Ютланд, брат Придона

– Ты кто?

– Ты уже спрашивала, – напомнил он.

– Но ты не ответил!

– Ответил, – сказал он. – Зовут меня… Ют. Пока этого достаточно. И еще… эту золотую цепь сними.

– Зачем? – спросила она задиристо, хотя прекрасно понимала, что ехать вот так с крупным бриллиантом на груди глупее не придумаешь. – Это красиво!

Он поморщился.

– Просто сними.

Она с неудовольствием наблюдала, как он принял из ее рук эту драгоценность и небрежно сунул в кармашек седла.

– Это стоит очень-очень дорого, – напомнила она. – За нее можно выстроить целый город!

– Или снарядить войско, – согласился он.

Он отвернулся и начал снимать заседельный мешок. Она возмущенно топнула ногой, но туфелька только провалилась глубже в рыхлую смесь измельченной коры и скорлупок.

– Позавтракаем, – сказал он.

Она сказала твердо:

– Я не желаю!

– Не желаешь, – сообщил он, – не ешь.

– А ты будешь сидеть, – спросила она с возмущением, – и есть? При мне?

Он поднял от мешка голову и смерил ее взглядом. Девчонка красивая, но слишком кукольная, изнеженная, ненастоящая. Крупные голубые глаза, длинные загнутые ресницы, маленький пухлый рот, как у ребенка, маленький носик, да еще и вздернутый, приподнятые брови, из-за чего на лице постоянное выражение удивления и некоего укора, будто он что-то не так сделал. Птичий щебечущий голосок, слишком тонкий, пищащий, капризное выражение на мордочке…

Ладно, потерпим. В деревне, где корчевал лес, он терпел намного больше.

Она в свою очередь рассматривала его с неприкрытым вызовом. Высок, широк в плечах, но еще не набрал достаточно мяса, как у взрослых мужчин, хотя кости массивные, а жилы везде объемные, толстые, что говорит о будущей или уже нынешней силе. Пластины грудных мускулов почти плоские, но уже очерчены будущие объемы, будет нечто громадное. Тонок в поясе, это понятно, еще мальчишка, ноги мускулистые, значит, не всегда в седле, приучен бегать и сам…

Но главное – лицо: бесстрастное, холодное, где ни одна черточка не двигается, глаза иногда просто сонные. Лишь однажды в них загорелся красный огонь, а радужка стала пурпурной, ее охватил тогда холодный ужас, будто посмотрела в глаза самой смерти, но он лишь стоптал конем загородивших дорогу напавших на город. Вырвались на простор, и глаза снова стали холодными и равнодушными, как у рыбы.

Ютланд разложил на чистой тряпице мясо, сыр и хлеб, опустился на землю и довольно потер руки.

– Тебе сколько лет? – спросил он внезапно.

– Двенадцать, – ответила она с вызовом. – Скоро будет тринадцать!

Он оглядел ее снова. Слишком много драгоценностей на слишком пышном платье, что делает ее старше, а на самом деле, оказывается, даже моложе на целый год.

– И такая дура, – сказал он сухо.

Она вскипела:

– Это почему же?

– Должна знать, что в походе даже тцары не капризничают. И жрут все, что попадается в дороге.

Она сказала капризно:

– Это что, я должна такое есть?

Он кивнул:

– Да.

– Я не хочу, – заявила она и гордо вскинула мордочку. – Я эту гадость кушать не буду!

Он сдвинул плечами.

– Как знаешь.

Она некоторое время с великим удивлением следила, как он ест с великим удовольствием, кости сочно хрустят на крепких, как у волка, зубах. Высосав сладкий мозг, он небрежно отбрасывал раздробленные осколки, смачно облизывал пальцы, брал, не глядя, другой кусок и снова хрустел с удовольствием и даже сладострастно, словно в нем пробуждался лесной волк.

– И что, – спросила она с великим изумлением, – ты не собираешься меня кормить?

Он снова сдвинул плечами.

– Это как, с ложечки?

Она выкрикнула:

– Как положено!

– Там еще остался кусок, – сказал он и указал взглядом.

– И что? – повторила она.

– Возьми, – сказал он равнодушно, – если хочешь. Пока я не взял.

Она заявила громче:

– Я это есть не буду!

Он поморщился.

– Не будешь и не будь, но зачем кричать?

Она взвизгнула:

– Но я изволю кушать! Я хочу есть.

– Так ешь, – буркнул он.

– Это, – повторила она раздельно, – я… есть…не… буду!

Он зевнул, закинул руки за голову.

– А зачем мне об этом сообщать? Болтливая ты какая-то… Хотя чего ожидать от женщины?

Она с великим изумлением смотрела, как он лег прямо на том месте, где только что ел, почти рядом с затушенным костром, подложил под голову седельный мешок и сразу закрыл глаза.

– Ты чего делаешь? – взвизгнула она. – Спишь?

– Думаю, – буркнул он. – Хоть можно бы и поспать…

Некоторое время он наслаждался тишиной, и вдруг она завопила отчаянным голосом. Ютланд вскочил, в руке палица, дико огляделся. Мелизенда, сидя у костра, отползает на заднице, упираясь в землю пятками.

– Что?

– Паук! – завизжала она. – Убей!

Он ответил раздраженно:

– С какой стати?

– Он меня укусит!

– С какой стати? – повторил он.

– Он… злой!

– Это ты злая, – ответил он. – Убийца.

Она, не веря глазам, смотрела, как он снова лег, укрылся походным одеялом и снова прикрыл глаза. А паук остановился на том месте, где она только что лежала, нагретое ее телом место понравилось, он прижался толстым пузом к земле и замер. Она рассердилась на бесчувственного пастуха настолько, что забыла про страх, цапнула сухую ветку и начала колотить по земле.

Паук вздрогнул приподнялся на всех восьми лапах и… опрометью ринулся в темноту. Она с сильно бьющимся сердцем опустилась на землю, не выпуская ветку из рук. Этот молодой пастух дрыхнет, абсолютно уверенный, что спасать ее от злобного и ужасного паука занятие ниже его мужского достоинства.

Он вдруг спросил резко, не открывая глаз:

– Если ты принцесса из далекого Вантита… то как и почему ты оказалась посреди Артании?

Она поморщилась, вообще-то он должен сперва испросить у нее разрешения задать вопрос, но, похоже, этого дикаря хорошим манерам не обучить.

– По своей дурости, – ответила она неохотно. – Меня хотели отдать замуж за принца Антангал Золотое Стремя. Это в Сколотии, есть такое могучее государство…

Он перебил:

– Замуж? В двенадцать лет?

– Отдать замуж, – повторила она раздельно, – но не в двенадцать. В двенадцать решили обручить нас. Я сама настояла! Не хочу, чтобы выдавали замуж, как овцу, хотела сперва посмотреть на жениха. Если бы не понравился, я бы отказалась. Я – любимая дочь, единственная, отец меня очень любит! Он не стал бы принуждать.

Ютланд подумал, кивнул.

– Значит, ты поехала ему навстречу, чтобы встретиться на полдороге и посмотреть на него.

– Да.

– Посмотрела?

– Нет, – ответила она со вздохом. – Мимо нас то и дело проносились конные отряды артан… Когда мы прибыли в город, оказалось, что принц Автангал так и не появился, хотя должен был быть здесь раньше нас. Я даже не знаю, что с ним.

– Артания бурлит, – буркнул Ютланд. – Несколько кланов, что не участвовали в войне с Куявией, борются за власть… К Арсе пока не подступают, но в схватках друг с другом силы пробуют. Ты со своими берами попала между жерновов… Ладно, можно ехать дальше. Думаю, наш след либо потеряли, либо гнаться дальше просто неинтересно, есть и получше добыча.

Она фыркнула и надменно задрала нос. Он негромким свистом подозвал своего жутко худого коня, хорт перестал смотреть на нее недружелюбно и подошел к хозяину.

Ютланд вскочил в седло, нетерпеливо протянул руку. Мелизенда сделала вид, что не поняла.

Он сказал раздраженно:

– Дай руку! Или побежишь за конем?

Она вскипела:

– Почему это? Что ты за дурак?

– Дурак отказывается от протянутой руки, – бросил он, – а не протягивает ее.

Она нехотя подняла руку, еще придумывая, как посильнее уесть этого грубого мальчишку, а он ухватил ее за кисть, дернул к себе, и она неожиданно легко оказалась в его объятиях. Опешив, она уперлась в его грудь кулаками.

– Как ты посмел?

– Хочешь ехать сзади? – спросил он. – Хорошо, хорошо…

Она снова не успела вспикнуть, как он легко и просто пересадил ее себе за спину. Она от страха сперва обхватила его стан руками, потом опомнилась и крепко взялась за пояс.

– Уселась? – спросил он, не оборачиваясь. – Тогда вперед!

Конь шел настолько резво, что в полном безветрии Мелизенда ощутила, как встречный ветер свистит в ушах и треплет ее волосы. Ют сидит в седле ровно, словно скала, за его широкой спиной можно прятаться, как за стеной. Она рассердилась на себя за такую льстящую ему мысль, даже попробовала высунуться, но ветер едва не оторвал ей голову, а в рот надуло столько, что ощутила себя лягушкой с огромным животом.

Однако небо спокойно, мягко обрисованные облака почти растворяются в синеве, вдали проступают белые вершины гор, земля под копытами то сухо звенит, то отзывается дробным стуком. Иногда конь несется почти беззвучно, а следом за ними в воздух взлетают черные ковриги влажной земли, выброшенные копытами.

Однажды конь выметнулся на невысокий перевал в гористой местности, Мелизенда успела увидеть впереди роскошную степь с редкими островками деревьев, особо могучих и крепких, какие вырастают только в степи, а дальше только зеленый и ровный простор с редкими балками и оврагами.

Ютланд с разгону направил коня в рощу, но тот мудро сбавил ход, как только проскочил между первыми же деревьями. Мелизенда ощутила, насколько же здесь прохладно, могучие дубы с их роскошными кронами ухитряются не только обеспечивать тенью, но и держат тут свое особое лето, без зноя и иссушающего ветра.

Ютланд спрыгнул на землю, снял ее бесцеремонно так быстро, что она не успела возмутиться, кивнул на стену зеленого кустарника в нескольких шагах.

– Там малина созрела. Иди пожри, пока я соберу костер.

– Принцессы не жрут, – возразила она с достоинством.

– А что?

– Кушают. Если изволят.

– Все равно сходи, – посоветовал он.

Она повернулась и пошла медленно и величаво, хотя уже хотелось побежать, чтобы донести.

Зеленая стена в самом деле оказалась роскошным малинником, спелые налитые соком ягоды свисают в таком количестве, что у нее разгорелись глаза, а некоторые, переспев, медленно сползают с восково блестящих штырьков и падают на землю…

Ютланд не то жарит на огне куски мяса, не то просто подогревает, не ее дело разбираться в кухне, оглянулся на нее с равнодушным любопытством.

– А чего морда красная?

Она потерла рот ладонью.

– Во-первых, у меня не морда, это у тебя морда, хоть и худая, но все равно морда. Во-вторых, ты же сам сказал, что там малина. А малина поспела.

– А-а-а, – сказал он, – жрала, пока из ушей полезло?.. Правильно, ее сезон отходит.

– Куда отходит?

– В никуда. Мясо будешь?

Она брезгливо посмотрела на ломоть, грубо проткнутый деревянным прутом, совсем не похожим на спицу из серебра высшей пробы.

– Нет.

Вместо того, чтобы уговаривать, как втайне рассчитывала, он лишь сдвинул плечами.

– Как хошь. Мне больше будет.

Правда, все остальное не сожрал, но сделал еще обиднее: побросал противному хорту, а тот ловил на лету и сразу глотал с таким аппетитом, что ей захотелось самой перехватить еще в воздухе последний кусочек.

Она сжала кулачки и отвернулась, а он дожевал и сказал с тем же равнодушием:

– Во-он под тем дубом ключик. Если хочешь, умойся. Или тебе надо воду только подогретую?

– А здесь есть?

Он ухмыльнулся.

– Тебе не повезло, ходи немытая.

– Размечтался, – бросила она.

Ручья в указанном месте не оказалось, просто корни дорылись до тонкой струйки, бегущей под землей, и ей едва хватило сил, чтобы подняться к поверхности.

Мелизенда брезгливо зачеркнула пригоршней воду, но та в самом деле чистая, хотя и холоднющая даже в такой жаркий день, приятно обожгла разгоряченное лицо. Зеркала тоже нет, пришлось умываться вслепую, она долго терла щеки и губы, вымазанные малиной, наконец надменно вернулась к костру.

Конечно же, этот пастух не вскочил при ее появлении, не поклонился и не спросил насчет повелений, но это придется терпеть, он не вантиец и не обязан ей повиноваться. Правда, как говорила ее мама, любой мужчина обязан повиноваться красивой женщине, но он еще почти мальчик, так что пока еще не мужчина, как и она не женщина, хотя все говорят, что уже красавица, а во взрослости будет вообще чем-то неописуемым…

– Жрать будешь? – еще раз спросил он.

– Сам жри, – отрезала она.

– Жру, – согласился он. – Ладно, как захочешь, скажи. Я не жадный.

Он шевелил прутиком в углях, время от времени поглядывал наверх, хотя там зеленый свод в несколько слоев, плотный и тяжелый, неба не увидеть, только толстые ветви, на которых что-то скачет, ползает и шуршит.

– Я уже отдохнула, – заявила она и капризно топнула ногой.

Он посмотрел на нее с интересом.

– Правда? Молодец. Тебя мог бы взять в жены кто-то из артан, если вырастешь такой же выносливой. Тогда едем дальше, мой конь может вообще без отдыха.

– А хорт?

– И хорт.

– А ты?

Он гордо ухмыльнулся.

– Разве мы не похожи?

Глава 3

Он подозвал их свистом, конь примчался весело, что-то в нем совсем жеребячье, пастух легко поднялся в седло и протянул ей руку. Жест показался ей слишком требовательным, корчит из себя мужчину, потому подошла медленнее, чем собиралась, руку подняла неспешно и плавно…

Его пальцы грубо обхватили ее кисть, не успела вспикнуть, как оказалась за его спиной, и с минуту хлопала глазами, ухватившись за его плечи.

– Вперед, – сказал он, как она поняла, обращается к коню. – На Вантит, говоришь?

Она произнесла сквозь зубы:

– Ты спрашиваешь у коня?

– Зачем? – удивился он. – Конь и так все понимает. А вот ты…

– Я тебе не… На Вантит, конечно! Как будто есть еще страны!

– А это?

– Это просто земля, – объявила она.

– Мы будем в твоем Вантите раньше, – заверил он, – чем ты думаешь.

И больше не сказал ни слова, хотя долго мчались по тихой задумчивой долине, проскакивали между жестких холмов, на колючую траву нельзя смотреть без содрогания, затем снова сочная зелень хрустит под копытами, шелестит по брюху и стременам, иногда задевает даже ее изящные башмачки.

Потом в бледно-прозрачном небе начали появляться розовые краски, облачка стали обретать мутно-фиолетовый оттенок, далекие горы тоже стали багрово-фиолетовыми, отдалились и как бы повисли в воздухе, а внизу туманная мерцающая бирюза сумерек…

Конь сделал едва уловимый поворот, Мелизенда догадалась, что направляются в лес, нахмурилась, но промолчала. Возражать нужно, когда с тобой считаются, а вот так – умаление достоинства принцессы.

Когда деревья расступились, и лес принял их, она спросила в спину:

– Будем ночевать в лесу?

– Здесь все еще неспокойные земли, – объяснил он.

– А в лесу спокойнее?

– Да, – ответил он. – Ты не знала, что люди опаснее? И в города, в отличие от волков, они заходить не боятся?

Она восхитилась:

– Ах, какой ты умный!

– Еще не то услышишь, – пообещал он, – прежде чем я тебя удавлю.

– Я тебя удавлю раньше, – сказала она независимо.

Он соскочил на землю, протянул к ней руки, да снова так требовательно, что она задержалась и всерьез задумала спрыгнуть сама, однако он перехватил и опустил на траву мягко, словно котенка.

– Я разведу костер, – сообщил он зачем-то, хотя это само собой разумелось, или считает ее совсем такой дурочкой, способной предположить, что всю ночь просидят в темноте. – А ты пока… побудь или прогуляйся не дальше вон того куста.

Сгорая от унижения, на этот раз даже не малину послал есть, она гордо вздернула мордочку и удалилась, а Ютланд быстро собрал упавшие сухие сучья и принялся стучать кресалом по кремню.

Мелкие искорки падали на собранные комья сухого мха, гасли, наконец одна сумела воспламенить тонкие ниточки, дальше вспыхнула береста, слабые огоньки побежали по тонким палочкам.

Когда Мелизенда вернулась, костер уже полыхал вовсю, а Ютланд с треском сдирал шкуру с крупного зверька. Она присела тихонько и наблюдала, как он короткими скупыми движениями разделал тушку, нанизал ломти мяса на тонкие прутики, когда только и успел их наломать и очистить от коры, такие растут только там, где она… только что искала несуществующую здесь малину.

Она стиснула челюсти и, развернув красиво плечи, надменно смотрела в пламя.

– Спать можно у костра, – сказал он деловито, – а можно вон в той яме.

– Яме?

– Яма не простая, – объяснил он.

– Чем?

– Там было чье-то гнездо, – сказал он довольно. – Звери натаскали туда мха…

Она покосилась в ту сторону. Гигантское дерево упало то ли от веса своей же кроны, то ли вывернуло ветром, но вместе с корнями ушла и немалая часть земли, яма не такая уж и глубокая, но какие-то звери там устроили логово, теперь покинутое.

– Я останусь у костра, – заявила она.

– Зачем?

– Я не зверь!

– Да? А мне показалось…

– Что тебе показалось, невежда?

Он сказал миролюбиво:

– Неважно. У костра так у костра. Вообще-то неплохой выбор.

В голосе было такое снисходительное одобрение, что ей тут же назло захотелось в яму на самое дно или же влезть повыше на дерево.

– Я всегда выбираю правильно!

Он хмыкнул, за что она возненавидела его еще больше, но смолчал, только медленно поворачивал над углями ломтики мяса, стараясь, чтобы на них не веяло дымом и не достигали язычки огня.

Над вершинками пронесся неожиданный ветер, ветки заколыхались, вниз посыпались редкие чешуйки коры, упала пара тонких сухих веточек.

Ютланд вскинул голову, Мелизенда видела, как сдвинулись брови, а руки стали двигаться медленнее.

– Это ветер, – объяснила она снисходительно.

– Правда? – спросил он. – Какая ты умная…

Он вышел из-под кроны дуба, стало видно, как темные тучи двигаются по звездному небу угрожающе быстро, сталкиваются краями, сминая кромки, доносится сухой треск. Луна бежит по ту сторону большого облака, изредка слабо просвечивая, обозначая, где сейчас, и подсказывая, когда и где выскользнет.

– Лучше в яму, – посоветовал он таким жутко спокойным голосом, что она бездумно юркнула в то самое покинутое звериное логово, куда даже смотреть не хотела. – Это недолго…

И хотя вроде бы успокоил, но она с ужасом ощутила, что послушалась моментально, безропотно, даже не пикнула, куда и делась ее женская независимость, достоинство принцессы, и сразу же возненавидела его страстно и люто, ну не может тупой невежественный пастух иметь над нею больше власти, чем она позволит! Вообще не должен иметь власти…

Ютланд медленно переходил от дерева к дереву, в руке дубинка, другой отводит от лица ветви. Мелизенда затаилась в ямке под огромным упавшим деревом, согнувшись в три погибели, а над ней возник хорт и предостерегающе оскалил зубы. Конь еще дальше, неподвижный, словно причудливо раскоряченное дерево с вросшими в землю ветвями, но в отличие от деревьев даже не раскачивается под порывами внезапного ветра.

С высоты донесся скрипучий крик, жуткий, полный голодной ярости. Мелизенда затряслась, ее помимо воли скрючило в комок, а Ютланд, оглянувшись, сказал тихим голосом:

– Не двигайся.

– Я даже не дышу, – прошептала она.

– И не чешись, – напомнил он. – Принцессы не чешутся.

Она зло оскалила зубки, но смолчала, сейчас этот мальчишка выглядит мужчиной, суров и уверен, взгляд прямой, брови сдвинуты, весь в готовности к схватке.

Голодный вой раздался ближе, Ютланд вышел из-за дерева и выпрямился в полный рост. Мелизенда замерла, а напротив Ютланда раздвинулись темные кусты, на залитую лунным светом поляну из черноты вышел громадный волк.

Он и выглядел как сама тьма, только белые зубы блестят да раскрытая пасть похожа на ковш с раскаленными углями, а Ютланд перед ним совсем мальчишка…

Волк прыгнул, Ютланд чуть сдвинулся в сторону. Мелизенда успела увидеть его вытянутые навстречу зверю руки, чересчур тонкие, чтобы остановить.

Оба упали, покатились, Ютланд обхватил чудовище, так они докатились до дерева и уперлись в ствол. Гарчание быстро перешло в хрип, Ютланд поднялся, отряхнул ладони и проговорил слегка задыхающимся голосом:

– Больше не побеспокоят…

Она вскрикнула, не веря в случившееся:

– Но их много! Еще воют…

– Это был вожак, – объяснил он. – Стая без вожака либо разбредается, либо начнет выбирать другого.

– А если другой…

– Это будет не сегодня, – оборвал он. – Ты спать собираешься?

Она хотела сказать, что после такого не заснешь, но он выглядит слишком уж надменным и заносчивым, и сказала с пренебрежением:

– Ну конечно! А что ты так долго возился? Подумаешь, какой-то полудохлый волк…

– Тогда ужинаем, – сказал он таким непререкаемым голосом, что она ощутила желание прибить его на месте, – и спим. Хорт и конь посторожат.

– А они что, – съязвила она, – еще и никогда не спят?

Он отмахнулся от ее вопроса, как от назойливой мухи, взялся за прут с нанизанным ломтиком мяса. Она ощутила одуряюще ароматный запах и, чтобы не ронять достоинство принцессы, поспешила закрыть глаза и сделать вид, что уже спит.

Ютланд проснулся на рассвете, свежий, бодрый и сразу настороженный, как чуткий зверь. Везде тихо, в ветвях дерева вовсю горланят хорошо выспавшиеся птицы, по стволу пробежала, часто цокая коготками, крупная белка с орехом за щекой.

Мелизенда лежит у самого костра, свернувшись в клубочек, маленькая и жалобная, совсем не та надменная и тупая дура, что донимала его вчера придирками. Пухлое детское личико осунулось, капризно надутые губы стали еще капризнее, но, пока молчит, это даже мило, румяные щеки потеряли цвет, сейчас просто бледно-серые…

Хорт принес здоровенного барсука, еще брыкающегося, Ютланд похвалил шепотом, быстро разделал тушку и заканчивал жарить на углях, когда Мелизенда вздрогнула и подняла веки с такими громадными длинными и загнутыми ресницами, что просто жутко. Глаза после сна показались ему еще огромнее, а синева в них ярче, чем в небе.

Говорить ему не хотелось вообще, а с этой капризной дурой тем более, но вспомнил, что он, как старший и как мужчина, должен быть приветлив и любезен, порылся в памяти и буркнул:

– Ну, что снилось?

Она посмотрела с ненавистью.

– И не надейся!

Он пожал плечами.

– Не хочешь есть – не ешь.

– Что? – вскрикнула она с негодованием. – Это почему решаешь за меня? Или решил уморить меня голодом?

Он буркнул:

– Но ты же… вчера…

Она проговорила с непередаваемой надменностью:

– Вчера я не изволила! У меня не было аппетита. Я была занята высокими и печальными размышлениями о королевстве!

– Чего? – перепросил он. – Ты?

– А что? – отпарировала она. – В семье королей детей с колыбели приучают заботиться о королевстве и его подданных.

– Ага, – сказал он, – ну ладно, тогда заботься обо мне.

Она задумалась, во взгляде появилась нерешительность, затем победно сказала:

– Ты сам признался, что не наш подданный!

– Верно, – согласился он. – Так что мы на равных. Я не подданный, а ты никакая не прынцесса. Для меня. Хочешь есть – ешь. Не хочешь – уговаривать не буду.

Она посмотрела сердито, еще с минуту выжидала, то ли надеялась, что он с поклоном подаст, то ли подумывала вообще отказаться, но голод пересилил, она протянула руку и величественно взяла прутик с нанизанным на него жареным кусочком мяса. Одуряющий запах давно уже тревожил ноздри, а сейчас просто шибанул в них, она почти всхлипнула и с трудом удержалась, чтобы жадно не вгрызться, забывая о манерах.

Он наблюдал хмуро, как она брезгливо прикусила ровными красивыми зубками первый ломтик.

– Скажешь, – предупредил он, – что плохо прожарено, в следующий раз готовь сама.

Она в удивлении вскинула красиво очерченные брови.

– Я что, повариха?

– Я тоже не повар.

– Простолюдины все одинаковы, – заявила она, – и должны делать любую работу.

– Вот и делай, – сказал он равнодушно.

– Что-о?

Он пояснил злее:

– Я сдуру пообещал довезти тебя до Вантита. Я это сделаю быстрее, чем любой другой.

Она буркнула:

– На этом худом коне с его торчащими ребрами?

– Он показался тебе медленным?

Она хотела сказать, что да, просто черепаха, но решила, что это будет чересчур, конь несся, как ветер, и сразу будет видно, что она врет и говорит назло.

– Нет, – ответила она, – не такой быстрый, конечно, как у нас в Вантите все кони… но для этих диких земель… терпимо.

Он сказал раздраженно:

– Так вот, отвезу, но я не обещал кланяться. Если будешь дурить – просто придушу и поеду дальше. У меня своих дел хватает.

– А закопаешь в лесу? – спросила она ехидно.

Он удивился:

– Зачем закапывать?

Она умолкла, ела молча, хорошие манеры время от времени давали трещину, и тогда жадно вгрызалась в сочнейшее мясо, глаза блестят, щечки порозовели, видно же, что не просто ест, а жрет, но когда вспоминала, что она – принцесса, тут же напускала на себя надменный вид, выпрямляла спину и начинала откусывать с гримаской отвращения.