На каждом шагу стукач

– Коммунизм ведь сам не придёт, его построить нужно. – При этом он почему-то поднял свой пальчик вверх, а на меня устремил свой вопросительный взгляд.

Видя, что мне не выкрутиться от ранее поставленного вопроса, я начал некоторые рассуждения. Суть их заключалась в следующем: «наполеоновские планы я не строю, поскольку мне ещё далеко до собеседника, с которым вы только что разговаривали, а краткосрочная задача заключается в том, чтобы поехать в Крым, отдохнуть, так сказать, на пару недель с вашей дочерью, о чём я милостиво и прошу…» Потом почему-то добавил:

– После возвращения из Крыма я постараюсь придумать какой-нибудь план для свержения директора Саенко с его поста. Конечно, я обсужу этот план с вами, человеком заслуженным и опытным.

Мой юмор, очевидно, пришёлся ему по душе. Он громко засмеялся, потом похлопал меня по плечу и произнёс совсем уж по-родственному:

– Ладно, ладно, я знаю, что ты старый оппортунист. Ничего, этот недостаток, как и молодость, со временем проходит.

Собирались мы недолго, поскольку вещей у нас было немного, но был энтузиазм и хорошее настроение. Оно, это настроение, слегка омрачилось, когда моя спутница, садясь в машину, произнесла:

– Ну и «Мерседес» у тебя. Консервная банка на колёсах. Неужели ты не мог купить что-нибудь приличней? Попросил бы у папы, он бы дал тебе свою, персональную…

Вот тут, кажется, и наступило время познакомить вас с третьим членом нашей поездки. Консервная банка имела не только колёса, но и всё остальное, что должно быть у автомобиля, и называлась она «Запорожець». Здесь мягкий знак выполнял как бы две функции. Во-первых, он подчёркивал частичную принадлежность к украинской технике, во-вторых, выполнял определённую антирекламную функцию, чтобы эту машину, не дай бог, не купили за рубежом. Задумывался «Запорожець» как народная, надёжная и дешёвая машина. Поэтому и изготавливался он по принципу лишь бы как, поскольку наш «пипл всё схавает». Но от задумки до её воплощения дистанция немалая, на этом пути было потеряно всё здравое, и получилось то, что получилось. И цена её была совсем не народная. Для её покупки нужно было пахать года полтора, при этом не есть и не пить. Где-то, у кого-то были и другие машины, но это было, как за горизонтом, дойти до которого не представлялось возможным…

Мой «Запорожець» был не новый, но из опытной партии. Его заводской порядковый номер был N000000013. Может быть, поэтому, а может быть, по другой причине он был несколько раз уценён и достался мне по сравнительно приемлемой цене. Но бегал он неплохо. Правда, несколько хуже, чем мотоцикл, от которого пришлось избавиться, зато укрывал он от дождя и непогоды. И девушка моя относилась к нему более благосклонно… Если не придираться ко всяким нюансам.

«Дорогие, родители! – написал я в прощальной записке, – отправляясь в дальний и неизвестный путь, считайте меня примкнувшим к коммунистам. – Примерно так когда-то писали солдаты, идущие в «последний и решительный бой». – Но если моя колымага где-нибудь застрянет, считайте бригаду её сборщиков – бригадой коммунистического труда или «кому нести чего куда?»

Видно, я сам себе наворожил. Проехали мы километров тридцать, услышал жалобы двигателя. Сначала это были слабые вздохи, потом они превратились в тихий плач и, наконец, в громкое рыдание. Нужно было что-то предпринимать. Пару раз я останавливался, проверял всё, что можно было проверить, и убеждался, что стучит что-то внутри. Но вот подъезжаем к Мелитополю. Какая удача, ведь это город, в котором изготавливают эти двигатели. И сервисная книжка у меня есть с гарантией качества… Всё есть, только сервиса нет. Я туда- сюда, бесполезно… Оказалось, что ремонтом они не занимаются и, естественно, ничем помочь не могут.

– Езжайте, – говорят, – в Запорожье, там всё есть. Как в Греции… А впрочем, тут недалеко живёт Нил Михалыч. Он может помочь, но у него больная жена, и он всё время занят…

– Прекрасно, – воскликнула Светлана, почувствовав, что наконец-то и она может проявить свои способности.

Долго Нил Михалыч занимался с моим двигателем. Запускал его и глушил. Потом опять запускал и опять глушил. Что-то отвинчивал, втыкал внутрь длинную отвёртку, потом вытер руки от масла и сказал:

– Плохи твои дела, парень. До Крыма не дотянешь. Нет, не дотянешь!

– А что же делать, Нил Михалыч, – взмолились мы, – мы на всё согласны.

– Полетели подшипники коленвала. Ты знаешь, что такое коленвал?

– Знаю, – говорю я, – но мне от этого не легче, где такие подшипники можно достать?

– Можно это сделать, но это долго…

– Сколько? – спрашиваю я, а сам уже чувствую, что дело плохо.

– Можисть неделю, а можисть – две. А как иначе? Суббота и воскресенье само собой… Потом надо заказать ребятам, которые там работают, они могут это вынести враз, но Колька сичас в отпуске, а Володька болеет…

Покупать ворованное, конечно, нехорошо. А что делать, чтобы было хорошо? К тому же Володька сказал, что у него больничный до конца недели. Лечить Володьку моя подруга не решилась. Просто сникла и изредка повторяла: «Я же тебе говорила… я же тебе… я же… я… я… я…» Когда два человека во всём придерживаются разных взглядов, один из них обязательно будет недовольным. Попробуй в таких условиях собрать большинство демократического централизма! Решил возвращаться. Дорога домой намного короче и родней. К тому же и у нас есть пляж.

Но пошли дожди, а потом возникло ещё что-то, кажется, начало учебного года… И вот так всегда. Стоит задумать что-либо, как обязательно появятся объективные трудности. А они, в свою очередь, влекут за собой конфликт, а за ним ссора. На этот раз, навсегда… Осталась лишь в памяти фраза судьи:

– Ну, а вы, молодая и красивая. Чем же вам не угодил ваш? Всего-то три месяца, медовый квартал…

– Ему… ему… ему не нравится Советская власть.

– ?!? – Немая сцена. До перестройки и развала СССР оставалось всего ничего, около тридцати лет. Улавливаете?

Гриф на задницу

Слушаюсь, товарищ полковник

Чем больше Родину мы любим,

Тем меньше нравимся мы ей.

Д. Пригов

Получаю короткую повестку. «Приказываю Вам срочно явиться в военкомат Октябрьского района такого-то, во столько-то. В случае неявки без уважительной причины вы будете, на основании Закона о всеобщей воинской обязанности и т. д.» Полковник, подпись. И время, чёрт подери, неудачное, совпадающее с занятиями. Что делать? Сообщаю завучу, ищу временную замену. Без этого никак. Оставить группу без преподавателя – это хуже быть не может. Наконец организовал отгул на два часа и отправился в военкомат. У входа столпотворение. То ли очередной набор, то ли ещё что-то. Мой полковник, видно, не очень мудрствовал, так как всех, человек 30, назначил на одно и то же время, на 9.00. Так, думаю, будет весело. На фронте, наверное, наступление, привал, обед и отступление не проводил одновременно. Здесь же всё можно, а сам непроизвольно думаю и считаю…

Вот тут самое время рассказать ещё об одном моём недостатке. Правда, небольшом. Но моей жене очень нравится слушать о моих недостатках. Поэтому о крупных я не распространяюсь, пусть об этом говорят другие, а вот о таких мелких, как, например, лень или… А впрочем, почему не доставить радость близкому человеку? Так вот, о нём, родненьком… Назовём его любовью к… Нет, не к женщинам. Если бы такой недостаток у меня был, то я бы не трезвонил о нём на весь мир, а скромно так, молчком, поглядывал по сторонам, стремясь, с одной стороны, удовлетворить эту специфическую слабость, а с другой, как-то скрыть от окружающих её наличие. Так вот этот мой недостаток можно назвать любовью к расчётам или анализу возникшей ситуации. Появился он давно, ещё в студенческие годы. Когда нужно было сбежать с лекции, купить в магазине продукты, выстояв при этом несколько очередей, так как без этого не обходилось, кое-как приготовить, расправиться с этой не самой худшей из задач и успеть на следующую лекцию.

Здесь же получается сходная проблема. Все попасть в 9.00 никак не могут, поэтому, естественно, выстроились в «живую очередь». На одного человека уходит около двадцати минут, следовательно, моя очередь подойдёт через 10 часов, то есть завтра. А тут ещё всякие блатные лезут без очереди. Короче, потерпел я некоторое время, а затем, напялив на себя свою любимую маску эдакого простачка, ввалился в кабинет со словами:

– Извините, пожалуйста, товарищ полковник, не удовлетворите ли вы моё любопытство?

– А в чём дело? – поднял голову «слуга царю, отец солдатам». Довольно молодой для своего звания, в то время такие встречались часто, несколько орденских колодок, слегка приподнятые плечи (профессиональная черта) и пышные «запорожские» усы. Всё остальное у него было как у нас с вами.

– Просто интересно, – говорю, – посмотреть, как вы собираетесь одним выстрелом застрелить сразу 30 зайцев.

– Как ваша фамилия? А-а, Гуглин. Тогда у меня к вам особый разговор. Присаживайтесь.

«Вот, – думаю, – первый заяц и поймался без выстрела. Принесла меня нелёгкая». Оказалось, что остальные «зайцы» моего полковника не очень интересуют. Так себе, рядовая, плановая работа. А нестыковка произошла случайно. Просто поручил он это дело девочке, а она, естественно, всё время думает о мальчиках. Не отправлять же всех домой. К тому же многим, можете мне поверить, такие события нравятся. Можно прогулять пару дней на законном основании. А кому нет, того и не спрашивают… А вот со мной дело серьёзней.

– Я вам честно скажу, – начал мой кратковременный начальник, – что вы у нас единственный подходящий кандидат.

«Интересно, – подумал я, – к чему это откровение и честность, если я и так ему верю, а такие слова вообще уводят мысль… К тому же, единственный и подходящий. Неужели они хотят наградить меня какой-нибудь медалью. Вроде не за что. Нет, с этим нужно разобраться…» Оказывается, пришла разнарядка направить на переподготовку на ракетчика одного офицера запаса.

– Поймите меня правильно, – продолжал охотник на зайцев, – только вы подходите по всем статьям. Во-первых, работаете на гражданском предприятии, во-вторых, специа лист связи и радиолокации, в-третьих… Он, наверное, привёл бы ещё несколько соображений, но я остановил его и сказал, что совсем недавно был на лагерных сборах. Куда там.

– Езжайте, всего на три месяца, с сохранением зарплаты. И погода хорошая, – как будто меня направляли на курорт.

– Три месяца – это около 600 часов занятий, а заменить меня некем.

– Незаменимых людей нет! – последовал ответ.

– В таком случае, замените меня. – Такая простая логика, но действует она почему-то только в одном направлении.

– Ну что вы, будьте мужчиной. Служба в армии – это священный долг каждого гражданина! Радуйтесь, что вы единственный подходящий. Во-первых, не работаете на режимном предприятии… и снова всё остальное… – Потом ещё были аргументы и контраргументы, потом, как в семье, когда некоторые из них полностью теряли всякую логику, и т. д. Вот тогда-то и появилась на поле брани тяжёлая артиллерия.

– Мне не хочется напоминать вам, товарищ полковник…

– Не хочешь – научим, не можешь – заставим!

– …Да, это вы можете, но у меня пояснично-крестцовый радикулит, а армия, как мне кажется, ещё не нуждается в неполноценных. Если нужно, я могу принести справку…

– Бросьте вы эти фокусы. Все эти справки гроша ломаного не стоят, её можно купить на каждом перекрёстке. Впрочем, у нас там есть госпитали, и, если нужно, мы вас вылечим.

– В таком случае вылечите меня здесь, на месте. Я с удовольствием, без отрыва от работы. Вам ведь всё равно. – Он посмотрел на меня, пошевелил усами, а потом извлёк самое важное:

– Конечно, не всё равно. Кому-то нужно план выполнять, – затем, очевидно, ему в голову пришла хорошая мысль, которую он тотчас и выдал:

– Хорошо, я тебя вылечу. Я тебя как следует вылечу!

– Ну вот, товарищ полковник, мы с вами уже на ты перешли. – Теперь слова теряли всякий смысл. Приоритет предоставлялся одним эмоциям, поэтому всякие разумные доводы можно было не приводить, и мне ничего не оставалось, как сидеть и ждать вынесения окончательного приговора, закамуфлированного в поток произвольно подставляемых слов.

– Вот тебе направление в госпиталь, иди прямо сейчас. Там доктор хороший, он тебя в момент вылечит. А потом приходи для прохождения службы, и без опозданий. – Видно, он был абсолютно уверен, что я симулирую болезнь. Почему он мне не поверил? Наверное, я что-то сказал не то. Или у нас разная система координат для определения жизненных приоритетов. Он хочет мне сделать добро, переучить на ракетчика, а я, неблагодарный, считаю, что и старая моя специальность мне достаточна. Правда, немного повздорили, но как иначе отстоять своё мнение у человека, говорящего лозунгами?

Конфликтов с военными у меня раньше не было, и моё отношение к ним всегда было уважительным. Видимо, это перешло ко мне от отца, который часто повторял: «Человек, принявший присягу с оружием в руках, очень отличается от своих неохваченных друзей». К тому же все офицеры, с которыми мне в разное время приходилось сталкиваться, были довольно приличные люди, образованные, дисциплинированные. Бывали, правда и исключения, но это не у меня, у других. Вот, например, Серёжа из «Запорожстали». Тот вообще называл армию второй производной карательной системы (его за эти слова загребли… Сразу же после того как шугнули из института)… Но это, наверное, исключение из правил. Неприятно, когда тебе не верят. Скучно. А тут как назло поясница, как струна, натянута и нисколько не болит. Наверное, и врач не поверит. Потом опять сборы. Преподавателя, конечно, найдут, а меня шугнут. Иди мол, пусть тебе министр обороны платит. Вот такие мысли почему-то всё время крутились в голове. Порой, совсем фольклорные: «…Без тебя большевики обойдутся». А вот и госпиталь. Многоэтажный. Откуда столько больных? Раненых ведь нет и не может быть. До Афгана ещё далеко…

– Так что, говорите, после спортивной травмы? А жену на руках можете носить? Как, вы ещё холостяк? Найдёте такую, которая вас будет носить. Не тот вкус? Понимаю. Раздевайтесь. Ложитесь на спину. Так, полежите немного. – Немолодой врач, лысоват, спортивного телосложения, был, очевидно, не перегружен работой. Об этом говорили раскрытый детективчик, лежащий на его столе, и желание поговорить.

– А что, преподавателям хорошо платят? Да, понял, вам много не надо. – Он тщательно вымыл руки, как будто готовился к тесному контакту с инфекционным больным. Затем подошёл ко мне, похлопал слегка по животу, на минуту задумался, как бы соображая, что со мной делать дальше, и, когда я уже начал думать, что это врач не моей специальности, он вдруг энергично взял меня за обе ноги и скомандовал:

– Согните ноги в коленях! – Я согнул. – Больно?

– Нет, – ответил я.

– А теперь одну правую ногу! Больно?

– Нет.

– Левую! Ну, как?

– Никак.

Когда мне начало казаться, что доктор забыл главные симптомы моей болезни или хочет проверить достоверность тех догм, которым его учили в институте, последовала новая команда:

– Вытяните ноги! Хорошо. Теперь, не сгибая их в коленях, поднимите обе ноги вверх. Так, хорошо, выше, ещё выше. Ну, что, больно?

– Да, больно. – Я думал, что он сейчас перейдёт к следующему упражнению, и уже начал медленно опускать ноги, но тут последовала очередная команда:

– Нет, нет, не опускайте! – При этом он подскочил ко мне вплотную, схватил обе ноги и начал поднимать их всё выше и выше.

– Ой, – кричу, – больно! – Но мой экзекутор, видно, вошёл во вкус. Он начал не только поднимать мои ноги, но и специально заламывать их. Чтобы я не возвратился к предыдущей позиции, он специально навалился на мои колени…

– Ой, ой, хватит, больше не нужно, фашистские методы, ой, ой, ой…

Если бы я сам не находился в таком плачевном состоянии, я, может быть, стукнул бы его по лысине. Но сделать это, к сожалению, я уже не мог. Он, видно, тоже почувствовал какой-то дискомфорт. Поэтому отошёл в сторону, вынул носовой платок и вытер свою лысину. Потом, тяжело подышал некоторое время и, с чувством добросовестно выполненного долга, произнёс:

– На сегодня хватит. Можете вставать.

«Хорошее лечение, – подумал я, – советское и бесплатное.

И доктор тоже хорош, ведь клятву давал. Не навреди!»

– Вы почему не встаёте? – как-то безразлично спросил он.

– Не могу, – ответил я.

Он снова подошёл ко мне. Подхватил меня под мышки и усадил на кушетку. Потом дал пару минут отдыха и сказал:

– Можете одеваться.

«Хорошо, – подумал я. – Но в конце этого короткого предложения следовало бы поставить вопросительный знак. Тогда наш диалог принял бы логически правильную конструкцию. Он у меня спрашивает, я отвечаю, что не могу, и он об этом должен знать не хуже меня. А так приходится на каждое действие произносить две фразы». – Но этого не произошло. Он вышел в соседнюю комнату и привёл медсестру.

– Оденьте больного.

Почему девушки, когда им нужно, быстро и ловко раздевают мужчин, а ту же операцию, но в обратном порядке, делают медленно и неумело? Особенно, носки. Может быть, потому, что ноги у больного не слушаются команд, посылаемых свыше. Наверное, доктор, хоть и переборщил в своём рвении, но сделал бы это лучше. Но он не может делать сразу три дела. Задавать мне вопросы, писать историю болезни и надевать носки. И вопросы какие-то нестандартные:

– Вы с кем живёте? Есть ли кому ухаживать за вами пару недель? А может быть, полежите у нас, мы вас подлечим?

– Нет, нет, доктор, – закричал я, – отправьте меня домой в любом виде. Ваши методы лечения не в моём вкусе. Я ещё не готов переходить на инвалидность. К тому же пострадает обороноспособность страны… вторая производная карательной системы… – Может быть, в тот момент я говорил какие-то и другие, не очень связные слова, более резкие или менее искренние, но смысл был именно таким, и он не мог измениться со временем.

Прошло несколько лет. Ракетная техника и космонавтика успешно развивались и без меня. Иногда, правда, ракеты падали не туда, куда нужно. Мне же оставалось только наблюдать со стороны за подвигами покорителей и вспоминать то далёкое прошлое, когда я, в угоду своим шкурным интересам, скосил от армии и утешал себя словами: «В строю стоят советские связисты…» Действительно, незаменимых нет. Жаль, что об этом забывают наши самые высокие начальники. По отношению к себе, всенародно любимым…

Институт автоматики

Если не попал в аспирантуру,

Собирай свой тощий чемодан,

Поцелуй папашу, поцелуй мамашу

И бери билет на Магадан.

Фольклор

При чём здесь Магадан? А тощий чемодан? Чушь, конечно. Но песня приятная. Об аспирантуре я вообще ничего не знал до тех пор, пока не поступил на работу в Институт автоматики. Работал я там инженером, разрабатывал аппаратуру, которую затем внедряли в металлургическое производство, и старался не вмешиваться в дела своего начальства. Но почему-то в этой фирме был какой-то другой настрой. Все ведущие инженеры и старшие научные сотрудники делали умный вид и часто повторяли: кандидатские экзамены! Аспирантура!! Защита!!! И спросить было как-то неловко. Всегда, когда я чего-то не знал, у меня возникал какой-то комплекс.

Выручил меня, как это было не раз, Алик. Но это был уже другой Алик. Как бы Алик-2. Следует заметить, что мне везёт на это имя. Видно, не зря многие учёные и философы отмечают, что между именем, данным человеку при рождении, его интеллектом, характером и судьбой имеется определённая связь. Этого моего друга чаще называли Александр Звенигородский! Среди моего окружения он был самым умным и талантливым. Он на год раньше меня окончил нашу школу, затем физмат. Как самый талантливый из молодых он регулярно побеждал на всяких студенческих олимпиадах, был чемпионом города по шахматам и шашкам и т. п. В радиотехникуме, в котором когда-то работал и я, Алик преподавал математику. Был он, как говорится, «математик от бога». Вдруг, совсем неожиданно, он мог заявить:

– Всё, знаю, теперь точно знаю!

– Что же ты знаешь? – спрашивал я.

– Как извлечь корень восьмой степени из десятизначного числа. – После этого он тут же, на салфетке начинал писать формулы, всё время приговаривая:

– Красиво, как красиво. Правда, красиво?

– Да, – отвечал я, – красиво. Но было бы ещё красивей, если бы я следил за этим, и меня интересовала эта задача.

И вот однажды, во время игры в шахматы, я, как бы между прочим, спросил его:

– Алик, а что такое аспирантура?

Он внимательно посмотрел на меня, как будто увидел перед собой доисторического человека, а затем ответил вопросом на вопрос.

– А ты разве не знаешь?

– Нет, – говорю, – но часто слышу, что до аспирантуры нужно дорасти.

– Значит, ты ещё не дорос, если не можешь одновременно играть в шахматы и обсуждать текущие дела, тебе мат! – Игра не сложилась.

Как оказалось, он уже три года готовится в аспирантуру харьковского университета. Регулярно ездит на консультации к известному академику, сдал два кандидатских экзамена, по философии и немецкому языку. А почему не сказал мне? Как-то не пришлось. Да и скромность, видно, не позволяла. Не помню, чтобы я сразу бросился в библиотеку. Просто помог случай.

– Гуглин, что вы забыли вчера на рабочем месте? – Это встречает меня наш спецушник. Он же отставной полковник каких-то спецвойск.

– Вчерашний день, – отвечаю я.

– Я не шучу, я спрашиваю у вас серьёзно! – говорит он.

– И я не шучу, – видя его кислое лицо, отвечаю я, – хорошее настроение.

– Я могу вам испортить ваше хорошее настроение. Вы оставили на столе свою секретную тетрадь! Делаю вам последнее серьёзное предупреждение.

Этих «серьёзных предупреждений» у меня уже был полный карман, а я всё никак не мог привыкнуть к стилю работы с секретными документами.

Нужно же было такому случиться. В этом институте был один остепенившийся человек – кандидат технических наук! Он же заместитель директора. И ему очень хотелось стать доктором тех же наук. Для реализации этой своей мечты он готов был продать маму, папу, жену, тёщу, детей. Но почему-то не находилось покупателя. Видно, никому они не были нужны. Тогда он решил продать институт… Министерству среднего, то есть военного, машиностроения. А сделать это оказалось очень просто. К тому же помог случай, вернее, случайное знакомство с одной москвичкой на берегу Чёрного моря.

Что там было, я не знаю, но вернулся он окрылённый и радостный. А потом началось… Споры, комиссии, собрания. Министерство чёрной металлургии против, большинство работников – против, а он один – за.

– Мы затратили массу средств. У вас богатый задел, и всё это коту под хвост. – Это довод министерских работников.

– А вы уже три года нам премию не платили, – отвечает наш кандидат в высокое начальство. Остальную ругань, которую пришлось мне выслушать, лучше опустить.

Короче говоря, оказался я на выделенном из огромного здания сов. секретном этаже. В почтовом ящике. Как говорили тогда «Сыграл в ящик». И надо же такому случиться. Из всей лаборатории выбрали почему-то меня одного. Повысили, правда, на две ступеньки, но без личного согласия провели по приказу. Как ни пытался я доказать, что я им никак не подхожу – ни в какую. Как будто оборона страны только от меня и зависит. Вот тогда и промелькнула слабая мысль как-то податься в сторону. Куда угодно. Даже в аспирантуру.

Я бы реализовал это, не откладывая, но почему-то увлёкся предложенной темой и окунулся «по самые уши». Поскольку срок подписки о неразглашении уже давно прошёл, можно рассказать, чем я тогда занимался. Я тогда разрабатывал инфракрасный локатор. Это такой молчаливый «бугорок», который должен устанавливаться вблизи очень важного объекта и днём и ночью следить за тем, чтобы к этому самому объекту не приблизился теплокровный (излучающий инфракрасные лучи) нарушитель. При необходимости к этому аппарату подключался бы пулемёт, который и завершал подготовку вкусного обеда из зайчиков или лося для солдатиков охраны.

Несколько месяцев я занимался этой разработкой на бумаге. И вот, когда уже всё, практически всё, было готово, осталось, как говорили у нас, отдать в экспериментальные мастерские и сделать в железе, надо мной поставили нового начальника. Следует сказать, что до сих пор надо мной никого не было. Я был, как киплинговский кот, сам по себе. А тут новый начальник. И не очень, как бы это сказать, чтобы не обидеть, в общем, не самого плохого человека… Вот, кажется, нашёл! Не очень компетентный. А ещё он был очень любознательный. Мне пришлось убить массу времени, чтобы объяснить ему каждую формулу, каждое техническое решение. А память у него была отменная. Правда, с совестью было хуже. Я это узнал совершенно случайно. Когда увидел мой новый отчёт, но уже «как бы, не мой». Так как среди исполнителей меня просто не было. В дальнейшем мне не раз приходилось «работать на дядю», но столь откровенно – никогда.