Пусть ты умрешь

– Вы меня тоже.

Вопреки всем своим принципам – и совету Рэкел, – она все же пригласила его на кофе, когда они вышли из такси и он проводил ее к дому.

Он погладил ее по лицу, перебрал пальцами волосы, взял ее руки в свои и, наклонившись, поцеловал в губы.

– Не сегодня. Сегодня мы выпили немного лишнего. Я хочу, чтобы, когда мы займемся любовью, это было что-то особенное.

Рэд закрыла за собой дверь, прошла по общему коридору, мимо прикованного цепочкой велосипеда, поднялась по лестнице и, только войдя в свою квартиру на третьем этаже современного дома у реки Адэр, с видом на Шорэмский порт, заметила на правом запястье браслет.

Тонкий серебряный браслет опоясывал руку удобно и изящно. Незаметно такой не наденешь. Когда же он успел это сделать? Наверное, перед самым расставанием, когда взял ее за руки?

И еще больше сбивало с толку отсутствие застежки. Браслет был цельный. Рэд внимательно его осмотрела, потянула, но так и не обнаружила никакого соединения. Присмотревшись, она обнаружила аккуратную гравировку: дама червей. И символ – сердечко.

Телефон пискнул, оповещая о поступившем сообщении. Рэд достала его и посмотрела на дисплей.

Если захочешь снять, придется подождать до следующего свидания.

Она набрала короткое XXX.

И почти сразу же получила ответ: XXX.

20

Пятница, 25 октября

Рэд сидела у крохотной стойки, с покрасневшими после бессонной ночи глазами. Болела грудь – слишком много сигарет выкурила. В квартире все перевернуто – обычное состояние. Под телевизором и стереосистемой валялись диски, CD и DVD. Надо бы прибраться, но в данный момент она даже и не думала об этом.

На экране лэптопа висела первая страница «Аргуса» с броским заголовком: Брайтонский ресторан уничтожен огнем. Ниже красовалась фотография «Куба Либре» в окружении пожарных машин, с закопченным красивым серым фасадом. На часах было 8.20 утра. В ожидании выпуска новостей Рэд смотрела телевизор, без аппетита отправляя в рот ложку за ложкой овсянку и запивая ее кофе. За окном лил дождь, отчего гнетущий вид с пожарной лестницей напротив казался еще более гнетущим.

Самоубийство? Нет, невозможно. Невозможно. Они просто ошиблись. Что бы ни случилось с Карлом, он не убивал себя. Он не мог этого сделать.

Рэд чувствовала себя ужасно. Октябрь всегда был самым суровым, самым тяжелым месяцем года, преддверием наступающей долгой зимы. А еще ее ожидал паршивый, безрадостный уик-энд. Карл предлагал поехать на выходные в какой-то отель в Нью-Форесте. Теперь об этом можно забыть. Разве что он каким-то чудом выйдет на связь.

Если же нет, то ее ожидал ланч с родителями. Одинокая бедняжка Рэд, ее успешная старшая сестра, счастливая в браке и беременная.

Она чувствовала себя неудачницей, «хромой уткой» в семье. В отличие от Марго, которая не только удачно вышла замуж за благополучного управляющего одного из лондонских хедж-фондов, но и сделала головокружительную карьеру в юридической фирме в Сити.

А еще надо составить описание безобразного домишки, в который нормального человека и пряником не заманишь. И жить дальше, прячась от своего бывшего.

Мог ли Брайс иметь какое-то отношение к смерти Карла?

Конечно нет. Что за нелепость! Она посмотрела на браслет. Тот самый, который Брайс незаметно нацепил ей на руку после их первого свидания в ресторане «Куба Либре». Рэд вспомнила, как на втором свидании, когда она сказала, что не может снять браслет, и спросила, как ему удалось это сделать, он с усмешкой ответил, что фокусник никогда не выдает своих секретов. И пообещал снять браслет, когда она не будет больше его.

Тонкая потускневшая полоска так давно была на руке, что она уже перестала замечать ее присутствие. Но теперь присмотрелась. За последние беспокойные месяцы она потеряла больше стоуна, и браслет на запястье висел свободнее. Но не настолько свободно, чтобы снять. Несколько раз она порывалась обратиться к ювелиру и попросить срезать украшение, но что-то удерживало ее от такого шага. Страх?

Страх перед тем, что если Брайс увидит ее на улице без браслета, то заведется еще сильнее?

Услышав прозвучавшее в новостях «поле для гольфа», Рэд мгновенно посмотрела на экран. Несколько полицейских машин перед лесистым участком. Оградительная лента. Люди в синих защитных комбинезонах. Большой экран. Репортер с микрофоном в руке и мокрыми, спутанными волосами говорил: «Суссекская полиция до сих пор не дала информации относительно личности мужчины, обгоревшее тело которого обнаружено вчера в канаве, неподалеку от третьей лунки гольф-клуба «Хейуордс-Хит».

Грудь сдавило так, что стало трудно дышать. Неужели Карл? Господи! Она схватила телефон и набрала рабочий номер Рэкел, но попала на автоответчик. Конечно, там же никого нет. Она позвонила на сотовый. На отправленные накануне эсэмэски подруга так и не ответила.

– Извини, что звоню так рано. Пожалуйста, скажи мне, Карл Мерфи был в офисе? Я имею в виду, вчера?

– Извини, что не ответила вчера. Мы ходили на обед. – Голос Рэкел звучал как-то странно. – И нет, его не было.

– Я, может быть, схожу с ума… но… думаю, с ним что-то случилось. Ко мне вчера приходили из полиции… насчет тела…

– Ни с какого ума ты не сходишь. Похоже, так оно и есть.

– Что? Почему ты так говоришь?

– Мне сегодня пришлось выйти раньше – по просьбе полиции. Им потребовалась зубная карта Карла.

На экране место действия переместилось в конференц-зал. Синее индикаторное табло с веб-адресом www.sussex.police.co.uk, артдисплей с пятью полицейскими значками на синем фоне и номер «Криминального дозора» внизу. Стройный, очень серьезный мужчина в костюме, с короткими, уложенными гелем волосами и голубыми глазами. Пока он говорил, внизу экрана бежала «быстрая строка»: Детектив-суперинтендент Рой Грейс, отдел тяжких преступлений…

– Мы надеемся провести официальное опознание в течение сегодняшнего дня. Однако на данной стадии результаты вскрытия не имеют решающего значения. Я обращаюсь ко всем, кто находился поблизости от гольф-клуба «Хейуордс-Хит» от полудня среды до девяти утра четверга и видел что-либо подозрительное или заметил припаркованный в неположенном месте автомобиль, позвонить в полицию или «Криминальный дозор» по следующим номерам…

21

Пятница, 25 октября

У Брайса Лорена были включены все телевизоры и все мониторы. Всего шесть штук. На одном шли утренние новости, но его больше интересовал другой. Рэд Уэствуд разговаривала по телефону со своей лучшей подругой Рэкел.

Они с Рэд обедали с Рэкел и ее мужем Полом, местным врачом общей практики, ходили с ними в кино и театр и даже провели как-то вместе целый уик-энд в Бате. Никакой особой симпатии они к нему не питали, но и ничего плохого ему не сделали. В отличие от родителей Рэд. Особенно этой стервы, ее мамаши.

Зубная карта.

Теперь уже недолго.

А потом и она узнает, что это только начало.

22

Пятница, 25 октября

Поспать толком не получилось. Вечерний покер он закончил с минусом – двести пятьдесят фунтов, один из крупнейших проигрышей за все время. Засыпалось после покерных вечеров почти всегда плохо, но последний оказался хуже других. Беспокоил не только проигрыш – годы уравнивают баланс, и атмосфера товарищества таких вечеров значила для него больше, чем сама игра. Покоя не давала предсмертная записка – что-то в ней было не так.

В половине девятого утра пятницы Рой Грейс сидел за столом с уже вторым ультракрепким кофе, просматривая ночные сериалы – журнал происшествий, – самым значительным из которых был пожар в ресторане «Куба Либре». Ресторана было жаль – они с Клио провели там несколько отличных вечеров.

Но мысли снова и снова возвращались к записке самоубийцы, которую Грейс сфотографировал на свой айфон.

Мне так жаль. Мое завещание находится у солиситора Мод Опфер из «Опфер Декстер ассошиэйтс». Жизнь после смерти Ингрид потеряла смысл. Хочу снова с ней соединиться. Пожалуйста, передайте Дейну и Бену, что я люблю их и всегда буду любить, а еще скажите, что папа ушел, чтобы заботиться о маме. Люблю вас обоих. Когда-нибудь, повзрослев, вы, может быть, сможете простить меня. XX.

Было в этом что-то очень клиническое. Некая тщательная продуманность. Совместима ли эта продуманность с состоянием человека, облившего себя бензином? И кто станет выбирать столь ужасную смерть, если только он не выступает с неким заявлением, политическим или религиозным? Семейный доктор, такой как Карл Мерфи, должен быть в состоянии полного помешательства, чтобы сотворить с собой такое. А если он был в этом состоянии, то как мог написать лаконичный, связный текст?

Рой Грейс снял трубку, позвонил детективу-сержанту Норману Поттингу, одному из самых опытных членов следственной группы отдела тяжких преступлений, и дал ему задание: получить образец почерка доктора у его секретаря; найти графолога и попросить его проанализировать и образец, и записку с целью убедиться, что они написаны одним и тем же человеком.

Грейс посмотрел на часы. До прихода финансового следователя Эмили Гейлор – с ней он работал по некоторым неясным пунктам операции «Камбала» – оставалось несколько минут. Клио, когда он уходил рано утром, еще спала. Странное дело. Он всегда любил свою работу и ставил ее превыше всего, но теперь, став отцом, переживал из-за того, что работа отрывала его от сына. Надо позвонить Клио и узнать, как там Ной.

Она сняла трубку после третьего звонка.

– Привет, дорогой. – Судя по тону, ее что-то отвлекало.

– Ты в порядке?

– Кормлю Ноя. Как закончилась игра?

– Не спрашивай. Но еда ребятам понравилась – все просили сказать тебе спасибо.

– Они такие милые.

– Так и есть.

Клио вдруг вскрикнула:

– У-у-у!

– Что случилось?

– Ной так присосался, что даже больно!

– Кто же знал, как трудно быть родителем. Хотел бы я помочь…

– Попробуй отрастить себе груди!

– Ладно, буду принимать гормональные таблетки.

Она снова вскрикнула, еще громче:

– Черт! – И тут же добавила: – Знаешь, что самое странное?

– Вот ты мне и скажи.

– Может, прозвучит чудно, но когда я смотрела на Ноя ночью, то вдруг подумала, что когда-нибудь ты, может быть, будешь возить меня как согбенную старушку в инвалидном кресле.

– Надеюсь, это не случится в ближайшие годы.

– Ты прав, дорогой, нас никто не предупредил, как трудно быть родителем.

– Верно, но однажды Ной поймет, что ему крупно повезло в жизни. У него лучшая в мире мать. Ты только напомни ему об этом, когда он в следующий раз тебя укусит.

– У-у-у! – снова вскрикнула Клио. – Как же больно!

В дверь постучали.

– Мне пора. – Грейс послал по телефону поцелуй и, улыбаясь, положил трубку. Его вдруг окатила теплая волна любви к Клио и сыну. Но взгляд уже упал на предсмертную записку. Здесь было над чем подумать. – Войдите!

23

Пятница, 25 октября

В перечне того общего, что объединяло Гленна Брэнсона с Роем Грейсом, на одном из первых мест стояла нелюбовь к присутствию на вскрытии. Хотя центром современного расследования убийства по-прежнему остается место преступления, именно морг – и патоморфологическая лаборатория – во многих отношениях играет едва ли не решающую роль.

Но в половине девятого холодного и дождливого октябрьского утра городской морг, с его выложенными серой плиткой стенами и безжалостно ярким верхним светом, являл собой место, превзойти которое по степени депрессивности смогли бы немногие.

Облаченный в зеленый халат детектив-инспектор чувствовал себя явно не в своей тарелке, вдыхая тошнотворно-сладковатый, с привкусом бензина запах жареной свинины, исходивший от обуглившегося трупа на стальном столе посередине большего из двух помещений, разделенных квадратным арочным переходом. Запах этот почти полностью перебивал другое, более привычное и уже ассоциирующееся с этим учреждением зловоние, распространяемое дезинфектантами.

Слева от него, в соседней комнате, лежали на таких же столах три человека постарше – нагие, с кожаными бирками на пальцах ног. Подготовкой их занимался Даррен, ассистент Клио, заменявший ее на время декретного отпуска.

Свод черепа у каждого из троих был срезан ленточной пилой, скальп оттянут к лицу, мозг обнажен. Завернутая кожа живота покоилась на лобковой кости – последняя попытка защитить срам, – открывая желтоватые внутренние ткани и скрученные кишки. Вся троица ожидала прибытия местного дежурного патологоанатома, которому предстояло провести куда менее тщательное вскрытие, чем то, которое требовалось обугленной жертве, чьи руки словно застыли в последнем воинственном жесте.

Гленну почему-то вспомнилось прошлое вскрытие вскоре после того, как он разошелся с Эри, и почувствовал себя хуже некуда, Рой Грейс шепнул ему на ухо: «Как бы хреново ни было, уик-энд у тебя будет получше, чем у любого из тех, кто останется здесь на ночь».

Он усмехнулся, что случалось нечасто после смерти жены, и уже через пару секунд полностью сосредоточился на происходящем.

Едва успев умереть, каждый становится достоянием местного коронера, который и решает, требуется вскрытие или же нет. Главный критерий здесь – умер ли человек вследствие болезни, находясь под наблюдением врача, или его смерть нуждается в объяснении. Если причина очевидна – периодические проблемы с сердцем или рак, вскрытие не проводится. Но если смерть была внезапной, наступила вследствие неведомых причин или несчастного случая – падения с лестницы или автомобильной аварии, – коронер назначает вскрытие, чтобы исключить или установить факт преступления.

В данном случае перед патологоанатомом стояла несколько иная задача: подтвердить, была ли смерть жертвы само убийством, на что указывали улики, или имело место нечто более зловещее.

Министерство внутренних дел имело в своем распоряжении тридцать патологоанатомов, специализирующихся на криминальных случаях и получающих за свою работу хорошие деньги. Одним из них и был доктор Фрейзер Теобальд, также одетый в зеленый халат. В данный момент он, пользуясь хирургическими щипцами, вынул что-то, показавшееся Брэнсону человеческим легким.

– Интересно, – сказал доктор и продиктовал что-то специфическое, обращаясь к небольшому устройству, которое держал в левой руке. Брэнсон ничего не понял.

На дальней стене, рядом с автоматическими весами, висела таблица с указанием имени умершего и колонками, в которые заносились вес мозга, легких, сердца, печени, почек и селезенки. Пока что заполнены были только две колонки – «неизв. муж.» (вместо имени) и «7,5» (вес мозга).

Кроме Гленна Брэнсона, Даррена и его помощника, в морге находились Джеймс Гартрел, фотограф-криминалист, работавший сейчас около тела, и Филип Ки из офиса коронера. В зеленом халате, со спущенной под подбородок маской, он с озабоченным видом наговаривал что-то на диктофон.

– Думаю, вам всем надо это увидеть, – сказал Фрейзер Теобальд. – Может быть важно.

Все трое – Брэнсон, Гартрел и Ки – подошли ближе. Инспектор всеми силами старался не смотреть на частично обугленный мозг в открытой черепной коробке, но взгляд постоянно уходил в эту сторону.

– Левое легкое, – продолжал Теобальд. – Если наш клиент поджег себя сам, он должен был бы вдохнуть как огонь, так и дым. В грудной клетке и легких наличествуют причиненные огнем и дымом повреждения.

– И что это значит, доктор Теобальд? – спросил Гленн. – Хотите сказать, это соответствует тому, что и должно быть, если у нас самоподжог?

Доктор посмотрел на детектива. Лицо его закрывала маска, оставлявшая открытыми только пару пронзительных орехово-карих глаз.

– Именно так, да. Все это указывает на самоубийство.

– Но зачем делать это в канаве, в нескольких сотнях ярдов от машины? – спросил Брэнсон.

Теобальд пожал плечами.

– Кто знает, что происходит в голове человека, решившего свести счеты с жизнью? Строить предположения – не моя задача. Могу лишь сказать, что внешне на преступление ничто не указывает, по крайней мере на данной стадии. Но мне нужно более детально осмотреть тело и провести анализ крови.

Гленн Брэнсон вышел из прозекторской и позвонил Рою Грейсу. Странно, но его босс и друг вовсе не обрадовался, а ответил сухо и сдержанно, как будто все еще в чем-то сомневался.

24

Пятница, 25 октября

Доктору Джудит Биддлстоун – ее Рэд рекомендовали в брайтонской благотворительной организации, оказывающей помощь жертвам домашнего насилия, – было далеко за сорок. Прежде чем стать психологом-консультантом, она успела поработать инструктором в государственной службе здравоохранения. Теперь у доктора Биддлстоун был свой кабинет в подвальном помещении дома, расположенного в модном брайтонском квартале Норт-Лейн. Из-за горящих свечей здесь пахло, как в каком-нибудь храме, подумала Рэд. Сухопарая, по-спортивному подтянутая, с короткими подкрашенными волосами и живым веснушчатым лицом, доктор была в джинсах и тонкой черной футболке, несмотря на прохладный осенний день.

Рэд прикатила в Норт-Лейн на своем втором, дерьмовом, велике, уйдя с работы позже, чем планировала. Пара, которой она накануне показывала дом на Портленд-авеню, нагрянула в офис без предупреждения, запаниковав оттого, что уик-энд уже на носу и объект может уйти на сторону. Они хотели подписать предварительный договор, а Рэд не хотела упустить шанс оформить первую удачную сделку.

И вот теперь, в 18.35 пятничного вечера, на полчаса позже назначенного времени, они сидели друг против друга на бобовых пуфах, потягивая мятный чай под строгим взглядом малинового Будды, наблюдающего за ними с каминной полки. Это был их шестой сеанс.

Рэд начала с того, что рассказала о докторе Карле Мерфи, а закончила со вздохом:

– И я спрашиваю себя, нет ли во всем моей вины.

– Почему вы так думаете? – В голосе Джудит Биддлстоун чувствовался легкий акцент уроженки Ньюкасла.

– Не знаю. Я… просто… я кажусь себе такой бесполезной. У меня ничего не получается. Все, что ни делаю, заканчивается паршиво. Может, я сейчас просто не в себе. Сил уже нет.

– Такие тяжелые потери даром не проходят. Расскажите, почему вы чувствуете себя бесполезной.

– Вы, наверное, и сами знаете. У меня ничего не получилось с Брайсом.

– Вы так это видите? – нахмурилась Джудит Биддлстоун. – То есть в том, что у вас не сложилось, виноваты вы, а не он?

– Не знаю. У меня мысли как будто по одному кругу ходят. Но да, иногда я так думаю.

– У нас не очень много времени, и мне хотелось бы, чтобы мы еще раз прошлись по вашим отношениям с Брайсом, – сказала психолог, – потому что в них слишком много пробелов. Давайте вернемся к самому началу. Мне кажется, вы блокируете некоторые важные моменты… нет, не намеренно, но, однако же, постарайтесь вспомнить все, что можете.

Рэд попыталась.

Они переспали через три дня после первого свидания. И это было восхитительно. Любовь всю ночь напролет. Никогда еще у нее не было любовника столь страстного и внимательного. Она получила все и даже больше.

Проснулась в субботу утром – в его объятиях и в его квартире. Они снова занялись любовью. А потом, почти без перерыва, еще.

Уик-энд провели в постели. Заказали сначала пиццу, немного погодя что-то китайское. Смотрели старые фильмы по телевизору, пили шампанское «Редерер Кристалл». Он сказал, что ему нравится ее кожа, ее волосы, зубы, запах, юмор.

Ей нравилось в нем все.

– На следующий уик-энд он увез меня из Брайтона. В роскошный загородный отель. Заехал на своей машине, прекрасном «астон-мартине» с откидным верхом. Позже я узнала, что автомобиль Брайс взял напрокат. – Рэд закрыла глаза, вспоминая, как сидела на мягкой подушке, вдыхая насыщенный запах кожи, и теплый июньский ветер бил в лицо.

Они спали в роскошном номере с огромной кроватью, подолгу гуляли по песчаному пляжу, ходили на ланч и обедали и бесконечно пили марочное шампанское и дорогое белое вино.

Рэд рассказала психологу обо всем.

– И когда же пошло не так? – спросила Джудит Биддлстоун, когда она закончила.

Рэд пожала плечами:

– Трудно сказать. Наверное, не так пошло еще раньше, чем мы встретились.

Психолог ждала.

– Проблемы у него начались в детстве.

– Какие проблемы?

– Думаю, над ним надругались.

– Почему вы так думаете?

– Он проговорился пару раз. Это и навело меня на мысль…

– Что именно он сказал?

– В общем-то не так уж много. Иногда, когда злился, вспоминал свою мать, называл ее дрянью. Брайс не терпит, когда курят, и я старалась не попадаться ему на глаза с сигаретой. Но однажды попалась, и он сказал, что я такая же, как его долбаная мамаша. Только говорить о ней все равно не захотел. Я пыталась… ждала, что он раскроется, но он только сердился каждый раз. Сильно сердился. И я перестала расспрашивать.

– Итак, когда вы спрашивали его о детстве, он сразу же начинал сердиться. Вы это хотите сказать?

– Да.

– И по-вашему, причина в том, что в детстве он подвергся насилию?

– Такое ведь случается? Дети, подвергшиеся насилию, сами, вырастая, становятся насильниками.

– Бывает и так, но вопрос не столь прост. Связь более сложная, чем просто причинно-следственная. Мне интересно, что вы вывели из поведения Брайса именно такое заключение. Как думаете почему?

– Он помешан на контроле. И на аккуратности – всегда все поправляет. – Она невесело усмехнулась. – Птичка испачкала машину – и он уже в бешенстве. Будет мыть, полировать, опять мыть – всю машину. А если учесть, что он живет у моря, где всегда чайки, такое случается постоянно.

– Вас это тоже касалось?

– Да. Чувство было такое, будто ходишь по яичной скорлупе. Все время стараешься не сделать что-то, что могло бы его завести.

– И вы решили, что он такой из-за случившегося с ним в детстве?

– Помню, он как-то сказал, что я поняла бы его лучше, если бы знала, что сделали с ним родители.

– Хотите рассказать?

– Брайс все время говорил, что я никудышная. Не умею готовить, плохая любовница. Что заниматься со мной любовью то же самое, что трахать дохлую рыбину. И я ему верила; наверное, до сих пор считаю себя ни на что не годной. Я потеряла к себе всякое уважение. Но потом, унизив меня, даже ударив, он начинал плакать, просить прощения, обещал исправиться. В один из таких моментов, моля о прощении, Брайс и сказал, что я поняла бы его лучше, если бы знала, что сделали с ним его родители.

– Он объяснил, что имел в виду?

– Нет, он никогда не говорил об этом. Я решила, что, должно быть, случилось нечто очень плохое.

– Вы сами говорили, что много раз, в поздний период ваших отношений, звонили в полицию. Так?

– Да. Один полицейский, молодой констебль из патрульной службы… Споффорд… Боб Споффорд… Он был особенно добр ко мне. У него в детстве случилась похожая ситуация, его отец измывался над матерью. Это он помог мне связаться с «Проектом «Убежище». И он постоянно убеждал меня порвать с Брайсом.

– Можете объяснить, почему вы тогда не воспользовались советом констебля Споффорда и не оставили Брайса?

Рэд пожала плечами:

– Не знаю. Может, Брайс меня запугал. А потом он всегда так раскаивался. Наверное, я думала, что могу ему помочь.

– Ага. Иначе говоря, вы сохраняли отношения с Брайсом из-за того, что случилось с ним в детстве?

– Глупо, да?

– Ну зачем же быть к себе такой строгой.

– Я ничему не научилась, да? Думала, что смогу его спасти. Думала, что, если смогу помочь ему открыться, он станет добрее ко мне. Но чем настойчивее я пыталась разговорить его, тем сильнее он злился.

– Вы не жалеете себя, но жалеете Брайса, пострадавшего, как вы полагаете, в детстве.

– Вот видите, даже с этим ничего не могу поделать.

– Это Брайс вам внушил? Что вы делаете все не так?

– Он постоянно это твердил. А я жутко злилась, просто с ума сходила. Старалась делать все как надо, но только еще больше портила. Я бы, наверно, почти все сделала, чтобы он только стал ко мне добрее.

– И мирились почти со всем в надежде на будущее?

– Я много думала об этом, – вздохнула Рэд. – Вы не представляете, как он умел перевоплощаться. Человек, который только что ненавидел вас и поносил, вдруг становился мягким и любящим. Ему ничего не стоило повернуть так, что я сама считала себя виновницей ссоры, что все произошло из-за моего несоответствия.

– Вашего несоответствия?

Рэд рассмеялась:

– Да. У меня был целый список этих несоответствий. Хотите послушать?

– Думаю, оставшееся сегодня время можно потратить с большей пользой, чем подкреплять искаженное восприятие Брайсом действительности. У меня есть копия отчета, посланного констеблем Споффордом в «Проект «Убежище» и хранящегося в вашем досье. Вы видели его? Отчет шел как приложение к обсуждению вашего случая на собрании МКОР.