На краю обрыва…

– Всё ж надо было уговорить гачи одеть, да не при Федьке, – прошептал он, покачав головой. – Застудитси ведь…

– Сосед, ты чёго ето тут бормочешь?

Павел оторвал взгляд от дороги, чуть повернувшись, и увидел ноги в кедах и старых спортивных штанах. Не вставая с корточек, запрокинул голову и посмотрел на стоявшего рядом с ним мужчину – невысокого, когда-то симпатичного, но теперь спившегося Егора – мужа Любки. Задумавшись, Павел не услышал, как тот подошёл. Егор находился в обычном своём состоянии – навеселе. Из оттопыренного кармана потертого, лоснящегося от времени серого пиджака, одетого на голое тело, торчала початая чекушка.

– Что-то ты рановато сегодня? – поднимаясь на ноги, спросил Павел, зная, что тот возвращается домой уже затемно.

Но как бы Егор не напивался, неизменно каждое утро он спешил на ферму и до обеда, как заводной таскал коровам силос, убирал навоз, а уж потом, считая, что рабочий день закончен, сбегал и появлялся дома, лишь, когда смеркалось и чаще ползком. Любка всегда дожидалась его и, заметив, бежала на помощь. Взваливала на себя и тащила домой. Иногда Егор находил в себе силы проучить жену, а иногда засыпал у неё на руках.

– Воскресенье. Гуляю. Имею право, – улыбаясь, развёл Егор руки в стороны. – Пойду с девками городскими знакомитьси, – щёлкнул он языком. – Да не с пустыми руками, – гордо похлопал себя по карману.

– Думаешь, с ентим они тебя лучше примуть?

– А то! Немного выпил для храбрости…

– Немного? – усмехнулся Павел.

Не заметив иронии соседа, Егор продолжил:

– В прошлом годе помогло. Ух, тогда у них одна была… – Егор, зажмурившись, потряс головой, – …забыл, как звали… – он с удивлением посмотрел на Павла. – Ты не помнишь? Я тебе рассказывал?

– Да ужо хвасталси. Раз сто. И чёго тебе неймётьси? Жена есть, дети. Вон Нюрка ужо невеста почти. А ты всё по девкам…

– Бр-р-р… – передёрнулся Егор. – Не говори мне о Любке.

– Не надо было женитьси, а то не живёте, а так… – Павел махнул рукой, и протянулся было к калитке, намереваясь открыть. Но Егор, заметив это, шагнул к нему, перегородив дорогу.

– Пойдём со мной, – позвал он, стараясь подмигнуть. Но глаза не очень-то его слушались. Он щурился, помогая ртом, но это лишь напоминало нервный тик.

– С чёго ето? Мне не надо.

– Неужто? И чё, никогда и ни с кем, кроме Галки? – тихо спросил он, всё же подмигнув, и резко запрокинул голову назад, пытаясь заглянуть в глаза Павлу, намного выше его ростом. А так как Егор слишком близко подошёл, то этот кивков чуть не опрокинул и его самого.

– Эй, эй! – Павел успел поймать за руку. – Осторожно, а то вместо девок в больницу загремишь.

– Не-а, – погрозил Егор пальцем, – не выйдеть, – стараясь, освободится от помощи Павла, он стал отступать, размахивая руками. Упершись спиной в калитку соседского двора, остановился, и вновь посмотрев Павлу в глаза, спросил:

– Дык чё, точно ни разу?

– Слушай, могёть ты спать пойдёшь?

– Ешшо чего?! – возмутился Егор и, достав чекушку, сделал пару глотков.

Павел, понимая, что никакие нравоучения не помогут, усмехнувшись, смотрел на него.

Занюхав рукавом, Егор, плотно закрыл бутылку пробкой из скрученной газеты и убрал назад в карман.

– Ну и чё? Пойдёшь со мной?

– Нет.

– Ну и как хошь, – махнул сосед рукой и, развернувшись, нетвёрдой походкой направился к желанному знакомству.

Павел проводил его взглядом и зашёл к себе во двор, услышав, как хлопнула дверь. Он обернулся и с сочувствием посмотрел в сторону соседского дома, поняв, что Нюрка следила за отцом.

Егор женился до армии, на Любке, старше его на семь лет. Если бы не интерес ещё совсем мальчишки к взрослой жизни, то, видимо, осталась бы Любка со своим характером и внешностью в девках. А так беременность оказалась, как никогда, кстати. Насевшие на семью Егора Любкины родители довели всё до свадьбы. И, несмотря на то, что сама-то не без греха, но осуждала Любка всех и вся. Нюрка уродилась полная копия мать: и внешностью, не вызывающей ни у одного парня в деревне желание засматриваться на неё, и характером. Она готова была ругать всех и с огромным удовольствием распространяла сплетни, по большей части и придуманные самой же. Маленькие поросячьи глазки, обрамлённые белёсыми ресницами, тяжёлый, утолщенный книзу нос, тонкие губы… Как и мать, она всё время прищуривалась и с повизгиванием, брызгая слюной, ругалась со всеми. Всё это, да ещё кривые зубы, делали девушку довольно неприятной в общении. Даже когда она молчала, то её бегающие глазки так и выискивали – с кем бы поругаться.

Младший в семье Егора – сын Серёжка, сильно отличался от всех. Если бы не знал Павел так хорошо Любку, то мог подумать, что где-то умудрилась она нагулять мальца. Но едва ли мог найтись в деревне кто-то ещё, кроме Егора, позарившегося на такое сокровище. Да и сама Любка не уставала напоминать всем, что она верная жена и хорошая хозяйка. Что касается до хозяйки, так Серёжка всегда нахваливал стряпню Галины и Натальи, говоря: «Мамка так не умеет, у вас вкуснее выходит». А о том, какая она верная, так об этом знала вся деревня не только со слов Любки, но и от самого Егора, не забывающего костерить жену по поводу и без. Насмешки ему не мешали, он и сам с удовольствием высмеивал Любку и, особенно о том, какова она в постели, описывая во всех подробностях. А приходя по вечерам домой, неизменно пьяным, почти ежедневно бил Егор жену за то, что навязала ему себя, за то, что старше, за то, что некрасивая, за то, что не может ни с кем жить в мире… Но ту словно и не волновали кулаки мужа. Она нисколько не менялась. Да и каждый раз, появляясь на улице с очередным синяком под глазом, гордо заявляла: «А чё, мой мужик не могьот меня и лупануть? Ревнуеть, вот и бьёть. А раз бъёть, значить любить!»

Когда отец «учил» мать, Серёжка забирался на печь к деду, вернее, к прадеду и тихо плакал, уткнувшись тому в живот. Никто и не видел его слёз, кроме деда. Не понимала Любка, какой у неё сын уродился. Мальчик, обладая мягкой душой, тяжело переживал ежедневные приступы ярости отца и, вырастая, больше всего боялся, что станет похожим на него. В детской голове навечно засело: если он не будет слушаться мать то, та часть, что есть в нём от отца, вырвется наружу.

Именно этот страх и заставлял Сергея подчиняться матери всегда и во всём, не пытаясь перечить.

***

Сентябрь 1973 год:

Фёдор знал от отца, что автобус со студентами сразу направится к старому коровнику, переоборудованному в общежитие, и предлагал Наташе пойти туда. Но она ответила, что «это неприлично и мы идём на танцы, а не студентов смотреть». Фёдор не стал спорить и как всегда, соглашаясь с ней, сунул руки в карманы брюк и пошёл следом к клубу. Пиная пыль он периодически оглядывался, строя рожи идущему за ними, отставая на несколько метров, Володьке.

Уверенный в том, что всё же рано они вышли из дома (можно было ещё и чай попить), Фёдор оказался прав. Как и предполагал приехавших студентов возле дома культуры не наблюдалось. Да и из местных ребят, кроме их да Володьки, никто ещё не пришёл. Лишь несколько молодых семейных пар, которые всё ещё продолжали бегать на танцы, да старушки, сидящие на лавочке возле дверей, узнавшие с опозданием, что кино отменили – вот и все, кто раньше их появился перед домом культуры, окружённым редко растущими деревьями с множеством тропинок.

Наташа покрутилась на каблучках, вытягивая шею, чтобы лучше осмотреть территорию, и вздохнув, с печальным взглядом, спросила у Фёдора:

– И что теперь? Рано ещё. Не хочется тут стоять.

– А я говорил, – улыбаясь, ответил тот. – Может, пойдём тогда к коровнику? – предложил, махнув рукой в сторону.

– Как-то неудобно, – пожала Наташа плечиками.

– А чё такого? – удивился Фёдор.

– Ну… мы же не знаем там никого.

– Ну и чё? Вот пойдём и познакомимся.

– Не «чёкай», – наверное, в тысячный раз попросила она Фёдора. Но тот, как всегда, не обратил внимания, хотя и кивнул.

Наташа, с детства слышавшая от матери, как не надо говорить, прочно это усвоила, и местный говор совсем не отражался в её речи. Так же, как когда-то мать пыталась переучить отца говорить верно, она старалась выправить Федьку. Но, как и мать, Наташа привыкла, что вокруг все говорят немного иначе и замечала окружающий её диалект нечасто. Даже речь отца принималась ею нормально. А вот слова братьев и Фёдора немного раздражали. Лишь на них она обращала внимание и постоянно одёргивала.

– Вот ты не слышишь меня? Говорю же тебе – не «чёкай»! – Наташа ткнула Фёдора пальцем в грудь. Тот в ответ только улыбнулся.

Постепенно к клубу стали подтягиваться ребята (в основном старшеклассники), но и учеников младших классов тоже оказалось немало.

– Ещё нет танцев?! – запыхавшись, крикнул, подбегая к ним Мишка, старший из Наташиных братьев.

– Не-а, – ответил Фёдор. Заметив распухшие на школьном пиджачке карманы и поняв, что там семечки, он потянул за ворот к себе мальчишку.

– Ты чего?! – попытался возмутиться Мишка.

– Поделись, а то мы забыли, – ответил Фёдор и бесцеремонно полез в карман к Мишке. На второй пригоршни тот вновь возмутился и попытался остановить Фёдора за руку:

– Эй! Мне-то оставь, – ловко вывернулся и отбежал в сторону.

– А Ванька где? – крикнула Наташа, выискивая глазами второго брата.

– Да он, наверно, к коровнику подался, – ответил Мишка и побежал дальше.

– Ну чё? Идём? – спросил Фёдор и потянул Наташу за руку.

Но она, заметив приближающихся к ним одноклассников, привстала на носочки и, подзывая, помахала им рукой.

– Погоди. Вон ребята идут, – остановила она Фёдора. – Все вместе и пойдём. И не «чёкай», – дёрнула его за рукав пиджака.

К ним подошли две девушки и пятеро парней. Володька, державшийся в стороне, теперь без опаски мог присоединиться к группе ребят.

Принарядившиеся девчонки выделялись на фоне юношей. Те хоть и старались придать своей внешности порядок, но всё равно выглядели так же, как и в школе. Те же школьные брюки и пиджачки, разве что причёски чуть приглаженные. А девушки – в новых платьях, туфельках, с косами, заплетёнными по-иному – походили на именинниц.

– Ну всё, остальных не ждём! – тоном главного, нетерпеливо произнёс Фёдор. – Пошли знакомиться, – он потянул за руку Наташу. Остальные ребята и не думали противиться. Смеясь и разговаривая, не переставая лузгать семечки, они последовали за Фёдором.

***

Выходя из автобуса, приехавшие студенты – кто с рюкзаками, кто с чемоданами, а кто и с сумками через плечо – с ироничными улыбками поглядывали на место своего нового жительства.

Старый, давно небелёный коровник с облупившимися стенами. Новые оконные рамы на маленьких вертикальных оконцах, чуть не под самой крышей. Вид постройки очень напоминал место общественного пользования, иногда встречающееся в городе.

Здание, именуемое теперь общежитием, подлатанное в основном изнутри, окружал редкий забор из не тёсаных брёвен. Дорога, по которой приехали студенты, уходила дальше к новым постройкам. И хотя они виднелись, но можно было догадаться, что находятся далеко.

За общежитием, метрах в ста, располагался лес. Первый ряд стройных почти одного роста берёзок говорил о том, что высаживали их специально, после вырубки деревьев, а вот дальше возвышались вечнозелёные ели и сосны.

– А что?! – из автобуса выпрыгнул паренёк невысокого роста, с рыжими волосами, торчащими непослушными прядями в разные стороны, голубыми искрящимися радостью глазами, морем веснушек на носу и щеках, и улыбкой до ушей. – Нормально! В прошлом году, вообще, жили, где придётся, – вот он-то точно не выглядел расстроенным ни приездам в деревню, ни местом, отведённым под жильё.

– Да-а-а… – задумчиво, покачивая головой, произнесла одна из девушек. Она, скромно прижимая к себе сумку, стояла, прислонившись спиной к автобусу, словно не желала расставаться с ним. Девушка с явным неудовольствием поглядывала вокруг, – Тебе, Толик… виднее, – часто кивала она и тяжело вздыхала. – Ты у нас уже… опытный картофелесборщик.

Ребята дружно рассмеялись.

Последним из автобуса, держа в одной руке гитару, а в другой – импортную спортивную сумку, вышел высокий мужчина с пышной шевелюрой вьющихся, чуть припорошённых сединой, волос.

– Ну что, детвора, ничего не забыли? – обратился он к студентам, вызвав у некоторых усмешки. Закинул сумку на плечо и освободившейся рукой, словно невзначай, погладил по спине стоявшую рядом девушку, даже не взглянув на неё. Та, недовольно хмыкнув и дёрнув плечиком, прошла перед ним, встав подле парней. Мужчина усмехнулся и проводил её взглядом, причмокнув губами. Студенты, сделав вид, что ничего не заметили, отвернулись и с брезгливыми выражениями лиц уставились на бывший коровник. Оттуда уже семенили к автобусу сёстры Митрофановы почти неотличимые друг от друга ни внешностью, ни одеждой.

– А это что за божьи одуванчики? – тихо произнесла одна из девушек. – Они тут что, все такие?

– Здра-а-асьте-е-е… – хором, нараспев, заговорили старушки, кланяясь гостям.

– Как доехали? – улыбаясь, спросила одна из них.

– Не растрясло? – качая головой, поинтересовалась вторая.

– Нормально, – ответил мужчина и, растолкнув ребят, вышел вперёд. – А председатель-то ваш где?

– Да вона он, пылить, – указала рукой одна старушка на дорогу, где председательский газик, действительно поднимая пыль, мчался к ним. Сильный дождь, пролившейся на Берёзовку ночью уже не оставил и следа. Яркое солнце последних осенних тёплых деньков быстро высушило землю и пыль, поднимаясь из-под колёс газика, облаком стояла над дорогой.

Все дружно развернулись в сторону приближающейся председательской машины и застыли в ожидании.

– Приехали?! – радостно прокричал Кирилл Сергеевич, спешно покидая кабину. И, вытянув вперёд руку, широко шагая, направился к сопровождающему студентов педагогу.

– Приветствую! – сказал он, обмениваясь с тем, крепим рукопожатием. – Как доехали? Без приключений? – и, не дав собеседнику ответить, быстро обвёл взглядом студентов, обратившись уже к ним: – Поди, проголодалиси? Ничёго. Сейчас накормять вас, – взглянув на сестёр Митрофановых, спросил их: – У вас тама ужо готово?

Старушки, улыбаясь, закивали.

Председатель вновь обернулся к преподавателю:

– Ну, давайте знакомитьси. Я, значить, председатель сего колхоза – Козлов Кирилл Сергеевич. А вы?

– Александр Иванович, кандидат наук, преподаю философию этим оболтусам, – кивнул он на студентов. – Вот, откомандировали приглядывать за ними.

– Хорошо. Ето хорошо, что на етот раз прислали мужчину, – улыбаясь, кивал председатель, продолжая трясти руку кандидата наук. – А то в прошлом годе… – Кирилл Сергеевич окинул взглядом молодежь, – …сопровождающей была совсем молоденькая. Аспирантка, кажетси. Дык какой от неё соглядатай? Совсем ешшо девчонка. Надеюсь, теперя под пристальным вниманием детки будуть? – выделив слово «детки», Кирилл Сергеевич, прищурившись, вновь обвёл взглядом, стоявших вокруг него студентов.

– Постараемся, – улыбнувшись, ответил кандидат наук.

– Вот и хорошо, вот и ладненько, – сказал председатель, и, наконец-то, отпустив руку преподавателя, направился к Митрофановым.

Александр Иванович, поморщившись, растёр ладонь.

– А ето ваши нянюшки будуть, – обняв сестёр, продолжал говорить председатель. – Ето, – кивнул он на одну из старушек, – Авдотья э-э-э-э… – задумался Кирилл Сергеевич, стараясь вспомнить отчество Митрофановых. Но он никогда не слышал, чтобы кто-то называл их по отчеству, а отца старушек, в силу их преклонного возраста, и подавно не знал, – …да по-простому, зовите тётка Авдотья, а ето, – посмотрел он на вторую, – тётка Прасковья. Кормить вас будуть, да и за порядком следить. Ну, давайте теперича, – он, отпустив старушек, указал студентам на коровник, – вот сюды и проходьте. Ето ваше абщажитие теперича будеть. Спать тута будете. И столоваться тоже. Конечно, на поле обед тоже будеть, за ето не волнуйтесь, – и, стараясь успокоить ребят, хотя те ещё и не поняли, когда им нужно волноваться, председатель поднял руку, повернув ладонью к ним, и подмигнул. – От голода умереть не дадим.

Молодёжь, переглядываясь, с трудом сдерживая смех, направилась ко входу в коровник-общежитие.

– Парни туды! – перекрыв собой вход, грозно скомандовала тётка Авдотья, указав рукой на другой край здания. – Здеся только барышни будуть жить.

Переглянувшись и засмеявшись, юноши направились к указанному входу.

Осмотр помещения не занял много времени. Девушек прибыло меньше, чем юношей, и несколько лежаков с женской половины перекочевали на мужскую. Обед студентов уже дожидался. Войдя в центральную часть общежития, превращённую в столовую, молодёжь, глотая слюнки, быстро рассаживалась по лавкам. Аромат наваристых щей и тушёной картошки, да щедро разбросанные еловые ветви под каждой лежанкой практически скрывали прежние благоухания. Студенты уже и забыли о первом ощущении, когда вошли в общежитие. Голод сыграл свою роль. Семь часов в пути давали о себе знать. Хоть и отправились в дорогу с бутербродами, пирожками, термосами с чаем, но молодые и вечно голодные, они съели всё в первый час пути, а дальше развлекали себя лишь песнями.

По мере наполнения желудков первое гнетущее впечатление от увиденного пейзажа угасло и предстоящая жизнь в колхозе и работа на поле, начинали казаться приятным развлечением. Немного утолив голод, ребята продолжали обедать, разговаривая и громко смеясь. Парни обращались к девушкам, называя их исключительно барышнями, что вызывало дополнительное веселье.

Убедившись, что студенты освоились, Кирилл Сергеевич решил произнести небольшую речь:

– Ну, ребятки!.. – громко начал он, вставая из-за стола.

В помещении резко повисла тишина. Молодёжь прекратила не только смеяться, но и жевать, уставившись на председателя.

– Да вы, кушайте, кушайте, – заметив такие перемены, Кирилл Сергеевич решил успокоить студентов, и помахал рукой, словно приглашая всех присесть, хотя никто, кроме него, и не стоял. – Кушайте и слушайте. Седня воскресенье и у нас в клубе танцы! – торжественно произнёс он.

Кивки головами, перешёптывания и смешки прокатились над столом.

Словно не замечая весёлости молодёжи, председатель очень серьёзным тоном продолжил:

– Вот пообедаити и на танцы. С нашими ребятками познакомитеси. А завтре на работу. Лечь седня надо пораньше. Подъём в семь утра. Ну вот, вроде и всё, что я хотел вам сказать. Я пойду, а вы кушайте. Приятного аппетита! – с этими словами председатель, улыбаясь, покинул коровник-общежитие.

Тишина, повисшая над столом, резко оборвалась громким смехом Толика. Все посмотрели на него, а тот, как ни в чём не бывало, встал с серьёзным видом, набрал в лёгкие воздуха, так, что грудь выпятилась колесом, и громко произнёс голосом Левитана:

– Уважаемые студенты! Вами уже сейчас убрана одна тысяча тонн картофеля, что на одну тысячу тонн больше, чем на самом деле.

Ребята переглянулись. Некоторые начали тихо хихикать. Постепенно столовая наполнилась громким смехом, и анекдоты посыпались без остановки. Обед перерос в посиделки с рассказами о картошке:

«– Рядовой Иванов! Я приказываю вам начистить ведро картошки.

– В наш космический век пора иметь машину по очистке картошки, – проворчал Иванов.

– Конечно. И ты, Иванов, представляешь её последнюю модель, – ответил прапорщик», – продолжал веселить всех Толик.

Деревенская молодёжь подходила к обновлённому коровнику. К тем, которые ушли от клуба, по дороге присоединились и ещё ребята. И почти весь старший класс уже оказался в сборе. Девушки чуть впереди, цепочкой, держась под руки, а следом – юноши. Те, что считали себя вправе ухаживать шли сразу за подружками, и как всегда, отвергнутые ухажёры плелись, немного отстав от всех.

Смех, разносившийся по всему общежитию, долетел и до дороги.

– Чёго ето они там ржуть? – спросил один из парней. Девушки остановились в нерешительности. Федька, как самый старший, вышел вперёд и спокойно пробасил:

– Чё, испужались? Ну, ржуть. Весело, видать, тама у них. И мы пойдём посмеёмси.

– А, может, они над нами? – осторожно спросила одна из девушек и, обернувшись, быстро метнулась к тому, кто числился в женихах. Взяла под руку, прижавшись, словно ища защиты.

– Чёго над нами-то? – вновь заговорил Фёдор. – Просто гогочуть. Да чё вы пуганые такие? Пошли.

Притянув за руку к себе Наташу и крепко держа её, Фёдор большими шагами, быстро направился в сторону общежития. Девушка, не в силах вырваться, часто засеменила, иногда переходя на мелкий бег. Ребята, подхватив под руки своих подружек, поспешили за Фёдором и Наташей. Не отстали и остальные парни.

Сёстры Митрофановы, не обращая внимания на весёлость студентов, убирали посуду со стола и накрывали к чаю. Студенты, словно не замечали, как хлопочут старушки, продолжая шумно разговаривать и смеяться. Сытые желудки уже не урчали от голода, и шутки о том, что им предстояло делать в ближайшие две недели, сыпались со всех сторон. Дверь, ведущая в спальню для девушек, скрипнула, впуская в столовую сначала Фёдора, за ним Наталью, а следом и всех местных ребят, пришедших в гости.

– Зда-а-ась-ти вам! – низко кивая, громко сказал Фёдор сидевшим за столом студентам. Те, повернувшись, с удивлением и интересом стали рассматривать деревенских гостей. За Федором, и другие ребята начали приветствовать студентов. Кто-то, молча, лишь кивая, а кто-то, также на растяжку повторял: «Зра-а-ась-ти».

– Местные пожаловали, – наклонившись к соседу, тихо произнёс Толик. На правах старожила он встал и громко ответил, изобразив поклон: – И вам наше, с кисточкой!

Послышались тихие, сдерживаемые смешки студенток.

– Ой, ребятки пожаловали! – засуетились старушки. – Садитиси, садитиси, мы как раз чаёвничать собирамси, – сказала тётка Прасковья. Сёстры стали подталкивать молодых людей к столу.

– Потеснитиси, давайте сдвигайтиси, – помахивая руками на студентов, говорила то тётка Авдотья, то её сестра.

Усаживаясь, молодёжь попутно знакомилась. Парни крепко пожимали руки друг другу, не забывая называть имена: свои и девушек, пришедших или сидящих рядом. К тому моменту, как все расселись, уже никто и не помнил, кого и как звать, но это не очень мешало парням. А девушки-студентки и не собирались запоминать имена деревенских ребят. Местные же барышни скромно прижимались к юношам, с которыми пришли, как бы давая понять – они заняты.

Старушки Митрофановы продолжали хлопотать у стола, а парни уже решили, что пора идти на танцы. И вновь началось движение за столом. Так и не попив чая, все дружно (намного быстрее, чем усаживались), покинули столовую, и вышли на улицу.

Наташа поймала на себе взгляд явно не студента. «Преподаватель», – подумала она, подняв глаза на внимательно смотревшего мужчину. Мурашки, пробежавшие по спине, заставили вздрогнуть. Красивые карие глаза совсем не по-детски разглядывали её. Лёгкая улыбка, чуть коснувшаяся губ мужчины, манила к себе. Наташа никогда не испытывала такого стеснения. И в то же время ей стало приятно, что он глядит именно на неё. Не в силах отвести взгляд, она смотрела на мужчину, чувствуя, что краснеет. Его взгляд будто проникал внутрь, сжимая грудь, не давая сделать глубокий вдох. Федор разговаривал со студентами и не заметил, что Наталья резко изменилась. В какой-то момент он встал перед ней, перекрыв собой горячую волну, исходящую от глаз преподавателя. Наташа, опомнившись, выдохнула и посмотрела на окружающих в надежде, что никто не заметил.

Разговаривая, молодёжь направилась в сторону клуба. Наташа, вцепившись в руку Фёдора, старалась не смотреть по сторонам. Но чувство, что мужчина идёт следом, не покидало её. Вся напряжённая, как струнка, девушка пыталась держаться ровно. Странное чувство расползалось по телу. Было немного стыдно от взгляда взрослого мужчины и в то же время очень хотелось, чтобы он смотрел на неё и только на неё. Наташа не понимала, что это за чувство. Почему он, его глаза вызывают в ней такой трепет? Внутри словно кто-то проснулся. Она впервые почувствовала себя девушкой. Не той девчонкой, что нравилась многим, а именно девушкой, взрослой, на которую можно смотреть вот так, как он, этот городской, красивый мужчина.

Наташа шла, стараясь держать спину ровно, не сутулиться, не сжимать плечи, и высоко приподняв подбородок. Ступать аккуратно, чтобы не запнуться и ни дай Бог упасть. Она шла, как положено взрослой девушке, а не так, как до этого, когда они направлялись к коровнику, когда не надо было стараться понравиться, обратить на себя внимания, когда ещё не видела этого взгляда…

Дойдя до клуба, парни, местные и приезжие, уже общались без скованности, что нельзя было сказать о девушках. Студентки вели себя пренебрежительно по отношению к местным. А деревенские девушки в основном молчали, скромно, прижимаясь к тем, кого держали под руку, но и не без интереса разглядывая приезжих парней.