История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

И читатель, конечно, вправе потребовать от автора настоящего революционного содержания, крупных тем, планетарных заданий и героического пафоса – одним словом, полной и высокой идеологии.

Не желая вводить небогатого покупателя в излишние траты, автор спешит уведомить с глубокой душевной болью, что в этой сентиментальной книге не много будет героического.

Эта книга специально написана о маленьком человеке, об обывателе, во всей его неприглядной красе» (Зощенко М. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. С. 7). Далее читатели узнают, что писал эти повести И.В. Коленкоров, потом идут подробности его биографии, а только потом мы узнаём, что автор – это М. Зощенко. И появляются одна за другой «Коза», «Аполлон и Тамара», «Мудрость», «Люди», «Страшная ночь», «О чём пел соловей», «Весёлое приключение». И Забежкин как персонаж повести «Коза» – типичный персонаж «среднеинтеллигентского типа», который из-за своей тупости попадает в нелепое положение, отсюда и весь неприглядный конец этой истории. Сборник «Сентиментальные повести» подвергся резкой рапповской критике. М. Зощенко вынужден был кое-что пояснить в своей творческой работе. «Дело в том, – писал М. Зощенко в статье «О себе, о критиках и о своей работе», – что в повестях («Сентиментальные повести») я беру человека исключительно интеллигентного. В мелких же рассказах я пишу о человеке более простом. И само задание, сама тема, тема и типы диктуют мне форму… Когда критики, а это бывает часто, делят мою работу на две части: вот, дескать, мои повести – высокая литература, а вот эти мелкие рассказики – журнальная юмористика, сатирикон, собачья ерунда, это неверно.

И повести, и мелкие рассказы я пишу одной и той же рукой. И у меня нет такого тонкого подразделения: вот, дескать, сейчас я напишу собачью ерунду, а вот повесть для потомства.

Правда, по внешней форме повесть моя ближе подходит к образцам так называемой высокой литературы. В ней, я бы сказал, больше литературных традиций, чем в моём юмористическом рассказе. Но качественность их лично для меня одинакова» (Зощенко М.. Статьи и материалы. Л., 1928. С. 9).

М. Зощенко вспоминает, что А.М. Горький, с которым он познакомился в 1921 году, резко критиковал одно из его сочинений настолько убедительно, что М. Зощенко отказался предлагать вещь в печать. Но все последующие вещи А.М. Горький очень хвалил, выделяя юмористический и сатирический талант автора. Биографы напоминают своим читателям, что у М. Зощенко с 1922 года, когда у него вышел первый сборник «Рассказы Назара Ильича, господина Си небрюхова», по 1946 год, день критической оценки творчества на Сек ретариате ЦК КПСС, вышло в разных издательствах больше девя но ста книг и книжечек, о нём очень много писали, высказывая и положительные, и резко отрицательные суждения, но отзывы А.М. Горького остаются незыблемыми для многих читателей его сочинений. Два шеститомника Собраний сочинений вышло в это время у М.М. Зощенко.

В 1930 году М. Зощенко послал А.М. Горькому свои книги, и Горький тут же ему ответил: «Недавно – недель шесть тому назад – получил четыре томика ваших рассказов (Зощенко М. Собр. соч. Л.: Прибой, 1929—1931. Т. 1—6. – В. П.) – исподволь прочитал их и часто читаю вслух, – вечерами, после обеда – своей семье и гостям. Отличный язык выработали вы, М.М., и замечательно легко владеете им. И юмор у вас очень «свой». Я высоко ценю вашу работу, поверьте: это – не комплимент. Ценю и уверен, что вы напишете весьма крупные вещи. Данные сатирика у вас – налицо, чувство иронии очень острое, и лирика сопровождает крайне оригинально. Такого соотношения иронии и лирики я не знаю в литературе ни у кого, лишь изредка удавалось это Питеру Альтенберг, австрийцу, о котором Р.М. Рильке сказал: «Он иронизирует, как влюблённый в некрасивую женщину» (Горький и советские писатели. М., 1963. С. 159).

Но в натуре М.М. Зощенко было и то, что весьма натурально характеризует его личность в эти разнузданные нэповские годы. Вспоминая рассказ М. Зощенко «Забавное приключение», биограф писателя А.К. Жолковский писал: «Иногда Михаил Зощенко знакомится со своими дамами в обществе их мужей… а в дальнейшем после окончания романов обедает или живёт в гостях у бывших любовниц и их новых мужей. Нередко М.З. вступает в связи с женщинами, у которых есть муж и другой любовник, а то и несколько…» (Жолковский А.К. Михаил Зощенко, поэтика недоверия. М., 1999. С. 102). Вот за эту чрезмерную увлечённость любовными связями он и получил прозвище – «пошляк», о котором хорошо знали в верхах государства.

В 30-х годах сатира и юмор начали исчезать из художественной литературы, господствовавшая тогда рапповская критика увидела в этом направлении клеветнические помыслы писателей, якобы старавшихся разоблачить весь советский быт и сложившиеся обычаи. Всеволод Мейерхольд задумал поставить на сцене комедию М. Зощенко «Уважаемый товарищ», но из этого ничего не получилось. И в этом случае М. Зощенко не унывает. В письме А.М. Горькому 30 сентября 1930 года он писал:

«Я бы не хотел, чтобы вы имели обо мне ложное представление. Мебель и квартира никогда еще не играли никакой роли в моей жизни. Я живу в той же обстановке, как и в 19-м году. И сплю на той же кровати, на которой спал до того, как сделаться писателем. Правда, я больной, и тишина мне другой раз просто необходима, но, пожалуй, и к этому можно привыкнуть.

Я нарочно, для собственного успокоения, конечно, не хочу равняться ни с кем, но вот ихняя жизнь на меня очень успокоительно подействовала и привела в порядок. В сущности говоря, страшно плохо все жили, например, Сервантесу отрубили руку. А потом он ходил по деревням и собирал налоги. И, чтобы напечатать своего «Дон-Кихота», ему пришлось сделать льстивое посвящение какому-то герцогу. Данте выгнали из страны, и он влачил жалкую жизнь. Вольтеру сожгли дом. Я уж не говорю о других, более мелких, писателях.

И тем не менее они писали замечательные и даже удивительные вещи и не слишком жаловались на свою судьбу. Так что если бы писатели дождались золотого века, то, пожалуй, от всей литературы ничего бы и не осталось» (Там же. С. 161—162).

Горький, прочитав книгу М. Зощенко «Письма к писателю», почувствовал, что у М. Зощенко есть большие возможности создать книгу, в которой он может стать «как нигде и никогда – настоящим и близким человеком читателю. И хотя весьма часто это – процесс погружения в чепуху, в сорьё быта, но – на мой взгляд – это все же интереснейший процесс плотного сближения с жизнью сего дня» (Там же. С. 163). М. Зощенко, уверял Горький, может написать «что-то вроде юмористической «Истории культуры». М. Зощенко согласился с Горьким, жизненные сюжеты подсказывали ему нечто подобное, однако прежде у него получилась не «История культуры», а «Возвращённая молодость» (Л., 1933), а потом и «Голубая книга» (М.; Л.: Советский писатель, 1935), которую автор посвятил А.М. Горькому.

В повести «Возвращённая молодость», которую он написал за несколько месяцев, а изучал и собирал материалы года четыре, М. Зощенко изобразил жизнь стареющего учёного, педагога и астронома Василия Петровича Волосатова, который часто думал «о своей неприглядной старости, о своём утомлении и о своём желании задержать это страшное разложение и распад» (Зощенко М. Собр. соч.: В 4 т. Т. 3. С. 29). Автор с беспощадной дотошностью описывает дряхлость и гримасы неудовольствия героя. Перечисляя средства омоложения, в главе «Возвращённая молодость» описывается в том числе и любовь. Соседка Наталья Каретникова давно мечтала удачно выйти замуж, и ей посоветовали выйти за учёного-астронома. Сначала девушка противилась, а потом смирилась, пошла за профессора, который так увлёкся юной девицей, что перестарался в любовных утехах и получил удар, правда, через месяц лечения в больнице он пришёл в себя, и автор с облегчением констатирует: «Болезнь его исчезла, и только сильная бледность говорила о недавнем несчастье. Походка его была твёрдая и мужественная» (Там же. С. 79). И всё прошло, он вернулся к семье, а Туля (Наталья Каретникова) благополучно вышла замуж за инженера. И далее автор даёт интереснейшие комментарии, взятые из множества книг и журналов.

После создания Союза писателей СССР в 1934 году положение в художественной литературе резко изменилось. О сатире в прежнем виде не могло быть и речи, и у М. Зощенко изменились и темы, и стиль, ослабла его острота и внимание к острым социальным проблемам, всё реже появлялись юмористические и сатирические произведения… У него вышли повесть «История одной жизни» (1934) о преступнике, который исправился, «Голубая книга» (1935), биография «Тарас Шевченко» (1939) к 125-летию со дня его рождения, из восьми повестей, написанных в 30-х годах, подсчитали биографы, шесть биографических, в том числе «Керенский».

25 марта 1936 года А.М. Горький писал М. Зощенко:

«Вчера прочитал я «Голубую книгу». Комплименты мои едва ли интересны для вас и нужны вам, но всё же кратко скажу: в этой работе своеобразный талант ваш обнаружен ещё более уверенно и светло, чем в прежних. Оригинальность книги, вероятно, не сразу будет оценена так высоко, как она заслуживает, но это не должно смущать вас.

Вы уже почти безукоризненно овладели вашей «манерой» писать, но, кажется мне, иногда не совсем правильно отбираете материал, т. е. оперируете фактами недостаточно типичными.

Эх, Михаил Михайлович, как хорошо было бы, если б вы дали в такой же форме книгу на тему о страдании! Никогда и никто ещё не решался осмеять страдание, которое для множества людей было и остаётся любимой их профессией. Никогда ещё и у никого страдание не возбуждало чувства брезгливости. Освещённое религией «страдающего бога», оно играло в истории роль «первой скрипки», «лейтмотива», основной мелодии жизни. Разумеется – оно вызывалось вполне реальными причинами социологического характера, это – так!

Но в то время, когда «просто люди» боролись против его засилия хотя бы тем, что заставляли страдать друг друга, тем, что бежали от него в пустыни, в монастыри, в чужие края и т. д., литераторы – прозаики и стихотворцы – фиксировали, углубляли, расширяли его «универсализм», невзирая на то что даже самому страдающему Богу страдание опротивело и он взмолился: «Отче, пронеси мимо меня чашу сию!»

Страдание – позор мира, и надобно его ненавидеть для того, чтоб истребить.

Но вот в наши дни роды становятся безболезненными благодаря заботам науки о человеке. С этого противопоставления и начать бы книгу об истреблении страдания и указать бы, что литераторы как будто до пресыщения начитались церковной агиографической литературой о великомучениках, якобы угодных Богу…» (С. 167—168).

Но все эти годы М.М. Зощенко тревожили слова из последнего письма А.М. Горького о страдании, он и сам много думал о причинах страдания и как его избежать: «Я написал было ответ, однако не послал его, так как я узнал, что Горькому хуже. Я не хотел тревожить его, больного. В этом ответе я писал, что именно такая книга у меня намечена. Однако (писал я) в этой книге я бы хотел не только высмеять «страдальцев», но найти хотя бы некоторые причины страданий, для того чтобы понять, откуда возникают эти страдания» (Старков А. Михаил Зощенко. Судьба художника. М., 1974, 1990. С. 185).

В предисловии к задуманной повести «Перед восходом солнца» М. Зощенко писал: «Эту книгу я задумал давно. Сразу после того, как выпустил в свет мою «Возвращённую молодость».

Почти десять лет я собирал матриалы для этой новой книги. И выжидал спокойного года, чтоб в тиши моего кабинета засесть за работу.

Но этого не случилось.

Напротив. Немецкие бомбы дважды падали вблизи моих материалов. Извёсткой и кирпичами был засыпан портфель, в котором находились мои рукописи. Уже пламя огня лизало их. И я поражаюсь, как случилось, что они сохранились.

Собранный материал летел вместе со мной на самолёте через немецкий фронт из окружённого Ленинграда.

Я взял с собой двадцать тяжёлых тетрадей. Чтобы убавить их вес, я оторвал коленкоровые переплёты. И все же они весили около восьми килограммов из двенадцати килограммов багажа, принятого самолётом. И был момент, когда я просто горевал, что взял этот хлам вместо тёплых подштанников и лишней пары сапог.

Однако любовь к литературе восторжествовала… Весь год я был занят здесь писанием различных сценариев на темы, нужные в дни Великой Отечественной войны…» Позже М. Зощенко решил не откладывать свою работу, она актуальна, злободневна: «Ведь мои материалы говорят о торжестве человеческого разума, о науке, о прогрессе сознания! Моя работа опровергает «философию» фашизма, которая говорит, что сознание приносит людям неисчислимые беды, что человеческое счастье – в возврате к варварству, к дикости, в отказе от цивилизации… В августе 1942 года я положил мои рукописи на стол и, не дожидаясь окончания войны, приступил к работе… Это книга о том, как я избавился от многих ненужных огорчений и стал счастливым… Это будет литературное произведение. Наука войдёт в него, как иной раз в роман входит история «(Зощенко М. Собр. соч.: В 4 т. С. 299—300). И автор рассказывает о том, как он стремился к людям, был порой счастлив, встречаясь с друзьями, подругами, его радовали эти встречи, а потом неожиданно наступала хандра, и с этим он ничего не мог поделать. Он приводит шестьдесят три разных случая из своей жизни, полные огромных потрясений, но не может объяснить, почему наступает хандра. В 1920 году он знакомится с Ремизовым, Замятиным, Горьким, Блоком, Есениным, Маяковским, а всё время после этого чувствует себя несчастным. Потом он начинает своё повествование о детских и школьных годах, приводит ещё тридцать восемь историй, но ответа на свой вопрос так и не находит. И наконец М. Зощенко садится за книги учёных, философов, психологов, писателей. Почему он пишет эту книгу тогда, когда рвутся немецкие бомбы в грозные годы войны. Нет, он приравнивает эту книгу к бомбе, которая разорвётся в лагере фашистов и «уничтожит презренные идеи, рассеянные там и сям» (Там же. С. 495).

М. Зощенко изучает биографии Э. По, Н. Гоголя, изучает исследования Фрейда и других учёных и приходит к выводу, что Горький прав, сказав, что «страдание – позор мира». «И я целиком разделяю его мнение. Чтобы истребить страдание, существует наука. Она сделала немало. Но впереди предстоит сделать ещё больше. Огромный и светлый путь лежит впереди» (Там же. С. 535). «Разум побеждает страдания», «Разум побеждает старость» – вот названия глав, которыми автор заключает свою повесть «Перед заходом солнца». И в этом актуальный и злободневный смысл повести, написанной в 1943 году и напечатанной в журнале «Октябрь» (1943. № 6/7, 8/9); последняя часть повести была напечатана в журнале «Звезда» (1972. № 3) под названием «Повесть о разуме».

Сначала в редакции журнала возникли серьёзные претензии к повести. И М. Зощенко тут же ответил, приведя в письме свои возражения: «Мне кажется несправедливым оценивать работу по первой её половине, ибо в первой половине нет разрешения вопроса. Там приведён лишь материал. Поставлены задачи и отчасти показан метод. И только во 2-й половине развёрнута художественная и научная часть исследования, а также сделаны соответствующие выводы» (Чудакова М. Поэма Михаила Зощенко. М., 1979. С. 167). Содержание повести «Перед заходом солнца» возмутило многих идеологических работников. И тут же появилась резко критическая статья Л. Дмитриева «О новой повести М. Зощенко» в газете «Литература и искусство» (1943. 4 декабря), в которой автор назван «мещанским хлюпиком, нудно копающимся в собственном интимном мирке», а повесть зачислена в разряд «пошлых» и «аморальных». А эта газета – голос ЦК ВКП(б). Через два дня Президиум Союза советских писателей на своём заседании единогласно признал повесть «антихудожественной, чуждой интересам народа», при этом за это решение голосовали А. Фадеев, С. Маршак, В. Шкловский, писатели, близкие М. Зощенко. После этого решения М. Зощенко был близок к отчаянию: ведь повесть прочитана в ЦК ВКП(б) и разрешена, были положительные отзывы учёных-специалистов, видимо, кому-то не понравилась и была дана команда подвергнуть вещь критике. Но всё это оказалось «мелочью» по сравнению с тем, что было написано в «Большевике» (1944. № 2) и «Пропагандисте» (1944. № 6). Повесть названа «вредной», «галиматьей, нужной лишь врагам нашей родины», автор её назван «клеветником» и «пошляком», его мировоззрение «расходится с идеологическими основами мировоззрения народа». Когда М. Зощенко вернулся в Ленинград в апреле 1944 года, поначалу его встретили холодно, но в конце июня неожиданно ввели в редколлегию журнала «Звезда», его материалы начали публиковать «Ленинград», «Известия», «Комсомольская правда». В итоге М. Зощенко оказался в центре схватки противоборствующих сторон в ЦК ВКП(б), в центре борьбы между Ждановым и Маленковым за место первого заместителя И. Сталина.

М. Зощенко написал письмо И. Сталину. Затем одно за другим последовали события, разгромившие и повесть, и всё творчество М. Зощенко, обсуждение журналов «Звезда» и «Ленинград» на заседании Секретариата ЦК ВКП(б), критика в журналах, доклад А. Жданова, исключение из Союза писателей, второе письмо И. Сталину и долгое творческое молчание писателя, занимавшегося только переводами, чтобы кормить семью.

К. Чуковский, Вс. Иванов, В. Каверин, Л. Кассиль, Э. Казакевич, Н. Тихонов обратились в Президиум ЦК КПСС с письмом, в котором говорилось о необходимости реабилитации М.М. Зощенко:

«Считаем своим нравственным долгом поставить вопрос о восстановлении доброго имени Михаила Михайловича Зощенко, известного русского писателя, высоко ценимого Горьким.

Уже десять лет большой художник, безупречный советский гражданин и честнейший человек заклеймён в глазах народа, как враждебный нашему обществу «подонок» и «мещанин»… Необходимо как можно скорее принять меры к защите писателя, к спасению человека. Необходимо организовать издание его сочинений, вернуть писателя Зощенко советской литературе» (Дружба народов. 1988. № 3. С. 189).

В июне 1953 года М. Зощенко вновь был принят в члены Союза писателей.

В конце 1956 года в Госиздате вышел однотомник М.М. Зощенко.

«Большой художник, безупречный советский гражданин» был возвращён народу.

Зощенко М.М. Соч.: В 4 т. М., 2009.

Старков А. Михаил Зощенко. Судьба художника. М., 1974, 1990.

Чудакова М. Поэтика Михаила Зощенко. М., 1979.

Михаил Зощенко в воспоминаниях современников. М., 1981.

Николай Алексеевич Заболоцкий

(7 мая (24 апреля) 1903 – 14 октября 1958)

Родился в обеспеченной семье сорокалетнего агронома Алексея Агафоновича Заболотского (1864—1929) и школьной учительницы Лидии Андреевны Дьяконовой (1879—1926). В «Автобиографических очерках» Николай Заболоцкий писал, что предки его – крестьяне деревни Красная Гора Уржумского уезда Вятской губернии. Дед Агафон прослужил двадцать пять лет в царской армии, вышел в отставку и стал уржумским мещанином, служил лесным объездчиком в лесничестве. Своего сына Алексея отдал в Казанское сельскохозяйственное училище на казённую стипендию. «Отец стал агрономом, человеком умственного труда, – первый в длинном ряду своих предков-земледельцев. По своему воспитанию, нраву и характеру работы он стоял где-то на полпути между крестьянством и тогдашней интеллигенцией… Отцу были свойственны многие черты старозаветной патриархальности, которые каким-то странным образом уживались в нём с его наукой и с его борьбой против земледельческой косности крестьянства. Высокий, видный собою, с красивой чёрной шевелюрой, он носил свою светло-рыжую бороду на два клина, ходил в поддёвке и русских сапогах, был умеренно религиозен, науки почитал, в высокие сферы мира сего предпочитал не вмешиваться и жил интересами своей непосредственной работы и заботами своего многочисленного семейства» (Заболоцкий Н. Собр. соч.: В 3 т. М., 1983. Т. 1. С. 494—495).

В 1913 году десятилетний Николай поступил в реальное училище в Уржуме, который ему тогда показался огромным и счастливым городом. До этого времени Николай учился в начальной школе, уже писал стихи и прочитал множество книг – у отца была хорошая библиотека. «Наш учебный день начинался в актовом зале общей молитвой, – продолжал свой автобиографический рассказ Н. Заболоцкий. – Здесь, на передней стене, к которой мы становились лицом, висел большой, до самого потолка, парадный портрет царя в золотой раме. Царь был изображён в мантии и во всех регалиях. Классы выстраивались в установленном порядке, но из них выделялся хор, который становился с левой стороны. Когда всё приходило в порядок и учителя, одетые в мундиры, занимали свои места, в зале появлялся директор, и молитва начиналась… и всё это заканчивалось пением гимна «Боже, царя храни» (Там же. С. 499—500).

Николай Заболотский с удовольствием описывает своё реальное училище, большие и светлые комнаты, пёстрый состав учителей, вспоминает занятия по немецкому и французскому языкам, обычные детские и юношеские забавы, о которых много писали и в прежние годы.

В 1920 году Н. Заболотский приехал в Москву, поступил на филологический факультет МГУ и в медицинский институт (из-за пайка). В Москве его покорила разнообразная литературная жизнь, Маяковский, Есенин, Блок, Хлебников захватили его творческую душу, он поклонялся их творческим устремлениям. Потом из-за голода ему пришлось уехать из Москвы в Уржум, и уже в 1921 году в Петрограде он поступил на факультет языка и литературы Педагогического института имени Герцена. И здесь был голод, «хроническое безденежье и полуголодное существование», студенты шли в порт и разгружали корабли, получали за работу продуктами, но студенческая молодёжь не унывала, возникли небольшое содружество поэтов «Мастерская слова» и журнал «Мысль», в котором были напечатаны первые его стихотворения. В письме земляку М.И. Касьянову 7 и 11 ноября 1921 года Н. Заболотский сообщал:

«Здесь Мандельштам пишет замечательные стихи. Послушай-ка.

Возьми на радость из моих ладонейНемного солнца и немного мёда,Как нам велели пчелы Персефоны…»

И приводит свои стихи с ремаркой: «После сладкого стиха отведай горького». И далее:

«Практические дела с каждым днём все хужеют – бунтует душа, а жизнь не уступает. Проклятый желудок требует своих минимумов, а минимумы пахнут десятками, бесконечными десятками и сотнями тысяч… Вообще благодаря знакомым мой ум начинает освежаться под влиянием новых книг, которые начинают циркулировать через мои руки. Теперь читаю. Используя всякую возможность. Хочется, до боли хочется работать над ритмом, но обстоятельства не позволяют заняться делом. Пишу не очень много. Но чувствую непреодолимое влечение к поэзии О. Мандельштама («Камень») и пр. Так хочется на веру принять его слова.

– Есть ценностей незыблемая скала…

– И думал я: витийствовать не надо…

И я не витийствую. По крайней мере, не хочу витийствовать. Появляется какое-то иное отношение к поэзии, тяготение к глубоким вдумчивым строфам. Тяготение к сильному смысловому образу. С другой стороны – томит душу непосредственная бессмысленность существования. Есть страшный искус – дорога к сладостному одиночеству» (Там же. Т. 3. С. 300—303).

В свои восемнадцать лет Николай Заболотский уже многое познал, а главное – на последние деньги купил книги Д.Г. Гинцбурга «О русском стихосложении», В. Брюсова «Опыты» и Н. Шебуева «Версификация», слушая лекции в институте, где деканом факультета был В.А. Десницкий, известный писатель и друг А.М. Горького, который хорошо знал историю литературы. Заболотский получил хорошее историко-литературное образование.

В 1925 году Н. Заболоцкий (в этом году он чуть-чуть изменил свою фамилию) окончил институт и был призван в армию. Сдав экзамен на должность командира взвода, он в 1927 году был уволен в запас. И после этого начались поиски работы. Напечатав несколько стихотворений и рассказов в журналах «Костёр», «Пионер», «Чиж», он обратил внимание С. Маршака, который порекомендовал молодого литератора на работу в журналы «Чиж» и «Ёж». После одного из выступлений Заболоцкий познакомился с молодыми поэтами Даниилом Ивановичем Хармсом (наст. фам. Ювачёв), В. Введенским, К. Вагиновым, Николаем Олейниковым, которые называли себя «Левым флангом», а потом – обэриутами (Объединение реального искусства). Принял участие в написании поэтической платформы – «Общественное лицо ОБЭРИУ. Поэзия обэриутов» (1928), где было обращено внимание на то, что огромный сдвиг в культуре и быте задерживается «многими ненормальными явлениями»:

«Требование общепонятного искусства, доступного по своей форме даже деревенскому школьнику, мы приветствуем, но требование только такого искусства заводит в дебри самых страшных ошибок. В результате мы имеем груды бумажной макулатуры, от которой ломятся книжные склады, а читающая публика первого Пролетарского Государства сидит на переводной беллетристике западного буржуазного писателя.