Сталинские соколы. Возмездие с небес

Проводник что-то шептал про шайтана, из его артикуляции и жестов можно было понять, что он считает эти места прибежищем духов. Мы сделали привал на обед, причем проводник отказался есть наши запасы, он только пил взятую с собой воду.

Шперлле попытался срезать деревце для костра, но мусульманин остановил его, показав жестами, чтобы тот не трогал живые деревья, и сам отправился собирать редкий хворост для нашего огня.

Не проникшись языческим аскетизмом проводника, мы поглотили прекрасный обед из жареной на костре баранины и местного сыра, а также прикончили пару бутылок вина. С вершины скалы, на которой мы расположились, открывался прекрасный вид на долину с садами и пассиками, с другой стороны ущелья высились такие же горы, повторяющиеся как башни средневековой крепости. Их отвесность и высота позволяли безопасный прыжок с парашютом, но после нашего недавнего вынужденного покидания подбитой машины с трагическим исходом для двух членов экипажа думать о таком экстремальном приземлении не хотелось.

Солнце стало клониться на запад. В темноте оставаться было рискованно, поэтому мы поспешили к машине и с наступлением поздних летних сумерек вернулись на аэродром.

Вечером я долго не мог уснуть.

Афины, теперь Крым, бывший то греческим, то римским, то германским. – Все сформировано большой водой может, это и есть свидетельство потопа. Интересно, а наша срединная земля, территория, где стоит Лейпциг, тоже была покрыта водой.

Севастополь взят, группа перенесла действие в район Керченского пролива, торпедоносцы пока охотятся за русскими кораблями. Похоже, что скоро мы увидимся, нас отправляют в Германию, где должны укомплектовать самолетом и экипажем.

Простите мои дорогие, я был в нескольких сотнях километров от вас, но так и не смог вырваться хотя бы на сутки.

Теперь у меня новый Хе-111Н-6, экипаж укомплектован стрелками, Ханс и Георг – совсем молодые необстрелянные мальчишки из Бремена и окрестностей Гамбурга. По сравнению с ними покойные Фукс и Майер казались воздушными волками. К моменту нашего возвращения в Саки эскадрилью включили в состав 5-го Флота.

Куда нас теперь отправят, есть несколько вариантов. на финский фронт, под Сталинград или в Северную Норвегию. В любом случае нам строжайше запрещено давать какую-либо информацию в письмах.

Саки остается нашей базой, но линия фронта продвинулась так далеко вперед, что действовать будем с полевых аэродромов подскока ближе к линии фронта. Мы сделали посадку в Керчи, дозаправившись, пошли через пролив.

Сегодня наш первый боевой вылет после падения. Волнуются все, особенно новички, но больше всех я. Наш взлет в 13.30. Когда взлетали, наблюдали редкое явление – грозу. Уже ранняя осень, но дни такие жаркие, что удивляться собравшейся грозе не приходится. Вначале вылет хотели отменить, но высокая облачность метров на девятьсот позволяет совершать безопасный взлет и посадку. Громыхающая гроза, если бы она оказалась фронтальной, позволит нашим звеньям незаметно приблизиться к аэродрому противника, который мы должны штурмовать восемью бомбардировщиками с высоты три с половиной километра. Но такие погодные условия не могут быть на большом участке, а лететь достаточно далеко. Аэродром, который суждено нам атаковать, появился внезапно, как будто выскочив из-за горизонта.

Мильх и я были готовы к подобным неожиданностям, уложив две тонны бомб прямо на капониры со стоящими рядом самолетами русских. После сброса я крикнул нижнему стрелку, что бы тот взял камеру и снимал результат бомбометания.

Над целью нас должны были прикрывать Мессершмитты, и действительно, им удалось расчистить пространство, дав нам спокойно выйти на цель, но запас топлива не позволил им сопровождать нас на обратном пути. Когда «иваны» попытались догнать группу, мы шли плотным строем, огрызаясь очередями пулеметов. Совместными усилиями один русский был сбит, а остальные повернули обратно. Все же два самолета второго звена нашей группы обратно не вернулись. Кто-то высказал предположение, что при маневрировании самолеты могли столкнуться.

Проявили пленку, не менее пяти русских самолетов, похожих на Ил-2, уничтожены прямым попаданием на аэродроме только бомбами с нашего Хейнкеля, остальные атаковали не менее удачно, так что русским нанесен ощутимый урон, если бы не потеря двух экипажей!

Небо безоблачное, последние теплые дни осени. Сегодняшний вылет вышел каким-то сумбурным. Несмотря на малую высоту, бомбы упали в воду мимо цели, на обратном пути попали под обстрел с земли. Хотя в воздухе господствует наша авиация и союзники, один из четырех вылетевших экипажей домой не вернулся. Новобранцы пока не опробованы в настоящем бою, и, слава богу, война порядком надоела!

Авиация с обеих сторон действует активно, идут крупные воздушные бои с подавляющим преимуществом истребителей Люфтваффе. Пользуясь господством в воздухе, мы постоянно бомбим русские части. Сегодня с Таганрогского аэродрома подскока, утром в 8.15 в условиях отличной погоды звеном из четырех Хейнкелей вылетели на охоту за автодорогами. Действовали уверенно, поодиночке выискивая цели, вначале планировали осуществлять охоту с высоты четырех тысяч метров, но потом я снизился до трех. Русских колонн не нашли, тогда Мильх предложил нанести удар по полевому аэродрому «иванов», обозначенному нашей воздушной разведкой. ПВО молчало, мы без труда вышли на их аэродром, представлявший посадочную площадку в поле с возведенными строениям на краю. Самолетов не обнаружили, возможно, они были хорошо замаскированы. Мы точно сбросили бомбы на строения и без проблем вернулись обратно. Все звено целое, кому-то из ребят удалось сбить одиночного русского.

На фронте сравнительное затишье, наша основная база в Крыму – глубокий тыл, да и промежуточные аэродромы, с которых взлетаем на задания, нельзя назвать местом, где решается судьба войны. Если бы не вылеты в тыл противника, наша служба схожа со службой заурядного гарнизона в тихой провинции. Смотрим фильмы, иногда выезжаем в театр в Симферополь, вообще отлично проводим дни в хорошо налаженном быту и комфорте.

Сегодня, чуть взошло солнце, осветившее голубизну осеннего безоблачного неба, в 5.45 пошли на поиск танковой колонны противника, замеченной разведкой в районе Военно-Грузинской дороги, и двигающейся в направлении Моздока. Действовали отдельными машинами. Русских танков не нашли, зато вышли на хорошо оборудованный аэродром. «Иваны» открыли сильный заградительный огонь, так что пришлось быстро избавляться от груза и бежать восвояси. Русские зенитчики стреляли отвратительно, несмотря на небольшую высоту, порядка двух тысяч шестисот метров, им, на наше счастье, не удалось попасть в одинокий бомбардировщик. Все же, после приземления мы насчитали несколько осколочных пробоин в левой плоскости и хвосте.

Сегодня суббота, на обед дали обычный перловый суп, зато на десерт – яблоки, виноград и пирожные.

В 16.00 началась подготовка к вылету, назначенному на 4 утра, после чего нас отправили спать. Ранним утром бомбили мосты через Терек, помогая генералу Клейсту. Ввиду отсутствия авиации и ПВО противника опробовали бомбометание с малых высот, сбросили четыре тяжелые бомбы с тысячи метров. Без особых приключений вернулись домой.

Пока обученные торпедным атакам экипажи эскадры охотятся за конвоями в водах Норвегии, нас привлекают к транспортным перевозкам.

Опять летали на атаку мостов. Действуем небольшими группами.

Все будет хорошо, ваш Herzblatt!

Охотились на автодороги, выполняя работу пикировщиков. С высоты почти в пять километров трудно выбрать цели, поэтому мы снизились до трех, но колонн русских не было, тогда я предложил сбросить бомбы на обнаруженное севернее от района поиска селение, не возвращаться же с подвешенными подарками обратно. Выбрав самое крупное здание в поселке – наверное, бывшую усадьбу русского помещика, а сейчас клуб или совет большевиков, мы сбросили груз.

Бомбы упали с небольшим перелетом на какие-то коровники или сараи, может быть, жилые дома. Сделав работу, впервые с начала войны я почувствовал себя неуютно. В Севастополе в результате наших бомбардировок могло пострадать мирное население, и уверен – страдало, но это была хорошо укрепленная крепость противника с сильным гарнизоном, который надо было подавить любым способом. Жители данной деревни ничего плохого нам не сделали, мы просто избавились от груза, не тратить же бомбы на пустое поле. Но ощущение гадостное, надеюсь, что мы разрушили нечто относящееся к власти, а не просто коровники крестьян.

Вылетели в полночь на штурмовку русского аэродрома шестью самолетами. Таких темных ночей я не видел даже над Средиземным морем. Бомбы сбросили не прицельно, «иваны» организовали отличную маскировку, так что на цель выходили по штурманскому расчету. Я только с третьего раза смог посадить Хейнкель, все обошлось.

Продолжаем поддержку пехотных дивизий на Кавказе. Сегодня ночью бомбили мост в тылу противника. На обратном пути попали в лучи прожекторов. Ощущение пакостное. Маневрируя по высоте и курсу, а также скоростью, мне удалось вывести Хейнкель из-под обстрела.

После отдыха отправили Ханса за несколькими бутылками местного вина – праздновали счастливое возвращение.

Выполняли транспортную операцию. Я шел на хорошей скорости и оторвался от группы. Несмотря на то, что воздух должны были контролировать три пары Мессершмиттов, уже на подходе к аэродрому посадки наш Хейнкель был внезапно атакован группой истребителей врага, это были «крысы».

Я отчаянно маневрировал, весь экипаж вел огонь, в нас несколько раз попали, но совместными усилиями нам удалось повредить одну «крысу», «иван» со снижением пошел в сторону своих. Мы так и не пришли к общему мнению, кто же сбил русского. Второй русский, оставив нас, последовал за товарищем. С трудом я посадил поврежденную машину, отдав ее в руки местных техников. Все обошлось. Это первая воздушная победа нашего экипажа с начала войны.

Мы настолько привыкли к войне, что писать о ней больше не хочется. Сегодня звеном должны были бомбить русские танки. Вылет вышел сумбурным и малорезультативным. Хорошо, что все вернулись.

Здравствуй дорогая!

У меня все нормально, если за «нормально» можно считать войну вдалеке от родины. Дни стали значительно холоднее, часто дует влажный и пронизывающий ветер, вышедший из глубин России, иногда приносящий мелкие крупинки снега. Нам выдали теплое обмундирование, очень спасает присланное тобой белье. Впереди холодная русская зима, вторая зима на восточном фронте, чувствую, мы застряли здесь надолго, такое же настроение у всех. Сильно никто не ноет, но я вижу, что ребята просто держаться.

Пока не наступили холода и погода окончательно не испортилась, в ясные дни наша эскадрилья, точнее, самолеты, не задействованные в торпедных атаках кораблей противника, бомбят боевые порядки русских.

Наше превосходство в воздухе полное, поэтому стараемся действовать с рассвета до наступления темноты, то есть в светлое время коротких осенних суток. Начальство переживает, что с ухудшением погоды авиация не сможет поддерживать наступление, поэтому использует нас по максимуму. Сегодня днем нанесли удар по русскому аэродрому. Мы имели полные данные, собранные утренним авиаразведчиком, включая фотографии. Наш экипаж шел в первой волне подавления зенитной обороны. Справились на отлично. Артиллерия противника замолчала, дав возможность следующим за нами самолетам зависнуть над «иванами». Вся группа вернулась без единой царапины.

Здравствуйте, Марта и дети. Я очень скучаю, и если бы не тоска по дому, можно считать, что все хорошо. Вылетов сейчас немного. 10 октября часть бомбардировщиков нашего флота бомбили русский нефтезавод в Грозном, мы не принимали участия. Под Сталинградом будет катастрофа, нашу эскадрилью собираются привлечь туда для транспортных операций. Будем доставлять грузы и вывозить раненых. Благородная, но не основная работа для бомбардировщика.

Летать в окружение нам еще не приходилось.

Вот уже несколько дней пытаюсь выдавить хоть несколько строк, чтобы закончить письмо, когда неожиданно пришла радостная весть. нас переводят в Европу, кажется, в Италию, возможно, мы скоро сможем увидеться.

Пишу из Италии, наш аэродром недалеко от Гроссето, жаль, что не получилось попасть домой даже на несколько дней. Томми и янки что-то затевают в Алжире, поэтому почти все группы «Львов» собраны на западном побережье Италии.

У нас некоторые кадровые изменения. Командира группы Бейлинга перевели в другую эскадру, теперь у нас новый командир – капитан Теске.

На днях он вызвал меня к себе, объявив, что мной заинтересовался только что назначенный командир всей эскадры майор Клюмпер. Вернер Клюмпер – это легенда морской бомбардировочной авиации. Его тактика атаки конвоев в вечерних сумерках «щипцами», плотным строем постоянно маневрирующих самолетов с малых высот и разных направлений вошла в учебные пособия.

Он разработал целую науку, рассчитывающую высоту, скорость и время атак исходя из высоты волн, облачности и фаз луны. Клюмпер не был чужаком, о майоре знали все, многие знали его лично, ведь он руководил авиашколой в Гроссето, где переучивались наши торпедоносные экипажи, но я, специализирующийся не на торпедных, а на бомбовых атаках, его никогда не видел. И вот, ознакомившись с моей летной книжкой, в которой значились пятьдесят шесть боевых вылетов за полтора года войны, сам командир вызвал меня в штаб. Первое впечатление, полученное от общения с майором Вернером, было скорее отрицательным. Клюмпер показался мне эдаким самонадеянным или даже самовлюбленным нацистом, отпускающим колкие шуточки по любому поводу. Он мой ровесник, но, начав службу еще в начале тридцатых, он, в отличие от меня, значительно продвинулся по карьерной лестнице. Признаюсь, возможно, скрытая зависть не позволила мне оценить командира по достоинству. Несмотря на шутливое высокомерие, майор выглядит умным человеком, и, безусловно, экспертом в своем деле.

Предложение командира стало для меня приятной неожиданностью. Он переводит меня в штаб, недавно созданный, точнее, реформированный в Гроссето. Вначале он предложил сделать мне это лично, но я настоял, что хотелось бы перевестись со всем подготовленным экипажем, и Вернер согласился. Так что теперь мы зачислены в штабную эскадрилью своей эскадры. Обычно в штаб переводят для стажировки с последующим назначением на командную должность, не исключено, что меня повысят в звании и поставят командовать звеном или даже эскадрильей.

Остальной экипаж не слишком разделяет мое приподнятое настроение, руководствуясь принципом, что от начальства надо быть подальше, так что ребята восприняли перевод с покорностью обреченных.

Мы живем в трех километрах от города в палатках, разбитых под соснами недалеко от летного поля. За нами живописные холмы, впереди – аэродром. В связи с переводом в Гроссето всей эскадры аэродром переполнен. Городок небольшой, почти правильной круглой формы, обнесенный шестиугольной крепостной стеной, что делает его прекрасным ориентиром. Наш быт скорее напоминает хозяйство туристов, все же Италия – не Россия. во-первых, тут значительно теплее, во-вторых, мы находимся на территории союзников, и если что нам и угрожает, так только стать мишенью возможных воздушных атак противника.

Все наши Хе-111, включая штабную эскадрилью, – торпедоносцы, но поскольку ни я, ни Мильх не успели пройти обучение торпедным атакам «по Клюмперу», командир Вернер использует нас в качестве обычных бомбардировщиков.

На днях эскадра совершила удачный налет на караван у алжирского побережья, потопив корвет и транспорт, мы не участвовали. Но сегодняшней ночью должен состояться первый боевой вылет нашего экипажа в составе штабной эскадрильи. Большое количество самолетов, задействованных против наших сил, оставляют нам возможность только ночных полетов. В отличие от торпедных атак, наш экипаж отлично подготовлен к ночным полетам над Средиземным морем.

Поднявшись с аэродрома в пятнадцать минут первого, шесть самолетов штабной эскадрильи взяли курс на Сбейтлу, в районе которой находятся склады войск боевого командования противника. Ночь безоблачная, но очень темная. Темная ночь хороша для жуликов и влюбленных, а еще луна хороша для бомбардировщиков, потому что можно не опасаться истребителей, но выход на цель вслепую исключает точное бомбометание и не позволяет оценить последствия.

Пересекая береговую черту Туниса, поправляю шноркель и чувствую, как капли пота стекают с лица на шею. Сбитый над сушей экипаж имеет большие шансы выжить, чем сбитый над морем, но море пока ничье, а здесь неприятель. Все же я рад, что покинул Восточный фронт и оказался в привычной для нас с Мильхом и Шперлле обстановке сорок первого года. По крайней мере англичане не расстреляют сразу, а отправят в лагерь со сносными условиями далеко от войны и смерти. Нет, о чем я думаю – летчик бомбардировочной авиации Рейха – о лагере для военнопленных, неужели я готов поменять его на Гроссето, нет, будем сражаться!

Мои размышления прервал Мильх, мы на расчетном боевом курсе. Сбросив две тонны бомб с высоты в шесть километров, каждый из шести самолетов взял самостоятельный курс на базу. Скорее всего, мы с Мильхом никуда не попали.

Вчерашняя ночь была одной из самых трудных. Поднявшись в воздух в 2 часа 30 минут всего одним звеном из трех Хе-111, мы взяли курс на побережье Алжира, собираясь нанести внезапный удар по порту. Всего три самолета и темная ночь должны были сделать удар с высоты в пять километров внезапным, мы понимали, что у англичан там сильная зенитная оборона и времени на второй заход не будет. Уже на половине пути погода резко ухудшилась, внизу разыгрался шторм и шел сильный дождь. От непогоды нас спасала высота, но видимость была минимальной, горизонт не просматривался, звено разошлось, каждый должен был принять решение, следовать вперед или развернуться. Такого напряжения я давно не испытывал. Внизу темная мгла сплошной облачности, сверху блеклые, едва просматривающиеся звезды. Я ни о чем не думал, и вообще старался не смотреть за остекление кабины, только постоянно переводил взгляд. авиагоризонт – курсоуказатель – вариометр – скорость – высота – компас. Остальной экипаж мрачно молчал, словно мы приближались к воротам ада. На Алжир мы вышли третьими с некоторым опозданием, зенитная артиллерия порта вела беспорядочный заградительный огонь в черное небо. Бомбы сбросили наугад, поскольку даже в прицел что-либо увидеть не получилось, хотя я снизился до четырех тысяч метров, по этой же причине можно было не опасаться огня с земли. Пока мы разворачивались на обратный курс, погода внезапно улучшилась. На востоке начинала всходить еще не розовая, а бледно-зеленая заря. Держа ее чуть правее, я взял направление на Италию. Резкое улучшение видимости позволило подняться ночным истребителям англичан, бросившимся за нами в погоню. Поскольку два других самолета звена оказались далеко впереди, мы стали единственной мишенью.

Как всегда, я старался отчаянно маневрировать, бросая самолет из стороны в сторону и стараясь оторваться снижением. Это не помогало, и Хейнкель продолжал получать попадания одно за другим. Бой продолжался около получаса. Экипаж отчаянно отстреливался, и я понимал, что боезапас стрелков скоро закончиться. Спокойный, как слон, я тянул в сторону итальянского берега, чувства обреченности не было, я просто не задавался вопросом, чем это все закончится, а делал свою работу, впереди было спасение или смерть.

Ханс сообщил, что Георг ранен, таким образом мы лишились бортовых пулеметов. Шперлле удалось подбить один самолет, приблизившийся к нам слишком близко, этого я не видел, но Ханс утверждал, что одномоторный истребитель, похожий на Спитфайр, загорелся и упал в море. На короткое время атаки прекратились, затем англичане перегруппировались и возобновили атаки.

Хейнкель стал рыскать по крену, число повреждений было огромным, перестали работать часть приборов, хорошо, что рассвет позволял пилотировать визуально, остекление кабины было разбито, удивительно, но нас с Мильхом даже не поцарапало. Самое ужасное в сложившейся ситуации было падение мощности правого Юмо. К этому моменту я снизился до одной тысячи метров, но тянуть через море на одном двигателе было авантюрой. Оценив нашу с Мильхом невредимость как знак свыше, я рискнул имитировать падение, снизив самолет почти до бурлящей воды. Я понимал, что для последующего набора высоты имею только полтора двигателя, но выхода не было. Наконец слишком отдалившиеся от базы англичане отстали, а через некоторое время показался берег. Посадка была ужасной, не дотянув до аэродрома, я, предупредив экипаж занять безопасные места, грохнул почти неуправляемый самолет на первую подходящую площадку. Затем последовало несколько секунд скрежета и рывков и, наконец, все стихло. Помогая раненому Георгу выбраться, мы покинули развороченную машину. Все были живы. Бортовой стрелок был ранен в бедро и сильно страдал. Накладываю на рану пластырь, достаю из аптечки шприц с двухпроцентным раствором кокаина, я не умею колоть, руки трясутся, даю шприц Мильху. Бомбардир колет уверенно, как доктор. Стонущий от боли Георг успокаивается, в его глазах застывает блаженство.

Забирая все самое ценное, бредем в сторону замеченного поселения. Шперлле и Ханс, как самые молодые члены экипажа тянут раненого. Идти около километра, но измученные долгим трудным полетом, боем и посадкой, мы совершенно не похожи на спортсменов. На ходу мне приходит глупая нелепая мысль. хорошо, что в нашем экипаже нет живого львенка-талисмана, кто бы его сейчас тянул.

Наконец, вышли к людям, к нам подбежал фермер, на ломаном итальянском, больше жестами я попросил его вызвать любые военные власти или полицию, а также ближайшего врача, действие кокаина закончилось, и Георг опять застонал от боли.

Сегодня мы вернулись в Гроссето, и после отдыха я смог написать вам, что жив и невредим, несмотря на войну.

До встречи!

Черт! Война становится все напряженней. Сегодня ясная ночь – полная противоположность, той, крайней, в которую нам еле удалось улизнуть. Штабное звено, включая наш экипаж, летало на разведку в район перевала Кассерин.

Рана Георга оказалась не столь ужасной, осколок удалили без госпитализации, и парень может летать. Молодец, он не испытывает страха после ранения и рвется в бой.

Полет в одну сторону выдался спокойным, но над Африкой мы попали под сильный огонь артиллерии, осколками разорвавшегося снаряда частично повредило лобовое остекление, Мильх и я целы, как будто родились заговоренными.

Когда ушли от огня зениток, используя хорошую видимость, нас атаковал одиночный ночной истребитель. Англичанин вел прицельный огонь по верхней кабине стрелка-радиста. Осколком оторвавшейся обшивки задело Шперлле. Ранило неглубоко, но в глаз, что само по себе неприятно.

И в полете, и уже после приземления Шперлле продолжал причитать, что он потеряет глаз. Осмотревший его доктор щипчиками вынул осколок, сказав, что все обойдется.

Сегодня штаб потерял два экипажа.

Ранение Шперлле неприятное, но не серьезное, глаз цел, некоторое время ему просто придется посидеть на земле. Теперь в нашем экипаже новый радист – Ханзен. Он не новичок, но сегодня состоялся его первый вылет с нами. Летали звеном в район Тебессы, утром, при свете. Благодаря сложному маршруту нам удалось избежать огня зениток и истребителей британцев.

Зима закончилась, если зиму в Италии можно считать зимой. Будучи на земле, я ни разу не надевал присланные тобой рукавицы. Мы с Мильхом и Шперлле с ужасом вспоминаем первую зиму, проведенную в России.

Я продолжаю числиться в штабе и пока больше не летаю, так что можете не беспокоиться, что со мной что-нибудь случиться, если не брать в расчет участившиеся налеты на аэродром. У нас просто нет самолетов, на всю эскадру не наберется и пятнадцати машин, что же говорить о штабе. Мы хорошо потрепали британцев, топя их транспорты, а ами хорошо потрепали нас, сбивая Хейнкели «Львиной».

Мы продолжаем жить в палатках, весь штаб. пилоты, техники. Мягкий климат Италии позволяет существовать без капитальных строений. Когда дует редкий холодный ветер, врач рекомендует пить крепкий горячий чай с лимоном без сахара – приятный согревающий напиток. Недалеко от штаба растут два молодых дуба, между которыми мы натянули желтый маскировочный чехол, используя его вместо волейбольной сетки. Теперь каждый день проводим по нескольку матчей для поддержания физической формы.

С потерей Туниса линия фронта вплотную приблизилась к Италии, налеты на Гроссето заставили наш Штаб и две Группы перелететь на юг Франции. Теперь мы на аэродроме Салон в сорока пяти километрах от Марселя. Ах, Марсель, Марсель – гастрономическая и портовая столица Франции. Очаровательный город, романтичный, но грязный. Несколько десятков километров – не расстояние для молодости, каждые выходные Ханс, Георг и Шперлле проваливаются в его глубины. Мы с Мильхом как добропорядочные семьянины стараемся оставаться в Салоне, тем более что в Марселе небезопасно.