Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)

– Не пойдет!

Сказано это было так, словно я обязана немедленно сменить это самое лицо на какое-то другое.

– Но у меня нет другого лица.

Попытка пошутить была воспринята серьезно:

– Будем работать с этим.

Следующие два часа она колдовала над моим внешним видом, периодически чуть отступая, снова почти бросаясь ко мне, задумывалась, хмыкала, что-то подправляла и перекрашивала…

Когда она наконец закончила, я не поверила своим глазам – из зеркала смотрела такая красавица, какой я отродясь не бывала!

Рука Уолли ткнула кисточкой в мою сторону:

– Так! Запомнили?

– Нет, – честно созналась я.

– Я не вам. Записывайте…

Секретарь исписала еще пару листов, Уолли проверила, что-то подправила и вдруг махнула рукой:

– Этот чертов Росси все равно сделает все по-своему. Обидно, что у него получится еще лучше. Но материалы мы все равно пошлем. И инструкцию тоже!

Гримировал меня в фильме действительно Альберто де Росси, а его жена Грация была парикмахером. Какой восторг работать с такими мастерами! Я совершенно не чувствовала на себе тонны грима, как часто бывает у актрис, а душевное тепло смягчало все остальные неудобства. Хотя язык не поворачивается назвать неудобством возможность поболтать с Альберто или Грацией, пока они делают тебя настоящей красавицей.

Уолли Вестмор свой сеанс закончила заявлением:

– Вы будете любимицей публики, или я ничего не смыслю в этой жизни!

– Спасибо.

– Мне? Благодарите маму с папой. А еще Господа Бога.

С Альберто де Росси мы работали вместе еще в пяти фильмах, а с Грацией в четырех. Я же говорю, что мне сказочно везло на прекрасных людей и настоящих мастеров своего дела!

С Грегори Пеком мы встретились в отеле «Эксельсиор». Как же он хорош! Я не говорю «был», потому что Грегори таковым остается. Тогда ему едва исполнилось тридцать шесть лет – прекрасный возраст для мужчины. Рослый, сильный, мужественный, рядом с таким человеком чувствуешь себя защищенной от всех бед, его глаза всегда излучают доброту, он доброжелателен… Я могла бы еще тридцать две страницы исписать восторженными панегириками Грегори Пеку, но и того было бы мало!

Я протянула ему руку, и кисть просто утонула в его большущей ладони. И вдруг…

– Ваше высочество…

Не улыбнуться в ответ просто невозможно.

– Постараюсь не подвести вас.

– Это невозможно, вам достаточно только улыбнуться, чтобы зрители влюбились.

Как же рядом с ним было хорошо работать! Пек старался рассмешить меня перед началом съемок, чтобы перестала трястись от страха, Грегори, видно, сразу понял, что я очень-очень боюсь, хотя не понять это было трудно, кажется, стук моих зубов заглушал даже команду «Мотор!».

Он же сказал, что, на наше счастье, у Уайлера ограничено количество дублей, иначе режиссер всех просто замучил бы повторами. Подозреваю, что Пек сказал это для меня, я органически неспособна к повторениям, лучший дубль всегда первый. Не могу с одинаковыми эмоциями проживать десять раз подряд одно и то же.

Но тут Грегори, похоже, был не прав. Уайлер делал до пятидесяти дублей! И когда все начинали уже тихо ненавидеть текст и вообще съемку, вдруг следовало: «Стоп! Снято!» – и наш дорогой режиссер задумчиво вздыхал:

– В общем, неплохо, но, похоже, мы потеряли непосредственность.

В глазах Эдди Альберта, игравшего в фильме фотографа, я видела желание убить Уайлера немедленно, пока тот не потребовал пятьдесят первый дубль.

Грегори Пек и Эдди Альберт постоянно шутили надо мной. По сценарию фотограф следит за принцессой и журналистом, чтобы сделать компрометирующие снимки для будущего скандального репортажа журналиста. Но к вечеру Анна и Джо Брэдли уже влюблены друг в друга, и у журналиста не поднимается рука написать такой репортаж, а его друг фотограф не решается использовать скандальные снимки. Порядочность и чувства берут верх над желанием заработать.

У самой Анны верх берет ответственность, она просто возвращается во дворец, хотя больше всего на свете желает остаться в мансарде Джо, а не участвовать в официальных приемах. Получалась Золушка наоборот, принцесса, спустившаяся с заоблачных высей, чтобы побыть простой девчонкой, но в полночь вернувшаяся обратно… Последняя встреча принцессы и двух репортеров состоялась на пресс-конференции, где правила придворного этикета встали между ними непробиваемой стеной.

Но до такого грустного расставания в фильме множество веселых и забавных приключений, во время которых принцесса познает отличную от дворцовой жизнь, учится быть простой девушкой, ходить, как все, есть, как все, болтать, как все… Для живой, непосредственной принцессы эти сутки на воле поистине подарок судьбы. Она с удовольствием познавала новый мир за пределами дворца.

Я тоже с удовольствием познавала новый мир – киносъемок, и настоящим проводником в нем оказался Грегори Пек. Можно ли мечтать о лучшем наставнике?

Когда мы снимали сцену с «Устами истины», Грегори Пек, перед тем как засунуть свою руку в «Уста», якобы наказывающие лжеца, вдруг задумчиво произнес:

– Черт возьми, забыл уточнить, поставили они капкан действительно или все-таки передумали.

Я испугалась по-настоящему:

– А что, могли поставить?

– Угу, для естественности.

Я закричала вполне натурально, потому что, вытаскивая свою руку, Пек успел прошипеть сквозь зубы незаметно для камеры:

– Забыли отпустить пружину…

Потом, не выдержав, я несколько секунд просто лупцевала его кулаками по груди, а Грегори хохотал от удовольствия:

– Зато как естественно!

Во время следующего дубля кто-то из ассистентов по его просьбе лишь слегка коснулся моих собственных пальцев, вложенных в «Уста», ножницами, от прикосновения к холодному металлу мой визг снова был вполне правдоподобным. Я раскусила хитрость Грегори – он постарался держать меня в настоящем напряжении, я просто не знала, что еще придумали, а потому действительно боялась прикоснуться к этим самым «Устам».

Грегори обещал прилететь на это Рождество, я буду очень его ждать.

Когда-то он сказал, что многое бы отдал, чтобы снова оказаться в Риме на тех съемках. Я тоже, потому что такого счастья не испытывала, даже когда снималась в «Забавной мордашке» с удивительным Фредом Астером. Возможно, потому, что Анна – первая большая роль. А возможно, из-за Грегори Пека, такого опекуна у меня больше не было, только Кэтлин в «Жижи». Как же мне повезло – с первых шагов в кино и театре получить ТАКИХ наставников!

Если Грегори прилетит, надо попросить его вспомнить хотя бы несколько сцен, у него великолепная память, Пек тут же в лицах изобразит множество забавных случаев и нелепостей, каких всегда много на съемках. Представляю, как мы будем хохотать…

Я жду это Рождество не потому, что оно последнее в моей жизни, а потому, что на него обещали собраться мои любимые… Обидно, что даю столь печальный повод для сбора. Пока мы живы и не при смерти, мы всегда заняты, и только понимание, что кого-то больше не увидишь, заставляет примчаться к человеку, бросив все дела.

Грегори Пек обещал бросить…

Но не стоит о грустном. В нашем с Пеком общении было много веселого, и прежде всего в «Римских каникулах».

Вообще-то играть в «Римских каникулах» мне практически не пришлось, я чувствовала себя той самой принцессой Анной. Все вокруг обходились со мной словно с настоящей королевской особой. Мама наставляла меня не менее строго, чем графиня принцессу в фильме, а мне постоянно хотелось удрать от строгих правил поведения и просто пошалить. При этом я никогда не забывала, что должна «вести себя прилично, согласно своему статусу».

Вот и получилась принцесса Анна.

А не влюбиться в блистательного Грегори Пека просто невозможно. Какой же он надежный! Когда есть такой наставник, сыграть плохо просто не получится. Это заслуга Пека, что мне удалась роль. А еще дотошного Уайлера, Эдди Альберта, игравшего его приятеля фотографа, дорогой Грации, причесывавшей меня, Альберта де Росси, каким-то непостижимым образом сумевшего замаскировать гримом все недостатки моей мордашки, и… кажется, я могу перечислить всю съемочную группу «Римских каникул», от Уайлера и Пека до осветителей и водителей. Они были так внимательны и добры, так предупредительны, так хотели помочь бестолковой принцессе, что сыграть плохо просто не получилось бы.

Говорят, короля играет свита, моя «свита» увлеченно «играла» принцессу Анну, мне оставалось только визжать, когда надо мной шутили Пек и Альберт, восторгаться гримом и прическами, вздыхать, когда режиссер требовал «еще пару дублей», хотя на хлопушке уже стоял номер 38, и в перерывах заниматься клоунадой, чтобы хоть как-то отплатить за заботу и ласку окружающих.

Я буквально купалась во всеобщей любви и обожании, это ни с чем не сравнимое ощущение – счастья, потому что тебя любят все вокруг. До сих пор, стоит вспомнить, как мне помогали все и во всем, на глаза наворачиваются слезы. Перед каждым дублем я чуть отходила в сторону, чтобы сосредоточиться, мне нужно уйти от окружающей суеты, побыть одной, в такие минуты меня никто не трогал, даже старательно заслоняли от любопытных взглядов. Было ощущение, что съемочная группа вносила меня на площадку и уносила после выключения камеры.

Все, весь Рим, весь мир существовал ради Анны! И когда я играла сцену возвращения ее во дворец и беседы с наставниками, я говорила не о принцессе, а о себе: «…Если бы я не понимала в полной мере ответственности…» Я понимала, но в этот раз ответственности не боялась, хотя колени все равно тряслись перед каждой командой «Мотор!».

А какие придумки были у режиссера… Одна сцена с потерянной туфелькой чего стоит. Эта сцена задает тон всему фильму: уставшая от официальных мероприятий принцесса, пытаясь хоть чуть облегчить жизнь, тайком снимает туфельку с правой ноги, чтобы размять пальцы, и… теряет ее. Нет, не совсем, туфелька просто падает набок, и нащупать ее ступней никак не удается.

Смешная ситуация грозит обернуться почти позором, потому что Анне предстоит открывать бал, танцуя в первой паре. К счастью, непокорную туфельку все же удается вернуть на ногу, и весь вечер Анна терпеливо сносит неудобства, больше не рискуя облегчать себе существование.

У кого в подобной ситуации не возникнет желания просто сбежать?

Благодаря нескольким вот таким находкам побег принцессы из дворца не выглядит сумасбродной выходкой, зрители начинают сочувствовать бедной девушке еще в первой сцене, причем сочувствовать по-доброму.

Во время съемок в Риме стояла жуткая жара, но, когда мы с Пеком якобы после купания в Тибре совершенно мокрыми изображали дрожь от холода, одна из ассистенток позади камеры стояла с… одеялом. На вопрос: «Зачем?» – объяснила:

– Но они же замерзли…

И снова все смеялись, потому что из-за жаркой погоды группа откровенно завидовала нам, облитым из шланга. Но чувствовать, что о тебе, даже экранной, вот так заботятся, очень приятно.

А однажды Грегори накормил меня мороженым. Нет, не в кадре, а за кадром. Просто после съемки утащил куда-то на небольшую улочку в кафе и заставил весь стол вазочками! Я ахнула:

– Мне нельзя! Запрещено!

Пек лукаво подмигнул:

– А мы никому не скажем. Это будет наша тайна. Вы когда-нибудь воровали яблоки в чужом саду? Они куда вкусней тех, которые куплены.

– Но мне и правда нельзя, не потому, что запрещают, я сама не могу.

– По ложечке каждого, чтобы понять разницу вкусов.

Оно было действительно разным и безумно вкусным, а то, что скрыли от всех такое «преступление», сделало мороженое просто божественным.

Я не запомнила кафе, но какая разница, наверное, если бы это был просто хлеб, сама обстановка и атмосфера небольшого хулиганства придали ему особенную прелесть. Чем не принцесса, сбежавшая из дворца?

На следующий день снимали сцену с мороженым. Грегори лукаво подмигнул:

– Это наша тайна.

И стало весело, словно я ела не мороженое, а стащенное в соседском саду яблоко.

Сцену с проездом на мотороллере снимали целых шесть дней, нужно было не просто ездить, но и не покалечить никого, а главное, даже в сороковом дубле снова и снова испытывать восторг от возможности порулить под руководством Грегори Пека. Конечно, часть сцены снималась в павильоне, но мы ухитрились поездить по улицам, чтобы запомнить ощущение. Кажется, получилось; глядя на кадры с восторженной Анной, управляющей мотороллером, я не понимаю, какой именно дубль использовал Уайлер – первый или сорок восьмой.

Однако работы римской полиции мы задали немало, карабинерам пришлось охранять Рим от нас и нас от Рима. Грегори Пека узнавали на улицах, немедленно собиралась толпа туристок, страстно желающих получить автограф, это мешало, единственной возможностью оставалось проводить съемки на рассвете, тогда и естественный свет лучше, и народу на улицах меньше.

Не меньше, чем Грегори Пек, над моим скромным умением что-то изображать потрудился и Уильям Уайлер, которого все называли Вилли (в отличие от Билли Уайлдера). Еще Уайлера называли «невидимым режиссером», сняться у которого мечтали все. Мне повезло.

На площадке во время съемок актеры Уайлера разве что не ненавидели за десятки дублей, но постепенно к такой работе привыкали и после окончания «невыносимых» съемок мечтали попасть в его фильм снова и снова. Божественная Бэтт Дэвис во время работы сначала кляла Уайлера на чем свет стоит, а потом сознавалась, что больше всего боялась, что больше не придется у него играть. Мне пришлось, у гениального Уайлера я сыграла еще в замечательнейшей комедии «Как украсть миллион»! Даже если бы не было никаких других фильмов, хотя я обожаю многие из тех, в которых снималась, я все равно считала бы свою актерскую судьбу состоявшейся.

Уильяма Уайлера считали «актерским» режиссером, а еще ходили легенды о его любви к деталям и неимоверном количестве снимаемых дублей. Все это правда, хотя, если посмотреть со стороны, съемки зачастую выглядели просто странно. Уайлер наблюдал за игрой актеров словно со стороны, потом коротко бросал:

– Снова!

И делался еще один дубль, потом еще один… и еще… и еще… При этом режиссер ничего не объяснял, а на вопросы актеров, что не так, отвечал коротко (даже божественному Лоуренсу Оливье):

– Паршиво. Я хочу, чтобы вы играли лучше.

Но как именно «лучше», что не устраивает в той игре, что есть, и чего хочет сам Уайлер, он никогда не объяснял. Говорят, Бэтт Дэвис однажды разозлилась:

– Вы сами не знаете, чего хотите!

Знаете, что ответил режиссер?

– Да, не знаю, но когда я это увижу, то сразу пойму, что это хорошо.

Дэвис говорила, что у Уайлера дьявольский глаз, он видел все недостатки, хотя никогда не мог внятно объяснить, что же не так, не считая, конечно, замечаний вроде:

– Бэтти, не вертите задом!

Обидеться на него было просто невозможно, потому что, вдумавшись, понимаешь, что именно вихляние бедрами портит весь образ.

Каким-то чудом Уайлер видел в любом актере его потенциал именно в той роли и умудрялся вытаскивать все, хотя и при помощи нескольких десятков дублей. У Вилли было прозвище «Уайлер – 90 дублей». В конце концов те, кто у него снимался, прощали эти самые 90 дублей, хотя и помнили о них, но, как и Бэтт Дэвис, прекрасно понимали, что таким способом режиссер добивался совершенства.

Иногда казалось, что это самое совершенство дается ему играючи. Грегори Пек рассказывал мне, что однажды Уайлеру понадобились кадры для рекламы нового фильма, а времени, как всегда, не хватало. И Уайлер, склонный неделями репетировать каждую сцену, выверять каждую деталь, сделал просто – перед входом в салун посадил собаку. Первый из выходивших ковбоев ее гладил (положительный герой), другой пинал ногой (отрицательный). Больше ничего объяснять не понадобилось.

Удивительно, но Уайлер до всего доходил сам, потому что никакому режиссерскому искусству не учился. Просто сначала задиристого, беспокойного мальчишку, выгнанного последовательно из нескольких школ за проказы, родственник матери взял с собой в Америку со словами «горе ты наше!». Дядей был Карл Леммле, один из тех, кто создал кино в Америке, но племянника он взял с собой вовсе не ради актерской карьеры, такое никому и в голову бы не пришло, стоило посмотреть на щуплого, невысокого, неказистого мальчишку.

Девушки неказистость Вилли вовсе не замечали, ему было достаточно улыбнуться своей щербатой улыбкой, и все сердца оказывались покорены. За камеру Вилли взялся почти случайно – у режиссера, которому он помогал, просто заболели зубы. Результат получился столь очевидным, что дальше Уайлер снимал уже самостоятельно. Все законы режиссуры он постигал на собственном опыте, а потому часто творил то, чего еще просто не бывало, очевидно, не зная, что так нельзя.

Видимо, так они с оператором Грегом Толлендом освоили технику съемки длинных дублей, это давало возможность играть словно на сцене – большими отрывками. Актерам, воспитанным только на площадке, это бывало неудобно, они привыкли эмоционально выкладываться на пару минут, а потом давать себе отдых. Мне наоборот, я была воспитана в «Жижи», еще не успела отвыкнуть от требований Кэтлин Несбитт и потому чувствовала себя как рыба в воде. Наверное, это тоже помогло освоиться на съемочной площадке. Принцесса Анна была не первой моей ролью, но разве можно сравнить появление в кадре на шесть секунд с одной-единственной фразой «Не желаете купить сигареты?» с целой большой ролью? И бесконечные дубли меня тоже не слишком ужасали, потому что повторение каждой сцены десятки раз привычно для театра.

В общем, все настолько счастливо сложилось, что я не устала от требований Уайлера, поверила в себя и в то, что смогу стать настоящей актрисой.

Уайлер божественный, все, что он ни делал, достойно только удивления. У Вилли я снялась в двух искрометных комедиях – «Римские каникулы» и «Как украсть миллион». Но ведь он снимал и совсем иные фильмы. В следующем после «Каникул» году Уайлер сделал роскошного «Бен Гура», и фильм получил немыслимое количество «Оскаров». А первую статуэтку Вилли получил за «Миссис Минивер» – экранизацию одноименного романа Джеймса Хилтона. Этот фильм о жизни простой английской семьи во время войны был снят очень вовремя – в 1942 году. Он получился настолько реальным и действенным, что даже Геббельс назвал «Миссис Минивер» лучшим образцом пропаганды.

В фильме есть сцена проповеди священника на развалинах храма, оставшихся после бомбардировки. Текст проповеди написал сам Уайлер, он оказался настолько впечатляющим, что по указанию Черчилля его напечатали во многих журналах и даже в виде листовок распространяли на оккупированных территориях. Представляете мое изумление, когда я осознала, что изумительный текст, который я читала еще девочкой в оккупированном Арнеме, создан вот этим человеком, который снимает озорной фильм о сбежавшей из дворца принцессе! Я чуть не сорвала следующую сцену, никак не удавалось переключиться с мыслей об Арнеме и строгих словах проповеди на веселье Анны. Сам Уайлер, узнав причину моего столь странного поведения, явно смутился, но ничего объяснять не стал. Ну, сделал и сделал…

А еще одного «Оскара» Уайлер получил за документальный фильм «Мемфисская красотка» об американских бомбардировщиках Второй мировой войны. И снова работа Уайлера была столь своевременной, что по распоряжению президента Рузвельта фильм бесплатно демонстрировали в большинстве кинотеатров США. Кстати, Вилли летал на настоящие бомбардировки, его товарищ по съемкам был убит, а часть самолетов сбита фашистами… У Уайлера был даже орден Почетного легиона!

Он вообще все делал по-настоящему, что мне очень нравилось. В фильм «Лучшие годы нашей жизни» Уайлер взял на главную роль непрофессионального актера – Хэролда Рассела, инвалида, потерявшего обе руки во время войны! И актерам пришлось играть так, чтобы соответствовать настоящему солдату: разве можно схалтурить, если в одной из сцен герой Рассела показывает приятелям, как научился играть на рояле крючками, заменяющими ему руки?! Фильм получил семь «Оскаров», один из них был вручен Хэролду Расселу. Когда солдат принимал его своими крюками, зал плакал, стоя. Аплодисменты зазвучали только через несколько мгновений, но продолжались очень долго.

Ужасно, но я ничего этого не знала, когда соглашалась сниматься у Вилли Уайлера! О его требовании настоящей игры я вспомнила, когда позже снималась в «Истории монахини», Циннеман научил меня такой игре, но первый опыт я получила, общаясь с Вилли Уайлером.

Уайлер ненавидел студийные закоулки и обожал съемки на натуре, потому для него возможность расположиться со своей камерой прямо на улицах Рима была настоящим подарком, для меня тоже. Я не слишком люблю искусственный лес или нарисованные здания, хотя сниматься в павильоне, конечно, удобней.

Посудите сами, насколько мне повезло – в первой же большой роли попасть в такое окружение – стать партнершей божественного Грегори Пека, сниматься у Вилли Уайлера, попасть в руки Альберто и Грации де Росси, быть одетой гранд-костюмером Эдит Хед и быть опекаемой всей съемочной группой. Разве я могла не сыграть отлично? Просто не имела права не сделать этого.

Но я все равно еще не была актрисой, научиться этой профессии за полгода просто невозможно. Конечно, я знала, что такое мизансцена или дубль, понимала, что означают те или иные команды на площадке, но категорически не умела плакать перед камерой. Я страдала, мучилась, по-настоящему переживала, только вот слезы из глаз течь не желали. Сказалось мамино воспитание: «Леди не могут позволить себе слез на людях!»

Мне нужно рыдать, прощаясь с Грегори Пеком, глицерин выглядел неестественно, а своих слез не было, хоть убейте.

Я помню гнев Уайлера после очередного испорченного дубля. Он был вне себя:

– Сколько мы будем ждать твои эмоции?! Ты будешь плакать, черт возьми?! До сих пор не научилась играть!

По-моему, его крик слышал весь Рим, вокруг притихли, а у меня из глаз просто брызнули слезы. Дубль сняли быстро, Уайлер обнял меня, всю зареванную, и быстрым шагом удалился с площадки. С тех пор, если мне нужно заплакать, я вспоминала крик режиссера.

Дельный совет подала Грация:

– Когда нужно заплакать, достаточно вспомнить, что съемки не вечны и довольно скоро закончатся.

Удивительно, но это был стоящий повод для слез. В следующем фильме «Сабрина» я не могла дождаться окончания съемок, а в то лето с грустью считала дни, остающиеся до конца сентября – окончания съемок по графику. Счастье имеет свойство быть таким коротким… или продолжаться всю жизнь!

Во время съемок мы все потратили немало нервов, но я все равно всегда считала «Римские каникулы» 1952 года самым замечательным временем. Столь душевных съемок больше не было, даже когда мы снимали великолепный «Завтрак у Тиффани» или «Забавную мордашку». Может, сказывалась молодость и неопытность, но скорее всего партнеры. Такой дружбы, как с Грегори Пеком, у меня не случилось ни с кем. Он не просто наставник, он настоящий друг, готовый принять и простить любой промах, помочь его исправить, готовый защитить, подставить плечо, закрыть от чужих глаз, когда хочется реветь вовсе не по сценарию, а оттого, что не получается, как надо.

Нам с Грегори приписали любовные отношения. Это была глупость, я смотрела на него, как на бога, а он на меня, как на настоящую принцессу, случайно затесавшуюся в киношный мир. Я очень рада, что Грегори воспринял-таки меня серьезно, и дружба сохранилась на десятилетия.

Виноватой в журналистской болтовне оказалась я сама. На вопрос, влюблена ли я в своего партнера, как Анна в Джо Брэдли, я с удовольствием ответила, что да, разве можно не любить такого партнера! По легкому волнению среди журналистов поняла, что сказала что-то не то, быстро добавила, мол, если партнеры играют влюбленность, это очень трудно делать с тем, кого не переносишь на дух… Я говорила что-то в этом роде, невольное признание подхватили, раздули и превратили в упорный слух о нашем романе.

Не было никакого романа, была просто наставническая дружба опытного, талантливого актера и начинающей глупышки. Правда, и сам Грегори подлил масла в огонь, он высказался в том же духе, мол, меня было очень легко любить. Журналистов хлебом не корми, дай обсудить такие заявления! И ничего, что сам Пек был страстно влюблен в Вероник Пассани, ставшую потом его второй женой.

Конечно, мы были влюблены на площадке и рядом с ней, ведь там мы были Анной и Джо. Сам Грегори относился к сплетням спокойно, это научило и меня смотреть на болтовню сквозь пальцы, но я все же стала осторожней в высказываниях. Вот когда пригодились уроки мамы: «Леди должна быть сдержанна и ни в коем случае не болтать лишнего».

Сплетни повлияли на наши отношения с Джимми Хенсоном.

Но хватит о грустном… В «Римских каникулах» куда больше веселья, даже притом, что финал печальный. Зато реалистичный. Американского зрителя такой финал просто обидел: как это, американский репортер, да еще и такой красавец, как Грегори Пек, не получает свою девчонку в качестве приза?! Ишь, принцесса выискалась! Вечно в этой Европе кичатся своим происхождением!