На краю обрыва…

Кто-то погладил её по спине. Обернувшись, увидала лишь пустую простыню, но запах чужого мужчины витал в воздухе. Она упала на подушку и, прикрыв глаза, вновь ощутила его присутствие. Больше не отказываясь, расслабила тело, и отдалась страсти с невидимым любовником.

Утром Галка вышла во двор и, встретившись взглядом с Сашкой, курившим на крыльце своего дома, покраснела, вспомнив о ночном приключении. Опустив глаза, быстро пробежала в баню.

Желание немедленно броситься за ней сменилось в Сашкином сердце щемящей болью – ведь ночью ему только казалось, что они были вместе. Ещё рано. Надо подождать. Всё равно Галка станет его. Теперь уж он точно это знал.

Следующая ночь, как и ещё несколько после, вновь объединила двоих, находящихся в соседних домах. Галка не понимала – ведь так не бывает – но это происходило. Страстное желание одного и ненависть другой соединило их. Молодая женщина, не знавшая никого кроме мужа, хотела этого. Не потому, что сердце тянуло её к Сашке. Не любило оно, не ныло по соседу. Галина желала только понять – кто из них лучше. Ведь она должна была выбрать, а её этого права лишили, так хотя бы сейчас понять – Сашка или Пашка. До этого выигрывал Павел: преданный, ласковый, непьющий. Одного она только не знала, но и сейчас… просыпаясь по утрам, понимала, что это лишь сон, мечта. А как оно на самом деле? Это желание узнать, действительно ли её Паша лучше Сашки и как любовник, заставляло молодую женщину каждую ночь принимать невидимого у себя в постели, хотя и нужно ей было совсем иное. Как осуществить свой план – Галка ещё не знала, но она обязательно выполнит задуманное.

Через неделю, приняв окончательное решение, она поняла – больше в её постели нет места для иллюзий.

Паша и не догадывался, что происходило в те дни, пока он спал в горнице. Снова его Галка рядом, и он любит её. После родов жена словно повзрослела, что не могло не радовать молодого мужа. Она стала более расслабленной, более горячей, более свободной. Все её движения изменились. Появились новые нотки в стонущем от удовольствия голосе. И её нежные руки стали ласкать по-иному. Повел, даже не мог предположить, что все эти изменения возникли оттого, что на время в их отношении вторгся третий, невидимый, но ощутимый, бывший лишь фантазией, заставившей Галину по-новому взглянуть на интимную жизнь.

Заботы о малышке, домашние дела на время отстранили мысли Галины о мести. Но она не забыла. Она лишь ждала подходящего момента.

За соседним забором тоже текла своя жизнь. Наступил жаркий июль и в гости приехали родители Тамары. Хотя говорить «в гости» – неправильно. Они приехали посетить могилу дочери, да уговорить Сашку отдать им мальчика.

Галина развешивала бельё, когда соседи с приехавшими родственниками прошли мимо. Отец Тамары, неся на руках внука, крепко прижимал к себе мальца, словно боясь и его потерять. Сашка взглянул на Галку. Та, усмехнувшись, отвернулась и медленно, плавно покачивая бедрами, пошла в дом. Хоть и ростиком невысокая, да и совсем неполная, но фигуркой Бог не обидел Галину и в нужных местах наделил пышностью.

Сашка сглотнул слюну, провожая взглядам округлившиеся после родов формы такой желанной женщины.

Галка чувствовала на себе его голодный взгляд и не спешила уйти в дом, стараясь посильнее причинить боль. Мать Сашки, заметив, толкнула сына в бок. Тот, словно очнувшись ото сна, уставился в землю и быстро зашагал в сторону кладбища.

Несколько дней гости уговаривали отдать им маленького Витю.

«Ты ещё молодой и найдёшь себе жену, – плача говорила Тамарина мать, – и будут у тебя ещё дети. А у нас больше никого нет». И Сашка сдался, поверив, что мальчику действительно будет лучше в большом городе, где есть хорошие врачи. Умом соглашалась с этим и Ольга. Понимала, что у сватов больше возможностей, и действительно мальчишке могут и слух поправить, да и тяжело ей одной справляться и с внуком, и с сыном, всё больше спивающимся, но сердце обливалось кровью. Не хотела Ольга отдавать внука, но пришлось смириться и дать согласие.

Проводив гостей, забравших с собой Виктора, Сашка напился и, поругавшись с матерью, полез на сеновал. Ольга ещё постояла немного, надеясь, что тот спустится, но, услышав храп, разнёсшийся на весь двор, ушла в дом.

Галка, снимая пеленки, видела, как Сашка забрался на сеновал, и решила, что сегодня всё очень удачно сложилось – теперь она и осуществит свою месть. Или хотя бы начнёт её выполнять.

Дождавшись, когда Павел уснёт, Галина тихо вышла из дома и через огород перебралась на соседский двор. Постояла немного у сеновала, прислушиваясь, а потом осторожно поставила ногу на лестницу и, оглянувшись ещё раз, медленно поднялась наверх. Сашка спал на спине, громко храпя, раскинув руки и ноги. Галина присела рядом. Резкие запахи перегара и табака заставили отвернуться, но, переведя дыхание, она вернулась к задуманному. Конечно, эти запахи не были ей чужды, но муж не пил практически совсем – лишь в праздники, и то, не больше рюмки. Да и курил нечасто, и всегда выходил во двор. Только сейчас Галина поняла, что такой набор ароматов и в таком количестве ей непросто неприятен, а вызывает сильное чувство отвращения, и сразу на Пашкиных весах появился ещё один плюс. Но придя сюда, она уже не намеревалась отступать. Месть затмила чувство стеснения и, не раздумывая, Галина сняла с себя сорочку, оставшись абсолютно голой.

Провела рукой по небритому лицу спящего Сашки, затем расстегнула на нём рубашку и брюки. Тот только перевернулся на бок, не поняв, что руки, касающиеся его, не кажутся ему. Но Галина не собиралась отказываться от своего плана. Она продолжала раздевать Сашку. В какой-то момент он проснулся, повернулся и посмотрел ей в лицо. Потом встряхнул головой и вновь захрапел, но осознав, что это не сон, резко подскочил, широко распахнув глаза. Перед ним на коленях сидела нагая Галина. От неожиданности он открыл рот, не зная, что и сказать и часто задышал, напоминая загнанную собаку. От выпитого самогона в мозгу почти ничего не осталось. Он смотрел на женщину, не в силах понять, видение перед ним или сама Галина заглянула в гости.

А она, улыбаясь, встала на ноги и, поправив волосы рукой, встряхнула головой.

Сашка, задыхаясь, с трудом сглотнул образовавшийся в горле комок. Галина действительно находилась рядом.

– Ну как? Хороша я?

– Хороша, – одними губами произнёс Сашка.

– Лучше твоей Тамарки? – желчно спросила она.

Вновь проглотив очередной подступивший комок, Сашка тихо спросил, боясь спугнуть видение:

– Ты тут?

– Тут. А что, не видишь?

– Вижу.

Галина отступила на шаг, потом ещё.

– Жалеешь, что променял меня на свою уродку?

Сашка, встав на колени, пополз к ней. Галина продолжала отступать.

– Хочешь меня? – прошептала чуть наклонившись.

Сашка поймал её руками, и отвечать не пришлось. Он прижался губами к её животу и стал с жадностью целовать. Галка тихо засмеялась:

– Щекотно, небритый.

Он резко повалил её на спину.

– Колюче, – прошептала Галка, выгибая спину. Сашка дотянулся до своей рубашки и неуклюже стал подсовывать её под Галину. Сил терпеть уже не осталось, и он грубо и жёстко приступил к тому, о чём мечтал несколько последних лет. Видимо, боясь, что это только видение и Галка может исчезнуть в любой момент, он забыл о том, что надо быть нежным, что это не портовая шлюха и не надеющаяся на замужество какая-нибудь дурнушка. Сашка грубо насиловал её.

Не было тех ощущений, что возникли там, в спальне, когда Галке чудилось, что он рядом. Не чувствовала она ничего волшебного в этих жёстких движениях бывшего ухажёра, когда-то казавшегося таким нежным. Но Галка терпела молча. Она хотела понять, как это – быть с другим мужчиной, осознавая уже, что этому мужлану далеко до её Паши.

Сделав своё дело, Сашка вдруг словно проснулся.

– Ты тут?! Ты действительно тут?!

Галка, молча, смотрела на него. Ни укора, ни обиды, лишь интерес.

– Прости, прости, – стал часто целовать её Сашка, – прости, я думал… Тебе больно?

Но Галка молчала.

Протрезвев окончательно, Сашка вновь попытался уже без грубости, без заламывания рук, без сильных сжиманий нежных грудей, без боязни, что она исчезнет, совершить с ней акт любви, но Галка, сказав: «Отстань», оттолкнула его. Встав, быстро надела сорочку и ушла. Сашка, зажав голову руками, взвыл, как раненная собака:

– Она сама пришла, сама… а я… дурак… всё испортил…

Только сейчас понял, что по иному-то любить и не умеет. Ведь все, с кем спал до неё, принимали его таким – пьяным и грубым. Даже тогда, в первый раз, когда напился перед армией и пошёл к той, что не откажет, даже тогда, боясь прослыть неумехой, боясь, что ничего не получится, он был жёстким, злым, грубым. Так и не научился он быть ласковым.

Галка зашла в баню. Смыв с себя чужой запах, вернулась к мужу.

А утром обнаружила на своём теле несколько синяков. Хорошо, что Паша ещё засветло уехал на дальние луга. Двухнедельный сенокос заставил оставить молодую жену с новорожденной дочкой. Не думал Павел, выходя из дома на рассвете, что сегодняшняя ночь изменила всю их дальнейшую жизнь.

Теперь Галка знала, что лучше Паши нет никого, но почему-то воспоминания о приключении на сеновале никак не желали покидать её. Вновь хотелось ощутить ту боль, что доставлял ей Сашка. Она и сама не могла понять почему, но и на следующую ночь пошла к нему.

Сашка опять ушёл ночевать на сеновал, сказав матери, что в доме сильно душно. Он не надеялся, что Галка придёт, но хотелось вновь оказаться там, где всё ещё сохранялся её запах.

Находящиеся в доме свёкры и сестра Паши не могли видеть, куда ходит Галка по ночам. Пока сын служил в армии, отец – Иван Савельевич – сделал пристройку к дому с раздельным входом. Конечно, не без помощи односельчан. Фронтовика с одной рукой, не могли оставить в колхозе без поддержки.

После свадьбы Галка предлагала Павлу перебраться в дом Евдокии, воспитавшей её, но он настоял, что жена переходит жить к мужу. Об этом и думал отец, когда затеял такое расширение дома. Вот и жили они в этой небольшой пристройке: маленькая кухонька, и комната, поделённая на две части: горницу и спальню. Окна пристройки как раз смотрели на Сашкин дом. А из самого дома окна выходили на три других стороны.

Неделю длилось это безумие. Как ни пытался Сашка, а всё же выходило у него грубо, но уже без синяков. Увидев, что сделал он Галке в первую ночь, долго извинялся, и потом уж старался сдерживаться, но всё-таки это происходило не так, как бы и сам хотел. Видел, как морщится Галка, как вскрикивает, как отворачивается, когда он хочет поцеловать её. Губы Галка берегла и не пускала к ним Сашку. И тот не мог понять, почему она приходит, если явно видно, что не нравится он ей?

Но она приходила каждую ночь, словно заставляя себя понять, увериться в том, что это именно сейчас она делает выбор – Паша должен стать её мужем, а не этот… грубый, неотесанный деревенщина.

Неделя прошла, и Галина сказала себе: «Всё, хватит. Остальное потом».

Она продолжала ждать мужа, словно ничего и не произошло. А Сашка каждую ночь, сидя на сеновале, ждал и не понимал: почему она приходила и почему перестала?

***

За заботами о малышке время пролетело быстро. Галка с утра знала, что муж именно сегодня вернётся и, готовя вкусный обед, старалась, как никогда, чтобы порадовать Павла. Понимала, как соскучилась сама, а уж что говорить о нём. И она с трепетом ожидала его появления, даже не вспоминая о Сашке, будто ничего и не происходило.

Сильно загоревший и от этого выглядевший ещё мужественней, Павел не знал, кого первого обнимать. Галка, улыбнувшись, усадила его за стол и, приговаривая: «всё потом», убирая Пашины руки от себя, быстро накормила и поспешила в стайку к уже мычавшей от нетерпения корове.

Сашка не заметил, что друг уже дома и решил сам зайти и узнать, почему Галка не приходит. Хватит сидеть по ночам на сеновале, надо пойти в пристройку и поговорить. Но, выйдя на крыльцо, не спешил. Закурил, высматривая, не идёт ли кто по дороге мимо. Не хотелось, чтобы увидели, как он почти ночью заходит в дом к соседке. Постояв немного, всё же решил перенести разговор наутро, а пока – на сеновал. «Вдруг придёт?» Да замел, что Галка направилась доить корову и как вор, прокрался следом.

Галина, сидя на маленькой табуретке, ласково разговаривала с рогатой кормилицей. Сашка тихо встал рядом, стараясь не выдать себя. Он смотрел, как ловко Галина перебирает пальцами по толстым соскам вымени. Как струи молока со звоном ударяются о стенку ведра.

Женщина нежно и быстро забирала у уставшей за день коровы молоко. Её ловкие движения пальцев магически подействовали на Сашку, вызывая в нём желание. Уже не в силах терпеть появившуюся ломящую боль внизу живота, Сашка шагнул к Галине и резко схватил за руку. Увидев соседа, Галина даже обрадовалась. Всё складывается как нельзя лучше. Она и не думала о такой удаче.

Продолжая доить корову, Галина теперь смотрела не на неё, а на Сашку, дразня томным взглядом. Зажав верхними зубами нижнюю пухлую губу, она стала тихо постанывать, слегка ерзая на табуретке. Потом чуть показав язык, медленно облизала губы.

Сашка в нетерпении потянул к себе и резко повалил Галину на кучу сена перед головой коровы. Быстро задрал подол юбки и, как обычно, грубо овладел ею. Падая, Галина зацепила ведро, и тёплое молоко растеклось под их ногами.

Сашка вновь, как в первую ночь, насиловал Галину. Изголодавшаяся плоть не давала мозгам думать. Мужчина не видел и не слышал ничего вокруг, лишь желанная женщина рядом – это всё, что ему сейчас было нужно, и в этот момент соображать он уже не мог. Всё окружающее их не имело значения: ни место, ни время, ни то, что в любую минуту их могли увидеть. Главное, что они вновь вместе.

Галина знала, что Павел обязательно придёт. Он всегда забирал ведро. А сегодня, соскучившийся муж уж точно раньше обычного зайдёт в стайку. Надо только дотянуть до его прихода. И, посматривая в сторону чуть приоткрытой двери, шептала на ухо Сашке:

– Сильнее… сильнее… Хочу, чтобы мне было больно.

И он старался, с силой сжимал её груди, шлёпал по бёдрам, оттягивая больно кожу, и в самый удачный момент, целуя шею, прикусил не сдержавшись.

Заметив мужа, Галка закричала.

Словно лапа медведя схватила Сашку за шиворот, и кулак, пудовой гирей прилетев в глаз, отбросил в сторону. Через несколько секунд от красивого лица Сашки осталось лишь месиво. Нос, свёрнутый набок, пара зубов, вылетевших и навсегда погребённых в коровьей лепёшке. Если бы не прибежавший на крики свёкор, то пришлось бы хоронить Сашку, и надолго Галина осталась без мужа.

Она, вся в слезах, кутаясь в юбку, отползла немного в сторону и, всхлипывая, лежала, измазанная в навозе и молоке. Испуганно смотрела на домочадцев, сбежавшихся на её крики. Свекор, встав между сыном и Сашкой, всё же смог остановить Павла. Сын, тяжело дыша, обернулся, обвёл всех взглядом, полным ненависти и, подойдя к Галине, взял её на руки. Не оборачиваясь, Павел унёс жену в дом.

Больше у него не было друга.

Отомстив Сашке, Галина наказала и Павла, подумав: «Это тебе за то, что не сообщил мне тогда из армии о Сашкиной женитьбе».

И ещё пара чёрных полос легла на сердце молодой женщины, оставляя там всё меньше чистого места.

Сентябрь 1973 год:

Воспоминания с трудом покидали Галину.

Она сидела на мокрой земле – у своего яркуля, не замечая ночного дождя. Память вернула лишь боль и обиду, но не раскаяние.

Сердце не хотело прощать. Оно, выжженное злобой, постепенно превращалось в кусок угля…

***

Павел медленно приоткрыл глаза, надеясь увидеть спящее лицо жены. Но кроме пустой подушки рядом никого не оказалось. Решив, что Галина ушла доить корову, перевернулся на другой бок в надежде ещё немного поспать. Протяжное многоголосое мычание идущего по дороге стада и следом долгий тягучий отзыв их коровы заставили Павла резко сесть в кровати.

«А чёго ето Бурёнка мычить, как недоенная, ежели ужо в стаде должна быть?» Он встал, заглянул к детям и, наспех одевшись, вышел во двор. Галины нигде не было.

Зато соседка, словно и не ложилась спать. Она как постовой стояла у забора, разделяющего их дворы.

– А чёго ето ваша корова орёть? А Галька-то где? – крикнула Любка, стараясь как можно дальше заглянуть на двор Морозовых.

Павел лишь мельком взглянул в её сторону, но, не ответил. Он вышел со двора на дорогу и посмотрел сначала в одну сторону потом в другую. Хорошо зная свою жену, предположил что, поругавшись с соседкой, она могла пойти или к обрыву, или в дом Евдокии. Постоял ещё немного в раздумье и решил сбегать к реке.

– Понятно, – махнула рукой Любка и, развернувшись, пошла к своему дому. – Опеть на яркуль подалась. Вот психованная…

«Неужто всюю ночь там просидела?» – взволнованно думал Павел, видя уже Галину на краю обрыва.

Она вся вымокшая, дрожа и стуча зубами, сидела на сырой, после ночного ливня земле не в силах встать и расстаться с прошлым, так резко нахлынувшим на неё.

Подбежав, Павел быстро снял с себя фуфайку и накинул на Галину, поднял на руки и понёс домой.

Зайдя в хату, быстро переодел жену и, уложив в кровать, закутал в одеяло.

Наташа, подоившая корову, вошла в дом.

– Что с мамой? – тихо спросила она, заглянув в комнату родителей. Павел приложил палец к губам, а затем махнул рукой дочери, чтобы та не заходила. Выйдя из спальни, он тихо ответил:

– Опеть с Любкой поругаласи, ну и расстроиласи. Замёрзла. Пусть поспить.

– На яркуле была? Всю ночь?

Отец кивнул. Больше не задавая вопросов, Наташа зашла в комнату к братьям, разбудила и отправила их погнать корову на выпас.

Погодки Михаил и Иван, тринадцати и двенадцати лет, нехотя поднялись, постоянно зевая и отнекиваясь, но всё же, собрались и ушли. Не тревожа мать, Наталья занялась по хозяйству.

Галина не спала, но сильная слабость не давала ей подняться. В голове всё крутились Любкины слова, вперемешку с обидой и вопросами: «Неужели так и пройдёт жизнь? Так и не увидеть мне никогда Ленинград? Тридцать шесть… А что я видела? Эту деревню? Коров… овец… кур… Старалась в детстве быть хорошей. Училась на одни пятёрки. А зачем? Чтобы стать дояркой? Уж коровам точно не нужны мои грамоты и похвальные листы. Это бабушке нужен был отличный аттестат. Всегда твердила: „Ты – Ленинградка! Помни это. Ты должна быть лучше всех“. Потом тётку Евдокию мои пятёрки радовали. А мне они зачем? Почему я решила тогда, что должна обязательно выйти за одного из друзей? Ведь не выбирала их, это они… они сами меня выбрали».

До того дня, когда Павел с Сашкой в первый раз предложили ей сходить в клуб, ведь и не думала о них никогда, да и нравился ей совсем другой мальчик. Только не смогла она тогда понять, что любовь этих взрослых парней не благо для неё, а наказание. А ведь всё могло случиться иначе. Она и позже часто думала о том мальчишке – о Серёжке. Он был младше на год и учился на класс ниже. Это её тогда и останавливало. Казалось, стыдно на такого заглядываться. Тогда она даже самой себе не могла признаться, что именно он и должен стать её женихом. Серёжка уехал из деревни, как только Галина вышла замуж. Он ушёл тогда в армию, да так и не вернулся. И позже Галина часто его вспоминала, но сама же, себя и ругала, убеждая, что всё в её жизни правильно. А в действительности? Вышла за нелюбимого только потому, чтобы все завидовали. И, чтобы самой не считать себя неудачницей.

Даже сейчас она лишь жалела себя, не понимая, что ненависть – это и есть главный её враг.

Ненависть к бабушке, за то, что рано умерла. К Евдокии, за то, что не отправила её в Ленинград. К Сашке, за то, что лишил её выбора. К Павлу, за то, что всегда готов угодить и всё простить. И даже к матери, за то, что ушла на фронт и погибла, а значит – бросила её.

Отсутствовало в душе Галины то единственное чувство, что принято называть любовью. Даже к детям. Наташа лишь казалась ей надеждой.

Надеждой на её несбывшиеся мечты. Галина обязательно добьётся, чтобы дочь поехала учиться в медицинский институт, пусть не в Ленинград, пусть в Новосибирск, но потом… потом она заставит её навестить и родной город, а может и остаться там. И тогда вдруг получится и самой отправиться вслед за дочерью.

Тридцать шесть – это вроде немного, но всё-таки и немало. Да, старая она. Права Любка – старая… Но не потому, что ей тридцать шесть, а потому, что нового в её жизни уже не будет. Даже мстить больше некому.

***

Наташа накрывала на стол. Павел заглянул в спальню.

– Не спишь? – тихо спросил он. Подошёл и осторожно присел на край кровати.

– Нет, – слегка покашливая, ответила Галина.

– Ну, кода ужо ты у меня вырастешь? Всёя, как маленькая. Как чё, так сразу к яркулю несёшси. Нашла из-за кого думки думать. И тая тоже без думок. Мало ей чёли? Егор постоянно лупастить, так нет же, неймётси ей. Ведь и других жалить и себя норовить.

– Ты, правда, меня любишь?

– Конешно, глупенькая моя, – Павел погладил жену по голове.

Она часто задавала ему этот вопрос, но сама никогда не говорила о том, любит ли его, а Павел и не спрашивал. К чему ему ответ, когда она сама рядом.

Галка всё пыталась понять, как можно любить, забывая и прощая? Не испытывая никогда такого чувства, не могла она понять и самого ответа, потому и спрашивала, надеясь однажды услышать что-то новое в словах мужа. Услышать и понять.

– Кушать будешь? – спросил Павел, поцеловав жену в лоб, попутно проверяя насколько сильный у неё жар.

– Не хочется… но надо… Нечего разлёживаться, – делая глубокий вдох и покашливая пред каждым словом, отвечала Галина.

– Да я тебя тута покормлю.

– Не… я встану… а то, что дети подумают?

– Да тое и подумають, чёе мамка белены объеласи, да и бегала всюю ночь под дожжом, – улыбаясь, ответил Павел.

– Да ну тебя, – махнула Галина рукой на мужа, улыбнувшись. Откинула одеяла, пытаясь встать. Павел помог ей.

– Ну, як ты?

– Нормально, – кашлянув несколько раз, ответила Галина. – А сколько времени-то сейчас?

– Дык, ето, шестой час ужо.

– Вечер что ли?

– Ну, да.

– Так я спала?

– Ага.

– А я и не заметила. А как же?.. – Галина вновь закашлялась. – На ферму-то я не смогу.

– Да мальчишки с утра ешшо сбегали, сказали, чёя ты заболела. Можа, тебе какой травки запарить? Ишь как кашляешь-то?

– Я сама… а то опять не ту кинешь… ещё чего приключится, – усмехнулась она, вспомнив, как Павел решил угодить, да вместо мелиссы положил ей в чай полынь. От смеха сильно закашлялась. Прижавшись к мужу, постаралась заглушить приступ.

– Ну, они же сухие-то всея похожи, – с трудом сдержал Павел улыбку, тоже припомнив тот случай. Гладя жену по спине, он с тревогой смотрел на неё.

***

Травки в их доме появились несколько лет назад, да так и обосновались прочно. Галина думала, что навсегда. Как-то так случилось, что старая бабка Матрёна, помогая молодой женщине избавиться от нежеланного дитятка, выбрала её для передачи своих познаний. Ведала старуха, что умирает, а передать навыки некому. Тут и подвернулась ей в нужный момент молодуха, прибежавшая как-то ночью в слезах и умоляющая о помощи.

Совсем ещё мала была тогда Наташка, а молодая мать, натворившая глупостей, но считавшая, что поступает верно, потому как решила отомстить Сашке и наказать Павла, выполнила свой план, да вскоре поняла, что тяжёлая. Страх за то, что ребёнок может быть не от Павла и заставил её побежать ночью в дом старухи, которую все называли ведьмой.

Избавившись от ребёнка, довольная женщина и не заметила, как ещё одна чёрная полоса протянулась по её сердцу.

Галина уж и забыла о том дне, будто и не существовало его никогда. Но травки прижились в её доме и частенько соседушки заглядывали за помощью. И как-то само собой закрепилось за ней прозвище – травница. А за глаза и ведьмой иногда называли.

***

Павел вывел Галину из комнаты, придерживая под руки.

Наташа, доставая ухватом из печи чугунок со щами, взглянула в их сторону, сказав:

– Мама, садись кушать.

– Сейчас, – ответила Галина и поманила рукой мужа, чтобы тот помог подойти к закутку*, где хранились её мешочки с разными травами. Стоя подле печи, опираясь на руку Павла, она брала по горсточке различных трав и складывала в большую кружку, не переставая кашлять.

– Налей кипятка, – сказала Галина, подойдя к столу, и поставила на него кружку. Присев на лавку, облокотилась о стол, зажав руками горячую голову.

– Может, тебе лечь? – взволнованно спросила Наташа.

– И, правда, мать, – Павел дотронулся до плеча жены, – горишь ведь всея. Давай-ка я тебя обратно в койку?