Народные русские сказки

Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и крупную рыбу под добало[16] подкалывать. Тогда мелкая и крупная рыба собрались во един круг и стали выбирать себе судью праведную, рыбу-сом с большим усом:

– Будь ты, – говорят, – нашим судьей.

Сом послал за ершом – добрым человеком и говорит:

– Ерш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?

– Потому, – говорит, – я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с Петрова дня и до Ильина дня, выгорело оно снизу и доверху и запустело.

– Ни вовек, – говорит рыба-сом, – наше озеро не гарывало! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости, письменные грамоты?

– Есть у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: сорога-рыба[17] на пожаре была, глаза запалила, и понынче у нее красны.

«Повесть о Ерше Ершовиче». Раскрашенная гравюра на меди. XIX в.

И посылает сом-рыба за сорогой-рыбой. Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей[18], туды же понятых, зовут сорогу-рыбу:

– Сорога-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.

Сорога-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась. И говорит ей сом:

– Здравствуй, сорога-рыба, вдова честная! Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

– Ни вовек-то, – говорит сорога-рыба, – не гарывало наше озеро!

Говорит сом-рыба:

– Слышишь, ерш, добрый человек! Сорога-рыба в глаза обвинила.

А сорога тут же примолвила:

– Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

Ерш не унывает, на бога уповает:

– Есть же у меня, – говорит, – в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: окунь-рыба на пожаре был, головешки носил, и поныне у него крылья красны.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят:

– Окунь-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.

И приходит окунь-рыба. Говорит ему сом-рыба:

– Скажи, окунь-рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

– Ни вовек-то, – говорит, – наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

Ерш не унывает, на бога уповает, говорит сом-рыбе:

– Есть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: щука-рыба, вдова честная, притом не мотыга[19], скажет истинную правду. Она на пожаре была, головешки носила, и понынче черна.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят:

– Щука-рыба! Зовет рыба-сом с большим усом пред свое величество.

Щука-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась:

– Здравствуй, ваше величество!

– Здравствуй, щука-рыба, вдова честная, притом же ты и не мотыга! – говорит сом. – Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

Щука-рыба отвечает:

– Ни вовек-то не гарывало наше озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот всегда без хлеба обедает!

Ерш не унывает, а на бога уповает:

– Есть же, – говорит, – у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: налим-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче он черен.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят к налим-рыб е и говорят:

– Налим-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.

– Ах, братцы! Нате вам гривну на труды и на волокиту; у меня губы толстые, брюхо большое, в городе не бывал, пред судьям не стаивал, говорить не умею, кланяться, право, не могу.

Эти государские посыльщики пошли домой; тут поймали ерша и посадили его в петлю.

По ершовым-то молитвам бог дал дождь да слякоть. Ерш из петли-то да и выскочил; пошел он в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Трос-реку, из Трос-реки в Кам-реку. В Кам-реке идут щука да осетр.

– Куда вас черт понес? – говорит им ерш.

Услыхали рыбаки ершов голос тонкий и начали ерша ловить. Изловили ерша, ершишко-кропачишко, ершишко-пагубнишко! Пришел Бродька – бросил ерша в лодку, пришел Петрушка – бросил ерша в плетушку.

– Наварю, – говорит, – ухи, да и скушаю.

Тут и смерть ершова!

Курочка

Жил-был старик со старушкою, у них была курочка-татарушка, снесла яичко в куте под окошком: пестро, востро, костяно, мудрено! Положила на полочку; мышка шла, хвостиком тряхнула, полочка упала, яичко разбилось.

Старик плачет, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась. Идет просвирня, спрашивает: что они так плачут?

Старики начали пересказывать:

– Как нам не плакать? Есть у нас курочка-татарушка, снесла яичко в куте под окошком: пестро, востро, костяно, мудрено! Положила на полочку; мышка шла, хвостиком тряхнула, полочка упала, яичко и разбилось! Я, старик, плач у, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась.

Просвирня как услыхала – все просвиры изломала и побросала. Подходит дьячок и спрашивает у просвирни: зачем она просвиры побросала?

Она пересказала ему все горе; дьячок побежал на колокольню и перебил все колокола.

Идет поп, спрашивает у дьячка: зачем колокола перебил?

Дьячок пересказал все горе попу, а поп побежал, все книги изорвал.

Журавль и цапля

Летала сова – веселая голова; вот она летала-летала и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела и опять полетела; летала-летала и села, хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела… Это присказка, сказка вся впереди.

Жили-были на болоте журавль да цапля, построили себе по концам избушки. Журавлю показалось скучно жить одному, и задумал он жениться.

– Дай пойду посватаюсь на цапле!

Пошел журавль – тяп, тяп! Семь верст болото месил; приходит и говорит:

Г. Нарбут. Обложка книги сказок

Цапля. Фрагмент иллюстрации Н. Ольшанского и П. Беллингерста

– Дома ли цапля?

– Дома.

– Выдь за меня замуж!

– Нет, журавль, нейду за тя замуж: у тебя ноги долги, платье коротко, сам худо летаешь, и кормить-то меня тебе нечем! Ступай прочь, долговязый!

Журавль как не солоно похлебал, ушел домой.

Цапля после раздумалась и сказала:

– Чем жить одной, лучше пойду замуж за журавля.

Приходит к журавлю и говорит:

– Журавль, возьми меня замуж!

– Нет, цапля, мне тебя не надо! Не хочу жениться, не беру тебя замуж. Убирайся!

Цапля заплакала со стыда и воротилась назад. Журавль раздумался и сказал:

– Напрасно не взял за себя цаплю; ведь одному-то скучно. Пойду теперь и возьму ее замуж.

Приходит и говорит:

– Цапля! Я вздумал на тебе жениться; поди за меня.

– Нет, журавль, нейду за тя замуж!

Пошел журавль домой.

Тут цапля раздумалась:

– Зачем отказала? Что одной-то жить? Лучше за журавля пойду!

Приходит свататься, а журавль не хочет.

Вот так-то и ходят они по сю пору один на другом свататься, да никак не женятся.

Комментарий к сказке «ЖУРАВЛЬ И ЦАПЛЯ»

Сюжет сказки «Журавль и цапля» берет свои корни в индийском фольклоре «Панчатантры» и в басне Эзопа о журавле и раке, текст которой не дошел до нашего времени. Эзоповская басня впоследствии послужила основой для ряда средневековых басен, например, «Куропатка и лиса» сборника Адемара и «Лиса и куропатка» сборника Вардана.

Варианты сказки существуют в украинском, белорусском, латышском фольклорном материале, а также встречаются в сборниках татарских сказок.

Если сравнивать русскую сказку с латышской, особых расхождений в сюжете не обнаруживается. Отличия в основном касаются стилистических особенностей, связанных с национальными традициями повествования. Так, русская сказка начинается забавной и необычной присказкой – своеобразным мини-рассказом:

Летала сова – веселая голова; вот она летала-летала и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела и опять полетела; летала-летала и села, хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела… Это присказка, сказка вся впереди.

Латышская сказка начинается намного прозаичнее:

Жил на краю болота аист, а по другую сторону болота жила цапля. Подумал аист, что скучно жить одному, и решил он к цапле посвататься. Вот в один прекрасный день аист – шлеп, шлеп, шлеп! – побрел через болото к цапле. Прошлепал он эдак верст семь, подошел к гнезду и спрашивает…

Если сравнивать диалоги цапли и журавля в сказках, то легко заметить стилистические отличия. В латышской сказке речь персонажей более правильная, «литературная»:

– Дома ли хозяюшка?

– Хозяюшка-то дома, – отвечает цапля, – а вот ты зачем здесь?

– Жениться хочу. Пойдешь за меня?

А цапля ему в ответ:

– Что-то ноги у тебя больно длинные да штаны короткие, и бегаешь ты неважно. Не пойду я за тебя, пожалуй, ты меня и прокормить-то не сможешь.

В сказке «Журавль и цапля», как и во многих других сказках о животных, подробно воссоздается быт народа. Речь зверей и птиц, мотивы их поступков, описания обстановки свидетельствуют о том, что герои сказок наделены человеческими качествами, они живут жизнью людей, а точнее – простых крестьян.

Журавль и цапля живут не просто на болоте, а в избушках, они носят одежду, как люди. Рассуждения цапли, которые решили исход сватовства, тоже вполне «человеческие», обыденные: сможет ли журавль, у которого «платье худо», прокормить жену?

В сказке не только воссоздан человеческий быт, но также нашли отражение реальные наблюдения за животными, то есть сказочные герои-животные наделены чертами птиц из реальной жизни. Известно, например, что журавль – очень обидчивая птица, он может помнить обиду долгие годы. А цапля всегда считалась злобной и жадной птицей. Сказочная цапля думает прежде всего о том, чем ее будет кормить сватающийся журавль, она приняла его совсем не ласково: «Ступай прочь, долговязый!»

Даже в описании внешности сказочных персонажей передаются человеческие черты, речь как будто бы идет о птицах, но мы их воспринимаем как людей.

Все эти примеры убеждают нас, что искусство народной сказки состоит в тонком переосмыслении подлинных повадок птиц и зверей в человеческие действия и характеры.

Иносказательность сказки «Журавль и цапля» достигается использованием аллегорической (басенной) образности, которая является характерной чертой прежде всего русских анималистических сказок. Отсюда основные темы русских сказок о животных: человеческие характеры, достоинства и пороки людей, человеческие взаимоотношения. Так, в сказке «Журавль и цапля» высмеиваются спесь и высокомерие.

Животные в сказке лишь до некоторой степени действуют в согласии со своей природой и в гораздо большей степени выступают носителями того или иного характера, присущего людям. Поэтому мир зверей в сказке одухотворен и домыслен человеческим воображением, он является формой выражения мыслей и чувств человека, его взглядов на жизнь. Все это придает сказке характер реализма, делает ее правдивой и художественно убедительной.

Байка о щуке зубастой

Вночь на Иванов день родилась щука в Шексне, да такая зубастая, что боже упаси! Лещи, окуни, ерши – все собрались глазеть на нее и дивова лись такому чуду.

Вода той порой в Шексне всколыхалася; шел паром через реку, да чуть не затопился, а красные девки гуляли по берегу, да все порассыпались.

Экая щука родилась зубастая!

И стала она расти не по дням, а по часам: что день, то на вершок прибавится; и стала щука зуба стая в Шексне похаживать да лещей, окуней полавливать: издали увидит леща, да и хвать его зубами – леща как не бывало, только косточки хрустят на зубах у щуки зубастой.

Экая оказия случилась в Шексне!

Что делать лещам да окуням?

Тошно приходит: щука всех приест, прикорнает[20]. Собралась вся мелкая рыбица, и стали думу думать, как перевести щуку зубастую да такую торовастую. На совет пришел и Ерш Ершович и так наскоро взголцил[21]:

– Полноте думу думать да голову ломать, полноте мозг портить; а вот послушайте, что я буду баять. Тошно нам всем тепере в Шексне; щука зубастая проходу не дает, всякую рыбу на зуб берет! Не житье нам в Шексне, переберемтесь-ка лучше в мелкие речки жить – в Сизму, Коному да Славенку; там нас никто не тронет, и будем жить припеваючи да деток наживаючи.

И поднялись все ерши, лещи, окуни из Шексны в мелкие речки Сизму, Коному да Славенку.

По дороге, как шли, хитрый рыбарь многих из ихней братьи изловил на удочку и сварил забубенную ушицу, да тем, кажись, и заговелся.

И. Билибин. Щука

С тех пор в Шексне совсем мало стало мелкой рыбицы. Закинет рыбарь удочку в воду, да ничего не вытащит; когда-некогда попадется стерлядка, да тем и ловле шабаш!

Вот вам и вся байка о щуке зубастой да такой торовастой. Много наделала плутовка хлопот в Шексне, да после и сама несдобровала; как не стало мелкой рыбицы, пошла хватать червячков и попалась сама на крючок.

Рыбарь сварил уху, хлебал да хвалил: такая была жирная! Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало.

Зимовье зверей

Шел бык лесом; попадается ему навстречу баран.

– Куды, баран, идешь? – спросил бык.

– От зимы лета ищу, – говорит баран.

– Пойдем со мною!

Вот пошли вместе; попадается им навстречу свинья.

– Куды, свинья, идешь? – спросил бык.

– От зимы лета ищу, – отвечает свинья.

– Иди с нами!

Пошли втроем дальше; навстречу им попадается гусь.

– Куды, гусь, идешь? – спросил бык.

– От зимы лета ищу, – отвечает гусь.

– Ну, иди за нами!

Вот гусь и пошел за ними. Идут, а навстречу им петух.

– Куды, петух, идешь? – спросил бык.

– От зимы лета ищу, – отвечает петух.

– Иди за нами!

Вот идут они путем-дорогою и разговаривают промеж себя:

– Как же, братцы-товарищи? Время приходит холодное: где тепла искать?

Бык и сказывает:

С. Малютин. Иллюстрациия к сказке «Зимовье зверей»

– Ну, давайте избу строить; а то и впрямь зимою позамерзнем.

Баран говорит:

– У меня шуба тепла – вишь какая шерсть! Я и так прозимую.

Свинья говорит:

– А по мне хоть какие морозы – я не боюсь: зароюся в землю и без избы прозимую.

Гусь говорит:

– А я сяду в середину ели, одно крыло постелю, а другим оденуся, – меня никакой холод не возьмет; я и так прозимую.

Петух говорит:

– И я тож!

Бык видит – дело плохо, надо одному хлопотать.

– Ну, – говорит, – вы как хотите, а я стану избу строить.

Выстроил себе избушку и живет в ней.

Вот пришла зима холодная, стали пробирать морозы; баран – делать нечего – приходит к быку:

– Пусти, брат, погреться.

– Нет, баран, у тебя шуба тепла; ты и так перезимуешь. Не пущу!

– А коли не пустишь, то я разбегуся и вышибу из твоей избы бревно; тебе же будет холоднее.

Бык думал, думал: «Дай пущу, а то, пожалуй, и меня заморозит», – и пустил барана.

Вот и свинья прозябла, пришла к быку:

– Пусти, брат, погреться.

– Нет, не пущу; ты в землю зароешься, и так прозимуешь!

– А не пустишь, так я рылом все столбы подрою да твою избу уроню.

Делать нечего, надо пустить; пустил и свинью. Тут пришли к быку гусь и петух:

– Пусти, брат, к себе погреться.

– Нет, не пущу. У вас по два крыла: одно постелешь, другим оденешься; и так прозимуете!

– А не пустишь, – говорит гусь, – так я весь мох из твоих стен повыщиплю; тебе же холоднее будет.

– Не пустишь? – говорит петух. – Так я взлечу на верх[22], всю землю с потолка сгребу; тебе же холоднее будет.

Что делать быку? Пустил жить к себе и гуся и петуха.

Вот живут они себе да поживают в избушке. Отогрелся в тепле петух и зачал песенки распевать. Услышала лиса, что петух песенки распевает, захотелось петушком полакомиться, да как достать его? Лиса поднялась на хитрости, отправилась к медведю да волку и сказала:

– Ну, любезные куманьки, я нашла для всех поживу: для тебя, медведь, быка; для тебя, волк, барана; а для себя петуха.

– Хорошо, кумушка, – говорят медведь и волк, – мы твоих услуг никогда не забудем! Пойдем же, приколем да поедим!

Лиса привела их к избушке.

– Кум, – говорит она медведю, – отворяй дверь, я наперед пойду, петуха съем.

Медведь отворил дверь, а лисица вскочила в избушку. Бык увидал ее и тотчас прижал к стене рогами, а баран зачал осаживать по бокам; из лисы и дух вон.

– Что она там долго с петухом не может управиться? – говорит волк. – Отпирай, брат Михайло Иванович! Я пойду.

– Ну, ступай.

Медведь отворил дверь, а волк вскочил в избушку. Бык и его прижал к стене рогами, а баран ну осаживать по бокам, и так его приняли, что волк и дышать перестал.

Вот медведь ждал-ждал:

– Что он до сих пор не может управиться с бараном! Дай я пойду.

Вошел в избушку; а бык да баран и его так же приняли. Насилу вон вырвался и пустился бежать без оглядки.

Кот, петух и лиса

Жил кот с кочетком. Кот идет за лыками в лес и бает кочетку:

– Если лиса придет звать в гости и станет кликать, не высовывай ей головочку, а то унесет тебя.

Вот пришла лиса звать в гости, стала кликать:

– Кочетунюшка, кочетунюшка! Пойдем на гуменцы золоты яблочки катать.

Он глянул, она его и унесла. Вот он и стал кликать:

– Котинька, котинька! Несет меня лиса за крутые горы, за быстрые воды.

Кот услыхал, пришел, избавил кочетка от лисы.

Кот опять идет за лыками и опять приказывает:

– Если лиса придет звать в гости, не высовывай головку, а то опять унесет.

Вот лиса пришла и по-прежнему стала кликать. Кочеток глянул, она его и унесла. Вот он и стал кричать:

– Котунюшка, котунюшка! Несет меня лиса за крутые горы, за быстрые воды!

Кот услыхал, прибежал, опять избавил кочетка.

Кот опять скрутился[23] идтить за лыками и говорит:

– Ну, теперь я уйду далеко. Если лиса опять придет звать в гости, не высовывай головку, а то унесет, и не услышу, как будешь кричать.

Кот ушел; лиса опять пришла и стала опять кликать по-прежнему. Кочеток глянул, лиса опять унесла его.

Кочеток стал кричать; кричал-кричал – нет, не идет кот.

Лиса принесла кочетка домой и крутилась уж жарить его. Тут прибежал кот, стал стучать хвостом об окно и кликать:

– Лисонька! Живи хорошенько своим подворьем: один сын – Димеша, другой – Ремеша, одна дочь – Чучилка, другая – Пачучилка, третья – Подмети-шесток, четвертая – Подай-челнок!

К коту стали выходить лисонькины дети, один за другим; он их всех поколотил; после вышла сама лиса, он и ее убил и избавил кочетка от смерти.

Пришли оба домой, стали жить да поживать да денежки наживать.

Лиса-повитуха

Жили-были кум с кумой – волк с лисой. Была у них кадочка медку. А лисица любит сладенькое; лежит кума с кумом в избушке да украдкою постукивает хвостиком.

– Кума, кума, – говорит волк, – кто-то стучит.

– А, знать, меня на повой[24] зовут! – бормочет лиса.

– Так поди сходи», – говорит волк.

Вот кума из избы да прямехонько к меду, нализалась и вернулась назад.

– Что бог дал? – спрашивает волк.

– Початочек, – отвечает лисица.

В другой раз опять лежит кума да постукивает хвостиком.

– Кума! Кто-то стучится, – говорит волк.

– На повой, знать, зовут!

– Так сход и.

Пошла лисица, да опять к меду, нализалась досыта: медку только на донышке осталось.

Приходит к волку.

– Что бог дал? – спрашивает ее волк.

– Серёдышек.

В третий раз опять так же обманула лисица волка и долизала уж весь медок.

– Что бог дал? – спрашивает ее волк.

– Поскрёбышек.

Долго ли, коротко ли – прикинулась лисица хворою, просит кума медку принести. Пошел кум, а меду ни крошки.

– Кума, кума, – кричит волк, – ведь мед съеден.

– Как съеден? Кто же съел? Кому окроме тебя! – погоняет лисица.

Волк и кстится[25] и божится.

– Ну, хорошо! – говорит лисица. – Давай ляжем на солнышке, у кого вытопится мед, тот и виноват.

Пошли, легли. Лисице не спится, а серый волк храпит во всю пасть. Глядь-поглядь, у кумы-то и показался медок; она ну-тко скорее перемазывать его на волка.

– Кум, кум, – толкает волка, – это что? Вот кто съел!

И волк, нечего делать, повинился.

Вот вам сказка, а мне кринка масла.

Лисичка-сестричка и волк

Жил себе дед да баба. Дед говорит бабе:

– Ты, баба, пеки пироги, а я поеду за рыбой.

Наловил рыбы и везет домой целый воз. Вот едет он и видит: лисичка свернулась калачиком и лежит на дороге.

Дед слез с воза, подошел к лисичке, а она не ворохнется, лежит себе как мертвая.

– Вот будет подарок жене, – сказал дед, взял лисичку и положил на воз, а сам пошел впереди.

Э. Лисснер. Иллюстрация к сказке «Лисичка-сестричка и волк»

Э. Лисснер. Иллюстрация к сказке «Лисичка-сестричка и волк»

А лисичка улучила время и стала выбрасывать полегоньку из воза все по рыбке да по рыбке, все по рыбке да по рыбке. Повыбросала всю рыбу, и сама ушла.

– Ну, старуха, – говорит дед, – какой воротник привез я тебе на шубу.

– Где?

– Там, на возу, – и рыба, и воротник.

Подошла баба к возу: ни воротника, ни рыбы, и начала ругать мужа:

– Ах ты, старый хрен! Такой-сякой! Ты еще вздумал обманывать!

Тут дед смекнул, что лисичка-то была не мертвая; погоревал, погоревал, да делать-то нечего.

А лисичка собрала всю разбросанную по дороге рыбу в кучку, села и ест себе. Навстречу ей идет волк:

– Здравствуй, кумушка!

– Здравствуй, куманек!

– Дай мне рыбки!

– Налови сам, да и ешь.

– Я не умею.

– Эка, ведь я же наловила; ты, куманек, ступай на реку, опусти хвост в прорубь – рыба сама на хвост нацепляется, да смотри, сиди подольше, а то не наловишь.

Волк пошел на реку, опустил хвост в прорубь; дело-то было зимою. Уж он сидел, сидел, целую ночь просидел, хвост его и приморозило; попробовал было приподняться: не тут-то было.

– Эка, сколько рыбы привалило, и не вытащишь! – думает он. Смотрит, а бабы идут за водой и кричат, завидя серого:

– Волк, волк! Бейте его! Бейте его!

Прибежали и начали колотить волка – кто коромыслом, кто ведром, чем кто попало. Волк прыгал-прыгал, оторвал себе хвост и пустился без оглядки бежать.

«Хорошо же, – думает, – уж я тебе отплачу, кумушка!»

Е. Поленова. Иллюстрация к сказке «Лисичка-сестричка и волк»

Э. Лисснер. Обложка книги, сказок

А лисичка-сестричка, покушамши рыбки, захотела попробовать, не удастся ли еще что-нибудь стянуть; забралась в одну избу, где бабы пекли блины, да попала головой в кадку с тестом, вымазалась и бежит. А волк ей на встречу:

– Так-то учишь ты? Меня всего исколотили!

– Эх, куманек, – говорит лисичка-сестричка, – у тебя хоть кровь выступила, а у меня мозг, меня больней твоего прибили; я насилу плетусь.

– И то правда, – говорит волк, – где тебе, кумушка, уж идти; садись на меня, я тебя довезу.

Лисичка села ему на спину, он ее и понес. Вот лисичка-сестричка сидит, да потихоньку и говорит:

– Битый небитого везет, битый небитого везет.

– Что ты, кумушка, говоришь?

– Я, куманек, говорю: битый битого везет.

– Так, кумушка, так!

Смерть петушка

Ходят курица с петухом на поповом гумне. Подавился петушок бобовым зернятком.

Курочка сжалелась, пошла к речке просить воды.

Речка говорит:

– Поди к липке, проси листа, тогда и дам воды!

– Липка, липка! Дай листу: лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, – подавился петушок бобовым зернятком: ни спышит[26], ни сдышит, ровно мертвый лежит!

Липка сказала:

– Поди к девке, проси нитки: в те поры дам листа!

– Девка, девка! Дай нитки, нитки нести к липке, липка даст листу, лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, – подавился петушок бобовым зернятком: ни спышит, ни сдышит, ровно мертвый лежит!