Танец над пропастью

А на следующий день вернулся отец. Он прилетел на двое суток раньше, узнав от Риты о том, что произошло в его отсутствие. Прямо из аэропорта Григорий Сергеевич отправился в театр. Труппа, и так пребывающая в раздрае из-за случившегося, пришла в ужас: прибыл директор, а один из солистов в нерабочем состоянии! Все ждали бури, но ее не последовало.

Игорь появился на следующий день. Он опоздал к началу репетиции и, судя по остекленевшему взгляду, принял убойные анальгетики. Рита знала, что к этому средству прибегают балетные, получившие травмы, чтобы отыграть спектакль до конца, но репетиции обычно не требовали таких жертв. Однако она не решилась ничего сказать и поторопилась уйти. В дверях обернулась и увидела, как Жаклин и Игорь стоят рядышком, склонив друг к другу головы. Зрелище оказалось еще хуже, чем Байрамов с мутным взглядом, поэтому она поспешила прочь, чтобы не увидеть что-нибудь еще более огорчительное.

Суд прошел, как всегда, без особых результатов: следующее слушание назначили на начало февраля: подобные дела тянутся бесконечно долго, Рита знала по опыту. В конторе она никак не могла сосредоточиться, в голову лезли дурацкие мысли, а перед глазами стояла сцена, которую она видела, уходя из театра: Игорь и Жаклин, стоящие рядом чуть ли не в обнимку. Она собиралась домой, когда затрезвонил мобильник. Звонил Митя, и голос его показался Рите странным. Он сказал, что надо срочно побеседовать, но это не телефонный разговор, поэтому назначил встречу в баре недалеко от ее офиса.

Она не сразу отыскала Митю в задымленном, прокуренном помещении: был конец рабочего дня, поэтому народу собралось много. Наконец она увидела парня в дальнем углу. Перед ним на столе стояла полупустая бутылка «Столичной» и пепельница, полная окурков. Рита удивилась: она понятия не имела о том, что Митя курит, потому что, в отличие от Байрамова, который дымил как заводская труба, он при ней никогда этого не делал.

– Ну, ты даешь! – укоризненно сказала она, присаживаясь напротив.

Митя взял бутылку и налил полную рюмку себе, а потом наполнил пустую, видимо, предназначавшуюся ей.

– Тяпни, подруга, тебе это понадобится, – хмыкнул он.

– Что произошло такого, что ты квасишь в одиночестве? – спросила Рита, отодвигая рюмку. – Ты сказал по телефону, что надо поговорить, так говори!

– А произошло то, что кина не будет, – медленно ответил Митя, осушив свою стопку и вновь наполнив ее. – Твой родитель выгнал Игоря.

Рита сидела как громом пораженная: то, что она услышала, просто не укладывалось в голове!

– Как это – выгнал? – пролепетала она. – До премьеры меньше месяца!

– Вот я и говорю: кина не будет, – кивнул Митя, – премьеры то бишь. Они так орали друг на друга, мы думали крыша обвалится! А потом Игорь схватил Григория Сергеевича за грудки и швырнул об стену. Твой отец закричал, чтобы он убирался вон, и Игорь убрался, а с ним и эта дурочка французская…

– Погоди, а из-за чего они так повздорили? – попыталась разобраться Рита.

– Да черт их разберет! – в сердцах воскликнул Митя. – Они заперлись у твоего отца в кабинете после репетиции, а потом вдруг Байрамов выскочил как ошпаренный, а вслед за ним несся Григорий Сергеевич и орал так, что стены тряслись. Игорь не отставал, ты его знаешь. В общем, все летит к чертям, наши усилия коту под хвост! А я ведь чувствовал, что так оно и случится! И зачем только твой отец решил привлечь Игоря к своему проекту, добром это кончиться не могло…

– Папа не мог прогнать Игоря, – твердо сказала Рита, хотя внутренне вовсе не ощущала уверенности. – Заменить его некем, тем более за три недели до премьеры! Он не мог всерьез выгнать его из шоу. Он передумает.

– Возможно, – усмехнулся Митя, – да вот только Игорь не передумает. Ты не знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы заставить его принять участие в спектакле… Он ни за что не вернется!

– Я поговорю с ним, – сказала Рита. – Не знаю как, но я уговорю его, он не имеет права так поступать, от этого слишком многое зависит!

Она решительно поднялась. Митя остался сидеть, и его лицо выражало глубокое сомнение в том, что ее решительность принесет хоть какие-то плоды. Всю дорогу до театра Рита попеременно звонила из машины то отцу, то Игорю, но ни один не брал трубку. Войдя в здание театра, она поняла, что все разошлись: свет горел только на проходной у охранника. Он вышел ей навстречу.

– Привет, Сеня, – поздоровалась Рита. – Папа еще здесь?

– Не в курсе, – ответил тот. – Я сменился полчаса назад. Ты же знаешь, у него в кабинете свой выход. Я собирался закрывать, уборщица только что закончила в зале.

Рита быстро пошла по коридору к кабинету отца. Она толкнула дверь, но та не поддалась. Тогда Рита постучала и позвала отца – никакого ответа. Видимо, он действительно воспользовался своим выходом и, возможно, уже дома. Значит, она поговорит с ним там, хотя в более «официальной» обстановке кабинета и в отсутствие матери она чувствовала бы себя несколько более уверенно.

Однако выяснилось, что Григорий Сергеевич домой не возвращался. Она набрала его по сотовому и долго слушала в трубке длинные гудки – до тех пор, пока не раздался сигнал отбоя. Конечно, он мог отправиться куда угодно и не слышать звонков или просто не брать трубку. Рита надеялась, что отец поехал к Игорю, чтобы уладить недоразумение, о котором рассказал Митя: в самом деле, не мог же он всерьез рассчитывать на то, что спектакль состоится без участия Байрамова!

Промаявшись до девяти вечера, она все же решилась позвонить Игорю. С тем же результатом, что и отцу – что ж, это, скорее всего, хороший знак. Или нет? Они с матерью сели выпить по чашке чая перед телевизором, когда зазвонил домашний телефон.

– Я отвечу! – бросила Рита маме, сорвавшись с места. – Алло?

– Маргарита Григорьевна! – услышала она голос, который узнала не сразу, а когда узнала, удивилась:

– Сеня? Что, папа вернулся в театр?

– М-м-маргарита Г-г-григорьевна, вам, это… в общем, приехать надо вам, вот что!

Сеня обычно не заикался, и то, что в этот раз ее имя он произнес с запинкой, а также какие-то странные, панические нотки в его голосе, заставило Риту занервничать.

– Что случилось, Сеня? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. Господи, неужели кто-то поджег «Гелиос»? После того как на Игоря свалился прожектор, можно ожидать чего угодно!

– Григорий Сергеевич, – пробормотал охранник. – Он упал!

Рита неслась к театру, игнорируя светофоры (благо было уже поздно, и машин было не так много). Ворвавшись в полутемное помещение через черный ход, она сразу увидела Сеню, переминающегося с ноги на ногу у своей стойки и поглядывающего на часы.

– Где папа?! – почти закричала она, налетев на охранника. – Ты вызвал «Скорую»?!

– Дык, Маргарита Григорьевна, ему «Скорая» вряд ли…

Но она уже неслась к кабинету по коридору. За ее спиной раздавалась тяжелая, торопливая поступь Сени. Свет горел, дверь была полуоткрыта. Распахнув ее, Рита влетела внутрь. Прямо напротив располагался старинный письменный стол, а за ним, спрятанная за портьерой, дверь во внутренний двор, которой отец пользовался, если желал ускользнуть незамеченным.

– Там, – тихо произнес голос за ее спиной, и Рита вздрогнула от неожиданности, забыв, что охранник следует за ней по пятам. – Я бы не увидел, если бы…

Рита обошла стол. Отец лежал на полу, и она сразу же поняла, что он мертв. Вокруг его головы растеклась темно-красная лужица, в которой валялся какой-то предмет. Приглядевшись, Рита поняла, что это тяжелое бронзовое пресс-папье в форме сидящего льва. Григорий Сергеевич никогда не пользовался этой вещью, подаренной ему кем-то из поклонников, и один раз даже порывался выкинуть – после того, как лев от неловкого движения упал ему на ногу, едва не размозжив пальцы. Сама удивляясь собственной деловитости и отсутствию эмоций, Рита опустилась на колени и потянулась за карандашом, лежащим на столе, легонько поддела его кончиком льва, переворачивая. Крови нет. Значит, пресс-папье – не орудие убийства. Ее взгляд уперся в угол стола. Кровь! Под столом она заметила лужицу и, на четвереньках пробравшись под столешницу, увидела осколки стекла. Поднявшись с колен, Рита окинула взглядом всю картину.

– Похоже, папа перебрал с выпивкой, – пробормотала она. – Ты вызвал полицию, Сеня?

– Нет, я… я вас ждал, Маргарита Сергеевна! – жалобно проскулил охранник.

– Тогда вызывай немедленно! – рявкнула Рита, наградив его испепеляющим взглядом.

Сеня потянулся было к трубке на столе Григория Сергеевича, но грозный предупредительный окрик Риты заставил его руку зависнуть в воздухе.

– Здесь нельзя ничего трогать! – пояснила она растерянному охраннику. – Скорее всего, это несчастный случай, но… Беги на пост!

Сеня повиновался: за годы службы в театре он привык выполнять приказы. Их всегда отдавал хозяин, Григорий Сергеевич. Теперь его права перешли к дочери, и охранник посчитал это логичным и не требующим возражений. Он лишь обрадовался тому, что кто-то другой, более авторитетный, взял на себя ответственность за происходящее.

Рита опустилась на стул. Глядя на труп отца, она ловила себя на мысли, что практически ничего не чувствует. Неправильно, нехорошо, и, однако, это так. Может, надо расплакаться? С другой стороны, она не актриса, и Сеня непременно заметит фальшь… Господи, что за мысли лезут в голову, ведь там, на полу, в луже крови – ее отец!

Она вытащила из сумочки мобильник и набрала номер матери. Рита ничего не объяснила Наталье Ильиничне, выскочив из дома сразу после звонка Сени, и мать, несомненно, была вне себя от беспокойства.

– Мам, ты только не… – Идиотское начало! Как можно сказать «не волнуйся», а потом брякнуть, что отец мертв? – Мам, все очень плохо…

– Детка, что-то с отцом?

Голос матери звучал напряженно, но спокойно. У Риты появилось странное ощущение, что та каким-то образом догадалась.

– Папа умер, – выговорила она, поняв, что провести подходящую «артподготовку» все равно не сумеет.

– Он… разбился?

Естественно было предположить, что Григорий Сергеевич попал в аварию. Пришлось сказать, как обстоит дело.

– Я сейчас приеду…

– Не надо, мам, пожалуйста! – взмолилась она. – Сеня уже вызвал полицию, и… В общем, тебе не нужно здесь находиться, поверь! Ты все равно ничем не сумеешь помочь… Ма?

Некоторое время на другом конце трубки раздавалось лишь шумное дыхание. Затем Рита услышала:

– Хорошо… если ты так хочешь.

Рита дала «отбой». Она по-прежнему почти ничего не чувствовала, одну только пустоту внутри и… что-то еще. Рита ни за что не призналась бы в этом даже самой себе, но одновременно с ужасом потери она ощущала облегчение. Она набрала номер Игоря, но трубку снова не сняли. Тогда Рита позвонила Мите. Он долго не отвечал, потом раздался его нетвердый голос. Рита в нескольких словах сообщила о случившемся. Он, казалось, мгновенно протрезвел и сказал, что уже едет.

Но полиция появилась раньше. Сразу за ними – следователи, целых два. Рита предположила, что, узнав о том, что придется иметь дело с известной личностью, их начальство решило сразу обеспечить «подкрепление». Надо сообщить, что она в некотором роде является их коллегой: в этом случае они проявят больше рвения и уважения, чего не дождаться обычным гражданам, не имеющим отношения к юриспруденции. Рита также знала, что сделают они это отнюдь не из-за цеховой солидарности (этот народ ненавидит адвокатов, как бык – красное полотнище тореадора), а из страха быть обвиненными в чем-нибудь кем-то, знающим закон. Два следователя и эксперт тщательно облазили кабинет и пришли к выводу, который напрашивался сам собой: Григорий Сергеевич умер в результате падения, ударившись об угол тяжелого стола. Он выпил приличное количество спиртного и, скорее всего, оступился.

– Ваш отец часто выпивал? – спросил следователь по фамилии Иванченко. Он был старшим из двух и, соответственно, взял на себя роль ведущего.

– Обычно в компании, – тихо ответила Рита. – Редко – в одиночку, как сегодня.

Она вовремя прикусила язык, едва не начав объяснять, почему именно в этот день дело обстояло иначе. Рита могла бы сказать, что отец, скорее всего, напился из-за ссоры с Игорем и неясной перспективы в отношении «Камелота», ведь Григорий Сергеевич сам лишил себя ведущего танцовщика. Но она не стала этого делать: незачем вовлекать людей, не имеющих отношения к несчастному случаю.

В этот момент в коридоре раздались быстрые шаги, после чего последовала короткая перебранка за дверью, и в кабинет влетел Митя. Он выглядел взъерошенным, однако почти трезвым.

– Кто вы? – резко поднимаясь со стула, спросил Иванченко.

– Танцовщик нашей труппы… вернее, труппы отца, – быстро пояснила Рита. – Это я его вызвала.

– Значит, это правда?

На лице Мити недоверие сменялось пониманием: тело Григория Синявского, все еще лежащее на полу, не оставляло места воображению. Рита только кивнула.

– Я могу что-нибудь сделать? – сглотнув комок в горле, спросил Митя, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в частности.

– Можете, – кивнул Иванченко. – Вы можете отвезти Маргариту Григорьевну домой: она вряд ли сейчас сможет сама сесть за руль.

Ее удивила неожиданная забота со стороны следователя. Интересно, неужели она действительно выглядит так плохо, что он сделал подобное предположение? Однако возражать Рита не стала, дабы не возбуждать ненужных вопросов.

Идя к машине в сопровождении Мити, она пыталась вспомнить, о чем они с отцом говорили в последний раз, но не смогла – как обычно, о делах, скорее всего. С тех пор как ей стукнуло двенадцать и она бросила хореографическое училище, отец перестал интересоваться ее судьбой. Исключением стал роман с Игорем, до которого, как выяснилось, ему было дело! Беседа со следователями совершенно вымотала Риту, кроме того, она с ужасом ждала момента, когда придется разговаривать с матерью. Слава богу, самое страшное она ей уже сообщила, но Риту беспокоило то, как странно спокойно мать отнеслась к известию о гибели мужа – неужели у отца не осталось никого, кто скорбел бы о его безвременной кончине? Неужто даже Наталья Ильинична, прожившая с ним столько лет, воспринимает гибель Григория Сергеевича как освобождение? Рите стало страшно. Она плохая дочь. Другая на ее месте билась бы в истерике, проклиная несчастное стечение обстоятельств!

Сидя в Митиной машине и глядя в окно, за которым проплывал ярко освещенный центр города, Рита поймала себя на том, что думает вовсе не о смерти отца и даже не о предстоящей беседе с мамой, а о том, что теперь делать с театром. А главное – с «Камелотом», ведь деньги вложены, люди задействованы, а билеты распроданы: как только стало известно, что в шоу примет участие Игорь Байрамов, народ словно с ума сошел, и продажи резко возросли. Не может же она, Рита, взять дело в свои руки – да она понятия не имеет, как управлять таким сложным организмом, как театр!

Уже в подъезде Рита вдруг остановилась и, не чувствуя в себе сил сразу подняться наверх, присела на подоконник. Митя, не задавая вопросов, прислонился рядом к стене и вытащил пачку «Парламента».

– Дай сигаретку, – попросила Рита. Она не курила со студенческих времен, когда они с сокурсницами, спрятавшись в туалете, дымили одной сигаретой на всех, давясь и кашляя. С тех пор она ни разу не чувствовала потребности покурить, но сейчас это казалось необходимым.

Рука Мити легла ей на плечо, и Рита вздрогнула от неожиданности, совершенно забыв о том, что он находится рядом.

– Эй, я тут, – сказал он. – Я буду оставаться с тобой столько, сколько нужно. Тебе не придется проходить через это в одиночку!

Его милое лицо было так близко, и Рита сама не заметила, как оказалась в Митиных объятиях. Они были крепкими, словно он боялся ослабить хватку, чтобы она не выскользнула из его рук. Его мягкие губы прошлись по ее шее, горячее дыхание обожгло ухо. Ей стало тепло и безопасно, как давно уже не было, и Рита ощутила, как тяжесть в горле и груди, появившаяся с той минуты, как она увидела тело отца, постепенно отпускает.

Проснулась она оттого, что в глаза светило яркое зимнее солнце. Накануне Рите казалось, что заснуть она не сможет, но вот, гляди ж ты, заснула-таки и проспала до половины второго дня! Господи, надо же на работу позвонить… Хорошо, что сегодня нет никаких судов – значит, можно без потерь пропустить день.

Рита прошла на кухню, пригладив волосы пятерней. Там было накурено и пахло крепким кофе. Мать сидела за столом. В руке она держала сигарету в изящном мундштуке. В отличие от Риты, Наталья Ильинична привела себя в порядок: ее волосы были уложены в аккуратный пучок на затылке, и она надела брючный костюм, а не вчерашнее домашнее платье. Под ее серыми глазами залегли темные круги, и Рита поняла, что мать не ложилась вовсе.

– Твой брат приехал, и они с Митей отправились в морг, – сказала она, глубоко затягиваясь и выпуская дым из ноздрей. – Звонила куча народу с соболезнованиями. Как они только узнали? Кофе будешь?

Рита присела напротив, внимательно глядя на Наталью Ильиничну и пытаясь увидеть на ее лице следы реакции на смерть мужа. Скорбит ли она о нем, ведь столько лет прожито вместе? Но гладкое, несмотря на возраст, лицо матери оставалось спокойным, Рита даже сказала бы, безмятежным.

– Ты ужасно выглядишь, – заметила Наталья Ильинична. – Прими душ и приведи себя в порядок, заяц, а то люди придут, неудобно… Я позвонила Игорю – решила, он должен знать.

– Игорь с папой вчера поссорились. Митя сказал, дошло до драки.

– Это давно должно было случиться, – кивнула мать, делая затяжку. – Он не мог так долго держать все в себе. Твой отец думал, что сумеет загладить то, что натворил, даже пригласил Игоря в свой проект… Честно говоря, я не думала, что у него хватит на это духу! Только нельзя заставить человека простить себя, надо по меньшей мере попросить у него прощение, но твой отец не из тех, кто признает собственные ошибки. Он полагал, что Игорь просто обязан оценить то, что он для него сделал, а тот так не считал.

– Мама, скажи наконец, за что Игорь должен был простить папу? Байрамов, судя по всему, имел на него зуб, но ни он, ни вы ничего мне не рассказывали! Клянусь чем угодно, я не встану с этого стула, пока ты мне все не объяснишь!

– Сначала – в ванную, – ровным голосом произнесла Наталья Ильинична. – А потом я все тебе расскажу – теперь, когда отца нет, мое обещание потеряло силу.

Рита послушно, как зомби, отправилась в ванную комнату. Она стояла под холодным душем, ловя ртом струи воды и пытаясь вернуть своему телу чувствительность – казалось, ее руки и ноги превратились в бревна. Растеревшись докрасна большим махровым полотенцем, Рита закуталась в него и вновь вернулась на кухню. В ее отсутствие мать открыла форточку, чтобы запах дыма выветрился, но при появлении дочери она захлопнула ее и уселась на свое место за столом. Ее красивые длинные пальцы нервно постукивали по его глянцевой поверхности.

– Я обещала твоему отцу, что ты ничего не узнаешь. Не думаю, что он боялся, что ты не сможешь держать язык за зубами, просто… видимо, для него это было важно.

– Что было важно, мам?

– Твой отец трижды виноват перед Игорем. Во-первых, он вынудил вас расстаться. Думаю, для Игоря это было еще тяжелее, чем для тебя, ведь это ты взяла на себя инициативу, а он ни о чем не догадывался!

– Скажи мне то, чего я не знаю!

– Восемь лет назад Игоря ждало большое будущее. Из Парижа приехал представитель Гранд-опера. Он хотел предложить ему ангажемент – ты представляешь, что это значило бы для молодого танцовщика?

– Почему я об этом не знаю? – растерянно спросила Рита. – Папа никогда…

– Твой отец не хотел его отпускать, – перебила Наталья Ильинична. – Он отлично понимал, что после вашего с Игорем расставания его больше ничто здесь не держит! Это предложение было отнюдь не первым, однако Игорь все время отказывался уезжать – думаю, только из-за тебя.

Рита впервые обо всем этом слышала. Значит, Игорь мог стать звездой мирового балета, но держал это в секрете, боясь разрушить их отношения?

– Но как папа мог остановить его? – спросила она. – Ведь мы расстались, и…

– В отличие от твоего папы, заяц, у Игоря есть совесть. Он помнил, как много твой отец для него сделал, и не желал расставаться с ним на плохой ноте. Игорь надеялся убедить Григория, но твой отец всегда был упертым, как носорог, кроме того, как раз в то время у него начались проблемы в Мариинке, и он, как обычно, склонен был винить во всем кого угодно, только не себя самого! Конечно, Григорий не собирался вредить Игорю намеренно, хотя и пытался скрыть от него визит французского антрепренера, но произошло то, что произошло.

– О чем ты?

– Во время аварии, в результате которой Игорю пришлось уйти со сцены, за рулем находился не он, а твой отец.

Рите показалось, что она ослышалась.

– Я не в курсе, что именно произошло на той вечеринке, после премьеры «Роксаны», но твой отец страшно напился, – между тем говорила Наталья Ильинична. – Он собирался сесть за руль, но даже машину свою с трудом на стоянке отыскал. Игорь испугался, что он поедет-таки, и попытался его остановить, но ты знаешь своего отца! Он влез на водительское сиденье, а Игорь запрыгнул в машину буквально на ходу, видимо, в надежде его урезонить и заставить отдать ему ключи. Но все вышло не так. Твой отец гнал машину на предельной скорости, они выехали на шоссе, а дорога была скользкой от дождя. Григорий не справился с управлением, не вписался в поворот, задел грузовик и въехал в дерево. Машина загорелась. Видимо, отец протрезвел достаточно, чтобы понять, что наделал. Он успел вытащить Игоря из салона до взрыва. Игорь сильно пострадал: пять ребер оказались сломаны, было пробито легкое, и ему едва не ампутировали ступню. Твой отец все рассказал мне в больнице. Он был в ужасе, все твердил, что его посадят в тюрьму и что он – убийца.

Мать ненадолго замолчала, зажигая новую сигарету.

– Больше всего он боялся, что ты обо всем узнаешь, – продолжила она. – Мы думали, что Игорь не выживет, врачи сказали, что его состояние крайне тяжелое. Поэтому, когда приехали люди из полиции, твой отец заявил, что за рулем сидел именно Игорь. Он считал, что тому уже все равно, а репутация и жизнь Григория зависели от того, кто вел машину. Она сгорела дотла, и только твой отец и Игорь знали правду.

– Разве расследование аварии не проводилось?

– Проводилось. Твой отец просто позвонил кому надо – чего-чего, а связей он имел предостаточно. Он все это делал, думая, что Игорь не выживет. Но он выжил, а ситуация уже вышла из-под контроля. Газеты писали о том, что Байрамов вел машину, а Синявский сидел на пассажирском сиденье. После аварии он, рискуя жизнью, спас танцовщика из готового взорваться автомобиля. Твой отец выглядел героем. Григорий не ставил себе такой цели, но понимал: признайся он, что машиной управлял он, его будут судить.

Когда стало ясно, что Игорь поправится, мы поняли, что может произойти катастрофа. И тогда к нему пошла я. Чувствуя себя последней сволочью, я умоляла его не говорить, что за рулем находился твой отец. В крови Игоря нашли допустимый уровень алкоголя, и ему ничего не грозило с точки зрения закона, ведь никто, кроме него самого, не пострадал. Кроме того, отец позаботился о том, чтобы выплатить компенсацию водителю грузовика, и тот отказался от претензий. На кону была не только свобода, но и репутация Синявского, а последнее, как ты знаешь, он ценил даже выше первого! Признаюсь, это была отвратительная сцена: Игорь лежал после очередной операции и еще не совсем отошел от наркоза, а тут я – с плачем и просьбами. Он меня пожалел. Не твоего отца – меня. Я потом еще приходила, но Игорь не захотел меня видеть. Оно и понятно! А после он пропал на восемь лет. Григорий оплатил курс реабилитации – это самое меньшее, что он мог сделать.

– Тех денег оказалось недостаточно, – медленно проговорила Рита, вспоминая недавний разговор с Байрамовым.

– Что? – не поняла мать.

– Папиных денег не хватило, и Игорь оказался брошенным на произвол судьбы в Израиле. Если бы не состоятельные поклонники из местных, он так и не встал бы на ноги.

Наталья Ильинична потянулась к пачке сигарет, вытащила одну и снова прикурила, на этот раз не заботясь о том, чтобы открыть окно.

– Знаешь, – сказала она через несколько минут, – я догадывалась. Твой отец ничего не говорил, и у меня создалось впечатление, что Игорь отказывается принимать от него помощь… Однако могло быть и иначе.

– Но почему, почему папа не сделал все, чтобы помочь Игорю?! – в отчаянии воскликнула Рита. – Ведь выходит, это его вина, и…

– Вину очень тяжело признать, заяц, – вздохнула Наталья Ильинична. – Особенно таким гордым, деспотичным и самоуверенным людям, как твой отец. Чтобы признать вину, надо обладать недюжинным мужеством, не бояться унизиться и почувствовать себя во власти другого человека. К сожалению, Григорий не относился к категории людей, способных на самоуничижение. Он сделал для Игоря, что считал нужным, и всерьез полагал, что тот должен быть ему благодарен по гроб жизни!