Белый вождь

Наконец герольд возвестил начало последнего состязания. Оно состояло в так называемой гонке за петухом. В предвкушении волнующего зрелища публика перестала играть в монте и перенесла все свое внимание на участников гонки.

«Гонка за петухом» – самая характерная из всех новомексиканских игр. Понять ее нетрудно. Петуха подвешивают за ноги к горизонтальной ветке на такой высоте, чтобы человек, сидящий верхом на лошади, мог схватить его за голову или за горло. Птица привязывается к ветке не слишком крепко. Обычно ее отвязывают или, вернее, отрывают одним быстрым движением. Стремясь по возможности затруднить свою задачу, участники состязания часто намыливают голову и тело злополучной жертвы. Всадник должен проскакать мимо намеченного дерева и схватить петуха на полном скаку. Победителем считается тот, кому удастся завладеть птицей и защитить ее от всех остальных участников состязания, пытающихся отбить у счастливца добычу. Обыкновенно всадники скачут по кругу к какому-нибудь заранее установленному пункту. Большей частью победитель подвергается нападению своих соперников и оказывается вынужденным отдать им петуха. Иногда несчастную птицу раздирают на мелкие части. Бывают случаи, что всадник, первоначально завладевший ею, снова отбивает ее. Если она жива и невредима – победа остается за ним. Согласно обычаю, победитель кладет петуха к ногам своей избранницы. Во время бала эта девушка – по большей части хорошенькая поблана – держит пернатый трофей возлюбленного подмышкой. Выставляя его напоказ, она как бы дает понять, что дорожит оказанной ей честью и что ее поклонник принадлежит к числу наиболее ловких местных наездников.

Гонка за петухом – забава очень жестокая: ведь несчастная птица, на которой упражняют свою ловкость десятка полтора людей, подвергается настоящей пытке. По правилам она непременно должна быть живою. А мексиканцы вообще не страдают избытком сентиментальности. Зато мексиканки чрезвычайно жалостливы. В этом отношении они представляют собою полную противоположность мужчинам. Им приходится утешаться мыслью, что гонка за петухом является исконным обычаем их родной страны. Впрочем, подобные забавы существуют почти всюду.

В гонке за петухом употребляется два приема. Первый только что описан нами. Второй отличается от него лишь тем, что птицу не подвешивают к дереву, а зарывают по горло в землю. Всадники должны в соответствующий момент наклониться с седла и схватить ее; остальное происходит совершенно одинаково.

Первого петуха повесили на ветку высокого дерева. Зрители поспешили занять свои места. Началось состязание.

Многие пожелали участвовать в нем. Но первых кандидатов постигла неудача. Некоторым из них удалось схватить петуха за голову. Однако мыло, которым он был смазан, помешало им удержать его.

В числе прочих участников гонки за петухом был и сержант Гомец. Решился ли комендант еще раз держать за него пари – осталось невыясненным. В этот день Вискарра проиграл довольно значительную сумму денег. Если бы не надежды на кое-какие «безгрешные доходы» с рудников, проигрыш был бы для него еще чувствительнее. Впрочем, он занимал слишком высокий пост, чтобы придавать значение таким мелочам. Да и с какой стати было ему беспокоиться? Ведь он распоряжался не одними только рудниками. Казна вице-королевства в любую минуту могла возместить ему и не такой проигрыш.

Сержант Гомец обладал всеми данными, необходимыми для гонки за петухом. Высокий рост сослужил ему на этот раз хорошую службу. Он без всякого труда завладел птицей. К тому же впоследствии выяснилось, что в кулаке его была зажата горсть песка, благодаря которому намыленная голова петуха не выскользнула у него из рук.

Крепко держа свою добычу, он во весь опор поскакал вперед.

Но у некоторых из присутствующих были превосходные лошади. Прежде чем он успел проехать половину намеченного расстояния, поравнявшийся с ним вакерро нагнал его и оторвал от петуха левое крыло. Несколько мгновений спустя другой противник оторвал другое крыло. К тому времени как злополучный сержант поравнялся с трибуной, в руке его остался только жалкий окровавленный комок. Разумеется, публика встретила неудачника гробовым молчанием. А он так мечтал о рукоплесканиях и приветственных криках!

Сиболеро Карлос не принимал участия в этом состязании. Он отлично сознавал, что никто не может превзойти его, что ему удалось покрыть славой свое имя, что он и так уже нажил много врагов. У него не было никакого желания увеличивать их число. Но окружающие стали настойчиво убеждать его попытать счастья. Всем хотелось еще раз полюбоваться несравненной ловкостью молодого наездника. Он долго упорствовал. Второго петуха постигла та же участь, что и первого. Третий остался в живых. Вакерро, оторвавший у жертвы сержанта Гомеца крыло, сложил свой трофей у ног миловидной, смущенно улыбающейся побланы.

Ход мыслей Карлоса, зорко следившего за этой сценой, внезапно принял новое течение. Он подъехал к трибуне с явным намерением участвовать в состязании.

– Теперь мне долго не придется бывать на здешних праздниках, – сказал он Хуану. – Послезавтра я уезжаю в прерию. Надо использовать все до конца. Я хочу повеселиться всласть.

На этот раз игра была несколько видоизменена. Птицу не подвесили к дереву, а закопали в землю. По ее длинной шее и остроконечному клюву легко было угадать, что это не петух, а цапля. Надо заметить, что этот вид белоснежных цапель, очень распространенный в Мексике, принадлежит к числу самых красивых. Тонкая изящная шея закопанной в землю птицы не была намылена. В этом не чувствовалось ни малейшей необходимости. Дело в том, что цапля отличается большой робостью и при приближении человеческой руки откидывает голову то в одну сторону, то в другую. Схватить ее на полном скаку гораздо труднее, чем петуха.

По данному знаку выстроившиеся в ряд всадники быстро поскакали вперед. Карлос ехал одним из последних. Однако, приблизившись к тому месту, где была зарыта птица, он увидел, что белая длинная шея по-прежнему торчит над землей. Рука его быстро опустилась вниз. Молниеносным движением он схватил цаплю, вытащил ее из рыхлого песка и помчался дальше. Белоснежные крылья судорожно затрепетали между поводьями.

Чтобы благополучно избежать нападения десятка всадников, спешивших ему наперерез, Карлос принужден был вонзить шпоры в бока своего мустанга и призвать на помощь всю свою ловкость. Он то внезапно останавливал коня, то пускал его вскачь, то кружил вокруг надоедливого противника, то поворачивал назад. Зрители с восхищением следили за его маневрами. Остальные всадники стали мало-помалу отставать. Чуя свое торжество, черный мустанг стрелой понесся к трибуне. Высоко подняв над головой белую цаплю, Карлос молча раскланялся перед рукоплескавшей ему толпой.

Зрители высказали множество предположений относительно того, кому вручит сибалеро свой живой трофей. Женщины весело перешептывались между собой. Они были уверены, что молодой охотник подойдет к какой-нибудь девушке, равной ему по общественному положению, – к хорошенькой поблане или дочери одного из фермеров. Карлос как будто нарочно дразнил всеобщее любопытство. Несколько минут спустя толпа с изумлением увидела, что он выпустил из рук птицу. Глаза его задумчиво следили за ее полетом. Она величественно взвилась кверху и, вытянув свою длинную шею, направилась к противоположному концу долины.

Наиболее наблюдательные из присутствующих заметили, что перед тем, как выпустить цаплю на свободу, Карлос выдернул из ее крыльев несколько длинных пушистых перьев и завязал их в пучок.

Когда цапля исчезла вдалеке, постепенно превращаясь в маленькое белое пятнышко, он пришпорил коня, подскакал вплотную к трибуне и, грациозно поклонившись, протянул пучок белых перьев Каталине де Крусес.

Шепот удивления, пронесшийся по толпе, быстро сменился возгласами негодования. Как? Сиболеро, простой охотник, нищий, бродяга без роду и племени, никому не известный юноша, смеет мечтать об улыбке дочери богача? Может быть, он думал оказать ей честь? Нет, он ошибается. Это оскорбление! Это неслыханная дерзость!

Таково было мнение сеньор и сеньорит, восседавших на трибунах. Впрочем, в данном случае это мнение вполне разделялось фермершами и побланами. Они чувствовали себя смертельно обиженными. Как смел молодой охотник пренебречь ими? Почему он не влюбился в одну из них? И далась ему эта Каталина!

Прекрасно сознавая, что все ей завидуют, Каталина не знала, куда деваться от радости и смущения. На губах ее появилась улыбка. Густой румянец залил ее щеки.

– Благодарю вас, кабальеро! – нежно шепнула она, не решаясь взять в руки протянутый ей трофей.

Трудно было ожидать решимости от девушки, по правую руку которой стоял разгневанный отец, а по левую – ревнивый жених. Робладо весь дрожал от ярости.

– Дерзкий! – крикнул он, выхватив из рук Карлоса перья и швырнув их на землю. – Дерзкий!

Сиболеро наклонился с седла, поднял пучок перьев и заткнул его за золотистую ленту своего сомбреро. Движения его были медленны и размеренны.

– Держите себя в руках, капитан Робладо! – сказал он, вызывающе глядя на офицера. – Ревнивому поклоннику редко удается превратиться в счастливого мужа.

Он перевел взгляд на Каталину и улыбнулся ей.

– Благодарю вас, сеньорита! – произнес он совсем другим тоном.

Робладо вынул из ножен свою саблю и выругался. В тот же миг сиболеро услышал гневный возглас дона Амброзио. Однако хвастун-капитан отнюдь не отличался храбростью. При виде длинного мачете, блеснувшего в правой руке Карлоса, он отвернулся и, продолжая громко ругаться, предоставил своему врагу возможность спокойно удалиться.

Вызвав немало всевозможных толков, этот инцидент взволновал жителей Сан-Ильдефонсо. В среде мелких арендаторов о поведении молодого охотника говорили не иначе как с негодованием. Фермеры и золотоискатели завидовали ему. Таким образом, несмотря на всю выказанную им отвагу, он нажил себе гораздо больше врагов, чем друзей. Все с возмущением повторяли слова, произнесенные его полубезумной матерью. Испанские патриоты готовы были растерзать на части смелого американца. Стоило ли приезжать на праздник к этим людям? Их восторг длился одно мгновение, а зависть и злоба крепко укоренились в их сердцах. Американец – как бы благороден, отважен и ловок он ни был – не мог завоевать их расположения. Он оставался чужестранцем и «еретиком». В этом заброшенном уголке земли фанатизм цвел таким же махровым цветом, как в самом Риме эпохи инквизиции[32].

К счастью для Карлоса, состязания уже кончились.

Несколько минут спустя после его отъезда публика начала расходиться. Фермеры принялись запрягать своих мулов, волов и ослов. Фермерши и их дети поспешно расселись на просторные телеги. Защелкали бичи, заскрипели оси, раздались громкие: «Ну-ну, пошел!», визгливо задребезжали расшатанные колеса – словом, поднялся концерт, к которому могло остаться равнодушным только привычное мексиканское ухо.

Через полчаса на углу не было ни души. Людей сменили тощие, голодные койоты[33], вечно рыскающие по лесам и полям в поисках добычи.

ГЛАВА IX

Состязания кончились, но праздник святого Хуана продолжался. Перед тем как разойтись по домам, толпа спешила насладиться всеми предложенными ей развлечениями. Обитатели Сан-Ильдефонсо вторично прогулялись в церковь. Там, как и утром, бойко торговали отпущениями грехов, четками и реликвиями. Желающих окропляли святой водой. Разумеется, все это делалось лишь для того, чтобы представители духовенства могли заново наполнить свои карманы, опустевшие во время игры в монте. Под конец была вторично устроена религиозная процессия. Статую чествуемого святого Хуана, то есть Иоанна, поставили на особый щит и стали носить по городу. Продолжалось это до тех пор, пока пять или шесть молодых людей, исполнявших роли носильщиков, не запросили пощады.

Святой производил довольно странное впечатление. Большая статуя его, отлитая частью из воска, частью из гипса, была задрапирована выцветшим от времени шелком, почти сплошь покрытым перьями и мишурой. Католический святой явно стремился угодить местным вкусам. Надо сказать, впрочем, что все мексиканские божества скорее заслуживают название индейских, чем римских.

Святой Хуан казался чрезвычайно утомленным. Голова его, соединявшаяся с шеей посредством давно уже испорченной пружины, болталась взад и вперед. Можно было подумать, что святой старательно кланяется стоящим вдоль улицы зевакам. Его кивки, которые показались бы во всяком другом месте невероятно комическими, производили большое впечатление на обитателей страны, подпавшей под влияние священников. Не преминув извлечь выгоду из испорченной пружины, отцы иезуиты внушили благочестивым жителям Сан-Ильдефонсо, что кивки головой являются наглядным доказательством доброго расположения к ним святого. Раскланявшись перед толпой, он будто бы тем самым выражал ей свое одобрение. Чудо повторялось на глазах у всех каждый раз, как статую носили по городу. В том, что это было действительно чудо, дружно клялись и отцы иезуиты, и городской священник. Кто осмелился бы противоречить им? Утверждать, что они говорят неправду, значило подвергать себя большой опасности. Населению Мексики запрещалось вступать в пререкания с церковью. Оно привыкло слепо доверять своим пастырям. Чудо так чудо!

Обыватели, как им и полагалось, горели религиозным энтузиазмом. Когда святой Хуан, вернувшись с прогулки, снова занял свое место в церковной нише, в маленький ларец, красовавшийся у его ног, посыпались серебряные и медные монеты, которые, не будь его, наверное, фигурировали бы в этот вечер на столиках для игры в монте.

Кивающие головой святые и «подмигивающие» мадонны – давнишнее изобретение римско-католической церкви. Отцы иезуиты, подвизавшиеся в Мексике, не упускали случая козырнуть тем или иным чудом. Во всей стране не существовало такого заброшенного уголка, где бы отсутствовали изображения святых, совершавших чудеса не менее потрясающие, чем их знаменитые европейские собратья.

После религиозной процессии наступила очередь фейерверка. К этому «искусству» мексиканцы проявляют удивительные способности. Как это ни странно, любовь к фейерверкам очень характерна для представителей страны, находящейся в периоде упадка.

Дайте мне статистическую таблицу шутих, колес, ракет, фонтанов, сожженных за год в данной стране, и я скажу вам, каков средний уровень физического и умственного развития ее жителей. Чем больше цифры, тем этот уровень ниже. Соотношение тут обратно пропорционально.

Стоя на площади Согласия, я наблюдал, как сотни мексиканцев, богатых и бедных, молодых и старых, упивались жалким зрелищем, имевшим целью их одурманить. Восхищаясь фейерверком, они забывали о потере свободы. Так детей утешают несколькими конфетами за отнятую у них драгоценность. Жители Сан-Ильдефонсо глядели на взвивавшиеся к небу ракеты с удовольствием, граничившим с энтузиазмом. Я смотрел на их некрасивые, сутуловатые фигуры и думал, что они на целый фут ниже, чем были их предки.

После фейерверка начался бал. На нем мы встретили всех своих старых знакомых, бывших утром на лугу. Даже костюмы почти не изменились. Только сеньоры и сеньориты надели нарядные вечерние туалеты, да две-три хорошенькие побланы заменили грубые шерстяные юбки пестрыми муслиновыми.

Бал происходил в большом зале ратуши, занимавшей одну из сторон площади Согласия. Вход был свободный. Несмотря на глубокую классовую рознь и на деспотизм правительственных чиновников, жители пограничных мексиканских городов упорно держатся за демократическое равенство во всем, что касается их развлечений. На гуляньях и балах все слои населения пользуются совершенно одинаковыми правами. Эта своеобразная черта не раз вызывала недоумение английских и американских путешественников.

В большой танцевальной зале собрались все те, кому хотелось повеселиться и кто был в состоянии заплатить за вход.

Бок о бок с богачами в полуевропейских костюмах из тонкого сукна стояли простые ранчеро в кожаных куртках и бархатных штанах. Дочери зажиточных торговцев мало чем отличались от поселянок, проводивших целый день за печением маисовых лепешек и пряжей «ребозо».

Комендант и Робладо явились на бал в полной парадной форме. Алькад по-прежнему обращал на себя внимание вызолоченным жезлом, украшенным шелковыми кисточками. Между танцующими расхаживали отцы иезуиты в своих длиннополых балахонах и городской священник в черном котелке. Местные аристократы тоже принимали участие в общем веселье.

На бал пришли и крупный коммерсант дон Хозе-Ринкон в сопровождении толстухи жены и четырех дородных, сонливых дочерей, и жена алькада с детьми, и красавицы Эшеварри с братом, одетым по последней парижской моде и вызывавшим всеобщее восхищение своим фраком и цилиндром. Явился и богатый фермер, сеньор Гомец дель-Монте, с сухопарой женой и худенькими дочерьми, отнюдь не похожими на тех тучных овец, громадные стада которых паслись на зеленых лугах их гациенды[34]. Пришла и самая красивая девушка Сан-Ильдефонсо, прелестная Каталина де Крусес, дочь золотоискателя, дона Амброзио. Отец стоял рядом с нею и зорко следил за каждым ее движением.

Но на балу присутствовали далеко не одни только местные аристократы. Участие в танцах принимали и служащие на приисках, молодые фермеры из долины, мелкие золотоискатели, пастухи, охотники и рабочие, закутанные в дешевые серапе. Публика, собравшаяся в этот день в большом зале ратуши, была на редкость разношерстна.

Оркестр состоял из скрипки, арфы и флейты. Танцевали главным образом вальс, болеро и коону[35]. Надо заметить, что таких прекрасных танцоров, как мексиканцы, не встретишь даже на самых шикарных балах Парижа. Какой-нибудь пеон[36] в кожаной куртке и бархатных штанах может смело сравниться в грациозности движений с любым балетмейстером, а побланы в кружевных юбках и цветных туфельках скользят по паркету не менее легко, чем настоящие балерины.

Робладо усиленно ухаживал за Каталиной де Крусес и приглашал ее почти на каждый танец. Но взгляд очаровательной девушки равнодушно скользил по его золотым эполетам и, казалось, искал кого-то. Она рассеянно слушала назойливого кавалера и думала о своем. Общество капитана явно утомляло ее.

Комендант Вискарра не находил себе места. Глядя на него, можно было подумать, что он тоже ждет или ищет кого-то. Он все время шагал из одного конца зала в другой и внимательно всматривался в каждую группу людей, попадавшихся ему на дороге.

По всей вероятности, предметом его мечтаний была белокурая сестра юного сиболеро. Но он напрасно искал ее.

Розиты не было и не могло быть в зале. Сразу же после фейерверка она вместе с матерью уехала в Сан-Ильдефонсо. Им пришлось проделать целое путешествие. Карлос и Хуан проводили мать и дочь до самого их ранчо, находившегося в дальнем конце долины. Однако молодые люди вернулись обратно. Им хотелось попасть на бал. Танцы уже были в полном разгаре, когда они остановили своих коней у здания ратуши. Теперь читателю, наверное, ясно, кого поджидала Каталина де Крусес. Судьба, более благосклонная к ней, чем к Вискарре, не обманула ее надежд.

С того момента как Карлос вошел в зал, выражение лица Каталины резко изменилось. В глазах ее появился взволнованный блеск. Она принуждена была таить свои чувства, потому что строгий отец и ревнивый поклонник зорко следили за ней. Но это все же не мешало ей бросать украдкой взгляды на сиболеро.

Карлос старался сохранять равнодушный вид. Сердце его учащенно билось. Почему он не может танцевать с ней? Он великолепно понимал, что всякая попытка заговорить с любимой девушкой неизбежно кончилась бы скандалом. А идти на скандал он не смел.

Вскоре ему начало казаться, что Каталина больше не смотрит на него и внимательно прислушивается к речам Робладо, щеголя Эшеварри и других. Со стороны молодой девушки все это было, разумеется, только притворством. Маска, которую она добровольно надевала на себя, предназначалась для всех кроме Карлоса. Но он не понял этого и обиделся.

Тревога овладела им. Чтобы побороть ее, он принялся танцевать. Его дамой была красивая поблана Инеса Гонзалес. Она пришла в восторг, когда он пригласил ее. Глядя, как они кружатся по залу, Каталина, в свою очередь, почувствовала ревность.

Влюбленные довольно долго мучили друг друга. Наконец Карлосу стало невмоготу. Извинившись перед Инесой, он сел на скамейку. В эту минуту Каталина находилась неподалеку от него. Он посмотрел на нее, встретил ее взгляд и увидел, что глаза ее горят любовью. Они уже обменялись признаниями и клятвами. Почему же такое недоверие? Чем вызваны эти напрасные муки?

Прочитав мысли друг друга, влюбленные успокоились. Публика все больше и больше увлекалась танцами. Подвыпивший дон Амброзио перестал следить за каждым движением дочери. Благодаря этому она могла беспрепятственно смотреть на Карлоса. Он тоже не спускал с нее глаз.

Кружась по залу, танцующие пары вплотную приближались к той скамейке, на которой сидел молодой охотник. Очередной вальс Каталина танцевала с красавцем Эшеварри. Поворачиваясь лицом к Карлосу, она каждый раз пристально смотрела на него. Их взгляды встречались. Глаза молодых испанок отличаются необычайной выразительностью. Карлосу казалось, что он читает какую-то прекрасную поэму. Радость горячей волной приливала к его сердцу. Когда Каталина в третий раз приблизилась к нему, он заметил что-то темное в белых пальчиках, лежащих на плече ее кавалера. То была небольшая зеленая ветка. Поравнявшись со своим возлюбленным, молодая девушка ловким движением уронила ветку к нему на колени и еле слышно прошептала:

– Туйя![37]

Кроме них двоих, никто не слышал этого словечка.

Карлос осторожно поднял маленькую ветку туйи. Значение ее было ему совершенно ясно. Он сначала поднес ее к губам, а потом воткнул в петлицу своей расшитой галунами куртки.

Когда Каталина в следующий раз очутилась подле него, взгляды, которыми они обменивались, были полны горячей, доверчивой и счастливой любви.

Вечер уступил место ночи. Почувствовав себя совершенно разбитым, полусонный дон Амброзио предложил своей дочери ехать домой. Капитан Робладо отправился провожать их.

Вскоре после этого разошлись и все остальные именитые горожане. Но некоторые неутомимые поклонники Терпсихоры[38] продолжали танцевать до тех пор, пока розовая Аврора[39] не заглянула в решетчатые ставни городской ратуши.

ГЛАВА X

Льяно-Эстакадо, или Столбовая равнина, принадлежит к числу наиболее странных местностей Великой американской прерии. Это плоскогорье, или, вернее, горная равнина, возвышается над окружающей ее низменностью на тысячу футов, а по форме напоминает баранью ногу, вытянутую с севера на юг.

В длину Льяно-Эстакадо простирается на четыреста, а в ширину – на двести – триста миль. Таким образом, площадь его приблизительно равняется по величине Ирландии. Поверхность горной равнины значительно отличается от окружающей ее со всех сторон прерии и сама по себе чрезвычайно любопытна. Северная часть, занимающая около пятидесяти миль, пустынна, безлюдна и почти абсолютно лишена растительности, лишь кое-где на ней растут низкие, приземистые мецкиты (особого рода акации) двух различных видов. Во многих местах сухая каменистая почва дает трещины глубиною до тысячи футов. Отвесные скалы, вздымающиеся по обеим сторонам их, образуют непроходимые пропасти. На дне этих расселин валяются бесформенные груды камней, среди которых то здесь, то там темнеют большие лужи воды. На скалах растут искривленные, хилые кедры.

В эти трещины, или, как называют их местные жители, «каньоны», можно попасть только через естественные проходы, часто отстоящие на много миль один от другого.

Большая часть горной равнины уныла и безрадостна. Целые сотни миль заняты участками земли, по твердости напоминающей шоссейную дорогу. Местами только произрастают акации и травы – главным образом «грама» и «буйволова трава». Изредка попадаются небольшие глубокие, мрачные озера самой разнообразной величины. Унылые берега их сплошь покрыты осокой. Вода большей частью содержит много железа, серы или соли. После сильных дождей количество их заметно увеличивается, и она становится более пресной. Но дожди в этой бесплодной и печальной местности выпадают крайне редко и представляют собой не правило, а исключение. Зато засухи, во время которых многие озера высыхают совершенно, продолжаются бесконечно долго.

Поверхность южной части Льяно-Эстакадо в высшей степени своеобразна. На расстоянии двадцати миль в ширину и пятидесяти в длину тянутся по направлению с севера на юг небольшие холмы из чистейшего белого песка. Напоминая по форме конусы, они достигают ста футов вышины. Ни одно деревце, ни один кустик не нарушают гармоничности их закругленных очертаний и однообразия их окраски. Но по странной аномалии, необъяснимой даже для геологов, между этих песчаных холмов и на вершинах их попадаются болотистые озера, не высыхающие даже в самое жаркое время года. В них растет множество камыша, шильника[40] и кувшинок. Присутствие воды среди зыбучих песков совершенно непонятно и ставит в тупик путешественников.