увидел девушку, вышедшую из кустов только что покинутого им берега.

– Мне тоже нужно на тот берег! – сказала она.

– Сейчас мы это устроим, – ответил друг.

Вы думаете – он удивился? Нет! Путешественникам удивляться нельзя: удивление, дорогие мои, как и испуг, приводит к катастрофе. Ему только стало ясно, что девушка не переберется по веревке. Тогда из мешка он вынул маленький топорик, знаете, как он называется? Томагавк. Выбрал подходящее дерево и стал его рубить. Провозился бедняга целый час, а девушка все это время спокойно дожидалась. Он искоса поглядывал на нее: издали были видны, и это особенно бросалось в глаза, ее широкие развернутые плечи и высокая грудь. На ней были лыжные штаны и курточка из синей байки, шея повязана цветным шерстяным шарфом, а на высоко приподнятой голове была надета лыжная шапочка. Девушка держала в руках суковатую палку и маленький узелок. В конце концов друг срубил дерево, оно завалилось. Крона упала на том берегу, а основание осталось у ног друга. Он перешел по дереву к девушке и помог ей перебраться на противоположную сторону. Разглядывая ее на близком расстоянии, мой приятель заметил у нее на щеке, с правой стороны, шрам, который начинался у уголка рта и шел, вниз, к подбородку. Но это нисколько ее не безобразило. Лицо было оригинальное, милое. Потом он освободил свою веревку, и между ним и незнакомкой произошел разговор в таком духе:

– Спасибо! – сказала ему девушка.

– Чепуха! Как вы сюда попали? – сказал друг.

– Я отбилась от своей туристской группы.

– А группа откуда?

– Все мы их Хабаровска. Я работаю там техником на электроподстанции хлебозавода.

– Как же вас решились оставить одну?

– А мы разругались. Я наговорила им дерзостей.

– Не понимаю.

– Ну да! Я им говорила, что надо идти по берегу реки, а они для сокращения пути углублялись в лес. Мы и поругались.

– Идти по берегу было, конечно, вернее.

– Вот я поэтому и ушла. С ними в группе осталась еще одна женщина.

– Да, но если бы не я, вы остались бы на том берегу, – хотел задеть друг ее самолюбие.

– Ничего подобного! Я уже один раз сама переправлялась через эту лужу! – невозмутимо ответила она.

На этом разговор их окончился. Может быть, я передал его не совсем точно, но это уже не так важно. Друг и девушка пошли вместе. Шли и болтали между собой. А к вечеру дорогу им преградила новая баррикада бурелома. Они стали искать брода и перешли реку, идя по пояс в воде. Пройдя с полкилометра уже по другому берегу, нашли старую, полуразрушенную фанзу. Здесь для моего путешественника начиналась совсем знакомая дорога. Полтора месяца назад он ночевал в этой фанзе, когда только начинал путешествие. Он все нашел в фанзе по-старому. Не знаю, знакомо ли вам это теплое чувство, когда вы возвращаетесь на старые, знакомые места? Приближалась ночь, и другу было над чем призадуматься. У девушки не было спального мешка. Они разожгли костер и сели около него, чтобы посушить свою одежду, потом немного закусили. Мой галантный хозяин понимал, что у костра сидеть долго нельзя, нужно скорее ложиться спать, потому что встать необходимо было как можно раньше. Ведь за день ходьбы нужно было обязательно добраться до селения. Так выходило по его расчетам. Но он и не представлял себе, как разделить его спальный мешок. Становилось все холоднее и холоднее, и они вошли в фанзу, оставив на улице догорать костер. Их одежда не высохла, и ее нужно было снять. Вам всем ясно, что это было сложно при создавшихся обстоятельствах. Друг задал своей спутнице нелепый, но все же наводящий на серьезную тему вопрос:

– А где ваш спальный мешок?

– Я забыла вам сказать: спальный мешок и все мои пожитки утонули, когда я переходила через реку одна, – она улыбнулась, как ни в чем не бывало.

– Да-а! – только и мог ответить на это мой приятель.

Потом он предложил ей свой спальный мешок, но вы знаете, что она сказала ему на это?

– Я не хочу, чтобы вы по моей воле превратились в замерзшую кочерыжку.

Вот что она ответила ему. Он просто не знал, что же делать дальше. Оба молчали. На улице потрескивал догоравший костер. Было так темно, что друг не видел лица девушки. Слышал только, как у нее от холода постукивали зубы. Она замерзла, но не выдавала себя. Наконец парень принял решение.

– Знаете что? – сказал он. – Раздевайтесь тогда догола. И побыстрей!

Она молчала, понимаете, не произносила ни слова. А друг бушевал.

– Да, да! Раздевайтесь догола! Оставьте на себе только трусы. И не пытайтесь мне дерзить, я вам не туристская группа! – кричал он.

Это было дико, но иначе мой друг поступить не мог. Он сам стал быстро раздеваться и в одних трусах залез в спальный мешок.

– Идите скорей сюда! – командовал он.

Она подошла к нему, молча разделась и втиснулась в спальный мешок, и он крикнул ей прямо в лицо – Обнимите меня!

Она обняла его, а он приспособил под голову вещевую сумку, а между своим лицом и лицом девушки положил полотенце, чтобы не дышать друг другу в лицо. Клапан мешка не закрыл, а только стянул покрепче его горловину. Ну, а здесь, вы сами понимаете, начались мучения. Девушка обняла его очень крепко. Его согревала теплота ее тела с гладкой, словно атласной, кожей. Девушка ему нравилась. Становилось просто невыносимо, но они оба молчали. И тут вам, сорванцы, всем нужно поучиться у моего друга! Он стал все время думать, как при бессоннице, одну мысль: «Мне надо заснуть, мне надо заснуть!» Сбивался, и у него выходило: «Нам надо заснуть, нам надо заснуть!» Потом мысли перескочили на более отвлеченные темы, мысли метались как бесноватые. И о завтрашнем дне, и о дальнейшем пути, о чем только не передумал. Потом мысли стали ворочаться все медленнее, и он таки уснул. У вас, я вижу, раскраснелись щеки, голубчики? Да? Ну, так вот: они проснулись рано утром, и все было спокойно, и друг был на высоте своего положения, но не вашего, конечно. По-вашему-то, он глупец! Это я знаю! Они проснулись, оделись, не глядя друг на друга, сначала она, а потом он, и пошли дальше. Шли почти весь день и совсем не разговаривали, как будто между ними что произошло. Но даю вам слово, они были чисты перед миром. К вечеру дошли до селения и ночевали в русской хате, у гостеприимных хозяев, а с утра на пароходе поехали дальше. Ну, а о том, как они добрались до дому, уже не так интересно рассказывать. Так-то вот, мои мальчики!

– Бабахнем по этому случаю по рюмочке! – предложил Андрей. Все согласились. В зале опять танцевали танго. Было шумно и душно.

У входа в зал показались две женщины: они искали кого-то в зале. Петр увидел их и вскочил с места. Он направился к ним, лавируя среди танцующих пар. Взял женщин под руки и подвел к друзьям.

– Знакомьтесь, – сказал он, – моя жена и ее подруга.

– Ольга Дорохова! – певуче сказала одна из них.

– Здравствуйте! – говорили все по очереди и вставали.

Дмитрий, пожимая руку жене Петра, поглядел ей в лицо и увидел на ее щеке, с правой стороны, шрам, который начинался у уголка рта и шел вниз, к подбородку.

У самой вершины

Два дня в районе Ужбинских гор бушевала непогода. Был сильный ветер, снегопад. Резко упала температура. На третий день наступило прояснение. Туман спал, и стали видны величественные вершины Шхельды, пика Шуровского, Северной Ужбы, Читинтау. Но Петр Дорохов и Тимофей терпеливо просидели в палатке в пятидесяти метрах от Ужбинского ледника в этот день. В горах нельзя действовать опрометчиво и лезть на рожон. Погоде надо дать устояться. Лишь после этого можно предпринимать что-либо серьезное. Петр и Тимофей играли в домино и сосали шоколад. Только утром следующего дня Петр, вылезая из палатки, сказал громко:

– Ну, Тима, нам везет. Не зря сидели!

– Что ж, я готов, – Тимофей тоже выбрался наружу.

Палатка была разбита под пиком Вуллея на площадке выступающей скалы, в развилке двух ручьев. Они бежали в шести метрах от палатки. Ключевая вода звенела в своих руслах. Под площадкой начинался ледник. Бирюзового цвета лед вытягивался языком книзу. Его бороздили трещины. Многие из них были закрыты снегом.

– Морены еще заметны! Видишь? – сказал Петр.

И Тимофей увидел далеко на леднике гряду камней, похожую на разорванную нитку ожерелья. Они подошли к краю площадки. Перед ними вдалеке высилась грандиозная стена горы Шхельды. Мрачная скальная стена с крутыми каменистыми желобами, в которых застыл лед. Утро было холодное, и с Шхельды сыпались камни. Вода, превращаясь в лед, разрушала самые крепкие каменные глыбы, и они валились вниз. Камни падали непрерывно, и поэтому вокруг стоял оглушительный грохот. Камни, достигая ледника, поднимали кверху фонтаны ледяных брызг. Можно было подумать, что там рвутся бомбы.

– Как на войне, – сказал Петр.

– А ты участвовал в ней? – Тимофей засмеялся.

– Пока не приходилось, но по всем видам – скоро буду.

– Это верно. Чувствуется, что война не за горами. Возьми хотя бы газеты, то и дело читаешь: там аэродром построили, здесь дорогу проложили. И все около наших границ.

– Да, так и рвутся к нам сюда. Но они здесь получат…

– Пойдем, что ли? Наша та вершина? – Тимофей задрал голову.

– Да.

Они оба стали смотреть на возвышающийся слева пик Шуровского. Пик был правильной, почти пирамидальной формы. На вершине его виднелись снежные блестки. Это были участки снега.

– Какова его высота? – спросил Тимофей.

– Четыре тысячи сто восемьдесят три метра над уровнем моря.

Они подошли к палатке и начали собираться. Натянули поверх своих теплых шерстяных свитеров еще штормовые куртки. Петр надел фетровую шляпу с которой была снята лента, и перекинул через плечо на ремешке фотоаппарат «лейку». Тимофей натянул на голову летный шлем. Рюкзаки были уже приготовлены. В них находился трехдневный запас продуктов, куски брезента, спальный мешок. Они зашнуровали свои массивные горные ботинки. Надели рюкзаки, натянули теплые рукавицы, взяли ледорубы и вышли из палатки.

– Смотри! Тур! – Петр схватил Тимофея за руку.

Тимофей повернул голову и увидел в трехстах метрах в скалах рогастую башку горного козла.

Петр сбросил рукавицы и сфотографировал тура.

– Мелко будет, – сказал Тимофей.

– Ничего, что-нибудь выйдет. Зато редкость! – ответил Петр.

Потом они спустились вниз, к леднику, и пошли по ледяному склону вверх. Шли молча и быстро, потому что путь пока что был нетрудный. В конце первого часа пути Тимофей сказал:

– Петя, что-то очень легко идти.

– Не мудрено! Это ведь начало.

– Будет труднее?

– В несколько раз!

– Плевать! Все равно влезем. Во что бы то ни стало! На четвереньках, а влезем. Да?

– Ну, не на четвереньках. Но на вершину взберемся!

– Это хорошо, что ты уверен. А то обидно. Три четверти своего отпуска провел в лагере альпинистов в Адыл-Су Мечтал забраться с тобой куда-нибудь на гору. А тут погода, черт ее побери! В моем распоряжении теперь осталось только пять дней.

– Не тоскуй. Будешь на вершине.

– Петя, когда я буду на вершине, я оставлю там записку. Она у меня в мешке.

– Слушай, Тима. Как начальник восхождения, приказываю пока помолчать: утомишься.

– Есть помолчать!

Подъем стал круче, появились большие трещины, занесенные снегом. Петр остановился, достал тридцатиметровую веревку и велел Тимофею поднять руки кверху. Веревку обвязал вокруг его груди. Потом он отошел от Тимофея на десять больших шагов и обвязался сам. Конец веревки спрятал в рюкзак. Затем Петр сфотографировал несколько раз общий вид на ледник и гору Шхельда. Заснял также и Тимофея, обвязанного веревкой, стоящего с ледорубом в руке. Они пошли дальше. Продвигаться вперед стали уже медленнее. Впереди, осторожно прощупывая путь ледорубом, шел Петр. Тимофей шел за ним и тоже был начеку. Путь становился все труднее. Переходили через трещины по снеговым мосткам. В некоторых местах через трещины приходилось перебираться по тонким ледяным перемычкам. Они садились тогда на перемычку верхом и медленно передвигались по ней, свесив ноги. Тимофей поглядывал вниз, и ему казалось, что у него кружится голова. Он отводил глаза от трещины и смотрел прямо перед собой. Альпинизм – серьезный спорт. Пожалуй, серьезнее полетов на планере. Там у Тимофея ни разу не кружилась голова.

Много времени отнимали у Петра и Тимофея обходы ледяных стенок и сераксов – ледяных столбов. По бокам пути, по которому друзья шли, были видны следы лавин, упавших со склонов. Одну такую лавину они увидали. Она сорвалась со склона и с шумом полетела вниз. Но Тимофею и Петру не угрожала опасность, – лавина была далеко. Она прогрохотала и исчезла. А они стали переходить через трещину. Петр пошел через снежный мост. Он выбирал дорогу и шел по кривой линии. А Тимофей, желая сократить путь, шагнул прямо. Вступил на снежный мост левой ногой, а потом правой. Когда Тимофей перенес всю тяжесть тела на правую ногу, она провалилась вниз. Под ней не было опоры, и Тимофей вместе с кучей снега упал в трещину. Он пролетел не больше двух метров. Петр уперся ногой в снег и при помощи ледоруба удержал его. Тимофей беспомощно болтался в трещине. Сверху, все еще шурша, сыпался снег. Было неприятно и обидно, – снег набился за шиворот. Он таял, и холодные струйки воды ползли по спине. Неосторожность! Петр воткнул поглубже в снег ледоруб, обвязал вокруг него веревку и кинул ее свободный конец Тимофею. Тот сделал на конце ее петлю, просунул в нее правую ногу и стал подниматься при помощи Петра наверх. Когда он вылез, Петр сказал: