Балатонский гамбит

– А что тянете?

– А твое какое дело, Коробов? Ты чего сюда прикатил? Ты иди, иди, Надя, не оглядывайся, – сказала она Прохоровой. – Обустраивайся. Я сейчас. Только вот с товарищем капитаном побеседую. Ты что, Коробов, не понимаешь? – она подошла, взяла его за портупею. – Ты мне осточертел. Я от тебя, а ты за мной.

– Да нужна ты мне!

Коробов повернулся на каблуках и тут же наткнулся на Иванцова.

– А вы, капитан, что кричите? – одернул тот его. – Сейчас снайперу работать надо, снайпер шума не любит, у него работа тихая. А вы воздух зря сотрясаете. Вы всю позицию сверили, все записали?

– Записал…

– Так и езжайте в штаб. Не мешайте людям.

– Я…

– Пройдемте, капитан, пройдемте, я вам еще кое-что покажу, чего вы явно не заметили.

Потянув Коробова за рукав шинели, Иванцов увел его с собой. Наталья вошла в окоп к Прохоровой.

– Слава богу, даже дышать легче стало, – сказала она.

– А что, ухажер твой? – спросила та, не скрывая любопытства.

– Он разве что козе рогатой не ухажер, – ответила Наталья раздраженно. – Ты давай вперед смотри, а не о Коробове думай. А то опять капитан разносить будет, и поделом, кстати. Ты, Надя, невнимательная. Все о ерунде какой-то думаешь. Сосредоточься на деле.

На востоке едва приметно заалело небо; жиденький туман, стелившийся по земле, стал рассеиваться; показались траншеи противника. Наталья всматривалась в расположение немцев, но ничего, кроме черных бугров, простым глазом, конечно, не видела. Оставалось надеяться, что Прохорова в снайперский прицел видит больше. Прошел час. Наталья даже замерзла стоять, и про себя жалела, что подвязалась на все это – Прохоровой помогать. Пусть делает, как знает.

– Что там, Надя? – спросила, не утерпев, когда пошел уже третий час их ожидания.

– Да, никого, точно вымерло все. Вчера там солдат полно было, – добавила она шепотом, – а сегодня куда подевались?

– Ладно, наблюдай, не отвлекайся, – подтолкнула ее Наталья. Она уже поняла: с Прохоровой только начни болтать, она не остановится. Надя снова прильнула к окуляру.

Понимая, что она в данном случае не помощник, Наталья смотрела равнодушно на черный изгиб вражеской траншеи, перед которым виднелись колья и паутина проволочного заграждения. Сзади поднималась вверх серо-черная, изрытая окопами, равнина. Виднелись какие-то нагромождения из кирпича.

– Вон, вон, в развалинах, – радостно прошептала Прохорова.

Наталья подалась вперед, но толком ничего не рассмотрела, только что-то серое за бурой грудой кирпича. Прохорова заерзала, ей сразу стало тесно в окопе, даже Наталью ногой лягнула.

– Мне ж три года только и трещали про этих немцев, а вот они немцы, вот они, гады, – шептала она.

– Ты не заводись, не заводись, – Наталья решила охладить ее пыл. – Ты прицелься хорошенько и стреляй. Только спокойно, не волнуйся.

Прохорова нащупала пальцем спусковой крючок и затаила дыхание. Она подводила перекрестье прицела даже излишне старательно, как показалось Наталье. «Как бы не переборщила опять, – подумала Наталья с тревогой. – Видно, старается, но и перестараться тоже вредно».

– Сейчас, сейчас, – шептала Надя, – никогда не жди выстрела, так говорили в школе, иначе промахнешься.

– Стреляй, чего медлишь?

– Есть! – Прохорова нажала на крючок и тут же запрыгала на месте. – Попала! Попала! Я в офицера попала! – схватила Наталью за плечи.

– Ну, молодец, вот видишь, – Наталья тоже обрадовалась, хотя сомнения одолевали… Обычно офицер – это хорошая добыча для опытного снайпера, не то, что для начинающего.

– Прохорова! Сколько можно, Прохорова! – злой голос Иванцова на обеих произвел впечатление ледяного душа.

Капитан спрыгнул в окоп, щеки у него были пунцовые.

– Так она ж попала, Степан Валерьянович, – вступилась за новенькую снайпершу Наталья. – Ты попала? – она повернулась к Наде.

– Да, попала, – ответила та обиженно.

– Да ты сама посмотри, в кого она попала, – Иванцов сунул Наталье свой бинокль. – В бабу какую-то попала. Ты не видишь, я понимаю, но она-то, у нее окуляр для чего?

– Что действительно женщина была? – Наталья взглянула в бинокль.

– Да, – подтвердила Прохорова. – Но у нее погоны на плечах, не меньше полковничьих.

– Дорогуша моя, – прикрикнул на нее Иванцов. – Откуда? Тебе приснилось, что ли, Прохорова? У немцев баб в офицерах сроду не бывало. Это ты с перепугу, видать. Показалось тебе.

– Да погоны у нее…

– Да, погоны, – подтвердила Наталья, – только не попала в нее Прохорова.

Она смотрела в бинокль, и сердце ее вздрогнуло. Что-то знакомое показалось ей в этой тонкой фигурке немецкой офицерши в зеленой походной шинели СС.

– Там немцы вокруг нее суетятся, – продолжила она. – Все правильно, Прохорова, офицерские погоны, и больше того, СС.

– СС?! – в голосе Иванцова слышалось явное недоверие. – Что вы мне, девчонки, завираете? Ну, с Прохоровой все ясно, а ты-то, Наталья, что? Не первый год на фронте, сама все знаешь, или тоже не выспалась сегодня?

– Сам посмотри, Степан Валерьянович, – Наталья вернула Иванцову бинокль. – Выспались не выспались, а факты – штука упрямая.

– Что, немецкую пэпэжэ поранили? – подскочил, спотыкаясь, Коробов. – Дайте посмотреть.

– А тебя что принесло? – Наталья отстранилась от него. – Без тебя не разберутся?

Иванцов смотрел в бинокль. Потом сказал, но не очень уверенно:

– Это же артистка какая-то, что ли. Кино снимают немцы для поддержания боевого духа.

– Что, артистка? – Коробов выхватил у Иванцова бинокль. – Дайте посмотреть!

– Дайте, дайте специалисту.

– Да, красивая. Точно, артистка.

– Но на артисток, Прохорова, разнарядки не было, – снова накинулся Иванцов на снайпершу. – Артистки не в счет. Будь они хоть при генеральских погонах. А ты себя уже открыла. Сейчас немецкий снайпер заработает, а ты опять в нуле. А спрос с кого? С меня. И придется мне докладывать. Только что?

– Тебе, Прохорова, поучиться еще надо, – не отрываясь от бинокля, заметил Коробов. – Так-то ты девка ладная. Глаз у тебя хороший, а вот рука слабовата. Ты вечерком заходи как-нибудь, я тебя поучу.

Из соседнего окопа послышались смешки.

– Что хихикаем? Что хихикаем? – Коробов взвился. – Отставить.

– Куда ж ей зайти, если твое место при генерале Шумилове, – поддела его Наталья, – или совсем на передовую перебраться надумал?

– Но только я скажу, это не женщина, – заявил вдруг Коробов.

– А кто же это, мужчина? – Наталья насмешливо взглянула в его сторону.

– Но женщина должна быть…

– Очень интересно.

– Во, – Коробов развел руками на уровне груди, – и во, – то же самое на уровне бедер. – Ну, чтоб было, за что подержать. А эту разве возьмешь, тростиночка, ее ремнем пополам переломило. С такой нормальному мужику делать нечего. Обнимешь – она рассыплется.

– Да обнимать тоже умеючи надо, Коробов. Что лезть, как «Королевский тигр» на батарею. Бинокль-то отдай, – Иванцов выдернул у него из рук бинокль. – Женщины обхожденьице любят.

– Стихи, что ль, почитать?

– Стихи тоже можно, – Иванцов внимательно смотрел на немецкие позиции.

– Ну и волосы у нее, – не унимался капитан. – Разве у нормальной женщины такие волосы бывают?

– А что волосы? – Наталья пожала плечами. – Собраны косой под пилоткой. Как у всех, как у меня, кстати.

– Да, это артистка, – заключил Иванцов на полном серьезе через минуту. – Опять патрон зря потратили. Но посмотреть – душа радуется. Все-таки ты ее поранила, Прохорова, – вдруг сообщил он. – Присела она. И немцы забегали.

– Дай, дай посмотреть, – пристал снова Коробов.

– Не лезь, – оттолкнул его Иванцов. – Не твое тут дело.

– А вон эсэсовец какой-то на БТРе прикатил. Но это точно полковник, вот этого надо снять. Давай, Прохорова, жми!

– Да я не вижу, где? – Надя прильнула к окуляру.

– Да, вон на руках ее понес. Давай, Прохорова, это сразу на орден Красной Звезды, такого шлепнуть. Да левее, левее ты, Прохорова, – Иванцов поправил винтовку снайперши.

– Ой, – Наталья поскользнулась и слегка толкнула Надю ногой.

Выстрел прозвучал, но прошел мимо.

– Эх, Наташка, все смазала! – сердито махнул на нее рукой Иванцов. – Сейчас бы всем по медали. Асс такой выскочил!

– Но я же не нарочно, Степан Валерьянович!

– Да я что говорю, нарочно, что ли? – Иванцов опустил бинокль. – Все, уехали они: и артистка эта, и эсэсовец, опять никого. Что ты, Прохорова, все тянешь? – он посмотрел на Надю, как на пустое место. – Все тянет, тянет что-то. Языком мелит. Целься, стреляй и – готово. А теперь опять по шее надают. Вот уж повезло со снайпером. Разряжай, Прохорова, поздно. Сейчас артиллеристы работать начнут, твое время закончилось.

Он вылез из окопа и, опустив голову, пошел по ходу сообщения.

В это время чиркнула пуля. Коробов пошатнулся, охнул, осел на землю. Во лбу у него красовалась дырка – аккуратная, ровная, точно на картине, из нее сочилась кровь. Он смотрел вверх безжизненными, остекленевшими глазами.

– Товарищ капитан! – завизжала Прохорова, прижавшись к стенке окопа.

– Тихо, Надя, – Наталья склонилась над убитым. – Не удастся зайти тебе к нему вечерком. Противный был этот Коробов, но все равно жалко. Глупо как-то.

– Немецкий снайпер работает, всем в укрытие! – услышали они крик Иванцова, он бежал назад.

– Пошли, пошли скорей, – Наталья побежала по ходу сообщения, таща за собой вконец растерявшуюся Прохорову.

Снова подул ледяной ветер, легкие снежинки завихрились в воздухе. Глухо ударили пушки. Через несколько секунд над головой прошелестели снаряды. Далеко, на немецких позициях, взлетели клубы черного дыма. Наталья спустилась в землянку. Прохорова поскользнувшись, проехалась за ней, громыхая винтовкой по обледенелым ступеням.

– Осторожно, федуловскую винтовку попортишь, – предупредила ее Наталья. – Может, та еще вернется. Вместе воевать придется. Она тебе за винтовку врежет.

– Ой, я так напугалась, – призналась Надя взволнованно. – В первый раз убитого увидела.

Наталья покачала головой.

– У всех в первый раз бывает.

Санинструкторов в землянке не было. Наталья зажгла лампу из артиллерийской гильзы. Красноватый свет озарил черные стены, узенькие топчаны, столик в углу. На нем, старательно прикрытые телогрейкой, стояли два котелка.

– Не забыл Харламыч, – улыбнулась Наталья, – принес обед. Только остыл. Подогреть надо.

Она присела на корточки перед малюсенькой железной печкой, нащипала лучину и, найдя в углу небольшой кусок газеты, подожгла.

– Дров тоже принес. А ты, Надежда, – она повернулась к Прохоровой, – ты пока за водой сходи к ребятам. Потом пообедаем, да я поеду. Мне к генералу надо. Опаздывать негоже.

– Я сейчас, – бережно прислонив винтовку к стене, Прохорова схватила котелок и выбежала из землянки.

Наталья смотрела на огонь и все вспоминала происшествие, которое случилось утром. Женщину в немецкой шинели с офицерскими погонами. Неужели она? Неужели мать Штефана? Ей показалось, что она узнала ее, иначе заставила бы Прохоровой выстрелить второй раз. Неужели снова друг против друга? Неужели она там? И неужели Прохорова ее все-таки ранила?

7

Йохан осторожно взял Маренн на руки и поднял ее на БТР. Она тяжело дышала, кашляла, в уголках губ выступила кровь.

– Что? Что? Куда? – спрашивал он встревоженно и вытирал марлей испарину на ее лбу, сочащиеся кровяные сгустки. – Поехали! – приказал водителю. – Быстро! В госпиталь! Как ты здесь оказалась?

– Ничего. Ничего серьезного, – она облизнула губы, прислонившись головой к его руке. – Только царапнуло. Впервые за две войны, – она закашлялась, потом, проглотив слюну, продолжила. – В восемнадцатом году я девчонкой бежала под огнем французских пушек, и хоть бы один осколок задел меня, а тут… Трудно дышать, – она посмотрела ему в лицо большими зеленоватыми глазами, слезившимися от боли.

Он прижал ее к себе.

– Крамер, доктора Виланда мне, – приказал оберштурмфюреру.

– Слушаюсь, – через минуту тот передал трубку. – Доктор Виланд, штандартенфюрер.

– Мартин! – Йохан прижал трубку плечом к щеке. – Ким ранили на передовой. Я везу ее. Я не знаю, что с ней, это ты мне скажешь, что с ней. Приготовься.

– Мартин, ничего страшного, – Маренн подняла голову. – Не пугайтесь. Я думаю, задета периферическая доля легкого. Нет, пуля прошла по касательной, просто царапнула и все. Небольшое кровотечение. Нужно будет сделать надрез, дренировать, перетянуть сосуд и наложить шов, пустячное дело, не волнуйтесь. Нет, что вы, никаких серьезных сосудов не задето, я уверена, иначе кровотечение было бы намного сильнее. Приготовьте самую тонкую шелковую нить. Я говорю вам, не волнуйтесь, Мартин, я же знаю все. Все обойдется.

– Ты понял? Жди!

БТР притормозил.

– Что встали? – Йохан отдал трубку и повернулся к водителю.

– Да кто их знает.

В узкой горловине между двух заросших деревьями холмов ревели моторы, кричали люди.

– Объезжай их, – приказал Пайпер.

БТР круто развернулся, но Маренн даже не почувствовала этого. Йохан удержал ее, заботясь, чтобы ее не качнуло.

– Виланд сказал, что больше ничего серьезного не будет, – проговорила она, прижимаясь к его груди, – он сам справится, и я решила отправиться к тебе. Он сказал, вы помешались на нем, фрау Ким. Он на вас помешался, а вы на нем.

– У него один диагноз для всех, – Йохан улыбнулся и поцеловал ее в висок. – Как он только лечит? Я сам приеду.

– Я не боюсь, я прекрасно ориентируюсь, я давно привыкла. Я остановила БТР и попросила, чтобы меня подвезли. Но по пути я встретила полковника Брандта, это врач из семнадцатого армейского корпуса. Я его знаю еще с Польши. Он попросил меня дать совет насчет состояния одного офицера, он сильно обгорел. Я сошла с БТРа и поехала с ним…

Она снова закашлялась, изнутри прорвался характерный хлюпающий звук. Она замолчала, зажав рот рукой.

– Но госпитали не располагаются на переднем крае, – он приподнял ее, чтобы ей было легче дышать. – Как произошло, что ты очутилась под самым носом у большевиков?

– Я увидела лисицу, – она смущенно улыбнулась, капелька крови скользнула по губам.

– Лисицу? – Йохан вытер кровь, внимательно посмотрел на нее. – Какую еще лисицу?

– Ну, самую обыкновенную, рыжую. Она юркнула в те развалины, около которых меня подбили. Я пошла, чтобы посмотреть, куда она побежала.

– Это все из-за лисицы? Она ловила лисицу, – Йохан покачал головой, в его глазах она прочла нежный упрек. – Ты забыла о снайперах? О своем звании?

– Нет, я не забыла о снайперах. А о звании тем более, – она провела пальцами по его щеке. – Но я думала: еще рано, туман, я успею.

– Хорошо, что снайпер у них тупица или просто неопытный. Но больше не надо говорить, молчи.

Она снова начала кашлять. Кровь пошла сильнее.

– Дай мне снега, – попросила она.

– Снега?

– Да, да, снега, надо что-то холодное.

– Но он же грязный.

– Это не имеет значения.

– Стой! – приказал Пайпер водителю.

БТП замер.

– Крамер, принесите снег!

Оберштурмфюрер спрыгнул с машины, набрал снег в фуражку, протянул Маренн. БТР снова тронулся. Она брала снег щепотками и клала в рот, заставляя себя глотать его. Крови действительно стало меньше.

* * *

Через несколько минут БТР на полной скорости въехал во двор госпиталя и остановился перед крыльцом. Доктор Виланд выбежал навстречу.

– Как? Как это все получилось?

– Зачем ты ее отпустил? – Йохан осторожно спустился с БТРа, держа Маренн на руках.

– Я отпустил?! – Виланд развел руками. – Меня здесь кто-нибудь спрашивает? Она решила и пошла. А что, куда – разве меня касается!

– Мартин, успокойтесь, это ерунда, просто задело, – Маренн протянула руку и едва коснулась пальцами его локтя.

– Ну что ты встал? – одернул его Пайпер. – Куда нести? В операционную?

– Да, да, в операционную, сюда, – Виланд почти бежал впереди.

Йохан бережно положил Маренн на стол. Пока санитары снимали с нее обмундирование, он взял Виланда под руку и вывел в соседнюю комнату.

– Это, правда, не серьезно?

– Я не знаю, Йохан, надо смотреть, – доктор сдернул очки и начал их отчаянно тереть, как всегда, когда волновался. – Сейчас будем смотреть. Если все так, как она говорит, и пуля задела периферическую долю, далеко от корня, то действительно ничего страшного нет. Ранение пустяковое. Правда, пустяковое для крепкого мужика, у которого мускулатура, масса. А фрау Ким – женщина тонкая, она же, как тростинка, тонкая, для нее все – испытание. У нее тело разве что не просвечивает. Для красоты – хорошо, но вот для ранений – плохо, все внутренние органы под ударом, мало защищены. Но это еще полбеды. Страшно другое, – Виланд сделал паузу, скулы дернулись на лице.

– Что? Что, говори, – Йохан неотрывно смотрел на него.

– Придется делать наркоз, эфирно-кислородный, а для нее любой наркоз чрезвычайно опасен. У нее слабое сердце, Йохан. Очень слабое. В сорок втором году у нее был сердечный приступ, от усталости, прямо у меня в госпитале. Тогда нам с трудом удалось поставить ее на ноги, пришлось делать катетеризацию. Это хорошо, что я оказался рядом, и все случилось в госпитале, а если бы в гостинице или на обратном пути в самолете, был бы летальный исход. Такие болезни не лечатся, их можно приостановить, но только не при том образе жизни, который она ведет. Скорее всего, после смерти Штефана в сорок третьем все только усугубилось. Наркоз – это огромная нагрузка на сердце. Я не знаю, как она его выдержит.

– Мы будем делать все просто под новокаином, – Маренн поднялась на локте, услышав слова Виланда. – Мартин, идите сюда. Не надо там шептаться. Я все равно все слышу. Новокаина будет достаточно. Не надо никакого наркоза.

– Но, фрау Ким, – Виланд надел очки и вошел в операционную. – Ведь новокаин не гарантирует…

– Я все знаю, Мартин, – она снова опустила голову и закашлялась. – Если что, я потерплю, я не боюсь боли. Но так будет быстрее. Меня ведь ждут раненые солдаты, у меня приказ, мне некогда разлеживаться под наркозом. Делайте новокаин, и хватит спорить. Мы прекрасно справимся.

– Ну, хорошо, тогда начнем, – доктор немного растерянно поправил халат, надел маску на лицо. – Йохан, – он повернулся к Пайперу, – поезжай в полк. И не надо надрывать мне связь. Я сам тебе сообщу, как все будет.

– Да, поезжай, – Маренн протянула руку. – Не волнуйся.

Йохан подошел, наклонился, взяв за руку, поцеловал ее в глаза.

– Пожалуйста, – негромко попросила она. – Если вдруг за это время позвонит Джилл или еще кто-то из Берлина, ничего не говорите о моем ранении. Джилл ничего не должна знать. Она начнет переживать, а когда находишься далеко и не знаешь, что случилось, можно нарисовать себе ужасные картины, а на самом деле все – ерунда…

– Но не такая уж ерунда, фрау Ким… – возразил доктор Виланд.

– Вы убедитесь, что я права. Я встану сегодня же.

– Это исключено!

– Я останусь здесь, – Йохан прижал ее руку к губам, – в соседней комнате. Пока идет операция.

– Нет, нет, – она отрицательно покачала головой. – Мартин прав, поезжай. Он даст тебе знать. Я прошу. Иначе он будет нервничать, дергаться, все будет только хуже.

– Ну, хорошо. Но как только все кончится, я приеду.

– Я буду ждать, – она прислонилась щекой к его ладони. – Тебе придется обнимать меня с пластырем и перевязкой, – она грустно улыбнулась. – Фрау прогулялась по передовой. С пластырем, наверное, не подходит, штандартенфюрер, – она подняла голову и посмотрела на него.

– Это не имеет значения, – он наклонился и поцеловал ее глаза. – Только лучше, чтобы все поскорее зажило.

– Ну, езжай, езжай, не будем терять время, – она откинулась назад.

– Покиньте операционную, штандартенфюрер, – строго распорядился доктор Виланд.

– А что так сурово?

– Ну, уезжай же…

Йохан вышел в коридор. Доктор Виланд закрыл дверь. Она слышала, как зарычал, отъезжая, БТР.

– Вы считаете, Мартин, что в моем возрасте и с моим положением увлекаться мужчиной моложе меня – это легкомысленно? – спросила негромко Виланда. – Скажите правду, не стесняйтесь.

– Что вы, фрау Ким, – Виланд низко склонился над контейнером, в котором хранились в спирту шприцы. – Я едва ли смею иметь какое-то мнение, не то, что что-то говорить или думать. Это меня совершенно не касается. Более того, говорить о возрасте в вашем случае – это нелепость. У таких женщин, как вы, возраста нет, – он открыл ампулу, набирая раствор новокаина. – А Йохан – это мужественный, смелый человек, настоящий воин, это один из лучших наших командиров. Он абсолютно бесстрашен. Такие мужчины всегда были достойны любви самых красивых женщин.

– Но вы осуждаете меня за то, что я разбиваю семью, – возразила она. – Я не могу вас заставить думать иначе. Но я хочу, чтобы вы знали, Мартин, я не собираюсь разрушать то, что создавалось до меня. Я не собираюсь разбивать семью. Хотя бы потому, что я сама не могу ее заменить. Кто я? Я – такой же солдат. Даже если эта война закончится, будет какая-то другая, и мне придется отправляться на нее. Я выбрала эту дорогу или она выбрала меня, я не знаю. Но у мужчины должна быть гавань, где его любят и ждут. Моя гавань почти всегда пуста. Меня нет дома. Вот и весь ответ.

– Фрау Ким, – Виланд подошел к ней. – Все, что я говорил о семье Йохана, этого не следовало говорить, конечно, особенно мне. Он сам скажет все, что он считает нужным, и лучше меня знает, что сказать и надо ли это. И если он молчит, то меня это вообще меньше всего касается. Я только смутил вас и сослужил Йохану дурную службу. Семья семьей, но, чтобы совершать подвиги, нужно вдохновение. Теперь ведь только подвиги, пожалуй, нас и спасут, никак не меньше. Мужчины часто женятся очень рано, но жизнь испытывает их, меняет их представление и о самих себе, и о тех женщинах, которые им нравятся. Если этого не происходит, то это скорее плохо, чем хорошо. И если двое влюблены, если они счастливы, то кто смеет их осуждать? Это самое прекрасное, что только бывает. Это теперь такая редкость на фоне всего ужаса, который мы переживаем, с которым отчаянно боремся. Фрау Ким, – он осторожно взял ее за плечи, – довольно говорить об этом. Позвольте мне осмотреть вашу рану.

* * *

Когда она открыла глаза, на постели, рядом с ее головой, лежали три белых розы – свежайшие, едва заметного кремового оттенка. Она взяла их, поднесла к лицу. Чудесный, тонкий запах.

– Йохан был здесь? – спросила доктора Виланда, он сидел за столом невдалеке и разбирал какие-то бумаги.

– Да, он приезжал, – Мартин вскинул голову. – Он был здесь целый час, но вы спали после операции.

– Как жаль.

– Как вы чувствуете себя, фрау Ким? – Виланд встал из-за стола и подошел к ней, взял руку, измеряя пульс.

– Совсем неплохо, – она пожала плечами.

– Вы были правы, никаких значительных разрушений легочной ткани мы не обнаружили. Потому перетянули сосуд и наложили двухрядный шов. Сделали перевязку.

– Хорошо. Спасибо, Мартин, – проговорила она, все так же прижимая розы к груди. – Я почти совсем не чувствовала боли, вы работали виртуозно. Несколько неприятных ощущений, и все.

– Благодарю, фрау Ким, – Виланд улыбнулся. – Ваша похвала дорогого стоит.

– У вас хорошая рука, я испытала это на себе. Большое спасибо, Мартин. За все. А Йохан, они уже выдвинулись в первый эшелон? – спросила озабоченно через мгновение.

– Да, они выдвинулись, – ответил Виланд. – Но он приедет. Мне кажется, фрау Ким, – добавил он спустя мгновение, – вас надо отправить в Берлин, в Шарите, там все сделают быстрее и лучше. Вы там быстрее поправитесь.

– Нет, я не поеду в Берлин, – она отрицательно покачала головой. – Я останусь здесь. Все самое серьезное уже позади. Заживет. Мне намного лучше, Мартин.

– Ну, как знаете, – доктор сдался. – Я скажу Йохану, что вы проснулись.

– Я сама скажу, – она медленно поднялась и села в кровати. Чуть поморщилась от боли.

– Но вам нельзя, – Виланд бросился к ней, обхватив за плечи. – Ложитесь, ложитесь немедленно.

– Пожалуйста, не останавливайте меня, – опираясь на спинку кровати рукой, она встала на ноги. – Я вполне могу дойти сама.

– Я помогу вам, – Виланд подхватил ее под руку. – Какая же вы упрямица, фрау Ким. Но надо быть осторожнее, осмотрительнее.

Он подвел ее к столу, усадил на стул.

– Сейчас я свяжусь с ним. Пожалуйста, подождите.

Она добавила три розы к тем тридцати, которые уже стояли в простой стеклянной вазе, и благоухали по-прежнему.

– Я – Пантера-1, – услышала она в трубке его голос.

– Йохан … – она разволновалась, ее голос дрогнул. – Это я.

– Ким? Как ты? – в его голосе она услышала и радостное удивление, и беспокойство.

– Я в порядке. Спасибо за цветы. Мне жаль, что я спала…

– Дайте мне, – доктор Виланд не выдержал. – Это все выдумки, Йохан, она не в порядке. Далеко не в порядке. Ей нельзя двигаться, вставать, а она расхаживает по палате.