Доктор Данилов в госпитале МВД

– Я хочу сказать, что ты не так начинаешь, плохо начинаешь, а кто плохо начинает, тот плохо кончит!

Выдав это предупреждение, выдержанное в духе крестных отцов сицилийской мафии, Чернов замолчал. Данилов подождал несколько секунд, затем встал, взял со стола истории болезни и вернулся с ними на диван. Просить Чернова освободить стул или подвинуться, чтобы можно было усесться за стол на другом стуле, Данилову не хотелось. Ничего, дневники и на коленке написать можно.

Под тяжелым взглядом Чернова писать было не очень приятно, но что поделать – не выставлять же его за шкирку из ординаторской? Вот уж будет потехи на весь госпиталь – драка дежурных реаниматологов, битва титанов от медицины.

К третьему дневнику Чернов, должно быть, устал сверлить Данилова глазами. Он встал, достал из-под стола свой черный спортивный рюкзак, положил в него книгу лежавшую на подоконнике (Данилов немного удивился тому, что в редкие минуты отдыха доктор Чернов читает Конфуция), потоптался, оглядываясь – не забыл ли чего, и вдруг выдал:

– Я, конечно, понимаю, откуда что берется, но все равно – так нельзя!

– Откуда же что берется? – спросил Данилов, продолжая писать.

– В вашем случае, – теперь Чернов решил перейти на «вы», – со «Скорой помощи». Вы ведь оттуда, не так ли?

– Отчасти. – Данилов закрыт историю болезни и поднял голову. – И что с того? Чем вам не нравится «Скорая помощь»?

– Скорая – питомник нахалов! – выпалил Чернов.

– А вы на «Скорой» не работали? – уточнил Данилов, подавляя желание продемонстрировать коллеге, до каких пределов может дойти нахальство бывшего выездного врача.

– Бог миловал! – как-то очень по-хамски ответил Чернов. – Я вообще ни дня не работал на «Скорой»! И не надо мне говорить, что я не вправе делать выводы – я много общаюсь с этой публикой. Все скоропомощники наглые, любят выпендриваться перед родственниками, а на самом деле…

Чернов махнул рукой, то ли горестно, то ли презрительно и быстро вышел, не дожидаясь ответа Данилова.

Кто только не критикует «Скорую», и коллеги-медики в том числе. К критике (на девяносто девять процентов – совершенно необоснованной) Данилов привык давно. Бывало, проскальзывали у врачей стационаров, которым «Скорая» привозила больных, выражения и покрепче тех, что употребил Чернов. Чернов, надо отдать ему должное, высказался довольно корректно. Данилов вспомнил доктора Спиридоненко, врача приемного отделения сто тридцать шестой больницы. Тот, если пребывал в плохом настроении, то есть по каким-то необъяснимым причинам дежурил трезвым, мог обозвать сотрудников «скорой» «тупыми кретинами», «извозчиками», «недоврачами» или еще как. Данилову он, правда, не хамил, берег здоровье.

Что делать с такими типами? Показывать вкладыш к диплому с оценками, чтобы доказать, что ты не «переползал с тройки на тройку»? Вызвать на научный диспут и задавить интеллектом? Набить морду? Увы, ничего не поможет – горбатого только могила исправит. Обзаведясь предрассудками, люди не склонны расставаться с ними. Но и молчать тоже нельзя – не встречая сопротивления, дураки борзеют и норовят сесть на голову. Хочешь не хочешь, а на место ставить приходится.

Общение с пациентами или их родственниками не раз оборачивалось для Данилова конфликтом с кем-то из коллег. Иногда люди, намеренно или случайно, что-то передергивают, иногда что-то домысливают, вот как сегодня Чернов. Нет, все-таки что ни говорите, а придем, придем мы к тому, что все врачи будут общаться с пациентами и их полномочными представителями только под включенный на запись диктофон. «Купить, что ли, диктофон? – подумал Данилов. – Всего каких-то три тысячи, а как удобно!»

Зазвонил городской телефон. Телефонов в ординаторской было два: городской и внутренний. Кто-то очень удобно и мудро настроил звонки – городской аппарат издавал негромкое низкое гудение, а местный звонил громче и пронзительней. Все правильно – по внутренней, рабочей, линии всегда звонят по делу, а по городской – далеко не всегда. Мобильные телефоны в первой реанимации было принято оставлять в ординаторской и в зал с ними не выходить. Не столько из-за опасения, что мобильники могут помешать работе мониторов и другой аппаратуры (с этим вроде как проблем не было, то ли аппаратура была хорошей, то ли современные мобильные телефоны избавились от большинства побочных эффектов), сколько по этическим соображениям. Не очень хорошо, когда во время обхода или, к примеру, оказания реанимационного пособия в кармане у врача начинает подавать голос телефон.

Данилов снял трубку:

– Первая реанимация.

– Здравствуйте, скажите, это у вас лежит Савочкин? – спросил женский голос. – Нам в справочной сказали, что он лежит у вас!

– Лежит, – подтвердил Данилов.

– Как его состояние?

– Тяжелое.

– А подробнее?

– Подробнее по телефону нельзя.

– Я понимаю – врачебная тайна, вы мне только скажите – он жив или нет, а то у меня очень плохое предчувствие. Я его жена.

– Пока жив, а что будет дальше, покажет время.

– А вы давно его видели?

– Четверть часа назад.

– Я вас очень прошу – посмотрите сейчас, а то мне как-то не по себе.

– Хорошо, подождите минуточку…

Данилов положил трубку, вышел в зал, подошел к лежавшему без сознания Савочкину (тяжелейшее нарушение мозгового кровообращения в каких-то пятьдесят два года), посмотрел на зубцы, бегущие по экрану монитора, прислушался к ритмичному шуму аппарата искусственной вентиляции легких, вернулся в ординаторскую и сообщил жене пациента:

– Жив, но состояние тяжелое. Пока без сознания.

– Скажите, пожалуйста, доктор, – заторопилась собеседница, беспокоясь, что Данилов сейчас повесит трубку, – а когда он придет в сознание, я смогу навестить его вместе с нотариусом?

– В реанимации посещений нет.

– Даже для нотариуса нельзя сделать исключение? – удивилась женщина. – А верно ли, что если пациент в тяжелом состоянии, то врачи могут удостоверять завещания и без нотариуса? Своей печатью?

– Для подписания завещания нужно в первую очередь быть в сознании и отдавать себе отчет в своих действиях, – резко сказал Данилов. – Дождитесь сначала улучшения.

– Я дождусь, – пообещала женщина. – А у кого можно узнать ваши тарифы на удостоверение завещаний?

Данилов повесил трубку.

Завещания пациентов, проходящих лечение в стационаре, вправе удостоверять главные врачи, их заместители по медицинской части и даже в особо срочных случаях – дежурные врачи. Для удостоверения непременно нужен один свидетель. Только насколько был известно Данилову, медики удостоверяли завещание бесплатно, руководствуясь, как им и положено, не корыстью, а высокими гуманистическими принципами.

– Роман Константинович, а вам когда-нибудь доводилось заверять завещания пациентов? – спросил Данилов у вошедшего в ординаторскую начальника отделения.

– Нет, и надеюсь, что никогда не доведется, – ничуть не удивившись вопросу, ответил Роман Константинович. – Представляю, сколько потом по судам бегать приходится, доказывать, что ты не верблюд и наследники тебя не подкупили.

Глава пятая

Квартирный вопрос

Работа в «ведомственной медицине» имеет ряд преимуществ.

Первое, и самое главное, самое значимое преимущество – отсутствие «перегрузок». В ведомственных стационарах редко можно увидеть пациентов, лежащих в коридоре. И не потому, что там избыток мест, а потому, что загрузившись под завязку, ведомственный стационар больше никого не принимает. Всех, кому не хватило ведомственных мест, принимает обычное, городское здравоохранение, безотказное и безразмерное.

Данилов помнил, как в сто тридцать третьей больнице, где он проходил интернатуру, во время авралов закатывали в реанимацию позаимствованные из отделений койки и расставляли их так, чтобы места боком пройти хватило. Отдел госпитализации на вопли о перегрузе стандартно отвечал: «Что вы хотите – везде такая ситуация! У всех «перегруз»! Что ж теперь – больных дома или на улице оставлять? Крутитесь!» Причин для «перегруза» много – эпидемия, ремонт или карантин в одном из соседних стационаров, а однажды зимой, в разгул гриппа, когда обостряются все болячки и забиваются все больницы, какие-то идиоты позвонили по «ноль два» и сообщили, что в сто тридцать шестую городскую больницу подложена бомба. Всех больных, а было их около полутора тысяч да еще немного сверх того, срочно распихали по соседним стационарам и в той же сто тридцать третьей выкатывали в коридор из ординаторских диваны, связывали бинтами, чтобы не разъезжались, стулья, позабирали откуда только можно кушетки и банкетки… Что делать, раз такая ситуация? Тебе везут, а ты клади, другого не дано.

Бомбу, кстати говоря, так и не нашли, а вот горе-шутников нашли и наказали как положено. «Дали бы мне на часок этих уродов! – мечтал один из врачей приемного отделения сто тридцать третьей больницы, дежуривший в тот самый злополучный день. – Ох, я бы показал им, как надо шутить». И показал бы, если бы дали – возможности медицины поистине безграничны.

Второе преимущество – административное. Нигде так сильно не достают персонал приказами, указами, требованиями и придирками, как в общей лечебной сети системы здравоохранения. В ведомственных учреждениях обычно работается спокойнее, если, конечно, между высшими и местными начальниками нет каких-либо непримиримых противоречий.

Третье преимущество – чисто психологического плана. Всегда приятно ощущать свою избранность, принадлежность к какой-то особой группе, выделяться из, как однажды выразился Роман Константинович, «серой толпы в белых халатах». Впрочем, и из избранности можно извлечь определенную пользу.

– Вова, я сказала агенту, что ты работаешь в системе МВД! – предупредила Елена, паркуясь около делового центра на проспекте Мира, в котором арендовало офис агентство недвижимости «Комком-риэлти». – Без уточнений.

– Зачем? – удивился Данилов.

– Так, на всякий случай, – улыбнулась Елена, – пусть имеет в виду, что с нами шутки плохи.

Квартира, полностью или почти полностью удовлетворявшая требованиям Елены, наконец-то нашлась. В Кузьминках, в десяти минутах неспешной прогулочной ходьбы от метро. Трехкомнатная, с большой остекленной лоджией, окна на юг и восток, в новом доме, построенном всего два года назад.

– Самый оптимальный вариант! – радовалась Елена. – Новый дом и девяносто процентов жильцов уже сделали ремонт, поэтому шума и грязи не будет.

– Если только один из оставшихся десяти процентов не будет жить наверху, а второй через стенку на одной лестничной площадке, – пошутил Данилов.

Шутки шутками, а ведь в жизни невозможного нет.

– Можешь не волноваться! – успокоила Елена. – Сверху чердак, а две соседние квартиры отремонтированы. Только из-за последнего этажа эта квартира и зависла…

– Ой ли? – усомнился Данилов, наслышавшийся о том, как дурят клиентов на рынке недвижимости.

– Я уже вникла в историю квартиры, там все просто и чисто. Молодожены получили эту квартиру в качестве свадебного подарка от родителей с обеих сторон. Вселились, начали делать ремонт, к концу ремонта развелись и теперь мечтают разъехаться. Ремонт, кстати, неплохой, с размахом и фантазией…

Данилову, не присутствовавшему на просмотре, Елена предъявила фотографии, в том числе и виды из всех окон, план квартиры и показала расположение дома на карте. Данилов подумал с минуту и сказал, что его все устраивает. Если, конечно, они успеют продать две свои квартиры…

– Успеем! – ответила Елена. – Агентство берется продать их довольно быстро, при условии, что мы не станем задирать цену выше среднерыночной. Но мы же не станем, правда? Мы же разумные люди?

– Разумные, – подтвердил Данилов.

– И нам ничего не будут стоить услуги – только за оформление бумажек заплатим около семисот долларов! Разве не выгодно?

– Бесплатный сыр…

– Вова, тут нет никакого бесплатного сыра! Они явно имеют хороший барыш с этой «трешки» и потому так хотят продать ее поскорее! А для нас – это идеальный вариант! По всем параметрам! И в метраже мы практически не теряем – там девяносто четыре метра, и на обстановку нам немного должно остаться, и на ремонт сильно тратиться не надо, и расположение классное, и вообще – надо же когда-то, наконец, закончить с обменом!

Преимущества и выгоды просто подавляли своей массой, а заодно и настораживали. С другой стороны, если стремиться к недостижимому идеалу, всегда есть риск потратить на подбор подходящего варианта всю оставшуюся жизнь, да так ничего и не найти.

Елена работала пять, а то и шесть дней в неделю с утра до позднего вечера. Данилов был посвободнее, но регулярно «выпадал из жизни» на целые сутки. Было очень кстати, что агентство берет на себя не только подбор покупателей, но и сбор документов, необходимых для обмена.

– Если хочешь, то можешь отдать агенту ключи от своей квартиры и не ездить на просмотры, – предложила Елена.

Квартира Данилова давно стояла пустой – не везло с жильцами. Вселилась поначалу приличная семья – папа-бизнесмен, мама-журналист, двое детей. Пожили немного и съехали, потому что дела у папы пошли плохо и съем «двушки» в Москве стал ему не по средствам. После них приличных кандидатов в жильцы как-то не находилось, попадались или «обещалкины», ударявшие по рукам со словами «деньги будут завтра, клянусь мамой! (как вариант – маминой могилой)», и исчезавшие навсегда или какие-то скользкие, прячущие глаза личности, с которыми Данилов связываться не собирался. Промаявшись с поиском квартирантов некоторое время, Данилов махнул на эту затею рукой, рассудив, что в преддверии грядущего переезда нет большого смысла сдавать квартиру. Сдашь – а тут сразу вариант подвернется.

Предъявив документы охраннику, Данилов с Еленой поднялись на лифте на четвертый этаж.

– Тебе не кажется странным название «Комком-риэлти»? – спросил Данилов, рассматривая большой бело-зеленый логотип агентства. – На что они намекают? На то, что все комком? Или на то, что первый блин комом? Или они коммунисты в квадрате?

– Зато название звучное и запоминающееся, – ответила Елена.

– Это сокращение от фамилий владельцев компании, – сказала девушка, сидевшая на ресепшн. – Комендантов и Комендантов.

– Отец и сын? – зачем-то уточнил Данилов.

– Братья.

– Мы к Ольге Николаевне, – сказала Елена.

– Вам повезло, – проникновенно сказала девушка, – Ольга Николаевна – наш лучший агент. Три года лидирует по числу заключенных сделок!

«Никогда нельзя связываться с девушками из риэлторских контор, – утверждал приятель Данилова Игорь Полянский. – Хорошие, но крайне редкие выплаты по итогам сделок делают их заносчивыми истеричками. На окружающих они смотрят свысока, мол, то, за что вы два-три месяца корячитесь, я с одной сделки имею, а грызня за эти самые сделки капитально портит характер и расшатывает нервную систему».

Агент Ольга Николаевна Данилову понравилась. Спокойная, не дерганая, говорит по существу, не грузит и не давит. Возможно, в этом-то и заключался секрет ее профессионального успеха, ведь клиента в первую очередь надо расположить к себе.

– Я уже знаю, что вы работаете в системе МВД, – сказала она Данилову, пока нотариус (Данилов сразу же оценил великое удобство нахождения нотариуса на одном этаже с агентством) заверяла доверенности на сбор документов, выписанные им и Еленой. – А можно узнать, чем вы там занимаетесь? Если это не государственная тайна.

– Скажем так – в сферу моей деятельности входят допросы и контроль, – ответил Данилов и тут же удостоился восхищенного взгляда Елены.

– Ну, ты, Вова, и мастер! – похвалила Елена, когда они, закончив все дела в агентстве, спускались в лифте на первый этаж.

– Ты, кажется, этого и хотела! – рассмеялся Данилов. – А разве я сказал неправду? Я расспрашиваю, то есть допрашиваю пациентов или тех, кто их сопровождает, и контролирую их состояние. Все по чесноку!

– Как тебе Оля? – спросила Елена.

– Оля как Оля. – Данилов пожал плечами. – Первое впечатление хорошее, но о человеке судят по его делам.

– Выгорит – хорошо, не выгорит – мы все равно ничего не теряем, – ответила Елена. – Ну, разве только те полторы тысячи, что сейчас заплатили нотариусу.

Они подошли к машине.

– Какая хорошая сегодня суббота! – Данилов посмотрел вокруг и даже зажмурился от удовольствия. – Настоящая весенняя.

– Люблю, когда все зеленеет, – согласилась Елена. – Возрождается…

– Реанимируется, ты хотела сказать, – пошутил Данилов. – Может, оставим здесь машину и пройдемся пешком?

– Давай лучше доедем до Бульварного кольца и там погуляем.

– Тогда поехали к Чистым прудам, знаю я там одно злачное местечко.

Они сели в машину.

– Что за злачное местечко? – Елена посмотрела на себя в зеркало заднего вида и вставила ключ в замок зажигания.

– Кафе, в котором подают обалденно вкусную самсу и не менее вкусный плов.

– А почему злачное?

Машина тронулась с места, но Елене пришлось сразу же нажать на тормоз, чтобы не задавить метнувшуюся под колеса кошку.

– Вот зараза! – возмутилась она.

– Наверное, она решила покончить с собой по причине несчастной любви, – предположил Данилов. – А злачное, потому что простецкое, без всяких наворотов и накруток. И публика там совершенно не гламурная.

– Короче говоря – дешево и сердито!

– Недорого и вкусно, – поправил Данилов.

Увы – кафе, как говорится, приказало долго жить, уступив место сетевой аптеке, четвертой по счету на пятачке возле станции метро.

– Какой-то перебор у нас с аптеками и мобильными салонами, – проворчал Данилов. – А еще совсем недавно, лет двадцать назад, на всю Москву было две сотни аптек, не больше.

– Мрачные были времена, – посочувствовала Елена. – Двести аптек и ни одного мобильного салона.

– Обходились как-то, – усмехнулся Данилов. – Не жаловались. По мне – так лучше бы кафе осталось.

– Если бы да кабы. – Елена взяла Данилова под руку. – Давай прогуляемся, а вместо твоей самсы поедим чебуреков или чего другого.

– Давай, – согласился Данилов, и они пошли по направлению к Трубной площади.

Само собой разговор зашел о предстоящем переезде.

– Я так хочу эту квартиру, прямо вожделею, – начала Елена. – Бывает так: увидишь дом – и от него повеет чем-то родным. Как раз тот самый случай. И квартира чудесная. Наша спальня, комната Никиты и гостиная. И еще лоджия… Что мы будем делать с лоджией?

– Давай сначала переедем, а потом решим.

– А помечтать? – Елена прижалась к Данилову.

– Ну, если помечтать, то тогда устроим на лоджии оранжерею.

– Хорошая идея! А в оранжерею можно поставить аквариум!

– А еще мы купим парочку попугаев, обезьянку и хомячка.

– Зачем?!

– Не знаю. Но мы же мечтаем, верно? Так почему бы не помечтать о попугаях и обезьянке?

– Данилов! Я серьезно!

– Я тоже.

– Ты в своем амплуа!

На бульваре кипела светская жизнь. Матери выгуливали детей, скамейки с чинно беседующими пожилыми дамами перемежались скамейками с самозабвенно целующимися влюбленными парочками.

– Амплуа бывает у актеров, а я – врач.

– Я не о профессиональном, а о бытовом. В быту у тебя амплуа умудренного жизнью циника.

– Это плохо?

– Нормально, но иногда напрягает. Вот сейчас мне хочется обсудить с тобой планы!

– Как только дело сладится – мы непременно обсудим планы, – пообещал Данилов. – Ты слегка ошиблась в оценках, я не циник, а прагматик. Умудренный жизнью прагматик. Но квартирка хорошая, заочно мне понравилась.

– А очно понравится еще больше, – пообещала Елена. – Мне вообще кажется, что я там родилась.

– Да ну! – не поверил Данилов. – Неужели все настолько серьезно?

– Выходит, что так. Там действительно очень приятное место. А тебе как, нравятся Кузьминки?

– Я никогда об этом не задумывался, но ничего против Кузьминок не имею. Только давай не будем сейчас обсуждать расстановку мебели, ладно? Не люблю делить шкуры неубитых медведей. Давай лучше о погоде поговорим. Или о работе.

– Только не о работе! В кои-то веки выдалась свободная суббота, и нечего портить ее разговорами о работе! Тем более что ничего интересного у меня за неделю не произошло. Так, обычная рабочая неделя, без достижений и потрясений. Слава богу – ни одного серьезного ЧП по региону.

– И это здорово!

– Здорово – это когда за квартал ни одного ЧП, – вздохнула Елена.

– Что, разве возможно такое? – Хорошо зная реалии «Скорой помощи», Данилов и представить не мог, что за три месяца хотя бы на одной из подстанций региона кто-то да что-то не натворил. Когда он работал на «Скорой», у них на подстанции раз в месяц непременно что-то случалось – крупный скандал, крупный косяк или же комплект замечаний от линейного контроля.

– Было как-то раз, – улыбнулась Елена, – я даже сама удивилась. Мелких происшествий было пруд пруди, а крупных, с выносом в департамент – ни одного.

– Тяжело вам, руководителям, – посочувствовал Данилов. – Нам, рядовым врачам, не в пример проще. Отвечаем только за свои прегрешения, да и то не за все, а только за те, про которые начальство узнает.

– Последняя жалоба, спущенная из департамента, была просто смешной, – вспомнила Елена. – Бригада приехала к женщине, принявшей чуть ли не половину домашней аптечки с целью суицида. Начали мыть («мыть» – то есть делать промывание желудка через зонд), а в процессе немного запачкали какой-то белоснежный и очень дорогой ковер. Сразу жалоба в департамент, так, мол, и так, кто нам возместит?

– И что ты ответила?

– Бригада написала объяснительные. Промывали над тазиком, никаких ковров не пачкали. На этом все и закончилось. Хотя кто их знает, такие могут и в суд подать.

– Ну это еще доказать надо, что ковер испачкала именно бригада, а не хозяева, – заметил Данилов. – Интересно, а правило форс-мажора в таких случаях не действует? Спасали человека, и некогда было обращать внимание на мелочи вроде бесценных белоснежных ковров?

– Это пожарные, когда пожар тушат, не отвечают за ущерб, причиненный их действиями. На врачей такая «льгота» не распространяется.

– Ковров пачкать не доводилось, а вот из-за разрезанных при переломе штанов я многого наслышался. Однажды… – Данилов увидел впереди свободную скамейку. – Присядем?

– Присядем.

Данилов склонился над скамейкой и провел по ней рукой – не грязно ли? Его джинсам пыль была не страшна, чего нельзя было сказать о Еленином белом плаще. Скамейка оказалась чистой, и они сели.

– Так вот, однажды с меня за разрезанные на переломе джинсы триста долларов пытались слупить, – продолжил Данилов. – Причем в такой… нагловатой форме.

При переломах одежду чаще всего не снимают с пострадавшей конечности, а разрезают, чтобы не причинять лишней боли и не вызвать лишнего смещения костных отломков.

– А как именно?

– Точно не помню уже, но что-то вроде: «Ну, ты, лошара, конкретно попал на бабки, ты знаешь, сколько я за штаны платил?» Выступал всю дорогу, пока я его в больницу вез. Оклемался в машине, увидел разрезанную штанину и погнал на меня.

– Он остался жив?

– Конечно. Я просто сказал, что не буду ничего ему платить, потому что, во-первых, штанину я разрезал в его же интересах, а во-вторых, джинсам его красная цена пятьсот рублей. Он на это ответил, что я… ну, в общем, плохой человек и что как только он выздоровеет, так сразу же получит с меня все причитающееся, да еще с процентами. Так до сих пор и жду, не знаю, сколько там уже процентов набежало.

Данилов подмигнул карапузу, который усердно сосал большой палец, пока его мать отвлеклась, обсуждая с подругой личную жизнь какой-то Даши. Голоса у обеих молодых женщин были громкие, так что в курсе Дашиных обстоятельств невольно оказался весь бульвар.

– Странно, нормальные пациенты быстро забываются, а вот таких законченных придурков, которых мы называли актерами анатомического театра, помню так, будто только вчера с ними общался.

– Почему анатомического театра? Они же вроде были живыми.

– Не знаю, выражение прикольное. Виталик Сафонов разок так выразился про какого-то перца, а народ подхватил.

Некоторое время сидели молча, рассматривая гуляющую публику.

– Все-таки жизнь в центре имеет определенные преимущества, – нарушила молчание Елена. – Есть здесь какая-то своя аура, и вообще приятно.

– Так в чем же дело? – поддел ее Данилов. – Комнату с видом на бульвар мы себе вполне можем позволить!

– Комнату! – фыркнула Елена. – Ты, наверное, хотел сказать «чуланчик»? Странно, конечно, получается – все, кто живет в центре, жалуются, как им неудобно тут живется, а разница между стоимостью «центрального» и «окраинного» квадратного метра жилья только увеличивается.

– Парадокс. Точно так же, как все жалуются на тяжелую московскую жизнь и не хотят никуда уезжать из Москвы. А по большому счету важно не то, где жить, а как жить. И с кем жить.