Леротикь. богатая белая стерва

– Ничего страшного, – заверил ее Живая Легенда. – Франк – хороший человек. У него есть странности, но они, в основном, никому не вредят.

– Мне нужно сказать тебе что-то важное … Я надеюсь, что никто не … э … подслушивает.

Номер прослушивался, но ни Живая Легенда, ни Хелен об этом не подозревали.

– Конечно нет, – сказал Живая Легенда. – Люди перестали подслушивать мои разговоры очень давно. Им неинтересно. Я просто глупый старик нынче. Говори, не бойся.

– Вот, понимаешь ли … даже не знаю, с чего начать … Муж моей дочери и я … Мы никогда открыто не ссорились, конечно же. И все таки разногласия у нас были, и у меня были причины его ненавидеть … Чего я боюсь – что полиция может … или … как называется это жуткое агентство?…

– Налоговое управление?

– Нет, нет … То есть, эти подлецы конечно же не менее жуткие, чем … Грабят честных людей, отбирают у них последние деньги … Нет. Агентство, которое достанет тебя со дна океана, если им нужно с тобой поговорить.

– Морские пехотинцы?

– Да нет же. Пожалуйста, дорогой … Ты знаешь … Бюро Допрашивания … или чего-то…

– ФБР.

– Точно. Именно. Если они вдруг станут интересоваться … они могут заподозрить, например, что я – я, представляешь? – убила собственного зятя. Понимаешь?

Живая Легенда взял из вазы орех, съел его, и взял еще один.

– А ты его убила?

– Не говори глупости. Ты меня знаешь. Надеюсь. Представь себе – я кого-то пошла и убила … И все-таки, у них могут возникнуть подозрения. В ту ночь я была в городе. Мы разговаривали – Уолш и я. Понимаешь? Они об этом не знают, но могут узнать. Не представляю, какие у них методы, но могут быть отпечатки пальцев … на ручках дверей…

Живая Легенда поразмыслил.

– Ты бывала у него в доме, – заметил он. – Конечно же на ручках отпечатки. Они ведь сами собой не выветриваются.

– Я об этом и говорю. Так что может случиться какая-нибудь глупость … в общем, я в этом ничего не понимаю, но чувствую себя … как-то … Понимаешь?

Живая Легенда надолго ушел в себя. Затем он взял из вазы еще один орех.

– Так значит, это ты. Ты убила Уолша.

– Что!

– Я так и думал – либо ты, либо японцы. Что ж. Значит – ты.

– Да нет же! – она обхватила голову руками. – Ты что, дурак, что ли, простых вещей не понимаешь!

Он хорошо помнил этот ее жест. Когда они были любовниками, жест этот означал, что он ведет себя как невообразимый, доисторический, ужасающий кретин.

– Ну, извини, – сказал он. – Не мечись так. Это ужасно действует на нервы.

– Посмотри на меня! Неужели я выгляжу как женщина, способная убить? Когда ж ты наконец повзрослеешь!

Она покачала головой. Встав, она схватила бутылку с серебряного подноса и налила в стакан до половины. Пригубила. Живая Легенда съел еще орех.

– Я не желаю ни в чем быть замешанной, – сказала Хелен сердито. – У меня нет времени на все это блядство. Что мне действительно нужно – хорошее алиби.

Спокойно глядя на нее и никак не показывая – хочет ли он, чтобы она продолжала говорить, или убралась бы вон из номера, из отеля, из его жизни, Живая Легенда съел еще один орех.

– Мне нужно, чтобы ты им сказал, если тебя спросят … только если спросят, понимаешь? … не нужно самому говорить, если не просят … Ты должен им сказать, что я провела ту ночь с тобой.

Он не ответил. Она поставила стакан на стойку мини-бара, подошла, села рядом с ним и даже заютилась слегка, задвигалась, прижимаясь к его плечу.

– Сделаешь? Ради меня? Ну, вроде, как одолжение? Тебе они поверят, это точно.

– Хорошо, – сказал он без энтузиазма. – Это какую же ночь ты со мной провела?

– Что-что?

– Ты сказала что провела со мной ту ночь. Какую именно ночь?

Она закатила глаза. Затем терпеливо повторила:

– Ночь, когда убили моего зятя.

– Ага.

Он медленно кивнул, раздумывая.

– Где ты был в ту ночь? – спросила Хелен.

– Я не помню.

– В Калифорнии?

– Хмм. Нет.

– В Пенсильвании?

– Может быть.

– Нужно знать точно.

– Ага.

Он съел еще орех. Она погладила его по плечу.

– Как дочь? – спросила она.

– В порядке.

– Так ты запомнишь? Я была с тобой. В Пенсильвании.

– Да.

– И у нас был секс.

Он нахмурился.

– Разве?

– Нет. Но ты скажешь им, что был. Если тебя спросят. Не возражаешь?

– Сузуки может обидеться.

– Что еще за Сузуки?

– Женщина, с которой я нынче сплю.

– Н-да … – Хелен встала и опять схватилась за голову. – Как можно спать с женщиной, которую зовут Сузуки, скажи мне?

– На самом деле у нее другое имя, – объяснил он. – Я не помню, как ее на самом деле зовут. Она японка. Я зову ее Сузуки, потому что это мой любимый персонаж.

– Черт знает, что такое…

Она решила, что будет очень терпелива. В течении следующего часа они выяснили что, оказывается, в ночь, о которой шла речь он все-таки был один. Затем они условились, что он скажет, если его спросят, что привез он ее на свое ранчо и провел с нею ночь, а потом, утром, доставил ее на станцию и посадил в поезд.

V

– Что это еще за глупости? – Роберт Кинг удивленно посмотрел на начальника, когда они закончили прослушивание записи.

– Думаешь, глупости? – начальник – толстый, лысеющий, очень запущенный в смысле физической подготовки, откинулся в кресле и посмотрел на подчиненного недружелюбно.

– Ну, а что же. Японцы?

– Все-таки мы в какой-то мере ответственны за то, что у них происходит…

– А что у них происходит?

– Ну, там, экономика…

– А Уолш при чем?

– Уолш – это наша экономика.

– Вы знаете что-нибудь об экономике, сэр?

– Как насчет уважения к начальству, Инспектор Кинг?

– Абсурд. Цирк.

– Франк говорил специально для нас, Роберт. Подлая рептилия. Устроил шоу специально, чтоб дать нам знать. А с другой стороны для Живой Легенды никакой выгоды нет.

– Он идиот.

– Не скажи, Роберт. Не следует быть таким нетерпимым. Я вырос на его фильмах. Он – гений.

У Кинга непроизвольно отвисла челюсть. На какое-то время он потерял дар речи.

– Фильмах?

– Что ж тут такого. Да, люблю его фильмы.

– Ну, хорошо, – сказал Кинг. – Ну, допустим, это был какой-то японский … черт его знает … конгломерат, департамент, или корпорация. Что нам теперь делать?

Начальник пожал плечами.

– Это не в нашей юрисдикции. Пусть Темненькие занимаются.

– Не понял.

– Это их дело. Темненьких. Может, они кого-нибудь убьют в Токио, в отместку. Или вообще оставят все это на усмотрение корпораций. Пусть корпорации разберутся и примут такие меры, какие посчитают нужными. Пусть продадут япошкам еще одну кинокомпанию, или чего там. Какая разница.

– А что с данными, которые я для вас достал? Слушайте, я ведь несколько дней собирал материалы. Вы что, хотите сказать, что Музыкального Человека нужно … отпустить? В смысле – вообще не трогать? Немыслимо!

– Это что, личные счеты, Роберт? Ты лично что-то имеешь против Музыкального Человека?

– Он подонок.

– Слушай, Инспектор, – сказал начальник. – Если тебе требуются, в связи с нервным напряжением, несколько сеансов терапии за счет Бюро, так и скажи. Или, может, тебе в отпуск нужно. Но мы делаем только то, за что нам платят. А платят нам налогоплательщики. Запамятовал? Нет, нет, пожалуйста, дослушай. Даже когда мы склонны делать больше, чем нам положено, мы все равно не имеем право хватать человека просто потому, что кто-то из наших парней считает его подонком. Наручников не хватит! Нужно будет из Хонг Конга выписывать новые. Оставь Музыкального Человека в покое. Дело против него закроют на этой неделе. Если тебе непременно нужно кого-то допросить, допроси тещу. Я бы так и поступил бы на твоем месте, Роберт. Я их терпеть не могу, этих богатых-бедных дамочек. Гадина желает заполучить алиби. Это автоматически помещает ее в категорию подозреваемых. От ранчо Живой Легенды до ближайшей железнодорожной ветки сто миль. И в то утро поезда вообще не ходили.

Кинг отмахнулся.

– Именно, – подтвердил начальник. – Дама просто запаниковала. Она здесь не при чем, и Музыкальный Человек тоже не при чем.

– Это он, уверяю вас. Это он! Почему бы вам не послушать меня хоть раз? Почему вы вообще никого никогда не слушаете?

– Если не будешь мне докучать, я тебя выслушаю.

– Музыкальный Человек – убийца.

– Ты мне докучаешь.

– Я должен его допросить.

– Вот что, Роберт. Иди домой – ты свободен на сегодня. Развейся. И не сверкай так глазами по моему адресу, я-то уж точно к этому убийству не причастен.

VI

Обмен мнениями у Инспектора Кинга и Музыканта произошел в баре, оформленном под экслюзивный клуб, на Ист Сайде. Разговор был неформальный и короткий. Каждый раз при упоминании Вдовы Уолш Музыкант сбивал инспектора странным способом – инкриминируя самого себя. Кинг оставался спокойным до того момента, когда Музыкант заявил вдруг со всей серьезностью, что он вообще не музыкант. Совсем. Ничего не знает о музыке и ничего в ней не понимает. Это было так неожиданно, что Кинг, раздосадованный и раздраженный, упомянул имя, под которым музыкант выступал на публике.

– Никогда такого имени я не слышал, – подозреваемый очень убедительно пожал плечами. – Я? Выступаю под псевдонимом? Как-то странно даже.

Кинг яростно на него смотрел.

– Не знаю, что это за игра, которую вы тут разыгрываете, сэр, – сказал он. – А только, прошу вас, перестаньте. Ладно?

– В игры я не играю. Вы меня за кого-то другого приняли. Вот я здесь сижу перед вами, у меня погиб близкий друг, мне сейчас необходимы одиночество и покой. Вы совершенно бестактно завязываете со мной разговор и обвиняете меня в том, что я музыкант и убийца. Что мне думать, Инспектор? Как должен человек нормальный и разумный на такое реагировать? – он снова пожал плечами.

Кинг настаивал. Музыкант возражал, говоря что в жизни не имел дело ни с какими музыкальными инструментами. Время от времени он посещает оперу – это дело семейное, почти традиция. Но никогда он не был, например, в концертном зале. Кинг разозлился не на шутку и сказал нечто необдуманное, к делу не относящееся. Музыкант рассмеялся Кингу в лицо.

Положив на стойку двадцатидолларовую купюру, Кинг быстро вышел, боясь, что если он останется в баре еще на какое-то время, всякое может произойти.

Клан? Клан посчитал, что Уолш умер от удара. А сплетничают люди всегда, подумаешь! Полиция порешила, что имело место самоубийство, и вела себя по отношению к клану тактично. Пресса держалась на расстоянии, поскольку не каждое убийство следует освещать в газетах. А руководители в ФБР так и не заинтересовались всерьез этим делом, несмотря на усилия Кинга.

Глава первая. Дневник Юджина

I

Юджин Вилье понял, что попал в переплет по крупному только когда применять меры было уже поздно. Светил красный свет, двое незнакомых уже сидели у него в такси за спиной, мужчина хриплым баритоном бормотал адрес – неприметный маленький проулок в мрачных внутренностях Южного Бронкса, район, отказывающийся идти в ногу со временем и портящий радужную статистику Сити Холлу. Район оставался городской военной зоной, где грабеж, насилие, перестрелки и убийства по случаю так же обычны, как штраф за неправильную парковку.

Закончив себя ругать за то, что не запер вовремя двери, Юджин Вилье решил просто отказаться везти и посмотреть, что из этого выйдет.

– Младенец просто меня убивает, – сказала пассажирка. Фальшивая нота в ее контральто резануло музыкальное ухо Юджина.

Пятьдесят Седьмая и Бродвей. Светофор переключился, стал бледно-зеленым. Был час ночи. Небо приобрело таинственный бледно-фиолетовый оттенок, как иногда бывает в Манхаттане в середине ночи, когда яркий, кричащий неон вывесок и рекламных воззваний, мягкий желтый свет фонарей, лоскутный туман, и разбегающиеся мысли наблюдателя играют в игры с его боковым зрением. Юджин передумал. Двое на заднем сидении, даже если бы они согласились выйти прямо сейчас, наверняка пожаловались бы полицейскому – вон полицейская машина как раз прошуршала зловеще – и получил бы он, Юджин, очередную повестку, уже вторую, а третья означала бы, что у него отберут лицензию. Вторая повестка стоила бы ему восемьсот долларов (две недели работы). Церемониться бы с ним не стали – как же, отказался довезти беременную даму и ее нежного супруга до их мирной обители. Впрочем, это не было единственной причиной, заставившей Юджина передумать. Просто человеку, который тебя на голову выше и в два раза тяжелее, не говорят – нет, не повезу. А вместо этого запирают двери до того, как он, человек этот, успел сесть в твое такси.

Следуя по Вест Сайд Шоссе, Юджин прикидывал возможные варианты спасения, включая расовый аспект («Черному парню в наше время не вздохнуть, ни охнуть, особенно если он таксист»), и аспект бедности («Два месяца за квартиру не плачено») и так далее, но вскоре отбросил их, все. Какие бы чувства не имелись у этих двоих на заднем сидении, понял он, благожелательность и сочувствие в перечень не входят. Разводить треп – глупо. Он решил вместо этого послушать Шопена и нажал кнопку на переносном стерео. Звуки знаменитого полонеза не произвели никакого впечатления на пассажиров. Пассажиры зловеще молчали. Может, они не любили фортепианную музыку.

Справа плыли огромные здания оперного района, а затем показался Риверсайд с парком и кварталами конца девятнадцатого века, спокойными в тихом величии. Наконец и башенка псевдоготической церквы проявилась темным силуэтом. Гарлем проплыл мимо. Мост Джорджа Вашингтона слева засверкал гирляндами. Юджин въехал на пандус развязки, втерся в поперечное движение, и взял курс на Кросс Бронкс шоссе. Парень на заднем сидении наклонился вперед, сообщая Юджину, какой съезд с шоссе ему нужен. Инструкции прошли под аккомпанемент особенно залихватского шопеновского пассажа.

Юджин бывал в этим местах раньше – дважды отвозил пассажиров, один раз ему заплатили. На первый взгляд – обычный район в окрестностях восточно-бережного метрополиса. Двухэтажные дома вдоль улицы. На некоторых въездах мерцают невинно в темноте машины, иногда дорогие. Какая-то часть жилого фонда смотрится вполне респектабельно. Когда Юджину сказали, что сейчас нужно свернуть налево, на стороннюю улицу, идущую под гору, очень уютную, подозрения переросли в мрачную уверенность. Он знал, что его ждет.

Ему спокойным голосом велели остановиться. Дуло пистолета двадцать второго калибра уперлось в основание черепа.

Стараясь не делать лишних или резких движений, он протянул через плечо деньги, всю выручку. Затем ему велели освободить машину от своего присутствия.

Дрожа от порывистого ноябрьского ветра, Юджин смотрел, как двое вышли, забрались на передние сидения, хлопнули дверьми – та-дам! – как оркестровое начало третьего акта «Богемы». Мужчина, сидя за рулем, опустил стекло и в сюрреалистическом порыве неуместной щедрости протянул Юджину его лицензию в пластиковой обертке, с номером и фотографией.

– А куртку не дашь ли мне мою заодно? – спросил Юджин мрачно. – Холодно ж, блядь.

Ответом его не удостоили.

Грабитель включил надпись «Конец Смены» на крыше.

Жертва обхватила себя руками, защищаясь от холода и ветра, и пошла прочь.

Престарелый черный дядька, весело шагающий в противоположном направлении, вгляделся и сказал, —

– Эй! Ты в порядке, парень?

– Где здесь полицейский участок? – спросил Юджин. – Меня только что ограбили. Забрали мое такси.

– О! – дядька просиял. – Меня тут тоже ограбили вчера ночью. В конце квартала повернешь налево, брат. Удачи тебе.

Звезды мигнули. Какие-то кошки в голос жаловались на неустроенность из близрасположенной огромной кучи мусорных мешков. Юджин дошел до участка, и там его тепло приветствовали две дюжины белых полицейских в темных рубашках.

– Ого, сынок, что это ты шляешься в такой холод в одной рубашке?

Объяснения их удовлетворили. Они качали головами грустно, закатывали глаза, размышляя о суровых реалиях района, который волею злой судьбы им перепало охранять. Они предложили Юджину кофе, который оказался очень слабым и невкусным но, к счастью, горячим. Имя его пропустили через компьютер и обнаружили, что он им не врал по злобе, а сказал все так, как есть. Записали его показания и заставили подписать. Затем предложили подвезти к станции метро.

– Это, конечно, глупый вопрос, – сказал Юджин, – но не могли бы вы подкинуть меня в Манхаттан? Ну, пожалуйста. Я без куртки, и устал я дико. С ног валюсь.

– Извини, сынок, – сказал один из полицейских, ненамного старше Юджина, но зато с бицепсами, похожими на йорктауновские пушечные ядра под тонкими рукавами рубашки. Эти бицепсы придавали ему вид власти и справедливости. – Мы не имеем права пересекать границы района. Но до поезда мы тебя довезем.

В патрульной машине противно пахло дешевой едой. На станции один из сопровождавших Юджина полицейских постучал в пуленепробиваемое стекло будки своим клабом, имея в виду, что билетер должен нажать на специальную кнопку, активизирующую специальную калитку для специального бесплатного прохода на платформу. Неожиданно резко проснувшись, билетер осмотрел прибывших и помахал им из-за стекла рукой.

– Да открывай же блядь калитку, – сказал второй полицейский раздраженно.

Билетер сделал несколько объяснительных жестов, уверяя всех, что все в порядке и он все понял. Он нажал какие-то кнопки. Во всех помещениях станции погас свет. Билетер снова включил свет. Затем он выключил свет внутри своей будки и стал временно невидим. Неожиданно специальная калитка отворилась – он случайно нажал нужную кнопку.

– Удачи тебе, сынок, – сказал полицейский, который помоложе.

– Спасибо.

И Юджин прошел на платформу.

Эстакадная эта платформа открыта была четырем ветрам. Юджин страстно обхватил себя руками и начал дрожать. К счастью, поезд вскоре прибыл. Те несколько пассажиров, что наличествовали в вагоне, посмотрели на Юджина с легким удивлением.

Он прибыл на свою улицу. Ключи остались в куртке. Он удивился, осознав, что сожалеет о потере портативного стерео и всех своих замечательных записей. Разбежавшись, он подпрыгнул и схватился за нижнюю ступеньку пожарной лестницы. Подтянувшись, перелез перила, поднял раму окна, вполз в квартиру, и сразу схватил телефон, чтобы информировать начальство – дневному водителю выходить на смену сегодня не надо – не на чем, машины нет. Эта новость совершенно не обрадовала работодателя. Он хотел знать детали. Юджин извинился, повесил трубку, быстро принял бодрящий горячий душ, и лег спать.

Он взял себе два дня отпуска, не заплатил за квартиру, дважды отрешенно обедал в доме своих родителей в Гринич Вилледже, позволил матери себя обласкать, выслушал лекцию от отца (профессора Нью-Йоркского Университета), и возвратился на работу. Решение было добровольным. Он собирался еще некоторое время зарабатывать на жизнь вождением такси, несмотря на то, что всеми фибрами души чувствовал, что эта стадия его карьеры подходит к концу.

Месяц спустя он провел два часа на аэропортовой стоянке в ожидании прибытия следующего самолета, из которого должны были выйти какие-нибудь клиенты. Когда самолет наконец приземлился, диспетчер такси перетасовал очередь клиентов в соответствии с им самим только что изобретенной системой, основные положения которой он не был склонен обсуждать с кем попало. Юджину досталась пара – устрашающего вида мужчина и тучная, оптимистично настроенная женщина.

Рассеянным взглядом Юджин проводил Инспектора Роберта Кинга, вышедшего из терминала – только что вернувшегося из отпуска в Тоскании. Юджин понятия не имел, кто такой Инспектор Кинг. Но чем-то этот человек привлек его внимание – какая-то серия не очень четких картинок. Все еще пытаясь их рационализировать, Юджин повернулся к двум клиентам и спросил их, куда они желают ехать.

Ему дали адрес в самой негостеприимной части Бруклина под названием Бушвик.

– Нет, – сказал Юджин, возвращаясь к реальности и поднимая брови.

– Что ты сказал? – спросил большой мужчина с водевильной сумрачностью, к которой в некоторых районах прибегают, чтобы выразить неудовольствие.

Тон мужчины неприятно задел Юджина, который иногда бывал и вспыльчив.

– Я сказал – нет. Ты что, блядь, оглох? Нет. НЕТ. Понял?

– Ты с кем это так разговариваешь? – возмущенно спросила тучная женщина.

Юджин выключил мотор, вытащил из прозрачного щитка лицензию, и вышел из машины. Чувство всеохватывающей свободы овладело им. Клиент уже махал рукой, призывая диспетчера.

Этот последний, наслаждаясь моментом, медленно повернулся к Юджину и посмотрел на него надменно.

– Ты отвезешь их туда, куда они велят, – сказал он строго. – А то, если желаешь, могу позвонить ребятам из Комиссии Такси и Лимузинов.

– Зачем? – удивился Юджин. – Думаешь, они захотят отвести этих двух в Бушвик?

– Ага, так ты из умничающих, – догадался диспетчер, радостно принимая вызов. – Хорошо. Давай сюда лицензию.

Он вытащил ручку и блокнот. Юджин бросил лицензию диспетчеру под ноги. Ноги диспетчера обуты были в ботинки для хождения по горам.

– Возьми себе, – сказал он. – И не жри столько хамбургеров, мужик. У тебя, блядь, щеки в десять раз больше твоего мозга, а изо рта у тебя пахнет так, что аж в Джерзи носы зажимают.

Диспетчер и клиенты так удивились поведению Юджина, что растерялись, не зная, что им делать дальше. Юджин спокойно пошел прочь. Ему позволили уйти. Когда он скрылся из виду, решили, что лучше всего клиентам – сесть в следующее такси. За рулем этого следующего сидел толстый приветливый парень родом с Ямайки в стильном полиестровом свитере поверх бермудской рубашки. Широко улыбнувшись, он объяснил добродушно, что машина у него сломалась, увы. Он продемонстрировал это, повернув ключ зажигания дважды и пожав виновато плечами – стартер не проворачивался. Как только следующее за ним такси подобрало двух неприкаянных клиентов и уехало на встречу с судьбой в Бушвике, машина толстого парня с Ямайки каким-то чудом тут же завелась. Следующие три клиента ехали в Манхаттан.

Юджин позвонил начальнику из ближайшего автомата.

– Я делаю тебе одолжение, потому что ты мне нравишься, – объяснил он. – Машина стоит у Международных Прибытий. Нет, я в эту игру больше не играю. С меня хватит. Что? Ну, если тебе необходимо знать – мне дали клиентов в ебаный Бушвик, а два ограбления за два месяца – это слишком много восторга, даже для такого беззаботного искателя приключений, как я. Нет. Да, как же. Нет, мне нельзя было просто уехать, ты что, шутишь, что ли? Меня бы тут же остановили, а за это штраф восемьсот долларов. Нет. Очень сожалею. Ухожу. Да, прямо сейчас. Вот в этот самый момент. Спасибо за все.

На подсобном автобусе он доехал до метро, а на метро до Манхаттана. У него не имелось – ни планов, ни знакомств, ни друзей в высшем эшелоне, ни денег – помимо семидесяти долларов, которые он успел заработать за день, заплатив сперва девяносто начальнику за смену. Следовало срочно выпить.

II

Фрагменты из дневника Юджина Вилье составляют значительную часть повествования об убийстве Уолша, расследовании, и сопутствующих событиях. Юджин держал свой дневник в ящике письменного стола, и никогда не забывал запереть ящик на ключ. Компьютеру Юджин не доверял, наслушавшись разных разностей о коварных властях.

Несмотря на предосторожности, дневник доставали, читали, и затем прятали опять в ящик – многие. Каждый раз, открывая ящик, Юджин обнаруживал, что листы дневника не были никем потревожены, лежат так, как он их оставил.

По первым же страницам дневника можно заключить, что Юджин начал вести его во время короткого периода существования его музыкальной группы, то бишь, через десять лет после убийства Уолша, (в то время, когда Инспектор Кинг более или менее сдался, решив не заниматься больше данным делом).

ИЗ ДНЕВНИКА ЮДЖИНА ВИЛЬЕ —

Меня зовут Юджин Вилье. Мне двадцать четыре года. Я пианист. Я негр, не очень красивый, худой, среднего роста, с непримечательными чертами лица и длинными конечностями и пальцами. Представляете себе. У меня есть музыкальная группа. Мы обслуживаем вечеринки, а также даем концерты. Ну, хорошо, на самом деле мы не даем концерты, и в Карнеги Холл нас завтра не пригласят. Но мы принимаем участие в сборных выступлениях с другими такими же неудачниками в противных заведениях на Бликер Стрит. Ну, знаете – группы и банды с двусмысленными названиями, и толпы слушателей, которые думают, что они ужасно развиты и современны и крутятся в хорошем обществе, в то время как на самом деле им просто нечего делать. Они не понимают музыку. Нельзя одновременно понимать музыку и ходить в такие заведения. Безликий джаз, безликий рок, кантри, все это очень громко и совершенно неоригинально, много монотонных ритмов, и много среднего возраста белых людей, методически напивающихся до беспамятства, думая, что это поможет им снова почувствовать себя молодыми. Может и чувствуют. Но не выглядят. Чтобы сводить концы с концами, я играю на фортепиано, от вечера к вечеру, в нескольких заведениях на Второй Авеню. Делю жуткую дыру в Ист Вилледже с жалким созданием по имени Фукс, нашим бас-гитаристом. Музыканты, не умеющие овладеть настоящим инструментом всегда в конце концов приходят к бас-гитаре. Любой может за неделю научиться.