Заветными тропами

Кроме того, полковник и сам не мог ведать о перемещениях ее Величества вне Империи, так как она давно уже отказалась от охраны, и лейб-гвардия ставила свои посты только, когда Елизавета прибывала в Австрию или Венгрию.

Полковник остановился у покоев императрицы. В зале у будуара устанавливали рождественскую елку. Дворцовая стража, отсалютовав, приоткрыла двери в покои:

– Господин полковник, ее Величество ждет Вас.

Гюнтер Зоммер вошел в скромные, малопосещаемые комнаты. Там и не чувствовалось следов праздника. Фрейлины уже ушли, а на кушетке в задумчивости сидела в темном платье поседевшая женщина, женщина его мечты, императрица последнего осколка римской империи, Сисси, как ее звали близкие и, за глаза, влюбленные подданные.

Возраст не смог скрыть её красоту, и даже в 60 лет она была прекрасна, как тогда в Будапеште 30 лет назад.

Молодой лейтенант лейб-гвардии, Гюнтер Зоммер тогда был назначен в конвой его Величества и откомандирован в Венгрию, где Франц Иосиф и Елизавета короновались на престол. После события император, гонимый делами и своей матерью, покинул Венгрию и отправился в Вену, а Елизавета осталась. Скучающая тридцатилетняя императрица подолгу гуляла в садах подаренного ей замка Гёдёллё, читая романы и планируя свои путешествия по Старому Свету. Молодой лейтенант по долгу службы часто сопровождал ее в прогулках по саду. Гюнтер был без ума от Елизаветы. Он гнал от себя это порочное чувство вожделения, но ничего не смог поделать с собой, а Елизавета неожиданно благосклонно отнеслась к терзаниям, смятению и чувствам молодого человека.

Это было божественное время – он тайно проводил в покоях императрицы ночи напролет, подменяя дежуривших офицеров всеми правдами и неправдами. К счастью, замок в то время был пуст, и эту порочную связь им удалось тщательно скрывать. После Гюнтера отослали в Вену, а через год у Елизаветы родилась дочь. В единственном письме, тайном вестнике любви, что императрица написала Гюнтеру сразу после рождения младшей дочери, она открылась ему, кто отец девочки. Да, Мария Валерия, эрцгерцогиня Австрийская, любимица императрицы, была его дочерью, его, Гюнтера Зоммера. Дочерью, на которую у него не было даже права свидания. Гюнтер рвался к ним, он хоть и понимал, что это невозможно, но страстно желал видеть свою малышку и Елизавету. Вскоре императрица пустилась путешествовать по Европе, в Австрии бывала редко, и Гюнтер потерял с ней всякую связь. Дальнейшие страшные события в императорской семье совсем отдалили их друг от друга, и, возможно, помня о той своей ничем не оправданной слабости, Елизавета отдала тайное распоряжение не включать Зоммера в состав стражи, сопровождавшей ее в скитаниях. В императорской же гвардии он дослужился до полковника и уже был готов выйти в отставку. Так что приглашение императрицы посетить ее перед Рождеством он воспринял с удивлением и беспокойством.

Полковник остановился у двери и кашлянул. Елизавета подняла глаза.

– Гюнтер… Я… я… мне некому это сказать, кроме вас… Мы не общались уже двадцать лет… Но вы же понимаете… – Императрица украдкой оглянулась на двери будуара – они были плотно прикрыты.

– Да, Ваше величество, я все понимаю. Я счастлив служить короне, и для меня нет другого призвания и высшей милости, чем быть офицером лейб-гвардии его Величества. Мне больше ничего не надо…

Голос полковника дрогнул. Елизавета чуть улыбнулась.

– Милый Гюнтер. Мы с вами уже немолоды для проявления каких-либо чувств, кроме любви к Господу нашему… Пойдемте со мной.

Елизавета встала и с величественной осанкой подошла к полковнику, беря его под локоть. Гюнтер Зоммер в нерешительности шагнул, ведомый ее рукой к двери в будуар. Императрица приоткрыла дверь и указала на что-то, стоящее у туалетного столика и покрытое пледом.

– Там то, что погубило моего сына, Гюнтер…

Полковник Зоммер насторожился. Положил руку на эфес сабли. Елизавета улыбнулась.

– Это не представляет физической угрозы, Гюнтер. Эта вещь несколько другого плана. Сядьте, – она присела на край дивана и потянула его к себе.

– Лет девятнадцать назад, пока все еще было прекрасно в моей жизни, кроме козней матушки Франца Иосифа, что не давала мне воспитывать моих собственных детей, мой сын Рудольф нашел в подвалах одного из монастырей в окрестности Вены старый сундук. Он был увлеченный молодой человек, вы помните его, Гюнтер?

Полковник кивнул, Елизавета продолжала:

– Он увлекался историей, любил покопаться в старых подвалах, его даже приглашали в археологические экспедиции. Этой свое любознательностью он поразил моего брата Людвига, короля Баварии, ныне также ушедшего в мир иной. Они вместе с ним изучили содержимое сундучка, и после этого их как подменили. Они стали неразговорчивы, нелюдимы, подолгу сидели в одиночестве. Раньше я долго гостила у брата в замках, а потом он перестал приглашать меня, затем эта нелепая его смерть на озере. Самоубийство. Когда я похоронила Рудольфа, а вы помните, как офицер лейб-гвардии, что он тоже свел счеты с жизнью, причем еще убил эту бедную баронессу… – Императрица промокнула глаза платком.

– Итак, в замке Майерлинг я обнаружила сундук. Тот, что стоит здесь, под пледом. Я открыла его и посмотрела… Лучше бы я его не открывала, Гюнтер.

Восточная Пруссия, год 1914 от Рождества Христова

Вальтер Зоммер передал денщику коня и вошел в офицерский клуб, что образовался в одном из домов местного помещика. Все мирное население спешно и аккуратно было эвакуировано к побережью, и дома по большей части стояли пустые, но с обстановкой. Командование обещало скорое возвращение всем немецким гражданам обратно домой.

В клубе собрались офицеры разных полков, и его кавалерийского первой дивизии. Кавалеристов пока держали в резерве, и офицеры жадно слушали запыленных пехотных офицеров, выведенных на отдых с фронта.

– Вальтер, мой бог, вот и ты, – Франц, молодой оберлейтенант пехоты, вчера снятый с передовой, радостно приветствовал своего закадычного партнера по карточным играм.

– Добрый день, Франц, … как там, в окопах?

– Меняем позиции каждый день. Русские казаки не дают нам закрепиться, артиллеристы еще только окапываются, а уже надо сниматься. Так скоро и Алленштайн сдадим. Выпьешь?

– Охотно. Когда же нас введут в бой?

– Прозт! Вы – быстрые молнии с саблями – вам наступать, а когда наступать – одному богу известно да нашему начальнику штаба герру Людендорфу.

Вальтер одним глотком выпил хороший яблочный шнапс. Неплохо, такой же делают и у них, во Франкфурте. Во Франкфурте остался дом, милый маленький дом в новом районе Саксенхаузена. Правда, с первого года службы Вальтер редко бывал в нем. Красавица Марта, молодая жена, была там полноправной хозяйкой. А сейчас еще ползал по полу маленький Альфред. Перед войной Вальтер провел дома замечательный отпуск, подолгу играя с сыном и гуляя в лесах у города. Пикники, косули, солнышко, желуди, прекрасное яблочное вино. К чему эта война? Австрия… Австрия была его родиной. Отец похоронен в Зальцбурге, там, где он родился. На могиле отца Вальтер не был уже десять лет.

Именно отец был инициатором переезда его, Вальтера, в Германию. Именно он настоял на постройке дома во Франкфурте и посодействовал службе в армии. Прошло тринадцать лет. Служба угнетала Вальтера, но против воли отца он пойти не мог. Тем более, что в Австрии он получил блестящее военное образование, и, кроме армейской службы, по сути, более занятий не знал.

При строительстве дома отец, который и ссудил почти все сбережения, нажитые за тридцать лет службы Францу Иосифу, часто присутствовал и даже руководил рабочими, в то время, как Вальтер отрабатывал туше в фехтовальном зале кадетского корпуса.

Жить в Германии отец не остался, уехал к себе в родовой дом в Зальцбурге, где и тихо скончался вскоре. Правда, в письмах он требовал Вальтера к себе, писал о каком-то завещании, но Вальтер, занятый делами службы, не смог вовремя приехать и увидел отца уже в кирхе в гробу. Конечно, горечь утраты и раскаяние не раз посещали его, тем более что мать он совсем не помнил – она умерла еще при родах, но молодость давала о себе знать, и он быстро приходил в себя после раздумий об ушедшем отце. Завещания никто не оставил, нотариус Зальцбурга сообщил, что герр Зоммер никогда не был у него. Только старый денщик отца, Хайне, молча передал ему саблю. Сабля была наградная, императорская.

– Герр Гюнтер хотел, чтобы ты всегда носил ее с собой, – только и произнес старый фельдфебель.

С того времени Вальтер всегда носил ее на боку. Поначалу неуставное оружие было поводом для наказаний, но потом, с получением очередных званий, командование уже мало обращало внимание на это несоответствие форме.

В пору юности, когда мучительная влюбленность в очередную девушку навлекала на Вальтера поэтическое настроение, он писал стихи. Стихи получались чрезмерно высокопарные, он стеснялся и сжигал рукописи тайно в камине зала кадетского корпуса. Тогда же он увлекся философией. Скучными вечерами он доставала из библиотеки отца старые фолианты и читал сентенции Канта и Ницше. Пытаясь искать смысл своего существования, путал юношескую влюбленность и вопросы бытия. В итоге, так и не придя к разумным выводам, все-таки исключил Ницше из своих философских идей. Идею отсутствия Бога и торжество Сверхчеловека он не одобрил. Правда, по поводу христианства в чем-то был согласен с Ницше. Отец никогда не был набожным человеком, и Вальтер тоже сомневался в новозаветных сказаниях. Но сейчас, ощущая тяжесть отцовской сабли, осязая серебряного императорского орла на накладке ножен, он все чаще задумывался над вопросом души, все чаще он мысленно обращался к отцу, с которым не успел договорить при земном его существовании.

В прусской армии ему было не до романов. От унтера до лейтенанта путь службы был тяжел и утомителен. Только получив офицерское звание, он смог уехать домой, уже во Франкфурт, в дом, построенный его отцом.

К четырнадцатому году Вальтер носил на плечах погоны ротмистра и имел под началом эскадрон. Звание это позволяло уже не тратить сбережения отца и встать на полное армейское довольствие. Так он и встретил начало войны, находясь в Восточной Пруссии. Начало, которое было не очень воодушевляющим. Русские здесь наступали.

В залу ворвался штаб-офицер.

– Господа, командующий требует всем вернуться в части. Русские взяли Алленштайн.

Офицеры вскочили со стульев и кресел. Зазвенели шпоры и опрокинутые бутылки.

Вальтер грохнул стаканом о рояль и, путаясь в сабле, быстрым шагом направился к лошади. Денщик уже держал ее под уздцы.

– В полк, – крикнул Вальтер, и они помчались в расположение.

Три дня его эскадрон рыскал по флангам русских войск, пытаясь нащупать слабое место. Слабого места не было. Увидев немецкую кавалерию, русские тут же выпускали так называемых «казаков», и те, с пиками наперевес, с ужасным гиканьем, без всякого сомнения и страха неслись на прусских драгун. Кавалерия ретировалась до своих окопов, где русских встречали ружейными залпами.

Вечерами этих долгих дней ожиданий и потерь Вальтер думал о долге. Долг его, как солдата, – защищать Родину. Долг его, как человека, – следовать нормам морали. Если бы он верил в Иисуса, то дилемма была бы разрешена просто – нормы морали установлены Христом в Нагорной проповеди, да что там Христом – Моисеем с его скрижалями и десятью заповедями на них.

«Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего», «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб»

Христианство много разрешало ради царей земных.

На войне многие отрицали само существование любой морали. На войне можно было все. Но Вальтер не мог согласиться с этим, и он мучительно придумывал оправдание своим действия. Он вынужден убивать. Он не умеет ничего делать, кроме как убивать. Значит, он может убивать. Он идет к высшему через самосовершенствование. А война – это испытание… в итоге, Вальтер вновь возвращался к Ницше. Мозг перенапрягался, наступала бессонница, и тогда он шел в палатку к лейтенантам и пил хорошее мозельское из запасов одного из них. Это его усыпляло.

Вскоре все изменилось. Дивизии Вальтера приказали атаковать неприятеля. Удар кавалерии с фланга заставил русских отступить, драгуны продвигались без какого-либо сопротивления. Наконец русские допустили ошибку. Целых два их армейских корпуса слишком увлеклись наступлением и оторвались от основных частей. Герр Людендорф не стал ждать, последовало окружение.

В леске у Мазурских болот эскадрон пережидал артиллерийскую стрельбу по оставшимся и окопавшимся русским частям. При каждом выстреле кони прядали ушами и переступали с копыта на копыто. Драгуны успокаивали лошадок, похлопывая их по спинам. Оберлейтенант Пфайль стоял рядом с Вальтером и нервно тряс эфес сабли.

– Ну, когда…

– Не нервничайте, Генрих, рядовые видят боязнь командиров и тоже начинают бояться.

– Я не боюсь, командир. Просто уже бы в атаку, поскорее.

– Хотите геройски умереть?

– Если надо, я умру.

– Вы верите в бога?

– Конечно.

– Ну, тогда вы не должны бояться. Правда. Ведь есть рай, а все воины попадают в рай, не так ли?

– Да, я верю в это.

– Тогда внимание… канонада закончилась? Это значит, пора выдвигаться. Господа! Рысью, повзводно, вперед! – Вальтер вытащил из кобуры пистолет. Эскадрон тронулся из леска к русским окопам. Оберлейтенант Пфайль с обнаженной саблей впереди своего взвода уже домчался до первых, взрыхленных снарядами, траншей.

В траншеях были только трупы. Где-то в земле шевелились еще не умершие, но уже и не живые люди. Клочки ткани, ноги, руки, головы, оторванные от тел, сочились несвернувшейся свежей кровью. Траншеи потеряли свою форму и казались просто длинной незакопанной могилой с биологическими остатками.

«Интересно, а эти русские тоже попали в рай?» – подумал Вальтер, осматривая трупы.

Раздались выстрелы со стороны леса. Серые пятнышки шинелей, огрызаясь вспышками, бежали с дальней траншеи к лесу. Драгуны перешли в галоп и понеслись к отступающим. Сабли сверкали на солнышке, и серые шинели окрашивались бурым неярким цветом. Вальтер скакал с взведенным пистолетом позади эскадрона. Последнего русского зарубили на опушке леска за траншеями. Вальтер приказал прочесать лесок и въехал под своды рощи. Деревья были молодыми и нечастыми, в центре леска на полянке стоял спешившийся Пфайль. У его ног лежал труп. С генеральскими погонами и пурпурным крестом на шее и белым на груди.

– Русский генерал, герр ротмистр. Мертв. Что делать с ним?

– Оставь полувзвод, снимите кресты и опознавательные знаки и похороните с воинскими почестями. Мы будем ждать вас у опушки в пяти милях по направлению наступления.

– Есть, герр ротмистр!

«Генерал… у русских минимум командир корпуса. Весь его корпус лежит в прусской земле. А он тоже в раю? Или куда его отправит апостол Петр? И есть апостол там?» – Вальтер рысью пошел на просвет рощи, видневшийся впереди. Эскадрон развернутым строем следовал позади.

Выскочив на опушку леса, Вальтер вновь увидел русских. Сегодня, в основном, они были мертвыми – артиллерия прекрасно знала свою работу. Русские же пушки давно молчали. Неожиданно один из трупов приподнялся на коленях. Русский солдат был жив, Вальтер от неожиданности рванул отцовскую саблю из ножен. Драгуны вскинули карабины. Русский был грязен, залит кровью, но, по-видимому, невредим. Сквозь прорехи в гимнастерке белело нательное белье. Винтовка лежала рядом с разбитым прикладом и примкнутым штыком. Русский стоял на коленях с закрытыми глазами, и потрескавшиеся губы шевелились в беззвучной речи. Он открыл глаза, взглянул на кавалеристов, ощерившихся стволами, уронил голову и продолжил шептать что-то свое.

– Герр ротмистр, кончить его? – унтер-офицер передернул затвор карабина.

– Стой, не надо… пусть живет, если выживет. До границы несколько километров. Вряд ли он доползет до своих.

В стороне раздались выстрелы и крики.

Вальтер приказал эскадрону выдвигаться туда. Там могут еще остаться части русского корпуса.

Эскадрон рысью двинулся в сторону перестрелки, а русский солдат остался стоять на коленях. Вальтер оглянулся, мельком взглянув на грязную уменьшающуюся неподвижную фигурку. Этот точно в рай.

Русский молился.

Пермь, год 1977 от Рождества Христова

В детсаду Вовка играл в две командные игры. Одна игра его увлекала, называлась «войнушка». Правда, приходилось иногда страдать. В войнушке были две разновидности: первая – это русские против немцев. Немцами никто быть не хотел. Потому что немцы, во-первых, всегда проигрывали, во-вторых, они все должны были умереть, понарошку, конечно, но все равно было скучновато и не было азарта. Иногда, правда, немцы были выдуманы, и все играли за советских солдат, но тогда всем быстро надоедало. Подружка Светка, хотя всегда играла роль медсестры, вытаскивающей раненых с поля боя, но часто сопротивлялась, требовала роль танкиста или, хотя бы политрука с пистолетом, но мальчиковый шовинизм не мог позволить девочке эти роли.

Вторая разновидность игры в войнушку – это красные против белых. В эту игралось не так азартно, потому что данный военный конфликт был далеко во времени. Пацаны знали о ходе боевых действий только из песен про Щорса, Ворошилова и сотню юных бойцов, где шел отряд по берегу, командир был раненый, комсомольское сердце пробито, где были штурмовые ночи каких-то неизвестных Спасска и Волочаевска, и Ворошилов, как первый красный офицер, скакал на коне. Кроме того, проблемы были в осуществлении – коней на палочках было мало, шашек тоже – все вицы на площадке выламывали еще весной, и строчить можно было только из пулемета, а он, пластмассовый «Максим», был только один на три группы.

Правда, еще был красивый фильм про Чапаева, но Чапай там умирал, и это было неправильно. В фильмах про Великую Отечественную умирали только фашисты.

Вторая командная игра, особенно поощряемая воспитательницами, была в дочки-матери. Вовке всегда доставалась роль отца. Игра заключалась в обустройстве дома на уличной площадке где-нибудь в кустах и выкармливании ребенка, любовно убаюкиваемого «мамой». Вовка подспудно понимал, что тут должно быть еще что-то интересное, в этой семейной жизни, но что – не догадывался и вскоре менял статус папы на раненого, но не сдававшегося бойца.

У каждого бойца должно было быть оружие. В садике оружия не было. Неизвестно кто составлял список игрушек, но в нем было немного: кубики всех размеров, погрызенные еще младшегруппниками при царе Горохе, куклы с глазами, но без некоторых частей тела, в основном, полураздетые, бубны и дудки из пластмассы, подержанные автомашины марки «ЗИЛ» и большой пластмассовый танк с отломанной пушкой. Танк задействовали в песочнице, как бульдозер. Чудом в красном углу группы появился и жил пулемет «максим». Он разбирался, у него снимался щиток, отделялся ствол от лафета с колесами, но его берегли и выдавали раз в неделю по очереди двум старшим и одной подготовительной группе. Пулемет был вожделением всех парней. Остальное приходилось приносить из дому.

Дед Вовку оружием не баловал. Точнее, он никогда его ему не дарил. Все вооружение Вовки доставалось от мамы, когда ее удавалось завести в «Детский мир», и от дяди, который был военным и служил у черта на куличках. Дядя приезжал в гости только раз в год, привозя вожделенное оружие малых форм.

Маму удавалось раскрутить на большее. Как-то раз, в прекрасном расположении духа, после очередного ночного дежурства в больнице мама привела Вовку в игрушечный магазин и купила ему настоящий ручной пулемет с диском. Диск крутился, пулемет тарахтел, лампочка в стволе мигала, сошки складывались и раскладывались – просто шедевр оружейников индустрии игрушек Советского Союза. Еще Вовке достался на день рождения космический автомат от папы. Папу он не помнил, но, придя в старую квартиру с мамой как-то раз, обнаружил там майку и трусы с паровозиками и автомат. Майке и трусам он был не очень рад, в отличие от мамы – в садике высшим шиком считалось носить черные трусы без майки – а вот автомат был хорош.

Весь свой арсенал Вовка раскладывал дома, но только когда не было деда, тот недовольно ворчал и требовал чистоты, заставляя Вовку убирать разбросанные игрушки в кладовку в комнату его и бабушки. Так что скоро арсенал по частям был перетащен в садик, где хранился у Вовки в шкафчике с петушком на дверке.

Конечно, все это было неспроста. Вовка мечтал быть космонавтом. Или летчиком. Или танкистом, на худой конец. Главное – военным, в красивой форме с погонами и портупеей. И защищать Родину от врагов, которых было великое множество. Как деда.

Франкфурт, год 1897 от Рождества Христова

Отставной полковник австрийской лейб-гвардии Зоммер ехал в вагоне из Вены во Франкфурт. Стук колес убаюкивал его, и он то и дело клевал носом. Сны полковника были короткие и тревожные. Снился то сын, Вальтер, несущий ему копье Лонгина, то жена, зовущая его к себе на небеса, но чаще Сисси, Елизавета Австрийская, отдающая ему то, что лежало в багаже полковника сейчас.

Зоммер просыпался и ощупывал сверток, стоящий рядом. Сверток был цел. Из бархата свертка высверкивала золотая рукоять имперской сабли с вензелем дома Габсбургов на накладке. Полковник успокоено прижимал ее к ноге, и дрема вновь овладевала им.

Много артефактов скопилось в Хофбурге к началу двадцатого века. Одно копье Лонгина чего стоило. Остатки святого воинства Христова, поверженные арабами в схватках за гроб Господень, изгнанные из Святой земли со своих наделов оседали по всему пути из Азии в Европу. Австрия была посередине сухопутного пути. Кипр не мог принять всех, и рыцари оседали у плодородных земель в предгорьях Альп. А Филипп Красивый еще более усугубил положение рыцарей Храма, и те, кто вернулся на родину во Францию, вынуждены были бежать и вновь находили временный приют на земле, отделенной высокими горами от преследовавшей их церкви и короля Франции.

Никто не мог войти в сокровищницу Габсбургов, кроме членов семьи и, соответственно, никто точно не знал, что хранится там. То, что собиралось веками, то, что шло в уплату поселения тамплиеров осколку Священной римской империи, лежало грудой ненужного хлама в подвалах дворца.

Рассказ Елизаветы тогда, морозным декабрьским днем 1897 года, Гюнтер помнил в подробностях.

Рудольф, старший сын Елизаветы, наследник престола был умным образованным молодым человеком. Больше был склонен к естественным наукам и истории, но по настоянию отца был вынужден забыть мысли об университете и получить военную карьеру, как подобает Габсбургам. Военный из него не получился, и даже после свадьбы Руди занимался только блистательной карьерой соблазнителя женщин, которые толпами встречались при дворе и кидались на завидного и знатного офицера с регулярной настойчивостью. Елизавета была допущена к сыну только уже в зрелом его возрасте, и иногда ей удавалось поговорить с ним о жизни и провести время, выясняя и поддерживая наклонности сына к истории.

Часто Рудольф пропадал в подвалах Хофбурга, роясь в наследии Габсбургов, перебирая книги и вещи, доставшиеся короне с незапамятных времен и неизвестными путями. Иногда он показывал находки, иногда его поиски оставались тайной для всех. Франц Иосиф был занят политикой и никогда не спускался в хранилища древних вещей.

Рудольф и нашел, то, что вез Зоммер в багаже во Франкфурт…

То, что передала ему императрица со словами: « Гюнтер, мне больше некому доверять в этом мире, кроме Вас и Бога. Это должно быть спрятано. И ради всего святого, милый Гюнтер, ни в коем случае не любопытствуйте, что лежит внутри. Людвиг и Рудольф поплатились за это. Моя участь, скорее всего, тоже предрешена».

«Ваше Величество, я готов сопровождать Вас всегда лично с моими гвардейцами. Что беспокоит Вас? Чего Вы опасаетесь? Я готов защищать Вас от любых врагов и клянусь, что буду это делать, пока не умру!». Зоммер тогда не на шутку встревожился. Но Елизавета лишь покачала головой.

«Нет, Гюнтер. Боюсь, что я проживу чуть дольше, если уеду из Империи инкогнито и без охраны. Вы выполните мою просьбу. Я хочу, чтобы Вы подали в отставку и исчезли из Австрии. Езжайте куда-нибудь в Баварию, Гессен, в тихий и спокойный городок. Постройте там дом и надежно спрячьте это. Может, придет время открыть людям ящик Пандоры, но я думаю, что сейчас точно не надо этого делать. Да, и вот вам еще сабля. Это от меня, берегите ее, не только потому, что я ее вам вручила, а еще и потому, что она – ключ…»

Поезд подошел к центральному вокзалу Франкфурта уже к вечеру. Полковник вышел на перрон, поймал ландо, грузчики вокзала подвезли упакованный багаж.

– Новый Саксенхаузен, пожалуйста.

Извозчик тронул коней, и повозка тихо зашуршала пневматическими шинами по мостовой в сторону Майна.

Новый Саксенхаузен был уже застроен виллами не бедных горожан. Район был спокойный, даже тихий, редко ходили трамваи, новые дома росли, как кусты в городском лесу рядом. Ландо остановилось у дома недалеко от Майна. Дом уже был достроен, черепичная крыша блестела от дождя. Рабочие вышли на улицу. Зоммер знаком указал на багаж. Рабочие сняли сундук с задка ландо и затащили в дом. Зоммер вошел вслед за ними.