Летающая голова

Петрусу показалось очень обидным, что мать говорит не с ним.

То, что он услышал, вообще не имело отношения к его словам. Он просто хотел похвастаться собственными успехами на фоне сводного брата. Пирит был его единственным товарищем по играм. К тому же, после этого Петрус хотел перейти к описанию его благородного поступка. И был решительно не согласен, что того надо «выбраковывать» – мать явно преувеличивала.

Эх! Этот способ привлечь к себе внимание тоже не сработал! Видно, сегодня ему так и не повезёт. Мать выпроводила его из своей комнаты, мягко подтолкнув за плечи в сторону детской половины. А сама направилась в комнаты отчима. Стройная, благоухающая, в шёлковых струящихся одеждах. Он беспомощно посмотрел ей вслед.

– Что, ябеда, не напросился на мамочкино утешение? – Пирит выскочил из-за угла, испугав брата. И сам же обрадовался произведённому эффекту. Петрусу стало стыдно и страшно. Светленькие, нетаганские глазки заплыли слезами.

Брат, конечно, не знал созвездий. И считать не умел так хорошо, как он сам. Да и по-гречески знал лишь несколько простейших фраз. Но зато его голова была забита многим совершенно ненужным, но страшно интересным. Например, он понимал язык летучих мышей и умел пересвистываться с ними. Не боялся выдумывать что-нибудь необычное.

Отец, бывало, бил его за это нещадно, но Пирит, поорав для порядка, быстро всё забывал: и обиду, и то, за что били, оставаясь по-прежнему сам собой.

Его отец, архонт Тан-Тагана, женился на матери Петруса недавно. Чтобы мать освоила полёты, ей пришлось делать операцию на черепе, открывать «родник», который у взрослых, не будучи использованным, основательно зарастает. Петрус видел, как волновались все вокруг за неё. Но она пережила и операцию, и первый полёт на удивление легко. И влилась в колонию воронов так естественно, будто с рожденья знала воронью жизнь и только немного её подзабыла. И новая таганская причёска ей так к лицу! У него самого всё оказалось гораздо сложней! Но теперь и это в прошлом! Он тоже умеет летать! Это так здорово!

Промелькнула мысль о неведомом спасителе, но додумать её он не успел, получив пинок от надвигающегося Пирита.

– Так что, жирняк? Что там твоя мамашка собралась со мной делать? Выбраковывать, говоришь?

Петрус испытал укол стыда за мать. Да и кулаки Пирита выглядели нешуточно. Вот влип! Некрасиво получилось: Пирит спас его, а он наябедничал! А мать, вместо того, чтоб помочь, наоборот, всё усложнила! Последнее время – вечно так! Она то отсутствует, то проводит время с «чудовищем». Ему приходится самому как-то налаживать отношения с Пиритом. Не оставаться же одному! Одному плохо. Он вздохнул и сказал.

– Эти взрослые, просто уроды какие-то! Давай будем с тобой вдвоём, а не с ними! Я буду всегда поддерживать тебя, а ты будешь помогать мне! Давай?

Пириту эта мысль понравилась настолько, что он даже отказался от намерения отлупить брата за жестокие слова его матери. А Петрус в благодарность решил поделиться с ним самым сокровенным: найденным под крышками.

4

Никто не мог и подозревать, что в самой дали дворовых построек, в глубине, состоящей, подобно сотам, из десятков сарайчиков, амбаров и погребов, скрыт вход в помещение совершенно особое. Светлое. Напугавшее Пирита своим неожиданным наполнением.

В центре, на ящике, сидел кролик. Обыкновенный серый кролик. Только со вскрытым черепом. И голова его выглядела подобно горшку без крышки, в котором кипело дивное сине-красное варево.

Кролик моргнул и потянулся к пучку травы в руках Петруса. «Варево» в его горшке задрожало.

Пирит едва сдержал рвотный позыв…

…Позыв – немедленно сбежать – удалось подавить с трудом. Ноги, в праздничных расшитых сапогах, от страха стали неподъёмными.

Никто не мог и подозревать, что обыкновенный степняк замахнётся на такое. Правда, это был очень богатый степняк. Количество его стад овец, коз, коров и коней было, пожалуй, поболее, чем у самого архонта Тан-Тагана. Архонта, к которому и пришлось обратиться за разрешением.

Степняка этого трудно было напугать, но, войдя в покои архонта, он, как последний нищий, ушибленный созерцанием невиданной роскоши, напрочь забыл тот самый, по его мнению, весомый аргумент, которым надеялся добиться желаемого…

…Добившись желаемого, Петрус был доволен.

Его брат, силач и драчун, который вечно хвастался своим боевым настроем, испугался кроличьей крови! Знать бы, что Пирит так позорно-испуганно отпрыгнет от оперированного зверька, раньше бы привести его сюда!

Для пущего эффекта Петрус откинул ставни кровли и, торжествуя, указал брату на главное своё достижение: в поистине драгоценной банке из стекла, банке настоящей эллинской работы.

В ней, в прозрачной жидкости, плавало то же самое «варево», что дребезжало в черепе рядом сидящего живого кролика. Только было ему там попросторнее и оно имело вид бледного шара, развалившегося на два полушария, ради обнажения того, что виднелось между…

– …Между нами говоря, – заговорщицки принаклонился степняк, – уважаемый архонт Клеарх так много внимания уделяет воспитанию своих двоих сыновей! И Пирита! И особенно младшенького, Петруса! У господина архонта такие талантливые дети! Гордость отца! Слава отца! – степняк подобострастно кланялся, не забывая при этом заискивающе скалить коричневые пеньки зубов.

Но слова его звучали вызывающе. Вышвырнуть что ли негодяя?

Все знали о младшем сыне, как главном позоре архонта: тот не желал летать! И это сын самого архонта города воронов Тан-Тагана! Крайне унизительно! Всякая пришлая шваль, типа этого степняка, желает, а его сын, его собственность, видите ли, не желает!..

– …Не желаешь ли узнать главный секрет, который я разгадал? – Петрус забавно сморщил нос и стал похож на своего кролика.

Пириту, отвернувшемуся от мерзкого вида грызуна, прежде пришлось сглотнуть комок в горле, для того, чтобы заговорить.

– Ну, давай, выкладывай!

– Ты, конечно, не мог не обратить внимания, как сморщено содержимое черепа, будто его кто-то насильно упихивал в преднамеренно маловатую ёмкость? То есть, выходит, черепная форма была первична, а её содержимое – создано позже! При этом, я подозреваю, пожертвовать пришлось некоторыми особенностями мышления, которые, будучи до такой степени «измяты», перестали функционировать…

– Ну, ты, брат, загнул! – у Пирита было полное впечатление, что он слушает взрослого, чрезвычайно учёного человека. Конечно, этот человек, в отличие от него, Пирита, с явной сумасшедшинкой!

Сначала Пирит, грешным делом, подумал: «Вот, значит, чем отличаются учителя Петруса от моих! Посмотри-ка, как его выучили! А со мной мой учитель даже никогда не заговаривает о подобных вещах!»

Но потом понял, что, если бы даже учитель-эллин и начал бы с ним, Пиритом, разговор о строении мозга, например, – вряд ли ему как ученику это было бы интересно. А Петрус прямо горит энтузиазмом!

Всё-таки, не каждому дано…

– …Всё-таки, не каждому ж дано летать! Что за нелепая просьба! – Клеарх раздражённо последовал к выходу, обозначая этим, что приём завершён. Но невольно задержался у окна, дослушивая ответ степняка.

– Великий архонт, я настолько уважаю народ воронов-таганов и их великого архонта, что сомневаюсь, выразит ли всю величину моего чувства величина стада у ворот, пригнанного в дар великому архонту?

Величина стада была значительной, можно сказать: безграничной. Границы её скрывались за дальними домами площади. Что ж… Следующий вопрос Клеарх задал уже не столь раздражённым голосом, но, всё ещё не поворачиваясь лицом…

…Лицом своим, точнее, его неподвижностью, Пирит был доволен. Ему не хотелось, чтобы Петрус понял, до какой степени он шокирован увиденным и услышанным. Особенно идеей об ограничении некоторых возможностей человеческого мышления. Оказывается, его никчёмный братец давненько уж тайно занимался своими странными исследованиями! И достиг кое-каких удивительных выводов!

– Откуда ты всё это знаешь? – внешне спокойно спросил Пирит, всеми силами стараясь не показать, что был ошеломлён видом клеток с животными, таинственными инструментами, драгоценными стеклянными сосудами и особенно записями на дорогущей китайской бумаге. Видимо, мать Петруса, став женой самого архонта, не ограничивала сына в его учебных запросах. Пириту даже обидно стало, что сам он, как большинство таганов, не умел читать.

Его и раньше удивляло общение с Петрусом. Тот умел говорить так, что казался взрослым, просто маленького размера. Петрус понимал то, что понимать было не надо. Это пугало, потому что казалось неестественным.

Самодовольство, совершенно не свойственное Петрусу, проступило, как пот, на покрасневшем лице.

– Не сейчас. Сначала посмотри, как интересно…

– …Интересно… Почему вдруг ты считаешь, что твой сын, простой степняк, имеет основание присоединиться к избранному народу – воронам-таганам? У таганов не принято даже собственных выродков непревращенцев обучать полётам. А уж чужаков-степняков – тем более!

– Всё в руках всемилостивых Создателей: кому летать, а кому ползать в пыли. Но великий архонт, великий создатель великого Тан-Тагана (лесть степняка была столь продуманной, сколь лестным было сравнение с самими Создателями), может даровать силу полёта даже непревращенцам! А значит и некоторым степнякам…

«Знает! – подумал с облегчением архонт. – Знает, что Петрус наконец-таки полетел! ВСЕ знают, что ВСЯ моя семья – летуны! Я настоящий архонт города летунов!»

– Но так везёт не каждому! – выставил архонт последнее возражение, уже глядя прямо в лицо степняку.

– Мой сын – не «каждый», великий архонт. Мой сын – талантливый кузнец-оружейник, – выпалил неожиданно для самого себя степняк. И отстегнув от пояса ножны, подал на вытянутых руках архонту. Клинок ножа был выкован в форме извилистого языка пламени. Пламени, которому таганы поклонялись как наивысшему воплощению богов.

К его великому удивлению, именно этот аргумент, а не два первых для архонта оказался решающим…

…Решающим здесь является вопрос о потенциале человека! Предполагаю, его можно увеличить в два-три раза! Например, если дать возможность мозгу расправить все свои складки. Или каким иным способом… Вот загляни в «родник», сверху между полушариями! Видишь, я специально раздвинул!

Пирит воспитывал в себе воина и не должен был бояться вида крови и плоти. Он и не боялся, просто брезговал. Накрепко сцепив зубы, он с усилием промычал.

– И всё-таки, откуда ты всё это знаешь?

– Я не знаю. Я предполагаю. Или вспоминаю то, что давным-давно знал, только позабыл. А потому ищу подтверждение своим предположениям.

– Ну, и?

– Некоторым нахожу. Другим – нет. Но, – заторопился Петрус, поправляя задвижку на клети, – даже в этом случае совсем не значит, что это не так. Возможно, я просто не там ищу. Для поисков необходимо полётное состояние головы! Понимаешь?

– Тебе же не нравится летать!

– Летать можно по-разному…

…По-разному смотрели на жизнь эти двое, но сумели прийти к обоюдовыгодному решению.

Вечер уже дышал прохладой, когда степняк вывалился из жаркого дворца архонта в дымящемся от пота халате. Только что, ради своего сына, он прошёл буквально по лезвию ножа! И победил! Архонт позволил! Степняк сжимал в потной ладони выданную серебряную фибулу и плакал счастливыми слезами: его сын, его Корвус, будет летать!

– …Летать можно по-разному? Это как же?

– Да ты не набычивайся! Я имею в виду всего-навсего полёты фантазий, идей.

– А-а-а… Эти сказки!

– Сказки, понимаешь ли, не совсем пустая вещь! Я много думал об этом, и понял, что в сказках часто шифруется то, чего нельзя сказать напрямую!

– Это чегой-то ради нельзя? Например?

– Например, в нашей с тобой жизни, когда у тебя мачеха, а у меня отчим, – мы с тобой всегда говорим то, что думаем?

– Надо быть полным дураком, чтоб пойти на такое!

– Вот! Более того! Предполагаю, что наши предки более активно общались даже не формами, я имею в виду слова. А содержаниями, мыслями. И нам в наследство от этого досталось подобное общение, возможность слышать мысли других людей…

…мысли других людей о полётах сына степняка не интересовали. Он вбил себе в голову, что его сын должен летать, и всё! И он не остановится ни перед чем, чтобы обеспечить своей крови этот переворот!

Поэтому, когда он столкнулся с глухим сопротивлением старой Чисты, которой единственной он доверял проведение предстоящей операции, он взъярился. Он не намерен был щадить никого на своём пути. Даже ту, которой обязан был появлением сына. Для оказания давления на старуху пришлось раскопать древнюю историю её сына Георга с его головными болями. И быть грубым, безжалостно наступив на сокровенное…

– Если бы ты, старая, в своё время не побоялась открыть череп собственного сына, возможно, он не покинул бы тебя! – степняк чувствовал, что его жестокие слова «пробили» оборону, занятую лекаркой. Но у него не было выбора, раз старуха наотрез отказалась открывать «родник» его сыну.

Правда, когда она застыла от его слов, будто заморозилась, и только лицо её мокло текучей талой влагой, он испытал какое-то незнакомое чувство, наподобие укола совести. Но тут же придушил его в зародыше, как совершенно ненужное в яростной борьбе за выживание…

– …В борьбе за выживание «родник», который таганы используют для полётов, играет решающую роль! – Петрус вдохновенно размахивал руками. – Ведь именно благодаря ему, мы получаем информацию обо всём, что видим, слышим, чувствуем! Более того, мне кажется, именно благодаря «роднику», человек имеет возможность «слышать» мысли других людей. И не только тех, кто рядом. Но и тех, что были или будут! Лучше всего это получается во сне, когда всё остальное тело спит и не мешает.

– Тебя послушать, так во сне человек проделывает самую большую работу. Лично я ложусь спать, чтобы отдыхать от работы, – Пирит всеми силами старался сохранить устоявшееся между братьями соотношение сил, где главным был он.

– Нужен ли человеку сон для того только, чтобы отдыхать? Или у сна есть более важная роль? Петрус задал это вопрос себе, но Пирит решил ответить.

– Я сплю очень крепко. И мне никогда ничего не снится, – Пирит задумался и добавил: кроме полётов. Во сне я часто летаю.

– Крыльями?

– Ну конечно! А как же ещё?

– А я летаю …просто посещая другие места, …другие времена.

– Без крыльев что ли?

– Конечно!..

Пирит остолбенел от слов брата: вот он странный! Всё у него не как у всех! И ему захотелось свести разговор в шутку.

– Слушай, у меня сейчас, как у твоего кролика, крышка съедет! Что ты тогда будешь со мной делать? Ты сильно рискуешь!..

– …Ты сильно рискуешь, отец! Она ведь слепая! Как она увидит то, что нужно во мне исправить? – Корвус совершенно не горел желанием позволить старухе копаться у себя в голове. Даже несмотря на то, что получить серебряную фибулу из рук самого архонта было так престижно! Да и полетать, конечно, хотелось. Но не ценой же жизни!

И тут степняк изрёк слова, которыми гордился до конца жизни.

– Главное видно не глазами, сынок! Это будет переворот в твоей жизни!

…Перепугался степняк за принятое им единолично решение, только когда Чиста сделала уже первое рассечение кожи и взялась за коловорот, чтобы сверлить череп его мальчика…

Тут он не выдержал, ушёл из шатра, максимально открытого небесному свету. Буквально сбежал, раздираемый сомнениями: оправдан ли риск? А вдруг сын умрёт? Как жить ему после того, как своими руками, против воли всех окружающих и против воли самого Корвуса, притащил его на операцию?

Безумная тревога весь день не оставляла тщеславного отца. Лицо сына так и стояло перед глазами. Причём, его беспомощный мальчик становился всё младше и младше…

С усилием гнал он подлые мысли о том, что сам будет виноват в смерти своего любимца! А сын всё стоял перед глазами и спрашивал, и спрашивал…

– Ты меня любишь? Я тебе нужен? Любой? Я не умру? – бесконечно задаваемые, эти вопросы пульсировали в мозгу бедного отца всё время операции. Он изгрыз себе все ногти до мяса. Он не мог ни пить, ни есть: единственный глоток воды, по рассеянности заброшенный в рот, повёл за собой такую рвоту, что его оставили в покое с просьбами «слегка перекусить»…

– Я не умру? – совсем маленький сын горячими сухонькими ручками требовательно поворачивал лицо отца к себе: я тебе нужен?..

…Не нужно было оставлять в памяти младшего брата картину своей позорной реакции на кролика с вскрытым черепом. Поэтому Пирит, предельно напрягшись, протянул руку и потыкал пальцем прямо в мозговую пухлость звериной головы. Он ожидал, что тот вздрогнет, вскрикнет или ещё как-нибудь отреагирует на прикосновение. Но ничего подобного не произошло.

– Мозг не имеет чувствительности, – предугадал его вопрос Петрус. Пириту опять стало неприятно, что тот знает больше его. – Правда, теперь этот кролик сдохнет. Внутреннее содержание не выносит неочищенного внешнего прикосновения.

Пирит встретил взгляд кролика, которого одним движением пальца только что обрёк на смерть, и, круто повернувшись, вышел вон.

В его планах произошёл значительный переворот. Случайный визит в святая святых нелепого братца перетряхнул его приоритеты. Если уж этот придурок решается на столь смелые поступки, то он, Пирит, явно засиделся!

Переворотом в истории войн должна стать целая армия кроликов, …то есть воинов, не испытывающих боли! И при этом преданно взирающих на своего полководца! Подобная армия уже… маршировала в его сознании!

До воплощения оставался один лишь шаг…

5

Седые Странники мирно играли в шатранг, древнейшую игру Божественных Предков. Спешить было совершенно некуда, в их распоряжении была Вечность.

Вдруг комета, похожая на отрубленную голову с развевающимися волосами, одним махом сбила фигуры с шатранговой доски!

То, что выстраивалось долговременными усилиями и ещё более долговременными размышлениями, оказалось небрежно размётано волей случая. И, что хуже всего, не запомнено, как было выстроено…

Пока Седой Учитель дремал, Ученики второпях подхватили фигуры и расставили их по памяти. Немного поругавшись и поспорив, пришли к единому мнению, что стояли они именно так…

А, может быть, и нет. Но, даже если и не так – какая разница?

Хотя, разница, несомненно, была.

Потому что в щели, образовавшиеся между должным и реальным, вечно норовят пролезть те, кому жить положено вовсе не здесь!

Например, стриксы.

Химеры-стриксы

1

Лысая химера слегка почавкала козьей мордой, огляделась, подавляя тревогу. Понюхала свои сморщенные подмышки и успокоено замерла, скрыв голову и почти слившись со скальной рифлёностью.

Химеры-стриксы имели обыкновение, подобно летучим мышам, распластываться на скалах своего любимого песчаника, практически идеально маскируясь цветом и складками фактуры!

Кварцевые вкрапления посверкивали вокруг, словно крошки испуга. Не найдёт он её, нипочём не найдёт! Если только она сама не выдаст себя по молодости, по глупости!

Ворон-воин насторожённо планировал прямо над ней, лишь изредка взмахивая мощными крыльями. От них шли волны страха, волны силы и власти. О мощи массивного клюва химере даже не хотелось задумываться! Она внутренне сжалась, с трудом уняв предательскую дрожь шейного мускула. «Пусть он улетит! Пусть он улетит!» – умоляюще твердила она про себя. Тонкие коготки крыльных оконечностей не выдержали бы долгого виса.

К счастью, ворон поднялся выше, ещё выше… Пока не исчез совсем в сиянии солнечных лучей. Она вздохнула с облегчением и подтянула самую тяжёлую часть своего тела. Но оторваться насовсем от спасительного цвета скалы, с которой ей так повезло, всё же не решилась! Ей казалось, что вот-вот солнечный ворон спикирует на неё, беззащитную!

Она надрывно плакала от сожалений, от страха и желания выполнить свой долг. Но не трогалась с места, поглядывая на небеса.

И опоздала. Навсегда.

Её повелительница так и не получила своевременного известия от своей преданной служанки лишь потому, что той так и не удалось оторваться от треклятого ворона, преследовавшего её от самого Тагана.

2

Вожделенный Таган!

Стриксы-воины, льстящие себе сходством с драконами (правда, враги называли их летучими мышами-переростками!) намеревались расправиться с ним мимоходом, чтобы после этого иметь возможность вплотную заняться древней столицей Причерноморья – Тан-Аидом.

А стриксы-дамы намеревались поживиться прелестными украшениями, поставляемыми в Таган из самой Эллады. Уснастить свои многочисленные складки ароматическими маслами. Драгоценные китайские шелка носить они не стали бы, это не в обычаях химер-стриксов. Но устелить ими все поверхности своих владений, выстроенных из розового песчаника, – это тешило бы самолюбие!

И все эти сладкие мечты годами перекисали, превращаясь в уксус! Таган торчал на пути их глобальных планов захвата Черноморья, как заноза, которую нечем было подцепить!

Но вот, наконец, летучая мышь принесла в Корунд обнадёживающую весть: архонт Тан-Тагана пропал!

«Как пропал? Куда пропал? Как может бесследно пропасть первый человек в городе? Охраняемый в охраняемой крепости!» – ответы на эти и многие другие вопросы, конечно же, взволновали стриксов. Тем более что и жена архонта Тагана тоже исчезла.

Вождь колонии стриксов Кор сразу загорелся: поиски всех ответов потом! А сейчас никак нельзя медлить в овладении Таганом, пока никто не узнал, что одним из самых благополучных и богатых городов побережья правят …юные сыновья архонта! Два подростка, только что потерявшие родителей! Надо было успеть бесповоротно овладеть ситуацией, пока пареньки, наверняка, были в слезах и растерянности!

Стриксы мобилизовались очень быстро, чтобы успеть скорей других соседей, возможно, тоже возымеющих охоту поживиться ослабленным соседом. А такие, наверняка, обнаружатся – был уверен Кор. – Сейчас главное: не зевать! Время дорого!

Поэтому собранные ультратончайшим свистом Кора отряды стриксов очень скоро были готовы к взлёту.

Крохотную ранку меж ушами летучей мышки никто во внимание не принял. Мало ли, о какую ветку могла оцарапаться, непоседа!

3

Пирит, звонко цокая сапогами со звёздчатыми шпорами – причуда таганов! – подошёл к зажавшей уши Коре и объявил, не очень-то заботясь, слушает ли, что теперь она принадлежит ему.

– По какому праву? – узкая морда Коры выражала крайнюю степень презрения к наглому подростку, ворвавшемуся в её розовый дворец. Этого не произошло бы, не дай её муж послабления всем придворным, пожелавшим принять участие в разграблении беззащитного Тагана.

– По праву сильного! По праву победителя твоего лысого мужа! – издёвка этих слов сразила утончённую Кору ещё сильней, чем грубые низкие голоса таганов, сопровождавших Пирита. Эти дикари издавали отвратительные грохочущие звуки, буквально скребущие до крови её нежные розовые ушки. У них, кажется, это называлось смехом. Только мерзкие дикари могли выражать радость столь неблагозвучно!

Кора была отлично образованным стриксом. Она была достойной женой своего властительного мужа. Она не испугалась и не растерялась. Она потребовала доказательств.

Тогда к её лицу было поднесено копьё с насаженной головой.

Это был сильный ход.

Не моргая смотрела она на почерневшую, с безобразно обвисшими складками голову того, кто нынче утром обещал ей все блага мира. Да, это была голова её мужа. Да, …теперь она принадлежала победителю, этому синечубому мальчишке по имени Пирит.

Но она не спешила соглашаться со своей новой долей.

Кора поднялась с ложа, устланного тонкими душистыми травами. По-прежнему не отрывая взгляда от жуткого подношения, выпрямилась на тоненьких ножках с подвёрнутыми назад коленками и с тихим шуршанием развернула свои кожистые крылья.

Сопровождавшие Пирита молодые воины даже попятились. Им никогда не приходилось видеть стрикса, распахнувшего крылья в помещении.

– В небе они смотрятся как-то поменьше, – смущённые собственным испугом, заперешёптывались они.

Синечубые мальчишки не знали, что это была только часть правды. Даже в своём мире химер Кора славилась поистине великолепными крыльями. Их шёлковый размах соблазнял многих, многих… Но она выбрала самого красивого, самого смелого, самого нежного. И в честь своей покорности ему – сменила имя, став Корой.