Лев Троцкий и другие. Вчера, сегодня. Исторический процесс

Таков общий фон событий революции 1905 года, как я это себе представляю. А теперь – об участии в этих событиях Льва Троцкого. О шествии рабочих к Зимнему дворцу и дальнейших событиях 9 (23) января Троцкий узнал, находясь в Женеве. В книге «Моя жизнь» он пишет об этом следующее.

«23 января (1905) утром я вернулся в Женеву с рефератной поездки, усталый и разбитый после бессонной ночи в вагоне. Мальчишка продал мне вчерашний номер газеты. О шествии рабочих к Зимнему дворцу говорилось в будущем. Я решил, что оно не состоялось. Через час – два я зашел в редакцию «Искры». Мартов был взволнован до крайности. «Не состоялось?» – спросил я его. «Как не состоялось? – накинулся он на меня. – Мы всю ночь просидели в кафе, читая свежие телеграммы. Неужели вы не знаете? Вот, вот, вот…» И он совал мне газету. Я пробежал первые десять строк телеграфного отчета о кровавом воскресенье. Глухая и жгучая волна ударила мне в голову».

Оставаться за границей Троцкий не мог. С большевиками связи не было, с меньшевиками к тому времени он организационно порвал. Пришлось действовать на свой страх и риск. Через Мюнхен, где Троцкий с женой некоторое время жили у Парвуса, и Вену, где Виктор Адлер достал эмигрантам деньги, паспорта, адреса, изменив у парикмахера внешность, по поддельному паспорту на имя отставного прапорщика Арбузова Троцкий в феврале прибыл в Киев. В Киеве, переходя с одной конспиративной квартиры на другую, Троцкий писал прокламации, которые печатались в нелегальной типографии под носом у самого жандармского генерала Новицкого. Ряд листовок были напечатаны в типографии инженера Красина, входившего тогда в состав большевистского ЦК. От него же Троцкий получил явки в Петербурге, куда вскоре перебрался на конспиративную квартиру. В Петербурге он сотрудничал с местной группой меньшевиков, которая вела очень революционную линию. Но группа вскоре была провалена провокатором, знавшим Троцкого в лицо. Пришлось скрыться в Финляндию, где наступила передышка, заполненная напряженной литературной работой.

С началом октябрьской стачки Троцкий возвращается в Петербург с подготовленным им планом выборной беспартийной организации – по делегату от 1000 рабочих. Инициатива создания выборного революционного органа также исходила и от меньшевиков. Однако находившаяся в Петербурге часть большевистского ЦК была решительно против такой организации, опасаясь с ее стороны конкуренции. Троцкий пишет в своих воспоминаниях:

«Сектантское отношение большевистских верхов к Совету продолжалось до приезда Ленина в Россию в ноябре. О руководстве «ленинцев» без Ленина можно бы вообще написать поучительную главу. Ленин в такой неизмеримой степени превосходил своих ближайших учеников, что они чувствовали себя при нем как бы раз навсегда освобожденными от необходимости самостоятельно разрешать теоретические и тактические проблемы. Оторванные в критическую минуту от Ленина – они поражали своей беспомощностью. Так было осенью 1905 г. Так было весной 1917 г… Запоздалый приезд Ленина из-за границы был одной из причин того, почему большевистской фракции не удалось занять руководящего положения в событиях первой революции».

Троцкий с женой под фамилией Викентьевых сняли комнату у биржевого спекулянта. Из-за революционных событий дела на бирже становились все хуже, спекулянт терпел убытки и был в отчаянии. Однажды он схватил газету с напечатанной в ней статьей Троцкого и заявил жене Троцкого, Наталье Седовой, что если бы ему попался этот каторжник, то он бы застрелил его вот из этого пистолета. Однако на поиски другой квартиры времени не было.

«18 октября, на другой день после опубликования царского манифеста, – пишет Троцкий, – перед петербургским университетом стояли многие десятки тысяч, не остывшие от борьбы и опьяненные восторгом первой победы. Я кричал им с балкона, что полупобеда ненадежна, что враг непримирим, что впереди западня, я рвал царский манифест и пускал его клочья по ветру. Но такого рода политические предупреждения оставляют только легкие царапины в сознании массы…»

В Совете Троцкий выступал под фамилией Яновский, свои статьи подписывал как Троцкий. Он сотрудничал сразу в трех газетах:

– вместе с Парвусом издавал «Русскую газету», тираж которой в течение нескольких дней поднялся с 30 до 100000 экземпляров. Через месяц заказ на газету вырос до полумиллиона, но выход ее в таком количестве экземпляров был невозможен по техническим причинам;

– вместе с меньшевиками с середины ноября начал выпуск политической газеты «Начало», тираж которой рос не по дням, а по часам;

– писал передовицы в официальном органе Петербургского Совета «Известия».

Первым председателем Совета накануне приезда Троцкого из Финляндии был избран молодой адвокат Носарь-Хрусталев, по мнению Троцкого – случайная в революции фигура. Хрусталев председательствовал, но политически не руководил. После его ареста был выбран президиум, возглавляемый Троцким, который фактически с самого начала руководил работой Совета. Троцкий был автором многочисленных воззваний, манифестов, резолюций, участвовал в непрерывных митингах. Так продолжалось 52 дня существования первого Петербургского Совета.

Как в это, так и в более позднее время современники поражались работоспособности Троцкого и иногда ставили его в пример. Правда, некоторым это стоило головы. В своем «Романе-воспоминании» Анатолий Рыбаков описал случай, когда старый большевик Каплан – заместитель директора института, в котором он учился – однажды сказал, что образцом работоспособности может служить Троцкий, о котором он теперь вспоминает с горечью и осуждением, как о перешедшем на сторону врагов…». Эта оговорка не спасла. Вскоре его сняли с работы, затем арестовали и расстреляли.

Борьба не прошла даром. Рабочие Петербурга целиком стояли за Совет, который превратился в орган рабочего самоуправления. В Петербурге не было вооруженного выступления рабочих дружин подобно тому, которое имело место в Москве в декабре 1905 года. Тем не менее в обстановке паралича, вызванного октябрьской стачкой, власти вынуждены были считаться с руководством Совета и вести с ним переговоры. Сам премьер-министр Витте, несмотря на крайнюю занятость, принимал депутации Совета. Петербургский Совет решал вопросы всеобщей стачки, восьмичасового рабочего дня, проведения в жизнь мер по обеспечению гражданских прав населения, которые были обещаны властями, записаны в царском манифесте.

В учебниках истории, по которым нам преподавали в школе, немало места было уделено декабрьскому вооруженному восстанию в Москве. О Петербургском Совете, возглавляемом Хрусталевым – Носарем, (о Троцком– ни слова!) упоминалось вскользь, что лично у меня вызывало удивление. Причины этого – чисто конъюнктурные.

Как уже было сказано, деятельность Петербургского Совета продолжалась 52 дня. Вечером третьего декабря Совет был окружен войсками; входы и выходы были заблокированы. С хоров, где заседал Исполнительный Комитет, в низ зала, где толпились уже сотни депутатов, Троцкий крикнул: «Сопротивления не оказывать, оружие врагу не сдавать». Все личное оружие рабочие привели в негодность. Далее последовали аресты. Была ли альтернатива такому решению? Альтернативой могла быть только героическая смерть в бою всех депутатов, что не оставляло шансов для дальнейшей борьбы.

Опыт революции 1905 года впоследствии был обобщен Троцким изданием книги «Россия в революции», которая затем многократно переиздавалась под заглавием «1905 год». После Октябрьского переворота эта книга приобрела характер официального учебника партии не только в России, но и у коммунистических партий Запада. После смерти Ленина, когда началась кампания против Троцкого, в полосу обстрела была вовлечена и эта книга. Троцкий пишет: «…постепенно критика смелела, наглела и становилась тем более шумной, чем более ей приходилось заглушать голос собственной тревоги. Так создана была задним числом легенда о борьбе Ленина и Троцкого в революции 1905 года».

Как высказывались современники о роли Л. Троцкого в русской революции 1905 года? В воспоминаниях Троцкого приводятся слова А. Луначарского из книги «Силуэты», состоящей ныне под запретом: «Популярность его (Троцкого) среди петербургского пролетариата ко времени ареста была очень велика и еще увеличилась в результате его необыкновенно картинного и героического поведения на суде. Я должен сказать, что Троцкий из всех социал-демократических вождей 1905 – 1906 годов, несомненно, показал себя, несмотря на свою молодость, наиболее подготовленным. Он больше других чувствовал, что такое государственная борьба. И вышел он из революции с наибольшим приобретением в смысле популярности: ни Ленин, ни Мартов не выиграли в сущности ничего. Плеханов очень много проиграл. Троцкий же с этих пор стал в первый ряд».

Далее заканчивает уже сам Троцкий: «Эти слова, написанные в 1923 году, звучат тем более выразительно, что сегодня Луначарский – не очень «картинно» и не очень «героически» – пишет прямо противоположное».

Арест Исполнительного комитета Совета последовал на второй день после опубликования так называемого финансового манифеста, который провозглашал неизбежность финансового банкротства царизма и категорически предупреждал, что долговые обязательства Романовых не будут признаны победоносным народом. В последующий период этот манифест ни на что не повлиял, и царь продолжал получать зарубежные займы. Но после победы Октябрьской революции декрет Совета Народных Комиссаров от 10 февраля 1918 г. объявил все царские долги аннулированными. Кредиторы царизма были своевременно предупреждены Петербургским Советом еще в 1905 г.

После ареста Троцкий был помещен в «Кресты», затем в Петропавловскую крепость, а под конец – в Дом предварительного заключения. Перед отправкой в Сибирь он еще побывал в пересыльной тюрьме. Обстановка в тюрьмах после революции 1905 г. была относительно либеральной, что позволяло Троцкому заниматься литературной деятельностью. В частности, он продолжал заниматься обоснованием теории перманентной революции, писал и передавал на волю по частям книгу «Россия и революция», в которой он высказал мысль о том, что революция, начавшаяся в России, не может закончиться до тех пор, пока не будет установлен социалистический строй.

Судебный процесс по делу Петербургского Совета открылся 19 сентября 1906 г. «в медовые недели столыпинских военно-полевых судов». Троцкий придавал большое политическое значение этому процессу. На самом процессе он говорил о месте вооруженного восстания в революции. После выступления два десятка защитников подходили к нему с рукопожатиями… Троцкого и 14 других обвиняемых приговорили к ссылке на вечное поселение в Восточную Сибирь с лишением всех гражданских прав. Это был сравнительно мягкий приговор. Все ждали каторги.

В пересыльной тюрьме всех заключенных заставили переодеться в арестантскую одежду, но разрешили оставить свою обувь. Это вселяло некоторые надежды. В подошве ботинка у Троцкого был запечатан новый паспорт, а в высоких каблуках – золотые червонцы. До Тюмени на место ссылки ехали по железной дороге. Далее отправились на лошадях; на 33-й день пути доехали до Березова, где заключенным дали остановку на два дня. Предстояло совершить еще около 500 верст до Обдорска – конечного пункта. Троцкий решил бежать, но не по главной дороге вдоль русла Оби, где бы он был неминуемо пойман, а по бездорожью, по руслу Сосьвы, в сторону Урала. В той стороне никакой полиции нет, ни одного русского поселения, только остяцкие юрты. На всем протяжении пути нет даже лошадей, тракт исключительно олений. Полиция не догонит, зато можно затеряться в пустыне, погибнуть в снегах. Стоял февраль.

По совету одного ссыльного доктора Троцкий симулировал ишиас, чтобы остаться на несколько дней в Березове. С помощью местного крестьянина по прозвищу «козья ножка» он нашел проводника-зырянина, ловкого и бывалого, и притом – лютого пьяницу. Он и вывез Троцкого на дровнях из Березова. Затем пересели на легкие нарты, влекомые тремя оленями. Путешествие длилось неделю. Беглецы проделали 700 километров и приблизились к Уралу. При появлении первых признаков цивилизации Троцкий выдавал себя за инженера из полярной экспедиции барона Толя. Затем продолжил путь в качестве «чиновника» сначала по местной узкоколейке, а затем по железной дороге. На одной из остановок он по телеграфу вызвал жену на станцию, где скрещивались поезда…

Далее – Петербург, встреча с друзьями в артиллерийском училище, Финляндский вокзал, временное убежище в Финляндии. Через несколько дней Троцкий, оставив пока жену с новорожденным сыном в России, отправился в Стокгольм. До границы его провожала молодая финская активистка. Троцкий пишет в воспоминаниях: «В тот период это были друзья. В 1917 году они стали фашистами и заклятыми врагами Октябрьской революции».

Исход революции и вторая эмиграция

Революция шла на спад. 1906 год был ознаменован крестьянскими волнениями, восстаниями на флоте, которые были жестоко подавлены, а их руководители – повешены, а также многочисленными эсеровскими актами возмездия. В целом же в России при премьере Столыпине, сменившем либерала Витте, постепенно наступала стабильность. Тысячи активных участников «смуты» были казнены, – в городах и весях действовали полевые суды, посылались карательные отряды; другие оказались в местах «не столь отдаленных» и очень отдаленных. Кроме ведения дел охранительных и карательных от разбушевавшегося революционного террора разносторонний Столыпин пытался реформировать Россию, чтобы уберечь ее от новых потрясений. Он проводил земельную реформу, переселял безземельных крестьян в необжитые просторы Сибири и Средней Азии. В достижении поставленных целей Столыпин был очень настойчив, энергичен, бесстрашен и удачлив, чем вызывал зависть и неприязнь у более именитых царедворцев. В обиход того времени вошли неологизмы языка, вышедшие из стен Государственной Думы: «столыпинские вагоны», «столыпинские галстуки».

Последний «столыпинский галстук» был накинут на шею анархисту-максималисту Дмитрию Богрову, – по совпадению – соплеменнику Троцкого, – застрелившему 1 сентября 1911 года самого Столыпина. Убийство произошло в антракте оперы «Сказка о царе Салтане» в зале Киевского оперного театра, заполненного представителями «высшего света»: министрами, военными, роскошно одетыми дамами, в присутствии самого государя с его дочерьми, бдительно охраняемом полицией и жандармами. Богров шел к этой цели с упорством сомнамбулы и переиграл всех. В объяснение этого поступка А.И. Солженицын в романе «Красное колесо» вложил в уста Богрова следующие слова, сказанные им эсеру Лазареву в Петербурге за год до покушения на Столыпина: «Он (Столыпин) – самая зловредная фигура, центральная опора этого режима. Если можно так выразиться, он слишком хорош для этой страны. Я решил выкинуть его с политической арены по моим индивидуальным идеологическим соображениям. К тому же, есть и хорошая традиция убивать именно министров внутренних дел. Это место должно обжигать».

Существуют разные версии мотивов этого преступления. По одной из них Богровым руководили вовсе не идейные соображения, а тщеславие: таким странным образом он решил прославиться. Однако тогда тот же критерий следовало бы применить к сотням других боевиков, избравших тактику индивидуального террора. Другие утверждали, что он пошел на это дело, боясь разоблачения как агент охранки, – коим он действительно был с 1907 года, и это облегчало Богрову прямой выход на Столыпина, – и предпочтя товарищескому суду «героическую смерть». Третьи – что сама охранка, действуя в интересах неких «тайных сил», решила устранить Столыпина руками Богрова. Возможно, правы все сразу. Но это вовсе не исключает наличия собственных побудительных мотивов, высказанных Богровым на упомянутом свидании с Лазаревым. Не менее убедительно звучали и следующие его слова:

«…Я еврей… И позвольте Вам напомнить, что мы до сих пор живем под господством черносотенных вождей. Евреи никогда не забудут Крушеванова, Дубровиных, Пуришкевичей и тому подобных злодеев. А Герценштейн? А где Иоллос? Где сотни, тысячи растерзанных евреев – мужчин, женщин и детей с распоротыми животами, с обрезанными носами и ушами. Вы знаете, что властным руководителем идущей теперь дикой реакции является Столыпин. Я прихожу к Вам и говорю, что я решил устранить его…». Михаил Герценштейн и Григорий Иоллос – депутаты первой Думы и сотрудники либеральной газеты «Русские ведомости». Оба были убиты черносотенцами в 1907 году. Следствие по этому преступлению не велось.

Петр Аркадьевич Столыпин, – для одних «вешатель», для других – «великий реформатор», – был недооценен его современниками. Крутыми мерами ему удалось вытащить Россию из революционной воронки 1905 – 1906 годов и в законодательном порядке во многом преобразовать ее в последующие пять лет, когда он возглавлял кабинет министров. Он делал это вопреки всеобщему сопротивлению – со стороны несговорчивой Государственной Думы, Государственного Совета, начиненного чванливыми отставными сановниками, жившими позавчерашним днем Империи, и самого переменчивого в своих настроениях царя Николая II. Настойчиво и неотступно проводил он свои реформы по пути модернизации России и во многом преуспел. Возможно, преуспел бы больше, если бы не тот роковой выстрел. Но еще за несколько месяцев до этого, вследствие постоянно плетущихся вокруг его имени интриг, Столыпин потерял влияние на царя, после чего его всеми ожидаемая отставка стала вопросом времени. Таким образом «троечники» в классе, угнетаемые авторитетным «отличником», отомстили ему за свое унижение.

На торжествах, посвященных открытию памятника Александру II, формально еще являясь действующим премьер-министром, он оказался в положении «бывшего» и не был в должной мере охраняем, несмотря на предупреждение самого террориста, – небывалый в истории случай! – о готовящемся на него покушении. Избежав смерти в ряде прошлых покушений с участием групп боевиков, он оказался беззащитен от двух пуль террориста-одиночки. Умирал он, окруженный только близкими, покинутый первыми лицами государства и не удостоенный даже внимания самого монарха, которого уберег от революции. Неприятен был Столыпин царю и его царственной супруге: был избыточно самолюбив и порой непозволительно дерзок в своих поступках, заслоняя собою самого государя. Когда была эта безобразная смута – был полезен, делал нужное дело, а теперь – вполне заменим. На этих праздничных мероприятиях Николай II имел много поводов ощутить любовь народа к своему государю. Нет, определенно, засиделся Столыпин в кресле премьера…

Ну, а может быть Столыпин и в самом деле слишком хорош для России? Его убийство нанесло чувствительный удар по монархии Романовых – прежде всего, психологически. Оказалось, что в этом государстве реально некому ее защитить: вся его мощь уходит в парады и фейерверки. Можно сказать и так – это убийство стало предвестником краха режима, что и произошло несколькими годами позже. А на исходе революции тогда еще живой и деятельный Столыпин, с целью усмирить непокорную «левую» думу – законнорожденное дитя революции – и заставить ее работать в конструктивном русле, 3 июня 1907 года совершил, как тогда говорили, антиконституционный переворот. Он разогнал вторую Думу и законодательно изменил представительство сословий. После этого в третьей Думе революционная «фронда» режиму была количественно низведена до ничтожного минимума, зато подавляюще превалировали правые и либералы – представители землевладельцев и капитала.

Остатки революции ушли в подполье или скрылись за границей, кто временно, а кто и навсегда. Многие, разочаровавшись, вообще ушли из «политики», для других настала пора разброда и шатаний, переоценки ценностей. Бывшие соратники по борьбе предъявляли претензии большевикам, ставя им в вину их максимализм. И это накладывалось на разгул реакции, ее стремление низвести к минимуму завоеванные революцией демократические права и свободы граждан. В поэме В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин» есть такие слова (цитирую не в традиционном для Маяковского стиле стиха лесенкой):

«Зверела реакция. Интеллигентчикиушли от всего и все изгадили.Заперлись дома, достали свечки,ладан курят – богоискатели.Сам заскулил товарищ Плеханов:– Ваша вина, запутали, братцы!Вот и пустили крови лохани!Нечего зря за оружие браться.Ленин в этот скулеж недужныйврезал голос бодрый и зычный:– Нет, за оружие браться нужно,только более решительно и энергично.Новых восстаний вижу день я.Снова поднимется рабочий класс.Не защита – нападениестать должно лозунгом масс.– И этот год в кровавой пенеи эти раны в рабочем станепокажутся школой первой ступенив грозе и буре грядущих восстаний…»

Основная борьба идей происходила в эмиграции. Излагая эту главу, я вновь обращаюсь к воспоминаниям Троцкого в книге «Моя жизнь».

После побега из России Троцкий успел еще на Лондонский объединительный съезд российской социал-демократии, состоявшийся в 1907 году. Никакого объединения не произошло: никто не пожелал «поступаться принципами». Троцкий же пытался довести до соратников свои идеи «перманентной революции» и нашел у некоторых взаимопонимание, в частности, у Розы Люксембург. Да и с Лениным наблюдалось совпадение во взглядах в отношении интересов пролетариата и крестьянства.

Во время второй эмиграции Троцкий с семьей около семи лет прожил в Вене. Состоял членом австрийской социал-демократии, посещал ее собрания, участвовал в демонстрациях, сотрудничал в газетах и журналах. Он познакомился с ее лидерами, но ощущал их чуждыми себе людьми и ни с кем не сблизился. По словам Троцкого, они не были революционерами, более того, представляли собой человеческий тип, противоположный типу революционера. Он писал: «В непринужденной беседе между собой они гораздо откровеннее, чем в статьях и речах, обнаруживали то неприкрытый шовинизм, то хвастовство мелкого приобретателя, то священный трепет перед полицией, то пошлость в отношении к женщине. Психологически они сложились в эпоху реформ, в относительно спокойной, благополучной обстановке дряхлеющей Австрийской Империи».

Совершенно иной тип революционера, по мнению Троцкого, представляли Маркс и Энгельс, что следовало, в частности, из их взаимной переписки. Троцкий пишет: «…Они могут быть беспощадны, но не вероломны; для внешнего блеска, титулов, чинов, званий у них есть только спокойное презрение. То, что филистеры и пошляки считали их аристократизмом, было на самом деле их революционным превосходством. Главная его черта – полная органическая независимость от официального общественного мнения всегда и при всех условиях».

Из австрийских лидеров более всех был расположен к Троцкому Виктор Адлер – знакомый еще по первой эмиграции. Это расположение, среди прочих, имело вполне конкретную причину: ведь всеобщее избирательное право для Австрии было, по мнению Троцкого, по существу, завоевано Петербургским Советом рабочих депутатов.

Немецкая социал-демократия в то время считалась самой мощной в Европе и мире. Из ее лидеров Троцкий был знаком с Францем Мерингом, Карлом Либкнехтом, Каутским, Бебелем и его преемником Газе. Каутский, один из старых и наиболее авторитетных лидеров, прозванный «папой интернационала», был реформатором и революцию видел лишь в туманной исторической перспективе. К русской революции он относился сочувственно, но был органически враждебен перенесению революционных методов на германскую почву. Подобное отношение к революции было вообще характерно для большинства лидеров европейской социал-демократии довоенного благоденствия: кому нужны эти потрясения, если разумные социальные цели могут быть достигнуты мирными парламентскими методами. В противоположность большинству немецких лидеров, Карл Либкнехт по своему характеру был революционер и оставался наполовину чужаком в доме германской социал-демократии «с ее чиновничьей размеренностью и всегдашней готовностью отступать».

В этот довоенный период эмиграции между Троцким и Лениным периодически разгоралась ожесточенная полемика в печати по идейным, тактическим и организационным вопросам, доходящая до взаимных оскорблений. Критика в адрес Троцкого шла и со стороны меньшевиков. Впрочем, по части навешивания ярлыков гораздо более преуспел именно Ленин. Его выражение относительно «Иудушки Троцкого» – как раз из этого времени полемических баталий. Тогда же из уст Ленина выпорхнуло слово «троцкисты», которое сыграет роковую роль для Троцкого и его сторонников во внутрипартийной борьбе, развернувшейся после смерти Ленина. Но тогда, позже, это слово будет нести совершенно иную смысловую нагрузку. Ленин же ставил в упрек Троцкому его беспринципность, стремление стать «над схваткой» в проводимой им линии на сближение обеих фракций расколовшейся российской социал-демократии, его «заигрывание» с различными небольшевистскими и отколовшимися от большевиков группами.