Зимняя жара. Реальное фэнтези – Том II – Красный снег

Кадмон и вправду мало что понял из объяснения. У него осталось впечатление, что Скелли просто нашел в его лице безропотного слушателя и воспользовался случаем, чтобы похвалиться своим умом и сообразительностью. Вероятно, он хотел сказать что-то ещё, но их прервали, и Кадмон остался наедине с портретами, которые сегодня взирали на него с таким же отсутствующим укором посторонних людей, что и вчера.

– Они очень красивые, – говорила между тем Анора. – Я никогда не видела таких больших картин. Как будто настоящие люди. Ты не боишься?

– Чего на этот раз?

– Их взглядов. Мне кажется, что они недовольны нами. Спать тут я бы уж точно не смогла.

– Не говори глупостей. Это просто картинки. У моих родителей есть несколько таких дома. Отцовские дальние родственники. Только отец никогда не стал бы их вешать на всеобщее обозрение на стену. Он прячет их даже от меня.

– Почему?

– Спроси его сама. Мне он говорил, что такие вещи нельзя показывать посторонним.

– Он тебя считает посторонним?

– Нет, конечно. Я их несколько раз видел. Ничего особенного. Бородатые мужики какие-то и одна девица. Эти два портрета написаны гораздо лучше. В смысле, более правдоподобно. Там у него всё как-то больше мазками, грубовато, не похоже на настоящих людей.

– Наверное, эти картины очень древние. Я не слышала, чтобы сейчас кто-нибудь занимался рисованием таких портретов. А ты?

– Говорю же, их не рисуют – их пишут.

– Вот как? – Анора приподнялась на локте. – Откуда ты всё это знаешь? Ты такой умный!

Кадмон встал и прошелся по комнате. Не станет же он рассказывать этой девчонке о том, что с детства привык сидеть за столом и, затаившись, слушать разговоры отцовских гостей. А среди них кого только ни было! Некоторые сами кое-что собой представляли и умели, другие за неимением лучшего излагали то, о чём лишь слышали. В обоих случаях присутствовать на этих застольях было интересно и даже поучительно, как считала мать. Сегодня Кадмон видел, что она оказалась в который раз права. Его только что назвали умным. Назвал, конечно, невесть кто, но ведь назвал. А он как раз хотел отличаться в этом от отца и быть умнее будущей жены.

Он снова подошел к маленькой ставне, открыл, не обращая внимания на недовольное восклицание Аноры, и выглянул наружу.

Вражеское войско не двинулось с места. Передние ряды всадников, недавно сомкнутые, несколько рассредоточились, и стали видны высокие походные шатры, тоже увенчанные разноцветными лентами. Похоже, Мунго не просто так болтал. Противник не спешил нападать на перепуганный Вайла’тун.

Одну из причин Кадмон понял, когда заметил, на что оживленно указывают собравшиеся под ним на стенах приятно многочисленные защитники замка. Далеко-далеко направо, за Стреляными Стенами, за низенькими крышами изб простолюдинов, между Вайла’туном и опушкой Пограничья медленно разливалась ещё одна лужа, не такая чёрная, как первая, скорее, бурая, лишенная устрашающих разноцветий флагов и многочисленной конницы, но ничуть не менее суровая и неизбежная – людская лужа, состоящая, судя по всему, из тамошних обитателей. Вооруженные кто чем, а чем именно – он отсюда разглядеть не мог, они топтались слишком близко к крайним постройкам, чтобы быть их защитниками, нежели врагами. Нежданная подмога! Воины на стенах ликовали, и Кадмону показалось, что он впервые слышит, как в их устах слово «фолдиты» звучит не надменно и пренебрежительно, а радостно и обнадёживающе.

– Что там снова за шум?

Он оглянулся через плечо, и увидел, что Анора уже поднялась с постели и, уронив с плеч рубашку прямо на пол, подходит к нему сзади во всем своем обольстительном безстыдстве. В отличие от лица, её женственное тело было способно привлечь к себе внимание даже такого разборчивого юноши, как Кадмон, однако сейчас он был не в настроении потакать своим обычным прихотям. От происходящего там, вдали, сейчас зависело слишком многое, чтобы забыть об этом в дерзких объятьях. Когда он почувствовал спиной прикосновение чего-то мягкого и тёплого, ему захотелось перенестись на стену и оказаться среди воняющих лошадьми, страхом и дешевым кроком виггеров.

– Дай посмотреть.

Разумеется, она не столько желала увидеть происходящее снаружи, сколько показать себя. Отодвинув его плечом в сторону, она привстала на цыпочки и вытянулась в струнку, делая вид, будто с интересом изучает состояние неподвластных ей сейчас вещей.

Когда-нибудь, думала она, поигрывая ягодицами и ловя сразу же замерзшим носом холодные потоки уличного воздуха, я стану полноправной хозяйкой всех этих людей, которые пока не догадываются о моём присутствии. Пусть даже мне для этого придется некоторое время терпеть близость Павлина. Я такая не первая, но, надеюсь, последняя. Моё место легко могла бы занять Орелия, если бы пожелала, да только ей, похоже, оказался милее прежний господин Меген’тора. Оно и не мудрено. Если бы она не знала, что подобное невозможно, то наверняка решила бы, что на той вон картине со всадником запечатлён именно он. Такой, каким был Локлан, мог любую красавицу превратить в покорную служанку. Когда они оба пропали после того весёлого эфен’мота у родителей Кадмона, она долго страдала от тоски и обиды, но так до сих пор и не поняла, по кому больше. Позже до неё дошли слухи, будто Локлан прихватил с собой не только Орелию, но и рыжую дикарку, которую ещё незадолго перед наступлением первых холодов поймал в Пограничье. Это известие несколько поумерило её ревность. Видать, Орелия была дорога ему меньше, чем он ей. Ну, в таком случае это её личное дело, пущай себе мучается, если им посчастливилось выжить в страшных бурунах вечно полноводной Бехемы. Ведь говорят, они каким-то чудесным образом решили перебраться через неё на другую сторону. Кто-то их даже как будто видел при этом. Анора всегда считала, что для подобного отчаянного предприятия нужно сперва сделаться птицей. Наверное, Орелия решила, что достаточно окрылена любовью. Как бы то ни было, её больше нет, как нет и Локлана. Теперь в замке правят два их семейства: отца Кадмона и её.

Недавно, правда, появился, откуда ни возьмись, ещё и третий, Гийс, сын запятнавшего себя позором предательства военачальника. К нему кое-кто здесь благоволит, а сам он ведёт себя дерзко и настолько независимо, насколько возможно. Однако знающие люди нашептали ей, что долго он не продержится. А вон и он собственной персоной, на стене, кутается в лёгкий плащ, что-то деловито говорит остальным и указывает рукой в железной (как ему ни холодно?) перчатке на застывший в ожидании Вайла’тун, такой жалкий и ничтожный с неприступной высоты её нынешней обители. Конечно, он гораздо лучше сгодился бы ей в мужья, нежели этот уродец, дышащий через рот у неё за спиной, однако что-то в его манерах и осанке говорило об опасности и отталкивало. Хотя Анора любила риск. Если Кадмон будет и дальше продолжать артачиться, она обязательно займется этим Гийсом. Разумеется, предварительно посоветовавшись с отцом.

– Ну, хватит, ты так точно простудишься! Оденься лучше.

Она уступила Кадмону место.

– Я хочу выйти на стену.

– Иди. – Он не оглянулся, что-то там снова высматривая.

Она посмотрела на него, на слабую сутуловатую спину, на запрокинутый затылок, и в очередной раз пожалела себя. Почему ей приходится унижаться перед каким-то недоноском вместо того, чтобы самостоятельно занять трон в соседней зале и выбрать себе достойного спутника? Жаль, что отец наверняка её не поймёт. Но уж она постарается.

Что-то необычное в знакомом облике Кадмона бросилось ей в глаза. Она сперва даже не осознала, что именно, но когда пригляделась, отчетливо заметила на его голове, в тёмно-каштановых волосах, там, где они разделялись на вытянутой макушке неровным пробором, тоненькую полоску золотистой ржавчины. Именно такая ржавчина служила отличительным признаком выродков вроде шеважа. Отец ещё в детстве много рассказывал ей про таких людей. Их считали нечистыми и в лучшем случае изгоняли. Так было раньше. Теперь таких среди вабонов, говорил он, просто не осталось.

– Что смотришь?

Она не заметила, как он наконец оглянулся. Стоит, разглядывая её тело с нескрываемым интересом, будто впервые видит. А перед глазами у неё – золотистая прожилка. Лишь бы он не сообразил, что она заметила!

– Почему ты меня гонишь?

– Я? Тебя? Кажется, ты сама захотела подышать свежим воздухом на стене. Или я должен был тебя удержать?

Он сделал шаг ей навстречу.

Она поспешила поднять руку, останавливая его. Только сейчас ей не хватало, чтобы в нём взыграло желание. Упоминание про свежий воздух лишний раз напомнило о его собственных запахах, от которых её снова стало подташнивать.

– Нет, всё хорошо. Я и в самом деле выйду.

– Тебе лучше?

– Ты очень милый и заботливый…

Она подобрала с пола рубашку и накинула на плечи.

– Анора, ты спрашивала, люблю ли я тебя…

– Поговорим об этом позже.

– Анора…

– Позже.

Не нужно быть с ним такой резкой. Он легко может что-нибудь заподозрить. Скорее всего, решит, конечно, что у неё очередные капризы, не более того, но кто знает? Кстати, кто, действительно, знает причину того, что её сейчас смутило, удивило и отчасти даже напугало? Может, поговорить с отцом? Он всегда ненавидел этих шеважа. Другое дело, как он воспримет её сумасшедшее подозрение? Просто так подойти к нему и сказать, что его избранник, который желанием влиятельных родителей сделался главным в замке, на самом деле, похоже, рыжий? Едва ли отец об этом догадывается. Что он ответит? Закрой глаза? Брось его? Вероятнее всего первое. Потому что уж больно рьяно он до сих пор старался свести их вместе. При ней называл Кадмона не иначе как «мужем». Причем не слишком морщился в отличие от неё. Считал, что от их свадьбы зависит не только её будущее, но и его собственное. Понятное дело: если у отца были деньги, то у его ближайшего соратника, папаши Кадмона – ключи от замка и нужные люди, что ценилось ничуть не меньше. Отец иногда, особенно когда выпивал лишку и знал, что, кроме дочери, никто его не слышит, вздыхал, мол, дело не в том, у кого много денег, а в том, кто позволяет все эти деньги иметь. Видать, не всё даже у него было так гладко, как хотелось бы.

Она и в самом деле уже чувствовала себя гораздо лучше. Видимо, руки Мунго или его отвары оказали на неё должное действие. Не зря про него тут ходила молва как о лучшем спасителе от отравлений.

Анора сунула босые ноги в короткие валенные сапожки, в которых можно было хоть по снегу ходить – не замерзнешь, набросила поверх рубашки недавний подарок Кадмона, точнее, его матери – длинный кожаный плащ, подшитый изнутри теплым мехом, и выскользнула из опочивальни. Неподалеку находилась дверь в тронную залу, где их отцы частенько устраивали военные советы. Сейчас дверь была распахнута, и она услышала срывающийся мужской голос, увещевавший невидимых слушателей:

– … их нападение – только вопрос времени! Мы должны начать первыми пока у нас есть преимущество. Можем начать сразу с трех направлений…

Вероятно, совещавшиеся настолько отчаянно спешили, что позабыли об обычных мерах предосторожности. Анора безшумно приблизилась, но сразу заглянуть побоялась. Прислушалась.

– Вы полагаете, фолдиты на нашей стороне? – Она узнала отца.

– Что за дурацкий вопрос! – ответил всё тот же голос.

– Не забывайтесь, Тиван! – Это возмущенно воскликнул не кто иной, как отец Кадмона.

– Я, конечно, прошу прощенья, вита Томлин, однако в нашем нынешнем положении предпочёл бы отбросить некоторые условности. Потом можете меня хоть разжаловать, но сейчас важно понимать происходящее и быстро принимать решения. Разумеется, фолдиты на нашей стороне.

– Кто их призвал? – Снова отец. Анора представила его таким, каким он никогда раньше не бывал: испуганным, растерянным и похудевшим от волнения.

– Никто их не призывал, вита Скирлох. А если бы кто даже и захотел, то не успел бы. За такой короткий срок они никак не успели бы собраться, вооружиться и добраться досюда со своих окраин.

– Хотите сказать, они знали о нападении заранее? Но тогда это тем более предательство!

– Предательство это или нет, мы узнаем позже. Если останемся живы. Кто-то их явно предупредил. И да славятся Дули и все герои, что так произошло! Их появление дало нам время на размышление. И я, как уже сказал, предлагаю выступить первыми. Мои люди уже скачут к этим фолдитам, чтобы взять на себя командование.

– Кого же ты послал?

– Сына… Норлану я во всём могу доверять.

– Да уж, сегодня это редкая возможность… – заметил Томлин.

– Кроме того, как я уже сказал, по полученным мной только что сведениям, к нам выдвигается боевой отряд из Обители Матерей…

– Вы издеваетесь что ли? – не то рассмеялся, не то расплакался отец.

Анора осторожно выглянула из-за двери, но он сидел за столом где-то слева, в глубине, и потому вместо него она стала изучать спину высокого старика с седой бородой, судя по одежде и оружию за поясом, воина. Поскольку на нелицеприятный вопрос ответил он, стало понятно, что это и есть Тиван, командующий конной гвардией замка, бывший помощник Ракли и единственный, кто остался при власти после его падения.

– Издевательства не по моей части. Я полагал, вы знаете, что Обитель Матерей готовит не только соперниц мужчинам на любовном ложе или в учёных спорах, но также и на ристалище. Тамошние воительницы весьма искусны, и я на полном серьезе рассматриваю их как третью силу, на которую мы вправе рассчитывать. Их согласие оказать нам помощь – большая удача.

– Вам виднее, – заключил Томлин. – То есть, мы ждём только их, чтобы напасть на этих чужаков?

– Да, таков мой план.

– Плохой план, – услышала Анора у себя над ухом и почувствовала, как кто-то сильный берет её за локоть и грубо вталкивает в залу, навстречу изумленным взглядам троих умолкших от неожиданности собеседников. – При этом подслушивание даже плохих планов должно караться.

Анору так сильно толкнули вперед, что она потеряла равновесие и больно шлёпнулась на четвереньки. Что не смогла бы сделать боль, довершил стыд: она горько разрыдалась.

– Дочь моя, что стряслось? Что ты тут делаешь? – Скирлох не успел подхватить её и теперь пытался помочь подняться. – А вы, молодой человек, что вы себе позволяете!

– Обращаю внимание на то, чего не видят другие, – равнодушно заявил незнакомец, будто перед ним был не богатейший человек Торлона, а какой-нибудь фолдит, решивший заступиться за поруганную честь дочери. – На её месте мог оказаться кто угодно.

Анора вытерла рукавом слёзы и глянула на говорившего. Мимо неё смотрело открытое лицо с голубыми глазами и белесыми бровями и ресницами. Гийс! Тот самый, которого она только что видела на стене в окружении виггеров. Она раньше никогда с ним не разговаривала и не подозревала, что у него такие властные манеры и такой убедительный голос. На мгновение ей самой показалось, будто она совершила безчестный поступок и должна быть строго наказана.

Гийс проследовал к столу, стоявшему посередине залы. Стол был вырезан из цельного ствола дуба массивный стол, окруженный пятью креслами с высокими, обтянутыми мягким синим бархатом спинками. Все кресла были помечены отличными гербами, представлявшими собой сочетания доспехов, оружия, растений и животных. Они ярко выделялись на синем фоне и первыми привлекали к себе взгляд вошедшего. Затем гость обращал внимание на стулья попроще, выстроенные двумя рядами вдоль стен.

Всхлипывающая Анора и все присутствующие молча смотрели, как Гийс словно выбирает наиболее подходящее для себя кресло и садится, красиво скрещивая ноги и облокачиваясь в задумчивой позе на стол. Казалось, его забавляет это внимание и сознание своей неуязвимости.

Первым нашел в себе силы заговорить Тиван. Вероятно, замечание новоприбывшего задело его даже сильнее, нежели Скирлоха – обращение с непутёвой дочерью.

– Почему ты назвал мой план плохим? – спросил он, не считая нужным занять положенное ему место и продолжая стоять.

– Только потому, что он плох, – ответил Гийс и невесело улыбнулся.

– Но я…

– Думаю, вы прекрасно разбираетесь в том, как вести безконечную войну в Пограничье, но имейте в виду, что сейчас перед вами вовсе не сброд рыжих дикарей. Понимаете, о чём я? Мне ведь довелось оказаться у карьера как раз в тот день, когда туда заявился их передовой отряд. Я видел, как они сражаются. Нашим людям в открытом бою перед ними не устоять.

– Ты что ж это, заранее предлагаешь сложить оружие? – Борода Тивана дрожала от едва сдерживаемого возмущения.

– Нет, сложить руки. – Гийс показал, как он это понимает, и добавил: – Но не головы.

– Вы с ума сошли!

Анора даже в своем нынешнем плачевном во всех отношениях состоянии заметила, что ни задумчиво сидящий через стол от них Томлин, ни её не на шутку перепуганный отец в их разговор не вмешиваются, вероятно, ожидая развязки. Когда говорят военачальники, богачи молчат. Гийс, похоже, это предвидел и теперь явно чувствовал себя хозяином положения.

– Послушайте, Тиван, – сказал он, почёсывая едва различимую шёрстку на подбородке и тем лишний раз указывая на своё отличие от седобородого воина. – Послушайте себя. Подумайте к чему вы тут нас призываете. Знаете, как бы я это назвал? Самоубийство. Если бы не ваши прежние заслуги, я бы мог решить, что вы переметнулись на сторону врага. За которым я, между прочим, наблюдал всё то время, пока вы тут совещались…

– Это не ваше…

– … дело? – Гийс прищурился. – Моё. И моих виггеров, жизни которых мне доверены. Знаете, что я видел со стены? Что они разбили лагерь. Вам это о чём-нибудь говорит?

Тиван тяжело дышал и хранил молчание. Чтобы не сказать лишнего, поняла Анора, потирая ушибленную коленку и косясь на напряженно размышляющего отца.

– Они остановились, – продолжал тем временем Гийс. – Они устали от своего снежного перехода, откуда бы они ни пришли, и поняли, что с наскока им нас не взять. Они решили устроить себе передышку и набраться сил.

– Вот именно поэтому я и не хочу упускать время! – Тиван широкой ладонью рубанул перед собой воздух. – Сейчас или никогда! Пока они устали…

– Костей не соберёте, – пожал плечами Гийс. – Вы уже, помнится, не так давно отправляли отряд в Пограничье. Отряд, который сгинул, как будто его и не было. Если вы не послушаетесь моего теперешнего совета, произойдет то же самое, разве что на ваших глазах. А потом за нашим войском последуете и вы сами, и вы, и вы… – Он по очереди указал на слушателей, странно улыбнувшись Аноре. – Почему вы отказываетесь понимать, что мы сильнее их только в том случае, если они ступят на нашу землю?

– Они уже на нашей земле!

– Не прикидывайтесь, будто не слышите меня. Под нашей землей я подразумеваю Вайла’тун и этот замок. Здесь мы сможем, я думаю, защититься от них. Там, в поле, никогда.

Тиван мотнул головой, словно стряхивая оцепенение.

– А теперь вы послушайте меня, юный мыслитель! Прекрасно, что вы так рьяно печётесь о нашем войске. Которое, правда, создано и служит для того, чтобы все остальные могли жить в покое. Мы здесь затем, чтобы сражаться, а не наблюдать, как будут гибнуть безоружные жители окраин, и радоваться, что наша очередь ещё не пришла. Нет и ещё раз нет! Виггеры с незапамятных времён делали всё от себя зависящее, чтобы держать врага на почтительном расстоянии от наших очагов. В этом и заключается наше предназначение. Для этого в своё время по всему Пограничью и были возведены заставы. Помнится, не так давно вы учились под началом Вордена, так что должны это знать.

– Я знаю…

– Не перебивайте меня! – Тиван угрожающе повысил голос. – Этих ваших непобедимых воинов во что бы то ни стало нужно остановить до того, как они вторгнутся в Вайла’тун. Потому что потом будет уже поздно. Если бы замок наш стоял в открытом поле, я бы охотно прислушался к вашим замечательным советам и ждал врага на стенах, с арбалетами и луками наизготовку. Сейчас же только слепой не увидит разницы. Люди ждут от нас помощи. А некоторые, как вы могли заметить, не ждут, а сами идут в бой. Вы что же, отказываетесь их поддержать?

– Вы про фолдитов? – уточнил Гийс, глядя куда-то мимо собеседника и добавил: – Не смешите меня.

Аноре показалось, что Тиван сейчас выхватит меч и отсечёт наглую голову. Хранивший до сих пор выжидательное молчание Томлин тоже это почувствовал и поднял руку со словами:

– Довольно, друзья мои. Времени на пререкания у нас с вами просто не осталось. Кто-то должен принять окончательное решение. Не знаю, как это было раньше, при Ракли, но предполагаю, что это право предоставлялось ему. Мы поступим мудрее. Анора, где мой сын?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что девушка не сразу сообразила, что обращаются к ней.

– В спальне был, – неуверенно пробормотала она.

– Веди-ка его сюда да поскорее.

Отец кивнул, и Анора стрелой вылетела в коридор.

Кадмона она застала на месте разглядывающим портрет воина на коне.

– Тебя зовут, – выпалила она, заглядывая в дверь.

По тону её голоса он как то сразу понял, что дело не шуточное, проворно оделся и вскоре уже стоял рядом с ней в тронной зале, удивленно взирая на собравшихся.

– Скажи мне, сын мой, – без вступления начал Томлин, – кто на твой взгляд прав в нашем споре: этот молодой человек, должно быть известный тебе под именем Гийс, или Тиван, наша вторая боевая десница?

– Это неслыханно… – не удержался Тиван.

– Я вас выслушал! – Томлин резко ударил ладонью по столу. – Но решения так и не услышал. Теперь пусть выступит тот, кто здесь по праву…

Он не договорил.

– Гийс… – сказал Кадмон. – Мне кажется, что прав Гийс.

Теперь взгляды всех присутствующих – восторженные, изумленные и разъяренные – устремились на него. Кадмон облизал запекшиеся губы.

– Хорошо, сынок, ступай. – Томлин улыбался. – И прихвати с собой свою невесту. А то она такого, что сейчас тут будут говорить, никогда в жизни не слышала. Отдыхайте, дети, и ничего не бойтесь.

– Как вы… – начал было Тиван, когда дверь за ними захлопнулась.

– Может быть, вы хотите оспорить решение моего сына? – прервал его Томлин.

– Но он…

– Мой сын. И совершенно не заинтересованная в вашем глупом споре сторона. Поэтому идите и поступайте так, как он сказал. Готовимся к осаде.

– Если она вообще произойдет, – напомнил о себе Гийс, избегая смотреть с сузившиеся глаза старого воина. – Сдается мне, что всё закончится переговорами.

– Они спалят Вайла’тун! – в безсилии воскликнул Тиван, приводя последний довод в свою пользу.

– Давно спалили бы, если бы хотели, – лёгким движением руки отмёл его предположение Гийс и переглянулся с Томлином. – Есть ещё какие-нибудь соображения, вита Тиван?

Тон этого смеющегося голоса напомнил старику его место.

– Нет, – ответил он, – думаю, вы и без меня справитесь. – И повернулся, чтобы уйти.

– Не спешите покидать нас, – окликнул его Томлин. – В противном случае вас нам будет очень не хватать.

Тиван безошибочно угадал смысл сказанного. Он замер на полушаге, словно спохватился, дотянулся рукой до ближайшего стула и тяжело сел.

Он слишком хорошо помнил, как эти люди избавились от Ракли. Без малейшего сомнения и угрызения совести, которой, судя по всему, у них отродясь не водилось. Причем избавились не сами, а его же руками. Его и Демвера, отца Гийса, до недавнего времени отвечавшего за всех сверов. Тогда они оба полагали, что это единственно правильное решение в складывавшемся положении. Слишком часто Ракли захватывал бразды правления в свои руки, никого не спросясь и требуя неукоснительного подчинения. Потеря целого большого отряда, посланного в Пограничье после гибели в огне одной из самых близких к Вайла’туну застав, окончательно подорвала их прежнюю веру в его понимание происходящего. Ракли пережил себя. Добровольно отказываться от власти в пользу тех, кто многое знал и умел лучше него, он ни за что бы не стал. Поэтому им пришлось применить силу. Сверы подчинялись Демверу, мерги – ему, Тивану. Кроме того, весьма весомым подспорьем в этом непростом деле оказались силфуры, щедро предложенные Томлином и Скирлохом в качестве награды за повиновение. Нельзя сказать, что брат поднял руку на брата, однако ближайший круг Ракли, его обычная свита и телохранители, были частично схвачены и заточены вместе с ним в подземные клети до лучших времён, частично перебиты. Вскоре после чего наступила очередь Демвера, который, похоже, оказался не то совестливее, не то пугливее Тивана, и в итоге отважился на второе предательство: среди бела дня выкрал из хранилища священные доспехи Дули и скрылся с ними в неизвестном направлении. Как потом выяснилось, направление он избрал самое что ни на есть неподходящее – Пограничье с поджидавшими его там дикарями. Правда, Тиван до сих пор отказывался верить в эту побасенку, которую многие подхватили как достоверную, причём со слов якобы видевшего его там сына, сидящего сейчас здесь же, Гийса. Что касается этого желторотого выскочки, то поначалу Тиван, как и все, был рад его возвращению из плена, в котором тот оказался по недоразумению. Однако очень скоро выяснилось, что сына Гийса, раньше всегда такого скромного и мягкого, можно сказать, подменили. Поначалу он перестал узнавать своих бывших друзей по замку, среди которых был, к примеру, Норлан, сын Тивана, и большую часть времени проводил не где-нибудь, а в тёмном хозяйстве главного писаря Скелли, тоже немало потрудившегося для успешного осуществления перехода власти от Ракли к новым хозяевам. Вскорости появился слух, будто Гийс вернулся домой из плена не только живым и здоровым, но и с украденными его отцом доспехами, то есть совершив в определенном смысле подвиг, за который его не нашли ничего лучше как поставить на прежнюю должность канувшего в небытиё Демвера. Так Гийс в одночасье встал вровень с ним, Тиваном, встал прочно и нагло. Потому что на самом деле никаких доспехов он с собой не принёс. Зато вместо них он доставил отчаявшемуся Томлину его тоже на время пропавшего сына, гадкого во всех человеческих отношениях уродца по имени Сима. Этой услуги Гийсу, похоже, сразу хватило на всё и про всё. Ибо когда на днях Тиван не выдержал воцарившейся вокруг него наглости и, ведомый праведным гневом, заглянул в хранилище… доспехи Дули в самом деле оказались на месте. Конечно, это были не те самые, настоящие доспехи, которые привёз из Пограничья Локлан, сын Ракли, но довольно похожие, выкованные кем-то из умелых кузнецов, который впредь будет махать своим молотом да помалкивать. Тиван тогда с отвращением плюнул и решил при случае вывести наглого обманщика на чистую воду, но случилось то, что случилось: внезапное появление неведомого врага смешало все планы, и только что выяснилось, что слово старого и опытного воеводы ничто по сравнению с запальчивой глупостью едва оперившегося птенца. А это в свою очередь означало необходимость принять решение, которое он по слабости своей старался как можно дольше оттягивать…